Критерий истины

Кеды в магазине были, а таких денег с собой у Леши не было. Соловьева заплатила за него, за две пары. Осчастливленный, Леша не противился ее желанию. Ее желанием было невинным, зайти с нею в книжный магазин. Соловьева считала, что республиканские книгоиздательства иногда печатают интересные книги, каких Москве не сыскать. Ничего сверхъестественного в магазине не оказалось. Та же нудистика. Но Соловьева откопала маленькую книжку стихов. Омар Хайям, увидел Леша. Имя ему было знакомо, но не более. По ходу домой Соловьева вслух читала четверостишия. И нужно признаться, стихи Леше понравились.

Они подошли к общежитию. Брошенный Надей во власть Соловьевой, да еще с двумя парами оплаченных ею кед, – куда ему податься? Мендельсоны, должно быть, не натешились. Соловьева, казалось, понимая, что он повис, не уходила. Даже не пошла к себе в комнату. Так с кедами они и направились в парк. Омар Хайям спас Лешу. Наташа выбрала скамейку под фонарем и приступила к чтению вслух, как в школе у доски.

Леша слушал с тоской и обдумывал тактику: если Надя во имя своих мелкоэгоистичных интересов бросает его на Соловьеву, его спасение остается в Кашевской. И ничего особенного не требуется. Делай Тане небольшие реверансы – Наташа заметит, и отстанет.

В пятницу их отыскал комсорг завода. Предложил им заезд выходного дня в заводской пансионат. Это за городом, в горах. Стоит копейки. Все были за. Тогда завтра в шесть утра у проходной будет ждать машина.

Машина – простой грузовик. Скамьи – доски поперек кузова. Конечно, мальчики помогали забраться девочкам. Саша Мендельсон выполнил свой супружеский долг: помог забраться Наде. Из-за его женатости и хилости на него не рассчитывали. Аня следила, как стервятник, чтобы ее корнеплод не отвлекался на других. Помогать в погрузке поручили тем, кто покрупнее, – Леше и Боре Линкевичу. Леша уже, как на танцах, выбрал взглядом Кашевскую, но тут перед ним выросла Соловьева. С ней Леше пришлось помучаться, она не отталкивалась сама, а ему не хватало сил, чтобы поднять ее, как балерину. Мучаясь с Соловьевой, Леша упустил Кашевскую. Ту подсадил Боря.

Леше и Боре, севшим последними, достались места у заднего борта. Машина тронулась. Медельсоны сидели вместе. Парочкой примостились и Анечка с ее Витей. Леша был спокоен. Он оказался далеко от Наташи. Это не лекционный зал. Она в подскакивающей на дороге машине к нему не пересядет.

Первое время они ехали по коричнево-желтой полупустыне. Потом машина поднялась выше и их глазам открылись горные склоны, с сочной зеленой травой и алеющими в зелени маками.

А пансионат располагался еще выше, на просторном плоском горизонтальном уступе горы. Все там, вроде бы, было как в стандартном доме отдыха: дома, дорожки, газоны. Но за границами этой территории буйствовали луга. С одной стороны доносился шум, от горной реки, берущей начало в ледниках, до которых, казалось, рукой подать. На уровне пансионата река, набрав приличную мощь и скорость, с ревом проносилась сквозь теснину отвесных берегов. Горный воздух, синее безоблачное небо, сияющие ледники, необычная растительность, гудящий поток и завораживающее ощущение, что весь мир лежит под твоими ногами, – все было настолько непривычно, ошеломляюще и грандиозно для жителей равнин, что, конечно, слова восхищения рвутся из груди.

Боря сказал просто: ни хрена себе. А Соловьева полистала свою книжицу и зачитала соответствующее моменту четверостишие о величии природы.

Это что за такое? – удивилась Надя.

Омар Хайям, – вставил Леша, уже немного подкованный.

О! – улыбнулась Надя, – Вот видишь, что такое общение с хорошей девушкой. С кем поведешься, от того и наберешься. Никакого вреда кроме пользы.

В пансионате их распределили по комнатам на четыре человека. До обеда оставалось еще два часа. Надя, которую поездка измотала, сразу увалилась оклематься после дороги. Татьяна тоже. Но Леша, не собираясь тратить время попусту среди такого великолепия, предложил Саше подняться к леднику. Тот, раз жена не поставила ограничений, согласился.

Леша шел впереди, осторожно раздвигая высокую траву. Боялся змей. Саша следом. Дорога к снегу снизу казалась короткой и легкой. Через час восхождения стало ясно, что если они будут идти до самого снега, к обеду им не вернуться. А они сегодня встали с зарей, не позавтракали. Они прекратили восхождение. И с той точки, докуда поднялись, вид прекрасный. Внизу луга, пансионат, дома, крыши, но людей не различить. Свобода! И Надя и Соловьева где-то далеко. Сделали несколько фотографий: Мендельсон на фоне гор, Леша на фоне гор, Мендельсон на фоне склонов, Леша на фоне склонов.

Спустились даже быстрее, чем ожидали. До обеда оставалось около получаса. И можно было привести себя в порядок. Но тут они заметили, что кожа на руках пошла пузырями. И количество волдырей растет прямо на глазах. Причем боли нет.

Химический ожог, – заключил эрудированный Мендельсон.

Не было сомнений, что это от какого-то растения. У Леши, шедшего впереди в рубашке с коротким рукавом, площадь поражения была больше. У Саши рубашка с длинным рукавом. Так что его обожгло меньше. Но, все равно, пальцам и кистям рук досталось. Теперь прежде чем обедать, нужно было разобраться с волдырями. Первым в медпункт зашел Леша.

О, еще один герой явился! – весело и, как будто, радуясь воскликнул молодой врач, – Вас, что, не предупреждали?

Не предупреждали.

Не местный? Должны были проинструктировать. Тут есть такая трава. Ну, теперь тебе забава, волдыри через неделю сойдут, останутся ранки, и ранки сойдут, а на их месте появятся черные пятна. Эти будут держаться долго, а то и вовсе не сойдут, – врач обработал раны, наложил шины, чтобы кожа не травмировалась, и перебинтовал, – Мочился пока шел?

Нет, а что?

Скажи спасибо. Попадались такие. Возьмутся руками с этим соком за предмет и получают ожог предмета. И для чего тогда в пансионат приезжать? Небось, с девушкой пожаловал?

Леша помрачнел. Саша, как он помнил, отметился. И даже сказал, что лучше нет красоты, чем отлить с высоты.

Вы от нас вы куда вернетесь? В Чирчик? – спросил фельдшер.

Пока в Чирчик, а через две недели в Москву.

Ну вот, чтобы тебе в столице таким страшным видом никого не пугать, сходишь в городе на рынок. Там есть уголок, где всякие травы продают. Спросишь. Там дадут, что тебе нужно.

Леша ждал, когда обработают Сашу. Саша относительно легко отделался, только кисти забинтовали. Но врачу пришлось, перекусить кусачками и снять его обручальное кольцо. Исковерканный символ верности теперь лежал у Саши в кармане брюк. Он боялся. Как сказать об этом Наде? Леша заметил, что это, в конце концов, простой кусок металла, пусть, дорогого.

В том-то и дело, что непростой и в том-то и дело, что дорогого, – печально произнес Саша, – Благородный металл не прощает неблагородного с собой обращения. Может отомстить самым коварным образом. Надя вообще суеверная. Она мечтала, что практика будет чем-то типа, свадебного путешествия. А выходит иначе.

Самостоятельно ни набрать себе еду, ни расплатиться в кассе они с такими руками не могли. Поэтому они не пошли на раздачу, а искали в зале Надю. Они продвигались по проходу обеденного зала, своим видом отвлекая отдыхающих от приема пищи, заставляя их вспомнить о бренности существования.

Первой подскочила Соловьева.

Что это с вами, мальчики? Лешенька, ты с горы упал?

Нет, – хрипом мученика выдавил Леша, у которого и без нее настроение было ниже нуля. Соловьева шла рядом.

Наконец, в просторном обеденном зале они увидели стол, за которым сидели Надя и Таня. И, следовательно, их места были тут. А Надя увидела их еще на подходе, но не подскочила, как Соловьева, а ждала, с язвительной улыбкой и свирепым взглядом, не высказывая никакого сострадания даже к собственному супругу.

Ну что за наказание! – с раздражением произнесла она, – тмы тут держим для них места, всех отворачиваем. А они – вот порадуйтесь. Два придурка! Братья по разуму. Что случилось?

Мы думали на ледник сходить, а нас не предупредили, – пробубнил Саша.

Мы думали. Индюк думал. Я догадываюсь, кто это придумал. А ты…– она посмотрела на Сашу, – Рохля. Не предупредили их. Дуракам хоть на голове теши, ничего не выйдет. Больше делать нечего, как по горам таскаться. Я тут обыскалась, обспрашивалась, где их носит.

Плохо человеку, когда он один. Горе одному. А одинокому человеку с больными руками – хоть в могилу. Саше Надя еду принесла, и кормила его из ложечки. А Леша с его шинами увяз в трясине недееспособности. Надя, брезгливым движением достала из его кармана деньги и взяла еды и для него. А как дальше? Видит око, да зуб неймет. Он пробовал подступиться к тарелке с супом и так и сяк. А Татьяна, которой он в своих планах выделил роль избавителя от Соловьевой, даже хлеба ему не придвинула. Отстраненно, как зритель в цирке, наблюдала за его потугами.

Суп через трубочку пить можно, – подсказал смекалистый Саша, – В медпункте трубочки должны быть.

Едва Таня, допив свой компот, пожелала приятного аппетита и поднялась, на освободившееся место порхнула Соловьева и участливо предложила.

Я тебе помогу.

Вот, правильно, Наташенька, – радостно согласилась Надя, – Путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

В сложившейся ситуации Леше ничего не оставалось делать, как питаться из рук Соловьевой.

Вот и привыкай, – произнесла Надя, зло поглядев на Лешу.

Чего мне привыкать? Горы любят сильных, – буркнул он.

А я не тебе говорю, я Наташе. Подожди. Скоро он и голову сломает со своим мячиком, и снова поглядела на Лешу, – Накрылся твой волейбол. Горы любят сильных? Горы любят умных. Вот теперь бы мозгами пошарить. Да нечем.

Ну, подумаешь, получился не сосем удачный марш-бросок Медельсона в горы, – попытался отшутиться Леша, – До свадьбы заживет.

До свадьбы? Не ходи, Наташка, за него замуж. Горя помыкаешь.

Пока он мучился с супом, плов остыл. Бараний плов холодным есть противно. Соловьева сбегала, обменяла плов на горячую порцию. Вилка была заменена ложкой. Она набирала немножко и подносила ему ко рту. Все шло к тому, чтобы она посягнула и на то, чтобы под конец вытереть ему рот своим платочком. Но от этого он увернулся и вытер рот бинтами.

Обед был закончен, но Соловьева и не думала прощаться. Она сопровождала его к спальному корпусу, выспрашивая, что же с ними приключилось. Леша напустил ужасов: он обжегся ядовитой травой, от которой на коже остаются пятна и шрамы. А кто сильно обжегся, – а он, по словам врача, обжегся основательно, – те выглядят точно прокаженные. И с такими люди обычно избегают общения. Вот такие дела. Наташа остановилась, в уголочке ее черных длинных ресниц снова блеснула слезинка. Голос ее дрогнул.

Подумаешь, шрамы, – сказала она, – Шрамы украшают мужчину.

У спального корпуса им, так или иначе, нужно было разойтись по комнатам. Соловьева предложила сходить на смотровую площадку. Это скала, нависающая над рекой. Он ведь там не был. А там такая фантастическая красота! Совсем близко.

На смотровой площадке было прохладно. Вода внизу разбивались о камни, насыщая весь воздух вокруг сверкающей зеркальной пылью. Радуга висела над ревущим потоком. Противоположный берег реки обрывался отвесной скалой. Но не безжизненной. Благодаря водяной пыли и солнцу, в щелях меж камней пристроились кустарники, цветущие яркими синими цветами. Выше скалы, простирались луга с их обманчивой, теперь Леша знал, коварной красотой. Режиссеры выбирают подобные места, чтобы снять признания в любви. И эта красота еще больше пугала Лешу.

Соловьева, видать, знала, куда и зачем его ведет. После обеда нормальных людей на площадку не тянет. Уступ пуст, а обстановка романтическая. Даже более романтическая, чем в каком-нибудь столичном парке, где они когда-то целовались. Так что, теперь его спутница, осмелев, прижалась к нему, сначала робко, потом плотнее. Если бы не его руки в шинах, то почти, как в Москве. Его бедные руки торчали как у огородного чучела. Он не мог отстраниться.

Когда он вернулся в комнату, Мендельсон спал сном сытого мужика, лежа на спине и раскинув забинтованные руки. Леша не мог подобрать удобного положения. С больными руками и нависшей над ним Соловьевой, до сна ли тут. Словно в капкане. Без рук не только не поешь по-человечески, зубы не почистишь, не побреешься, мелочь из кармана не вытянешь, в туалет нормально не сходишь. Ну ладно, с обедом Соловьева помогла. А ведь раз он поел, значит, съеденное, переваренное потребует выхода. А руки забинтованы. Он боялся даже вообразить, что будет. Что делать? Голодать и крепиться? От ужина отказаться?

Он боялся ужина. Нельзя допустить, чтобы Соловьева решила, что она ему теперь за мать – кормилицу. Суверенитет превыше всего. Перед ужином он попросил, чтобы Саша разбинтовал его и снял шины. Саша оробел и пошел к жене за разрешением. Надя явилась, накричала, и категорически запретила мужу вмешиваться в лечебный процесс. Но не одним Мендельсоном жива русская земля. Витя Горлов сделал все, как просил Леша. А потом Леша выпросил в медпункте десять сантиметров тонкого резинового шланга. Жизнь налаживалась.

За ужином Соловьеву ждал облом. Она собралась, было, придвинуть стул от соседнего стола, но обнаружила, что Леша не так плох и беспомощен, как она рассчитывала. Он уже ухитрялся подхватить еду ложкой. И хотя теперь он, в принципе, мог придержать кружку, он, как в каком-нибудь парижском бистро, потягивал чай через трубочку, явственно показывая Соловьевой, что он сам себе хозяин. Чай немного отдавал резиной, но суверенитет превыше всего.

Когда садились в машину в обратный путь, Леша уже не помогал девочкам. Наташа в своих инициативах дошла до того, что попросила толстую Люду Ганину, которая прежде сидела в кабине, перебраться в кузов и уступить кабину раненому. Но Леша поднатужился и заскочил в кузов. Теперь он, чтобы оборвать всякие притязания, демонстративно сел рядом с Кашевской.

Они снова тряслись на том же бортовом грузовике с лавками поперек. Под гору машина шла веселее. Ее потряхивало. Чтобы усидеть, нужно было крепко держаться. Витька-корнеплод одной рукой вцепился мертвой хваткой в доску сиденья, а другой удерживал Анюту. Только Леше и Саше держаться было нечем. Сашу, как могла, придерживала Надя. Леше было сложнее. Сидевшая рядом Татьяна не обращала внимания на его бедственное положение. Соловьева резво на ходу перескочила к Леше. Татьяна чуть подвинулась к Наде и Соловьева вклинилась между ней и Лешей.

Ну, ты Наталья прямо Родина-мать, – покачала головой Надя.

Леша поежился, полгода назад в институте, когда на лекции эта Родина-мать перескочила к нему, он тогда, не зная всех последствий, подумал, почему бы и нет. Вот результат.

Вернулись поздно воскресным вечером и упали замертво. Леша был рад, что Надю так умотало, что она забыла, как ее зовут. Откладывалось раскрытие печальной правды о Сашиных скрытых недугах.

Утром в медпункте завода Леше сделали перевязку и успокоили. Заживет. Шины накладывать вовсе не обязательно. На рынке же, действительно, не лишне купить народное средство, для таких ран. Оно достаточно эффективно, правда, со своеобразным запахом. Леша пошел на рынок, где и купил снадобье. И Мендельсону за компанию сделал вечерний намаз.

Вечером в понедельник Мендельсоны не гнали Лешу из комнаты, а, прихватив Татьяну, отправились в парк гулять. И поскольку даже Леше было предложено сопровождать их, он подумал, что Сашина беда еще не открыта.

Купили мороженого. Таня отказалась, у нее ныл зуб. А женщина, у которой Леша покупал мазь, говорила, что у нее есть лекарство и от зубов. И он может Таню сводить.

Женщина стояла на том же месте.

Прямо ведьма, – сказала Таня, глянув на ее орлиный профиль.

А ведьма уже приметила Лешу.

Что, дорогой? Что случилось? Я вижу у девушки зуб болит. Есть лекарство. Как рукой снимет, – пока Леша удивлялся, как она узнала про зуб, Таня спросила.

Дорого?

Для тебя не дорого. Пять рублей.

Ого! Ничего себе, – опешила Татьяна.

Хорошо, четыре, три с половиной – согласилась ведьма.

Два, – попробовал торговаться Леша. Он был наслышан, что на восточных базарах это нормально. Ведьма внимательно посмотрела на Лешу, улыбнулась, посмотрела на Таню, и сказала.

Хорошо для такого случая, пусть будет два. Прямо тут на зуб положишь – не успеешь уйти, пройдет. Только я сейчас приготовлю, ты погуляй, красотка, посмотри наши дыни, арбузы, персики. А ты, джигит, останься, я при тебе все наведу и объясню, как лечиться.

Татьяна пошла по рядам с фруктами, оставив Лешу.

Красавица, – сказала женщина, – Наверное, все друзья тебе завидуют.

Никто мне не завидует. – Леша тяжело вздохнул, вспомнив Соловьеву, – Это просто знакомая.

Неправда, ой неправда! Меня не обманешь. Я все вижу.

Что-то вы видите то, чего я не вижу, – усмехнулся Леша.

Ой, не верю, – покачала пальцем ведьма, – Ой, не верю. Вижу, как ты на нее смотришь.

Как я на нее смотрю? – он усмехнулся.

Так смотришь в ее большие синие-синие глаза, словно ныряешь, – Леша удивился. Таня не снимала своих огромных зеркальных солнцезащитных очков, и разглядеть ее глаза было невозможно, – Хочешь дам тебе такого средства, что эта красавица будет твоя?

Леша отвергал всякую чертовщину. Он мог допустить, что рыночные средства от болячек лечат. Но в приворотные зелья не верил, как всякий нормальный человек. А, с другой стороны, чем он рискует, если купит подешевке? Даже заманчиво. И очень кстати. Таня ему сейчас – последний рубеж защиты от Соловьевой.

Будет твоей, будешь меня всю жизнь вспоминать. Гарантия. Но это лекарство серьезное. Дешево возьмешь – не подействует.

Вот как? – усмехнулся Леша.

Клянусь! Пять рублей стоит, – женщина вынула из своих запасов пузырек.

Леша поморщился. Танька, конечно, девушка фартовая. И попробовать, что выйдет, было бы интересно. Но выложить пять рублей всякий бред, извините.

Три рубля, – сказал он, не надеясь выторговать, а следуя правилам восточной торговли.

Ну ладно, для тебя, как гостя из Москвы, будет три.

Но я вовсе не из Москвы, – насмешливо произнес Леша. Ведьма липовая. Про зубы догадалась, про глаза догадалась, а про Москву не отгадала.

Да я вижу, что ты не из Москвы, а вот девушка из Москвы. Женишься – будешь из Москвы. Я все наперед вижу. Значит так, будешь капать по пять капель в чай, утром и вечером.

Интересно, как я смогу ей капать? – усомнился Леша.

Ничего, я ей скажу, что это от зубов. Она будет думать, что это в придачу к тому, что я ей от зуба дам. А зуб пройдет, не сомневайся. Моргнуть не успеет.

Снадобья были готовы. Татьяну еще пришлось ждать. Она вернулась с дыней, с осторожным недоверием глянула на приготовленные для нее пузырьки. Понюхала. Продавщица следила с насмешливой усмешкой знатока, глядящего на невежду.

Давай, я сразу тебе положу лекарство на зуб, и капли накапаю, – предложила она. Из баночки она спичкой извлекла немного густой темной мази, – Раскрой рот, – Таня с сомнением, но раскрыла рот, – Красивые у тебя зубы, жемчуг. Такие нужно беречь. Вот этот зуб? Вижу, – Спичка с мазью нырнула в рот, – Будет как новенький. Будешь так, как я, делать утром и вечером, после еды, пополощешь а потом мазь положишь и два часа не есть. А когда в Москве пойдешь к своему зубному врачу, так клянусь, он тебе скажет, то у тебя уже зажило. Если только крохотную пломбочку положить остается. А вот это, – ведьма взяла в руку другой пузырек, – Это самое главное. Это чтобы зубы не портились. Нужно капать в чай утром и вечером по пять капель.

И полоскать? – спросила Таня.

И выпивать, это для всего организма.

Они шли по безлюдным прожженным солнцем тихим улицам. Стены домов, казалось смотрели на Лешу с усмешкой: мы знаем, что ты купил, что ты задумал. Таня еще не выпила ни одной капли, а Леше уже стало совестно. Но отказываться поздно. Тане было лень тянуть дыню в общежитие. Леша желая как-то загладить свою будущую вину, предложил: он отнесет дыню в общежитие, пока положит в свою комнату, а Таня пойдет прямо на завод. А разве не искупление вины такой крюк по жаре, с дыней в незаживших руках.

Через три квартала, там, где ему прямо, а ей налево, на завод, она неожиданно развернулась лицом к нему, взяла его за плечо. Неужто, так быстро любовный эликсир заработал? Таня улыбалась. Зуб совершенно прошел! Как рукой сняло. Надо же! А она сомневалась, купила скорее от безысходности. Она жутко боится зубных врачей. А тут, в захолустье, хоть пропадай. Теперь другое дело. Жизнь налаживается. Глаза ее засияли.

Шли дни. На заводе они уже поднадоели, прошли первые дни, когда их водили от станка к станку. Теперь они слонялись по цехам, как в музее. Неорганизованное перемещение было еще опаснее для Леши. Он упорно держался Мендельсона. Следовательно, Нади и Тани. Естественно, проверяя, работает ли зелье, посматривал на Татьяну. Но Татьяна смотрела куда угодно, только не на Лешу.

Но вдруг, в один прекрасный вечер Надя, попросив Лешу из комнаты, сказала, что Татьяна тоже не прочь прогуляться, так что он может, составить ей компанию. Чтобы девушка не ходила одна.

Леша уже выучил парк. Сначала они прохаживались по освещенной аллее, затем посидели на скамейке. У Тани было превосходное настроение. А почему бы не быть такому? Зуб прошел совершенно. Темная теплая южная ночь, воздух пронизан запахами экзотических растений, и вклинивающийся запах аммиака от комбината почти не мешает.

А что это ты не ходила, не ходила, и вдруг решила, – Леша аккуратно закинул удочку.

А то ты, недогадливый, не понимаешь?

Леша не мог поверить, чтобы эликсир заработал. И попробовал уточнить.

Ты как в Одессе. Там отвечают вопросом на вопрос.

А что непонятного? Нужно войти в положение молодоженов.

В каком смысле?

В самом натуральном, – усмехнулась Таня, – Нужно же им почувствовать, что это путешествие почти свадебное. Так что, торопиться не надо, – и, как бы дополняя свои слова, она подошла к лавочке и села. Леша сел рядом.

Кашевская сидела, откинувшись на спинку лавочки и глядя в черное небо. Волосы, крашенные под темный каштан, ложились волной по плечам, глаза немного прикрыты. Не в первый раз Леша сидел так в парке с девушками, когда они глядели вверх, словно звезды считали. Леша знал, они ждут поцелуя. Это случалось пару раз еще в школе, а потом на младших курсах в парке рядом с общагой. Это были поцелуи ради поцелуя. Без продолжения. Они ни к чему его не обязывали. С теми девушками ему было легче. Он их знал. Те девушки по молодости еще не выработали себе долгосрочных программ. К тому же, они были, и если не его компании, так его круга. А Кашевская уже повзрослее. Она, кажется, со второго раза поступила. Значит, как минимум, на год старше. Не проходит по возрасту. Леша вот думал, что на четвертом курсе, – он уже войдет в когорту патриархов, – нужно внимательно присмотреться к первокурсницам. Среди нового набора должны быть симпатичные, еще веселые и легкомысленные, не такие себе на уме, как Соловьева, которая целую и программу выстроила. А в программу Кашевской он вряд ли входил. Она не его круга. Москвичка. Соловьева хоть тоже, москвичка, но попроще. А Кашевская, судя по всему, из такой семьи, что ему живо на дверь укажут. И не будь эликсира, она бы, как и прежде, проходила мимо Леши как мимо пустого места. Но было бы нечестно подло пользоваться действием всяких настоев. Все равно, что опоить. И еще одно очень важное! Чтобы там Надя о нем ни говорила, думал Леша с некоторой гордостью, оказывается есть, как говорил Суворов в нравственный закон внутри меня. Хоть Наташа и достала, он не мог демонстративно переметнуться к Кашевской, выставить Наташу на посмешище.

Ты, куда поедешь после практики? – спросила Кашевская.

Домой, – сказал Леша и в этот момент он вспомнил дом и очень захотел домой, где все просто и ясно, где школьные друзья, никаких ведьм и эликсиров, никаких расчетов, как поступить.

А я поеду в папин санаторий под Ялтой. Ты ведь, кажется, из тех мест?

До Ялты пару часов езды. Летом от нас многие ездят на море. Могу даже к тебе приехать.

А руки успеют зажить? – спросила Таня, – А то ведь морской солью разъест.

Не разъест, даже полезно.

А отчет по практике? Как же ты будешь писать с больными руками?

До свадьбы заживет.

Последующие дни Леша все так же ходил след в след Мендельсону. А вечером гулял с Таней по парку. До этого он с Таней так много времени не проводил. Тем более один на один. Но, даже учитывая ведьмову чертовщину, он не торопил события. И вдруг Надя спросила его.

А тебе не кажется, что у Наташи фигурка-то получше Таниной?

А что? – удивился Леша. Ему в голову не приходило сравнивать.

Тебе не кажется, что у Тани полные ноги?

Какое мне дело до Таниных ног? – буркнул он.

Да уж, подозреваю, есть дело, если ты зачастил с ней на прогулки.