«Товарищ Керенский»: антимонархическая революция и формирование культа «вождя народа» (март – июнь 1917 года)

Получение телеграммы Керенского об освобождении всех заключенных по политическим и религиозным делам часто становилось важным эпизодом революции в провинции, подталкивавшим противников «старого режима» к дальнейшим решительным действиям. Нередко арестанты освобождались сразу же после получения указаний министра, порой это происходило в торжественной обстановке. Публичное чтение телеграммы с текстом предписания Керенского об амнистии политических заключенных стало частью «праздников свободы» в различных городах, например в Баку[351]. Это также способствовало росту популярности Керенского. Военный врач, отвечавший за медицинское состояние армейского корпуса, писал: «С умилением читаю, как распоряжением “министра юстиции гражданина Керенского” выпускаются теперь борцы за свободу из всех узилищ и из “глубины сибирских руд”»[352].

Одним из первых своих распоряжений, как уже отмечалось, министр приказал изъять документы тайной полиции и передать их в ведение Академии наук. Не менее важным было и символическое значение этого акта. Комментируя данное событие, американец, находившийся в Петрограде, заключал, что Керенский умеет привлечь внимание общественного мнения[353].

Наконец, Керенский продолжал осуществлять контроль над высокопоставленными арестантами, а после ареста царской четы – и над ними (первоначально охрана бывшего императора и его семьи подчинялась генералу Л. Г. Корнилову, ставшему после Февраля командующим войсками Петроградского военного округа). Дружественная министру юстиции пресса сообщала, что он постоянно и бдительно контролирует режим содержания высокопоставленных узников: «Даже увольнение поваров и посудомоек не обходится без санкции А. Ф. Керенского», – сообщала газета меньшевиков[354]. «Пленение» императорской семьи имело немалое символическое значение, и это объективно усиливало личную власть министра юстиции. При этом одни считали Керенского гарантом свершения революционного возмездия, а другие полагали, что лишь он спасает императорскую семью и иных пленников революции от гнева «черни». Это мнение разделяли и некоторые аристократы, близкие к царской чете. Сам Николай II, насколько можно судить, в это время также положительно оценивал деятельность Керенского.

Комендант Петропавловской крепости, главной тюрьмы государства, в которой находились арестованные сановники, некоторое время не знал, кому он должен подчиняться. В конце концов комендант и его подчиненные выбрали «министерство Керенского»[355]. Под общим руководством министра юстиции действовала и Чрезвычайная следственная комиссия, созданная Временным правительством для расследования преступлений «старого режима»[356].

К тому же Керенский подобрал себе энергичных заместителей из числа давно известных ему «политических защитников»; им он передоверял повседневное руководство министерством, оставляя за собой проблемы, имеющие общее политическое значение. Аппарат Министерства юстиции действовал в то время слаженно и эффективно, что выгодно отличало его от ряда других ведомств.

Статус «освободителя» политических заключенных был важен во многих отношениях. Бывшие каторжане и ссыльные обращались к министру юстиции со всевозможными просьбами. Между тем многие из них в это время вливались в ряды новой политической элиты революционной страны, пользовались авторитетом как «борцы за свободу», а значит, установление деловых и личных отношений с ними становилось и важным ресурсом. В адрес Керенского направлялись существенные денежные средства для помощи «пострадавшим политическим». Так, 4 марта Комитет съездов представителей акционерных коммерческих банков единогласно постановил вручить на эти цели министру юстиции 500 тысяч рублей. Правление Русско-Азиатского банка также поручило А. И. Путилову передать Керенскому 500 тысяч рублей в пользу «бывших политических»[357]. Информация об этих пожертвованиях появлялась в газетах – тем самым читатели приглашались поступать схожим образом: помогать бывшим узникам «старого режима» с помощью влиятельного министра, авторитет которого подтверждался подобными действиями предпринимателей.

Общественное мнение приписывало лично Керенскому и многие популярные меры, принятые всем Временным правительством; этому могло способствовать среди прочего то обстоятельство, что иногда общие решения оформлялись и подписывались министром юстиции. Некоторые же мероприятия правительства первоначально разрабатывались в Министерстве юстиции, что также укрепляло авторитет главы ведомства. Например, многие считали, что министр сам провел амнистию, отменил смертную казнь, хотя в действительности это решение соответствовало общей программе Временного правительства. В адрес Керенского направлялись восторженные резолюции, такие образы тиражировала пропаганда сторонников министра юстиции. Его биограф О. Леонидов писал: «За недолгое управление Министерством юстиции Керенский совершил акты чрезвычайной исторической важности: навсегда отменил смертную казнь в России и тем поднял русское правосознание на ту высоту, которая среди взбаламученного моря страстей светит ярким нравственным маяком»[358].

Весной 1917 года по многим вопросам, входившим в сферу компетенции министра юстиции, в обществе существовало некое согласие. (Эти предметы общественного внимания никак нельзя сравнить с вопросами о войне и власти, которые уже тогда вызывали острые дискуссии.) В эйфорической атмосфере марта многие с умилением наблюдали, как на свободу выходят уголовные преступники, зачастую воспринимавшиеся в качестве тех «узников режима» и «жертв общественного строя», которые неизбежно переродятся в добродетельных граждан в благотворных условиях революции (и нередко заключенные давали подобные обещания). Такие случаи действительно встречались: одни бывшие уголовники шли добровольцами на фронт, а другие – становились политическими активистами. Однако многие «жертвы старого режима» вскоре возвращались к преступным промыслам, чему немало способствовало общественное неустройство тех дней. Преступников-рецидивистов революционной поры через некоторое время стали иронично именовать «птенцами Керенского»[359]. Весной же такое развитие событий многим казалось невероятным: вера в «чудо революции», делающей из закоренелых преступников сознательных граждан новой России, эйфорическое сознание, в распространении которого не последнюю роль сыграл и сам министр юстиции, – все это было еще очень сильно.

Керенский вошел в историческую память как политик, подменявший насущные дела красивыми словами. Уже в 1917 году, через несколько месяцев после Февральской революции, его именовали «фразером», «болтуном», «говорителем», наслаждающимся собственным красноречием. Однако в первые месяцы революции именно министр юстиции воспринимался как необычайно работоспособный государственный деятель, эффективный администратор, человек дела, который не тратит лишнее время на слова.

Петроградская «Маленькая газета» тогда превозносила его деяния. 7 марта, через пять дней после образования Временного правительства, в этом издании появилась статья, так характеризовавшая деятельность министра юстиции:

Он был маловыдающийся депутат по своим речам: в них мало было красочных слов и образов. Но зато он всегда был на месте в пылу горячего боя… Натура, видимо, ярко активная, хотя и не столь «словесная»!

Первые шаги его как министра показывают, что мы потеряли в нем рядового депутата Государственной думы и нашли во сто раз редчайшее и ценнейшее – цельную и честную государственную личность!

Его первые шаги – смелы и энергичны. <…>

И Керенский, с увлечением делающий эту творческую работу, эту смелую замену старого смелым и для всех радостным новым, и делает то, что страстно ждет от нового правительства народ.

Таков и должен быть «отличный министр»[360].

При этом авторы «Маленькой газеты» весьма критично относились к иным министрам Временного правительства, а некоторых глав ведомств и вовсе считали совершенно непригодными для своих постов[361]. В таком контексте восторженная оценка министра юстиции в подобном издании представляется особенно значимой. Показательно, что французский посол, который вряд ли был знаком с содержанием бульварной газеты, также противопоставлял молодого политика его коллегам по кабинету: «Только один из них, кажется, человек действия – министр юстиции Керенский»[362].

Сообщения многих газет той поры передавали лихорадочный ритм Керенского: постоянный прием делегаций и отдельных посетителей, подготовка важных документов, совещания, продолжающиеся и днем и ночью, выступления в разных частях города, поездки по стране… Корреспондент, посетивший министра в его кабинете, так описал его нагрузку: «Как он сам подтверждает, прошел день с бесчисленными делегациями, сотнями бумаг, молниеносными поездками по городу»[363].

Одесский журналист, побывавший в Петрограде, сообщал своим читателям, что «вездесущий и недремлющий» Керенский, обладающий уникальными способностями, «работает за десятерых», совершая чудеса революционного творчества, организуя новый строй и пробуждая революционный энтузиазм: «Это какой-то маг. Но только маг, работающий не ловкостью и проворством рук и языка, а железной выдержкой и прозорливостью. <…> Керенский везде. С горящими, пьяными от переутомления и бессонных ночей глазами и желтым, изможденным лицом, внезапно появляется он всюду, внося порядок, успокоение и даже радость». Восторженный журналист провозглашал: «Слава вездесущему!»[364]

Показателен и шарж художника Н. Радлова, опубликованный в журнале «Новый Сатирикон». Керенский представлен покупателем в часовом магазине, которому срочно требуются часы с 30-часовым циферблатом: «По нынешнему времени да по моему министерству – с 24 часами не обойдешься… Не хватает!»[365]

Сторонники Керенского подчеркивали, что с его приходом стиль работы Министерства юстиции совершенно изменился. Саратовский юрист, представитель «молодой адвокатуры» и депутат местного Совета, рассказывал о своей поездке в Петроград. Протокол так зафиксировал его отчет:

…в Министерстве юстиции… все резко изменилось… царствуют такие нравы и обычаи, о которых и мечтать нельзя было в дореволюционное время. Товарищ Керенский перегружен работой, и роль его чрезвычайно трудна и ответственна – он является точкой опоры, с одной стороны, революционного правительства, а с другой – народных масс, и пока в министерстве находится товарищ Керенский – защита интересов всех трудящихся вполне обеспечена…[366]

Уже первые выступления министра позволяли составить впечатление об основных направлениях его деятельности. В то же время различные общественные группы формулировали свои пожелания и требования к главе ведомства. Посланные в марте поздравления в адрес Керенского и обращения к нему позволяют составить представление об этих ожиданиях. Некоторые формулировки подразумевали, что деятельность министра будет принципиально отличаться от действий его предшественников. Его называли, например, «первым министром народной совести»[367], «министром справедливости»[368], «министром справедливости и нового правосудия»[369].

Заключенные разных тюрем просили, даже требовали своего скорейшего освобождения. Так, узники Астраханской тюрьмы обращались к министру юстиции: «…шлем приветствие новому правительству и в лице Вашего Высокопревосходительства приветствуем зарю правды и беспристрастия в суде. Со слезами раскаиваемся в прошлых прегрешениях и как жертвы бесправия ныне, в светлые дни России, просим освободить нас и дать возможность вступить в ряды войск для защиты отечества»[370].

Иногда обитатели тюрем не просили об освобождении прямо, но сам тон их писем предполагал, что революция, конечно же, принесет свободу всем узникам. Автор письма, составленного от имени уголовных заключенных Саратовской губернской тюрьмы не позже 9 марта, хорошо владел политическим стилем, который выражал чувство всеобщего энтузиазма:

Светлая заря занялась! Россия свободна! Веками страдавшая русская душа, не вмещая полноту счастья, замерла. Полились радостные слезы. Целуем руки рабочих, солдат и членов Государственной думы, боровшихся за свободу, честь и величие дорогой родины. <…> Приветствуем вступление во Временное правительство нашего любимого саратовца Александра Федоровича Керенского, неутомимого борца и защитника обездоленного народа и его свободы[371].

В некоторых поздравлениях, составленных в марте, Керенский был представлен как «страж законности и права» – именно так обратился к нему, например, Омский союз женщин[372]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Buchanan G. My Mission to Russia and Other Diplomatic Memoires. London; New York; Toronto; Melbourne, 1923. Vol. 2. P. 86, 114. См. также: P. 111, 128, 216–217.

2

Robien L. de. The Diary of a Diplomat in Russia, 1917–1918. London, 1969. P. 24; War, Revolution and Peace in Russia: The Passages of Frank Golder, 1914–1927. Stanford, 1992. P. 46.

3

Материалы военной цензуры хранятся в различных архивах: Российский государственный военно-исторический архив [далее – РГВИА]. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1494. Л. 14; Отдел рукописей Российской национальной библиотеки [далее – ОР РНБ]. Ф. 152. Оп. 1. Д. 98. Л. 34; Российский государственный архив Военно-орского Флота [далее – РГА ВМФ]. Ф. 418. Оп. 1. Д. 5666. Л. 4.

4

См.: Оськин Д. П. Записки прапорщика. М., 1931. С. 110–111; Gourko B. War and Revolution in Russia, 1914–1917. New York, 1919. P. 326–327; Из офицерских писем с фронта в 1917 г. / Публ. Л. Андреев // Красный архив. 1932. Т. 1–2 (50–51). С. 194–210 (автором письма был И. Д. Гримм).

5

О различном понимании термина «демократия» и некоторых других см.: Колоницкий Б. И. Язык демократии: Проблемы «перевода» текстов эпохи революции 1917 года // Исторические понятия и политические идеи в России XVI – ХХ века: Сб. науч. тр. / Отв. ред. Н. Е. Копосов. СПб., 2006. С. 152–189.

6

Вебер М. Политика как призвание и профессия // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 645–646.

7

Вебер М. Политика как призвание и профессия. С. 646.

8

О понятии «революция» см.: Бульст Н., Козеллек Р., Майер К., Фиш Й. Революция (Revolution), бунт, смута, гражданская война (Rebellion, Aufruhr, Bürgerkrieg) // Словарь основных исторических понятий: Избранные статьи: В 2 т. / Пер. К. Левинсон; сост. Ю. Зарецкий, К. Левинсон, И. Ширле; научн. ред. перевода Ю. Арнаутова. Т. 1. М., 2014. С. 520–728.

9

Токарев Ю. С. Народное правотворчество накануне Великой Октябрьской социалистической революции. М.; Л., 1965.

10

Tumarkin N. Lenin Lives! The Lenin Cult in Soviet Russia. Cambridge (Mass.); London, 1983 (см. на рус.: Тумаркин Н. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России. СПб., 1997); Ennker B. Die Anfänge des Leninkults in der Sowjetunion. Koeln; Weimar; Wien, 1997 (см. на рус.: Эннкер Б. Формирование культа Ленина в Советском Союзе. М., 2011); Velikanova O. Making of an Idol: on Uses of Lenin. Gottingen, 1996; Великанова О. Образ Ленина в массовом восприятии советских людей по архивным материалам. Lewinston; Queenston; Lampeter, 2001.

11

Плампер Я. Алхимия власти: Культ Сталина в изобразительном искусстве. М., 2010 (издание на англ.: Plamper J. The Stalin Cult: A Study in the Alchemy of Power. Stanford (Calif.); New Haven, 2012).

12

Маклаков В. Воспоминания: Лидер московских кадетов о русской политике, 1880–1917. М., 2006 (1-е изд.: Нью-Йорк, 1956).

13

Петроградский военно-революционный комитет: Документы и материалы / Отв. ред. Д. А. Чугаев. М., 1967. Т. 3. С. 194, 616.

14

Краткий перечень соответствующих работ А. Ф. Керенского: Дело Корнилова. М., 1918 (др. изд.: 1987, 2007); Гатчина. М., 1922 (др. изд.: 1990); Издалека: Сб. ст. (1920–1921). Париж, 1922 (др. изд.: 2007); The Catastrophe: Kerensky’s Own Story of the Russian Revolution. New York; London, 1927; La revolution russe, 1917. Paris, 1928 (рус. пер.: 2005); The Crucifixion of Liberty. London; New York, 1934 (др. изд.: 1965); Russia and History’s Turning Point. New York, 1965 (нем. и фр. пер.: 1966; рус. пер.: Вопросы истории. 1990–1991; отд. рус. изд.: М., 1993, 1996, 2006).

15

Старцев В. И. Крах керенщины. Л., 1982. О Керенском В. И. Старцев писал и в других своих работах: Он же. Бегство Керенского // Вопросы истории. 1966. № 11. С. 204–206; Он же. Керенский: Шарж и личность // Диалог. 1990. № 16; Он же. Русское политическое масонство начала ХХ в. СПб., 1996; Он же. Тайны русских масонов. СПб., 2004 (последняя книга представляет собой дополненное издание монографии «Русское политическое масонство»).

16

Соболев Г. Л. Революционное сознание рабочих и солдат Петрограда в 1917 г. Период двоевластия. Л., 1973. Исследователь выпустил и подборку источников, освещающих деятельность Керенского, она снабжена предисловием, которое имеет самостоятельное научное значение: Александр Керенский: любовь и ненависть революции: Дневники, ст., очерки, воспоминания современников / Сост. Г. Л. Соболев. Чебоксары, 1993.

17

Abraham R. Alexander Kerensky: The First Love of the Revolution. London, 1987.

18

Иоффе Г. З. Семнадцатый год: Ленин, Керенский, Корнилов. М., 1995.

19

Басманов М. И., Герасименко Г. А., Гусев В. К. Александр Федорович Керенский. Саратов, 1996; Федюк В. П. Керенский. М., 2009; Тютюкин С. В. Александр Керенский: Страницы политической биографии (1905–1917 гг.). М., 2012. А. Б. Николаев опубликовал исследование, посвященное интервью 1917 года, в котором Керенский описывал дни Февраля: Николаев А. Б. А. Ф. Керенский о Февральской революции // Клио. 2004. № 3. C. 108–116. Последняя по времени публикация этого источника: The Fall of Tsarism: Untold Stories of the February 1917 Revolution / Ed. S. Lyandres. Oxford, 2013. А. Е. Рабинович сопоставил политическую тактику Керенского и Ленина: Рабинович А. А. Ф. Керенский и В. И. Ленин как политические лидеры периода кризиса // Политическая история России XX века. К 80-летию проф. В. И. Старцева: Сб. науч. тр. СПб., 2011. С. 209–216.

20

Голиков А. Г. Феномен Керенского // Отечественная история. 1992. № 5. С. 60–73. При описании жизни Керенского автор использует материалы его фонда в Государственном архиве Российской Федерации. Для изучения «феномена Керенского» он привлекает в основном периодическую печать 1917 года. См. также публикацию писем юного Керенского, выявленных А. Г. Голиковым в архиве и подготовленных им к печати: «…Будущий артист Императорских театров»: Письма Александра Керенского родителям / Публ. А. Г. Голикова // Источник: Документы русской истории. (Приложение к журналу «Родина».) 1994. Т. 3. С. 4–22.

21

Соболев Г. Л. Революционное сознание рабочих и солдат Петрограда в 1917 г.

22

Wortman R. S. Scenarios of Power. Myth and Ceremony in Russian Monarchy. Princeton (NJ), 1995–2000. Vol. 1: From Peter the Great to the Death of Nicholas I; Vol. 2: From Alexander II to the Abdication of Nicholas II (см. на рус.: Уортман Р. С. Сценарии власти: мифы и церемонии русской монархии: В 2 т. М., 2002–2004. Т. 1: От Петра Великого до смерти Николая I; Т. 2: От Александра II до отречения Николая II).

23

Колоницкий Б. И. «Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны. М., 2010.

24

В авторитетном, во многих отношениях непревзойденном исследовании политической элиты эпохи Первой мировой войны слухи упоминаются неоднократно. См.: Дякин В. С. Русская буржуазия и царизм в годы Первой мировой войны (1914–1915). Л., 1967. С. 99, 112, 115, 116 и др. В. С. Дякин неоднократно указывал, что слухи влияли на политическую ситуацию.

25

На заседаниях Временного правительства Чернов писал статьи для партийной газеты, несмотря на призывы его союзника И. Г. Церетели принимать участие в обсуждении важных вопросов. Историк эсеров отмечал, что вместо того, чтобы писать законы, лидер партии писал газетные статьи: Radkey O. H. The Agrarian Foes of Bolshevism: Promise and Default of the Russian Socialist Revolutionaries, February to October, 1917. New York, 1958. P. 332, 333–334. Это был тот стиль политического руководства, к которому Чернов привык.

26

В своем важном исследовании О. С. Поршнева недостаточно учитывает это ограничение, когда изучает письма как источник для реконструкции сознания «низов». См.: Поршнева О. С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 – март 1918 г.). Екатеринбург, 2000.

27

Федюк В. П. Керенский. С. 144.

28

Об обзорах печати, создававшихся разными ведомствами, см.: Жданова И. А. «Век пропаганды»: Управление информацией в условиях войны и революции в России в марте – октябре 1917 г. // Отечественная история. 2008. № 3. С. 129–136. Керенский внимательно изучал подобные обзоры – см.: Там же. С. 135.

29

На основе материалов архива Гуверовского института Стэнфордского университета (США) Керенский издал, совместно с американским историком Р. П. Броудером, сборник документов: The Russian Provisional Government, 1917: Documents / Ed. R. P. Browder, A. F. Kerensky. Stanford (Calif.), 1961. Vol. 1–3. Это одна из наиболее важных публикаций источников по истории революции. Составляя сборник, Керенский исключил из него ряд документов, неблагоприятно освещавших его собственную деятельность.

30

Об интересе к изображениям Керенского свидетельствует и то, что его портреты особенно часто печатались в периодических изданиях. Так, в 1917 году его портреты публиковались не менее чем в 32 журналах, при этом не менее 12 печатали их в двух и более номерах. Между тем портреты Милюкова публиковались в том же году в 17 журналах, Брешко-Брешковской – в 16, Гучкова – в 15, Родзянко – в 13, Чернова – в 12, Плеханова – в 8, а Ленина – в 6. См.: Русские портреты, 1917–1918 гг. / Сост. М. Г. Флеер. Пб., 1921 (репринт. изд.: М., 2010). М. Г. Флеер не смог, разумеется, просмотреть всю выходившую периодику, однако основные иллюстрированные издания были им учтены, и эти сведения дают представление о распространенности визуальных образов различных политических лидеров.

31

Различные аспекты деятельности Керенского на протяжении всего 1917 года и процессы создания и использования его образов в этот период я рассмотрел в некоторых своих публикациях: Колоницкий Б. И. А. Ф. Керенский и Мережковские // Литературное обозрение. 1991. № 3. С. 98–106; Idem. Kerensky // Critical Companion to the Russian Revolution / Ed. E. Acton, V. Iu. Cherniaev, W. G. Rosenberg. London; Sydney; Auckland: Arnold, 1997. P. 138–149 (см. на рус.: Он же. Керенский // Критический словарь русской революции: 1914–1921 / Сост. Э. Актон, У. Г. Розенберг, В. Черняев. СПб.: Нестор-История, 2014. С. 128–138); Он же. Культ А. Ф. Керенского: Образы революционной власти // The Soviet and Post-Soviet Review. 1997. Vol. 24. No. 1–2. P. 43–66; Он же. Британские миссии и А. Ф. Керенский (Март – октябрь 1917 года) // Россия в XIX–XX вв.: Сб. ст. к 70-летию Р. Ш. Ганелина / Ред. А. А. Фурсенко. СПб., 1998. С. 67–76; Он же. Культ А. Ф. Керенского: Образы революционной власти // Отечественная история. 1999. № 4. С. 105–108; Он же. Александр Федорович Керенский в его речах (1917 год) // Нестор. 2001. № 1 (5). С. 125–140; Idem. «We» and «I»: Alexander Kerensky in His Speeches // Autobiographical Practices in Russia – Autobiographische Praktiken in Russland / Eds. J. Hellbeck, K. Heller. Göttingen, 2004. S. 179–196; Он же. «Его превосходительство» «министр народной правды»: А. Ф. Керенский в политическом сознании (март – октябрь 1917 года) // Власть, общество и реформы в России (XVI – начало ХХ века): Материалы научно-теоретической конференции 8–10 декабря 2003 года. СПб., 2004. С. 341–353; Он же. Легитимация через жизнеописания: Биография А. Ф. Керенского (1917 год) // История и повествование / Ред. Г. В. Обатнин и П. Песонен. Хельсинки; М., 2006. С. 246–278; Он же. Александр Федорович Керенский как «жертва евреев» и «еврей» // Jews and Slavs. Jerusalem, 2006. Vol. 17: The Russian Word in the Land of Israel, the Jewish Word in Russia. P. 241–253; Он же. «Каторжные приказы Керенского»: К изучению большевистской пропаганды в мае 1917 г. // Новейшая история России (К 75-летию почетного профессора СПбГУ Г. Л. Соболева). СПб., 2010. С. 49–73; Idem. The Political Use of the Past: Kerensky as an inventor of political tradition // ICEES VIII World Congress: Eurasia: Prospects for Wider Cooperation. Abstracts, July 26–31, Stockholm. Stockholm, 2010. P. 56–57; Он же. А. Ф. Керенский как «первый гражданин» // Факты и знаки: Исследования по семиотике истории / Ред. Б. А. Успенский, Ф. Б. Успенский. М., 2010. Вып. 2. С. 134–149; Он же. Керенский как «новый человек» и новый политик: К изучению генеалогии культа личности // Человек и личность в истории России (Конец XIX – ХХ век): Материалы международного научного коллоквиума. Санкт-Петербург, 7–10 июня 2010 года. СПб.: Нестор-История, 2013. С. 262–274; Он же. Феминизация образа А. Ф. Керенского и политическая изоляция Временного правительства осенью 1917 года // Межвузовская научная конференция «Русская революция 1917 года: Проблемы истории и историографии»: Сб. докладов. СПб., 2013. С. 93–103; Он же. «Взбунтовавшиеся рабы» и «великий гражданин»: Речь А. Ф. Керенского 29 апреля 1917 и ее политическое значение // Journal of Modern Russian History and Historiography. 2014. No. 7. P. 1–51; Idem. Russian Leaders of the Great War and Revolutionary Era in Representations and Rumors // Cultural History of Russia in the Great War and Revolution, 1914–22 / Ed. by M. Frame, B. Kolonitskii, S. G. Marks, and M. K. Stockdale. Bloomington, 2014. Book 1: Popular Culture, the Arts, and Institutions. P. 27–54; Он же. Образы А. Ф. Керенского в газете «Дело народа» (март – октябрь 1917 года) // Судьбы демократического социализма в России: Сб. материалов конференции / Отв. ред. К. Н. Морозов. М., 2014. С. 202–221.