Франсуа и Мальвази. I том

Углубившись в свои думы одновременно с едой, не заметил как возле него появился мальчуган, лет восьми с чисто гаменовским лицом и натурой, хотя одежда его была опрятная и не старая, что указывало на то, что он не беспризорный мальчишка. Улица, свобода, болтание и голод, что как-либо выражается на мальчиках этого слоя общества, на нем не отразилось никак, ввиду малолетства может быть, хотя для гамена это не проблема.

Простое, по-детски открытое лицо, с большими круглыми глазками и наваливающейся на них копной плохо расчесанных волос, искрило какой-то хитростью.

– Дядя, если ты не жид, дай несколько су.

– А ты наглец, как я погляжу, вот сдам тебя в приют для бездомных бродяг.

– А я не бездомный, я здешний. Господин Жак-Луи Манден, разрешите представиться. – представился он.

– Очень приятно. – ответил Гийоме, продолжая прочищать языком зубы, заглядевшись на узор скатерти.

– Дядя Патрик большой мошенник, он вам сейчас загонит до луидора. Он всегда так делает. Вы ему скажите что бы он все лучше просчитал и тогда он у вас на коленях будет просить не говорить мэтру. Он боится что тот его за жульничество прогонит. Вот увидите он вас надует.

Официант Патрик, действительно лицемерный на вид малый, уже заметил мальчишку и направился выгнать его вон за уши, как он это всегда делал, но Гийоме заметил это, и так как «местный», или как тот сам выразился: «здешний» был ему позарез нужен для дальнейших расспросов, кинул на белую скатерть медный ливр и сказал ему, что Патрик и увидел, и услышал:

– Пошли-ка, мне нужно расправить постель.

Сей каприз, небогатого на вид человека, Патрика нисколько не удивил, в этом и не было ничего удивительного, в ту эпоху последнего разложения феодализма, его оскудения и недееспособности. Привычные нравы нисколько не демократизировались и никак не шли в ногу со временем, все более обострялись при обеднении основной массы дворянства и доходили буквально до мистерии.

Например в одной из судебных хроник говорилось, об одном бедном дворянине, который под вечер выходил на улицу и под дулом пистолета… нет не грабил, а заставлял прохожего идти к нему домой и затем приказывал:

– Расстели постель, раздень меня, пошел вон!

Не в состоянии держать слугу он, будучи бедным, не мог себе представить, как можно самому делать то, что должны делать слуги.

И таких развелось во Франции того времени предостаточно: бедных, никчемных дворянчиков наплодилось столько, что над громкими титулами стали потешаться и они превратились в покупную вещь, почему в последствии и обесценились. Единственное, где этот слой общества мог применять свои силы, это в военном деле, служившим порою единственным источником дохода. Именно за такого дворянина, может чуть побогаче и можно было принять Гийоме.

– Ладно, постойте-ка. – сказал он, одумавшись и скинув с себя истому к отдыху.

– Если ты не беспризорник, то налей себе из кастрюльки и похлебай культурно. Я тебя шалопая, быстро на чистую воду выведу.

Жак-Луи согласился на проверку без лишних эмоций, принявшись есть по всем правилам застольного этикета, не набирая полный рот и не капая на скатерть.

– Ну что касается манеры, у тебя ее хоть отбавляй, тогда скажи-ка мне, кто живет в этом доме?

– Де Морне и господин Манден.

– Он что твой отец, Манден?

– Ну да, там же служанкой работает и моя мать.

У Гийоме тут же возник план, и он зверски глянул на мальчугана. Но от этого сразу же пришлось отказаться.

– Дядя, дай десять су.

– А больше тебе ничего не надо.

– И больше надо.

– Такие как ты наверное знают, что наглость второе счастье, бери, мошенник. – порывшись в кармане Гийоме достал ему монетку.

– Спасибо, господин, если что, я к вашим услугам, меня можно найти в этом доме.

Дождавшись, когда сорванец убежал на улицу, Патрик подошел.

– Советую вам занять третий номер. Он самый лучший из тех, что свободны. – посоветовал он занять самый дорогой номер, весьма радевший за доходы своей корпорации.

Вышеуказанный номер был действительно комфортабельным, по сравнению с отделениями конуры «Пивной бутылки», и кроме того подходил по всем качествам наблюдательной точки за противоположным домом.

– Я занимаю. – сказал он со спины вошедшему мэтру Казассару, владельцу как кафе, так и сдающихся номеров. – Застилайте побыстрее.

Мэтр Казассар живо справился со своей работой и принялся было расстегивать камзол /…однако Гийоме не принадлежал к тем людям, которые не могли себя заставить самолично раздеться на ночь. Сказав разбудить его в восемь, отослал мэтра Казассара и закрылся, оставив сию процедуру за собой. Хотелось спать, а наблюдение из окна ничего не давало. Слипающимися глазами ничего в темноте невозможно было увидеть. Поэтому недолго просидев за этим занятием он улегся.

В восемь утра проснулся сам, быстро одевшись и даже не поев, вышел через задний выход из кафе на другую улицу. К Ратуше он пришел первым. Поджидая Аньяна, смотрел на зевак, что собрались поглазеть на нововозведенный эшафот, где поговаривали должны были казнить ведьму. Аньян пришел пунктуально, с опаской озираясь на эшафот и первое что сказал:

– Ты знаешь, у меня разошлись деньги.

– У тебя же было чуть ли не сорок.

– Да, у меня было тридцать восемь, десять отдал тебе.

– А-а.

– Держатель конюшни затребовал деньги вперед и ночь что я переночевал.

– Хватит отчитываться, пошли осматривать дом де Морне с задницы.

Через некоторое время забежав в одно из кафе, которое они проходили, Гийоме вышел оттуда с двумя большими картофельными пирогами, которыми надлежало подкрепиться по дороге.

– Ты знаешь как на самом деле зовут де Манде?

– Не знаю, как?

– Манден. Дурачье…

Подумав о чем-то, Аньян даже остановился от пришедшей на голову мысли.:

– Послушай! А он ведь сжег завещание!

– Умница! Светлая голова! Как это я сам не догадался! – кричал Гийоме на всю улицу, откусывая в то же время от пирога. – Ведь он вез его в Париж, чтобы сжечь именно в парижском камине! Вот ведь в чем все дело!…

Далее с Гийоме невозможно было разговаривать.

Придя к дому с тупиковым проходом не задерживаясь, зашли туда, завернули далее. Мощеная старым серым кирпичом была только середина, а по краям из земли росли стройные чахлые травы. Основания обоих домов были в то же время запущены и заросли во многих местах мхом, от чего приобрели впечатление ветхости.

Тупик, перед которым они стояли был образован прямоугольными выступами, двух домов, стоящих задними сторонами друг к другу, с забитой всяким строительным хламом у низа щелью с два дюйма шириной. Чуть выше их роста, щель была уже свободна, вот почему Гийоме пахнуло тогда ночью в лицо.

Создавалось впечатление, что планировка этих двух домов одинакова, все указывало на это. Только вот у второго дома выходило со второго этажа сюда оконце, а у дома де Морне нет.

– Послушай, Гийоме, наверное Манден сжег его… после того – замялся Аньян при взгляде каменного лица Гийоме.

– Ничего я не сжигал. – услышали они оба сзади голос маленького Мандена, стоящего у угла и опираясь на него рукой. Гийоме по взгляду на него Аньяна понял, что тот смертельно растерялся и совершенно сбит с толку.

– Мы сюда доски притаскивали. – сразу нашелся Гийоме. – Скажи, ты не знаешь, кто их брал?

– Нет, я сюда даже никогда не заходил.

– Однако же зачем ты сейчас пришел?

– Я просто увидел вас и пришел.

– А-а! Да, черт возьми, ничего уже и оставить нельзя. Кто-нибудь что-нибудь на них сжарил. Вот так лишняя растрата.

– Я ничего не знаю, месье.

– Мы тут решили конюшенку смастерить… вот. Ты не знаешь кому принадлежит эта площадка, этому или вашему дому?

– Не знаю даже, наверное королю…

– Хе-е! Шутник ты братец, мне нужно точно знать. Послушай, ты говоришь часто бываешь в этом доме?

– Я уже почти пол года в нем живу, с того времени как этот… как его?

Вобщем де Какой-то. – выкрутился он из трудного положения. – Купил этот дом и уехал в свой Ганновер.

– А ты не знаешь, когда он приедет и где его рабочий кабинет, где он обычно проводит время?

– Нет, не знаю, а зачем вам это?

– Ну рассмешил. Как же нам не нужно знать когда он приедет, когда мы собираемся приобрести землю, по крайней мере узнать про нее. А чтобы лошади своим ржанием не мешали ему… представляешь каково будет проснуться от… – Гийоме вытянул вперед ряд зубов и заржал как конь, чем очень рассмешил мальчика. – Так что сам должен понимать нам нужно знать, где стойла ставить и ясли размещать. Последний раз ты мне показался значительно смышленей.

– Нет, месье, я не знаю когда он вернется.

– А где его кабинет, то где он обычно проводит свое время?

– Не знаю, меня туда не пускали.

– Опять ты не знаешь. Ты же говоришь почти полгода там живешь. В кабинете должны находиться его личные вещи. Письменный стол с бумагами. Тайное место может быть? Мебель, особенно дорогая, постель где спит.

– Нет, не знаю. А! Наверное та комната, которую всегда держали закрытой.

– А какую держали закрытой? Напротив какого окна находится дверь в нее?

– Второго, на втором этаже.

– С какой стороны?

– С той. – указал на дальнюю сторону дома.

– А! Ну все хорошо, он там и не услышит.

– Только знаете, если что хотите узнать у управителя дома… – без меня. Моя мать выгнала меня из дома, пока отец здесь.

– Ладно, ладно, обойдемся без тебя. Мы подождем. Да, нам пока не к спеху, ну а тебе за труды, ты ведь теперь беспризорный, держи. – и Гийоме протянул ему большую медную монету с изображением короля.

Мальчик принял, поблагодарил и видя, что те начали измерять пядями пальцев ширину прохода от дома до дома, незаметно удалился. Они проследили как он вообще ушел с этой улицы, завернув на перекрестке куда-то совсем не на улицу «Золотого желудя».

– Ну ты щедрый.

– Нужно чтобы он во вкус вошел, втянулся. Он нам очень может понадобиться.

– Что ты там про топку болтал? Так вот я хочу насчет этого сказать. Мне все-таки кажется, что он после того как чуть не попал под копыта, сразу же и сжег, от греха подальше… на наших досках.

– Слушай, ты мне уже надоел. У меня этот костер уже в глазах стоит! Хватит меня своими догадками терзать! Де Морне сам бы прекрасно это сделал, но он заложил его в ящичек и передал Мандену. А тот вез его для чего? Чтобы спалить? Ну не дурак ли ты?…Даже если Манден тогда наложил в штаны, он не решится на это, потому что де Морне строго наказал спрятать его в схрон и никому не показывать…

…Если мы не сможем стянуть завещание, то по крайней мере дом обчистим. Такие люди как де Морне всегда все свои деньги при себе держат.

– Со специалистами от брата?

– Одни. И сейчас увидишь, что для этого нужно сделать. Пошли.

– Я все не могу понять зачем им нужен обличающий их документ?

– Да хотя бы затем, чтобы его на крайний случай кому-нибудь подсунуть и остаться невинными овечками. Если на них наступят. Или продать через посредников тем же Д’Обюссонам.

Они вышли на улицу, точнее Гийоме вывел за собой Аньяна и остановился возле входа, перед зданием. Интересовал второй этаж и второе окно от правого края из ряда в десяток окон. Затем они постучали в двери. Им открыла, та же консьержка, что разговаривала вчера вечером со стариком.

– У вас нет свободных квартир? – спросили они разом.

– Есть комнаты.

– Это все равно, покажите только на втором этаже, первого не люблю.

Тетушка Антиген, так она им представилась, повела их именно в тот край, куда им было нужно. И надо же так было оказаться, что двери напротив второго окна по коридору от правого угла занял именно тот вчерашний старик; а остальные две комнаты по сторонам были свободны, какие она им и предложила. Аньян было подумал сказать что можно и в одной, но видя, что Гийоме пошел в предложенную ему крайнюю, ничего не говоря на сей счет, решил промолчать. Значит так нужно. Получив ключи, вошел в свою.

Гийоме, рассматривая предложенную ему комнату, заплатил за неделю вперед и посожалел о том, что нельзя рядом со своей нанять комнату третьему – их другу.

К нему пришел Аньян, ведь ему не хотелось было платить. Гийоме сунул ему украдкой пол-луидора, пока тетушка Антиген, то ли по традиции, то ли по привычке протирала пыль с мебели. Когда заплатил и Аньян, она ушла.

– Вот тебе экю… три ливра пожалуй для него хватит, иди скажи старику, чтобы он убирался оттуда в другое место.

– Зачем столько лишних расходов, я выселюсь из своей.

– Дурак!

И за треть ливра старик конечно же выселился из этой комнаты, и Гийоме занял и ее. В ней он и решил поселиться, перенеся кое-какую мебель из угловой комнаты. Закрыв на ключ ту, стал размещаться в этой более просторной комнате.

Внутренняя обстановка средней комнаты ничем не отличалась от других: диванчик, шкаф для одежды, кресла и тумбочки, посреди стол со стульями. В углу на внутренней стене камин, с заложенной кладкой дров, трельяж, на полу еще не старые половики, а на внешней стене коврик. Именно он больше всего и заинтересовал его. Приподняв край, стал осматривать штукатурку.

– Могли бы и одну занять, что денег много? – снова услышал в свой адрес критическое замечание Аньяна.

– На всякий случай, чтобы не услышали. А сейчас пошли я покажу тебе одно место где ты будешь жить и заниматься одним делом. – опустив край коврика, проговорил Гийоме.

Вернулись они только вечером, со всем накупленным инструментом, для проделывания в стене лаза. И в тот же вечер отослав Аньяна в номер с окнами напротив дома де Морне и наказав входить в нее только через задний вход, и сидеть, никуда без дела не выходить, Гийоме принялся проделывать в стене лаз в кабинет, иначе говоря долбиться и ковыряться. Проработав недолго, но устав, улегся спать.

Прошло еще четыре дня, главным образом ночи, потому что это время было наиболее благоприятно для работы. Однако продвинулся он в своих результатах не намного. Стена была как монолит – единым бетонным блоком и по всей видимости толстым. Не измерял толщину стены у коридорных окон нарочно, чтобы не портить себе жизнь. Инструменты, которыми Гийоме пользовался были миниатюрны, малоудобными и к тому же быстро тупились и вообще ломались. Приходилось покупать новые, на что уходило время и деньги.

Время на работу с плохоньким инструментом уходило очень много, что очень изнуряло. И работать к тому же при этом нужно было очень тихо. Долбить долотом как следовало бы, было можно только в исключительных случаях, в основном приходилось оскабливать и откалывать. То-то будет работа когда придется колупаться в стене соседнего дома, делать точно такое же продолжение в стене напротив, может быть и ошибочное.

Частенько Гийоме отдохнув более чем достаточно, просто не мог снова взяться за инструмент, от которого от ковыряний болели руки из-за мозолей.

Признаться себе он не так представлял все это дело, опротивевшее донельзя.

Порою ему опротивляло буравить и вгрызаться в бетон настолько, что он уже думал бросать это дело, искать другой путь, заменяться с Аньяном…

Казалось что тут было делать, всего-ничего, вот только не давалось это ничего – никак. Каждая соринка стоила больших усилий рук. Как он проклинал прочность стены и как злился, сам не зная на что? Особую зависть у него вызывал Аньян, который целыми днями то просиживал в номере, то проживал в соседней комнате. Вся его работа была единственное, что наблюдать сквозь сетчатые шторы, хотя Гийоме понимал, что только это он и должен делать. Показываться на улице ему, Гийоме было крайне нежелательно.

Однако польза была и от Аньяна: несколько раз он приносил весть, что Манден куда-то вышел, а следовательно в это время можно было работать по настоящему. С крыши гостиницы осмотрел крышу дома де Морне, точнее то место, откуда выходила каминная дымовая труба. По его предположению комната-кабинет была очень большой.

Но все же отдыхающий Аньян, не просто отдыхающий, но и проживающий и прожирающий много денег, вызывал в нем злобу. Работая, он думал что дележ произведет в свою пользу, составляя речь из одних аргументов, которые он собирался высказать в случае, если им хоть что-то придется делить.

Поменяться местами он не хотел, по той простой причине, что Аньян бы своей простотой все бы испортил. Такому в руки долота не доверяй, не заметил бы как увлекся… Однажды предоставил ему такую возможность поработать, так он устроил такой долбеж, скорее всего нарочно, что пришлось сразу отказаться от этой затеи.

Не смотря на трудности Гийоме однажды почувствовал что скоро половине его мучений придет конец. Решив так, бросил подобие стамески на диван, пододвинутый вплотную к стене, так было удобнее и улегся тут же, решив поспать, может быть в первый раз с приятным облегчением от того что за этот день было сделано очень много. Но тут услышал стук с одной характерной особенностью и поэтому следы работы не стал прятать, а сразу пошел и открыл Аньяну дверь, тут же на ключ за ним ее закрыв, пока тот пошел осматривать.

– Мне кажется, ты промажешь, – с тихим смешком проговорил Аньян.

– Да ты что! Ой как смешно окажется! – злостно передразнил его смешок Гийоме.

– Не много же ты сделал до приезда де Морне со своей свитой, черт возьми.

– Ты бы сам хоть один раз по настоящему здесь попробовал поработать, трутень.

– О, да тут уже деревянные конструкции пошли…

Аньян взял стамеску, поднес к наиболее глубокому месту. Ударил.

Шум оправдал себя. Стена была пробита.

Глава X. В которой Метроне хорошо Приехав еле выбрался обратно

Мы помним, что получив разрешение от сеньора Спорада, а вместе с ним и деньги Метроне, как уже говорилось незамеченным поехал обратно. Объехал стороной «Пивную бутылку», доехал до главной дороги: от Парижа на прямую до Тура и поскакал по ней, выбрав конечной целью пути – Нант, откуда далее собирался добираться морским путем. Но не доехав до Тура, решение его круто изменилось. Он решил, что лучше будет направиться испытанным путем, через Марсель, оттуда намного ближе. А то можно будет пролететь со временем, с объездом через Пиренеи, и не успеть к раздаче заработков в Лимож, который кстати находился впереди по пути следования.

Можно было еще конечно поехать «налево», дождаться назначенного времени и «приехать»…но такие штучки могли ему дорого обойтись. Лучше было съездить, тем более там у него созрели кое-какие дела.

К концу этого дня, начавшегося для него так рано, а кончавшегося в одном из селений на Шере, что в Турени. Метроне остановил изнуренного Мэра у отличной конюшни, в коей его прекрасный конь мог хорошо отдохнуть и набраться сил для нового дневного переезда.

Проснувшись ранним светлым утром Метроне подумал что в этот день не нужно никуда ехать, нужно отдохнуть после всех переездов и коню дать передышку. Его Метроне очень берег, не столько за то что это был подарок монсеньора, а сколько за то, что он хорошо стоил, до четырех сотен, и нравился ему как его собственность, с которой потом придется расстаться с большой выгодой для себя.

Однако после завтрака Метроне решил не терять деньги на плату за номер на этот день, так же как и сам лишний день, который лучше провести на благодатной Сицилии. Пока стоит хорошая солнечная погода, нужно не терять времени, не то после долго стоявшей жары можно попасть под дожди, которые так ждет иссохшаяся земля Франции.

Держа курс на Марсель Метроне все чаще думал о том, чтобы заглянуть в Геную на свою родину, где он жил до двадцати лет, пока волею судеб не оказался на Сицилии. Решил, что если из Марселя не будет судна со скорым отправлением, он сухопутными дорогами доберется куда намечал.

Однако в марсельском порту к его сожалению недостатка судов идущих в Неаполь с обратным возвращением из Палермо – не было, и он вместе с Мэром погрузился на один из них.

На одно из следующих утр проснулся от приятного солнечного света и звука милого его сердцу слова:

– Генуи, генуи. – возвещал неправильно произнося название, вахтенный чичероне, то ли от акцента, то ли от того, что ему так послышалось.

И вот теперь он снова здесь у жемчужины Лигурийского берега и как нельзя более кстати. Метроне соскочив с постели принялся за свой туалет с куда большей тщательностью, чем прежде. Предстояло много дел. Нельзя было терять ни минуты, с большой пользой используя все то время, что судно будет стоять в порту. И поэтому не успело еще судно встать на якорь, и с борта еще не перекинули трап на пирс, а Метроне уже благоухающий духами стоял у борта, жадно вглядываясь в переполненный народом генуэзский порт, у причалов и на рейде забитый всеразличными торговыми и пассажирскими судами со всего света. К своему удивлению он увидел черных мавров, несущих на носилках корсарского князька, только что прибывшего на собственном транспорте.

«В Палермо бы тебе этот номер не прошел».

С его судна пассажиры уже стали спускаться по трапу на пирс, и в разноликую, разноязычную толпу вмешались французы и испанцы, ведь судно шло из Барселоны. Чем ему нравилось «Вавилонское столпотворение», как с радостью думал он, так это тем, что он собирался поблизости отсюда в облюбованном им месте открыть кондитерскую лавку, а затем и магазин-кафе с гостиницей на верхних этажах – сочетание коих было так характерно для Франции.

Громадный Генуэзский порт кипел за работой. Помимо приезжающих и отъезжающих, здесь почти на всех причалах, которые только были видны, сновали грузчики, таскавшие мешки. Тюки, ящики на склады и наоборот на корабли.

Все указывало на то, что торговля здесь пойдет, а его заведение будет здесь процветать. Идя по порту у Метроне дух захватывало от догадок о том объеме торговли, который велся здесь: чего только сюда не привозили, но и увозили не меньше.

Метроне придумал уже и название своему ресторану: «Французское кафе» – с нравящейся ему французской кухней и французами посетителями, которые будучи состоятельными приезжими, обеспечили бы ему круглый доход.

Сразу из порта Метроне направился к известному ему дому, через площадь. Пока он был просто жилым домом. Возникло это решенье в прошлый раз, когда случилось здесь проезжать и остановиться в гостях. Раньше он хотел устроить свое дело во Франции, когда находился там в путешествии с сеньором, но зима глазами южанина очень промозглая: спугнула его. Ему лежал к душе только родной юг.

Насмотревшись на здание, представляя на нем вывеску из четких букв разного шрифта: «пансион Метроне гостиница» он поспешил зайти в гости к хозяйке дома и провести у нее довольно долго. Так что выйдя от нее у него осталось время лишь на то, чтобы зайти в банковскую контору, где у него уже лежала приличная сумма, к коей он добавил еще триста ливров золотыми французскими монетами. Вместе с набежавшими процентами от прежней суммы получилось количество превышающее тысячу. И если б у него оставалось хоть немного времени Метроне войдя в раж, повел бы Мэра на конский рынок продать, как он намечал за четыре сотни; но времени осталось ровно столько, что Метроне бегом еле успел к отправлению, чуть не потеряв коня. Пришлось эту затею: продажей Мэра увеличить свой вклад за полторы тысячи, оставить на потом.

Конечно даже имея такие деньги нельзя было и думать о том, о чем мечтал Метроне, но нужно учесть, что основные его накопления находились на Сицилии, зарытые в сырую землю. О том как предприимчивый итальянец собирал свой капиталец, можно было только догадываться. Естественно, все это были деньги маркиза де Спорада, которому присылал исправно и одинаково по многу, владетельный его брат князь де Сен-Вито, чтобы не иметь удовольствия видеть маркиза подле себя и жить спокойно при мысли что тому не будет нужды приезжать в свое поместье. Так уж разделен был между братьями северо-запад Сицилии, что от огромного наследства младшему досталось лишь одно поместье, хотя и большое: с городком, не замками, но домами, возделываемыми землями и крестьянами.

И все то время, что маркиз де Спорада находился в изгнании, Метроне направлял поток, как он считал, по чем зря тратившихся денег и в свой карман. Например у него был довольно крупный заработок и он не стеснялся выпрашивать дорогие подарки, как например Мэра.

Возможность запускать руку в чужой карман облегчало и то обстоятельство, что он был еще и казначеем своего господина; привозил требующиеся суммы из банка Марселя, куда они поступали. Поэтому на обмене дукатов на ливры он всегда много имел, завышая процент за обмен и наоборот занижая вес серебренных дукатов.

Понимая что де Спорада потерял денежную бдительность, от того что их всегда было более чем достаточно, Метроне и просто стяжал, а то и таскал. Можно предположить какие он творил махинации, содрогаясь от страха, но все же делая их, так ему хотелось иметь собственное дело и стать почтенным буржуа, дабы не мотаться по разным странам и не зависеть от милости своего господина года напролет… иметь в жизни все то, что ему так не доставало, с того самого времени как он покинул родительский дом.