скачать книгу бесплатно
Что осип под Киевом в бою.
За тебя я выпью самогоночки.
Помню, помню – резко не встаю.
«Бойцы в вагоне-ресторане…»
Бойцы в вагоне-ресторане
Обратно едут, на Ростов.
Потом такси до поля брани,
Верблюжье ухо блокпостов.
Они бывалые, бухие,
Блатняк заводят, матом жгут.
На них военный зов России
Затянут, как над раной жгут.
Сквозь гул колёс одномоментно
Обрывки крика бьют вразлёт:
О том, что Путин стопроцентно
Мужик и точно патриот.
О том, что надо помнить павших…
И снова пьют, как ни взгляну.
Официанток недоспавших
Пугает крик: «Ещё одну!»
Они сойдут толпой хмельною,
И дёрнет дальше, как в бега,
Состав, везущий стороною
Тверёзых граждан на юга.
Родина
Захару Прилепину
Гудящая в веках стальными лопастями,
Глубинная моя, горящая дотла,
Как выживаешь ты, забытая властями,
Как выживаешь ты, не помнящая зла?
Отдав своих солдат на дальние заставы,
Сусеки поскребёшь и – в общий хоровод.
Как выживаешь ты, народ моей державы,
Далёкий от столиц, столицам тем оплот?
Несуетная ширь, стоишь ты, подбоченясь,
Надмирная, как лик надвратного Христа,
Ты Китежем всплывёшь, взродишься птицей Феникс,
Воскреснешь, воссияв, – до нового креста.
А как хотела ты? – владелица пространства,
Мать лучших из людей, чистилище племён.
О, я люблю в тебе вот это постоянство,
Охранный твой удел, победный перезвон.
Я в мыслях всю тебя обозреваю разом,
И вижу каждый двор, и слышу каждый всплеск
Колодезной воды и ржанье за лабазом,
Ночного костерка дохристианский треск.
Я знаю, как тебе даётся пропитанье,
И знаю, как тебе даётся ореол
Сияющих границ, вдовиц твоих камланье,
Закланье городов и вымиранье сёл.
Ты знаешь и сама всё о себе, о том, как
Растерзывать себя, и взращивать себя,
И возвращаться вновь в стоических потомках,
По ранним яровым пылищею клубя.
«Боец проспал весь день на верхней полке…»
Боец проспал весь день на верхней полке.
Не застелив постель, не съев лапши
какой-нибудь, не сдёрнув гимнастёрки,
Ну, или что у них поверх души.
Спал до утра от самого Ростова.
Мы даже взглядом не пересеклись.
Устал боец смертельно. Что такого?
Пусть спит. Вчерашний бой, ему не снись.
«Пусть спит», – я повторила проводнице,
Вздыхающей: «Оплачено ж бельё».
«Пусть спит», – она шепнула. До столицы
Мы сторожили это забытьё,
Небытие, период переходный
С того на этот свет – на свет дневной.
Вот так, потусторонний и голодный,
Проспал солдат обратный путь домой.
И что с того, что, заходя несмело
В плацкарт, я не спросила ничего.
«Брат, на побывку? Как там было дело?..»
Кто я такая – спрашивать его.
«Я говорю ему: «Вам врут»…»
Я говорю ему: «Вам врут».
Он отвечает мне: «Врут вам».
Брату ли брат или Бруту Брут —
Время расставит всё по местам.
Кто мы друг другу и – вообще:
Кто за империю вдоль Донца,
Кто – за свободу и шпик в борще —
Всаживает шрапнель в отца.
Ладно бы этот союз «и»,
Как он спросил там: «И ты, сын?» —
Только в измене грешней в разы
Принцепсом быть, возглавлять старшин.
Отцеубийственный суицид —
Прорва пробоин в твоей груди.
Ждёт и тебя ледяной Коцит,
К Данту с Вергилием не ходи.
«Украина, прощай!..»
Украина, прощай!
Умираешь не собственной смертью.
Истекаешь, безногая, кровью, ворованной нефтью,
Изрыгаешь проклятья, ракетами вместо морфина
Обезболить пытаешься совесть.
Прощай, Украина.
Возрастившая агнцев закланья, скрещённых с волками,
Очернившая предков, ведущих в Россию веками,
Ты была мне когда-то и люлька, и нянька Арина.
Я любила тебя, я любила.
Прощай, Украина!
Я учила украинским песням русалок полночных,
Я траву темно-русую слушала в водах проточных,
В белоглазье омел, под каштанов паникадила,
Я в лесные скиты меж дерев не боялась, входила.
Я спускалась под землю твою – навестить первородных.
Я пила молоко из исконных сосцов приворотных,
О, платанов латунь! Древних буков шершавая глина!
О, сиреневый чад над Печорой!
Прощай, Украина.
Неужели ты та, что учила влюбляться без меры,
Над которой ломились от зiрок небесные сферы?
Но омела чернеет, цепляясь за ветки осины,
А под веткой чернеет Иуда. И нет Украины.
Закрываю глаза, не могу тебя видеть такою,
Изрыгающей «Слава…», зигующей синей рукою
В христианское небо. Я в смерти твоей неповинна.
Ты – сама. Ты – сама. Ти вже вмерла.
Прощай, Украина!
«Наклонялась к лицу твоему, к тряпице…»
Наклонялась к лицу твоему, к тряпице,
Застывала в вершке, не считая бронестекла.
– Спи-спи, Богомудре Несторе! Что, не спится?
Чернота пещерная перекинулась на пигмент чела,
Гомонит лампада морзянкой вокруг ковчега,
Шелестит во тьме то ли ряса, то ли плащ печенега,
То ли пёрышком по пергаменту кто-то строчит.
Ты узнал меня, Несторе? Я – сказать:
Прозвенел набатный звоночек, и третий кочет
Проорал над Лаврой, когда пришли повязать
Вековых насельников, а склизкая дрозофила
Занесла на Васильевский полкило тротила.
Всё, что я могу: сдержать рычанье, кроша коронки.
Призываю тебя в свидетели. Выводи из нор
Черноликих своих преподобных, пиши колонки,
Всё, что видишь, потому ты первый наш военкор.
Покровитель, укрой своих – платом, стёртым о вешки
Времени – на фронте и в тыловой кафешке.
«Та земля, где цикадами ночь тиха…»
Та земля, где цикадами ночь тиха,
Где давал рассветный час петуха,
Стёрта в прах построчно.
И вполне возможно, что всполох крыл —
Это те, кто взрывами из могил
Воскрешён досрочно.
Я ещё, бывает, и затяну
Украинскую песню не про войну,
Про плывущий човен.
Он такой же старый, как тот оклад,
Под которым лик на дощечке свят,
Так же чист и чёрен.
И плывут в куинжиевском свету
По реке на огромном своём плоту
И Петро с ключами
От калитки райской, и сам Павло,
И ещё моей там родни полно,
