скачать книгу бесплатно
Предки предков моих говорят.
Где ещё не расцеплено в пламени
Малолюдье славянских племён,
Где в покутье «По вiрi вiддай менi»
Молит бабка на сломе времён.
Там, за ширмою междоусобицы,
Трескотни тектонических плит,
Всё ещё извергают надгробьица
Лаву горьких и жарких молитв.
В сновидении, не в сновидении,
В замогильном союзе племён
Вот и я – о воссоединении
Вижу вечный провидческий сон.
Я десятки годов перелистывать
Научилась, где гордо и зло
Шли по морде друг друга насвистывать
Брат на брата, село на село.
Проредили славянские головы,
Напросились на братский приём.
Там, за временем, в новые сёла вы
Завезёте наш общий геном.
Не сейчас через главку поганую,
В сносках, в скобках, в последней строке,
Через музыку мира органную,
На едином вися волоске,
Никуда друг от друга не деться нам,
Сколько чуждое ни славословь.
Слышишь суржик в звучании девственном?
Он мудрее, чем братская кровь.
«Говорят, всё это – вон та планета, и та планета…»
Говорят, всё это – вон та планета, и та планета,
И звёзды, которым конца и края нету, —
Рождено посредством взрыва, посредством света,
Озарившего небытие. Продолжая эту
Аналогию, теперь и твоя анкета
Начинается сызнова после склейки скелета.
Появились ли звёзды, как выглядит новый орден?
Долетает ли до палаты запах сирени?
Мир, который взорван, где теперь похоронен?
Не приходят ли возлюбленные твои тени,
Пока ты лежишь под капельницей, потусторонен,
Договариваешься с мирозданием об обмене,
О возврате отобранного. Но едва ли
Схлопнется, что разверзлось на всю Вселенную нашу.
С днём рожденья тебя! Бери, что дали,
Мимо тебя не пронесут эту чашу.
А ты всё просишь и просишь, чтобы не убивали
Сашу.
Куропатки
Он вышел из пролесочка на них.
– Откуда? Кто?
Он с головы до пяток
Похолодел и туловом поник,
Но прошептал:
– Ходил на куропаток.
За лесом на развилке в этот час
Летали пух и перья. Нарастая,
Звук вертолёта слышался. С террас
Слеталась местных пёстренькая стая.
Сосед твердил: «Рванёт, не подходи».
Вытаскивал дымящееся тело.
Заступница стояла позади
Врачей и оперов из райотдела.
Медбрат слегка ощупывал:
«Живой!
Лежи пока, сейчас дадут носилки».
И мёртвый Злой висел вниз головой
В обугленной машине у развилки.
Чужак ушёл не дальше патруля.
Там и скрутили. Влип, как кура в ощип.
Так мстит нижегородская земля
За русский лес, за куропаток, в общем.
Проводница
«Погиб, – ей сказали в трубку, – и все, кто с ним».
Она закричала, на полустанке стоя:
«Максим! Максим!
За что мне такое?!»
«Пошла, – говорит, – конечно, в храм».
Пассажирка дала молитву, которой тоже
Молится.
В Хабаровске ей велели прах
Забирать.
Пробегает мороз по коже,
Пробирает холодный ветер. И обе мы
Плачем, обнявшись, в тени вагона,
Потому что война одна на всех, хоть ты из Костромы,
Хоть со среднего Дона.
И сыновья – одни на всех. Двадцать пять.
Диабет. Трое детей. Вызвался добровольцем.
Что же ты наделал, сыне? Где тебя искать?
По каким моргам, сыне, к каким идти богомольцам?
Мы стоим на перроне.
Она говорит: «Пришёл
Недавно живой.
Прикрылся хохляцким трупом сыночек
И выжил один из всей миномётной роты. Хохол
Пригодился, вырвало взрывом у того позвоночник.
Забрал документы своих двухсотых с передовой,
Чтобы не мыкались вдовы, доказательства собирая.
Он пришёл домой. Он живой.
Что же ты ревёшь, моя дорогая?!»
Она проводница. Стоянка поезда тридцать минут, скользя
Из Москвы до Благовещенска, едет поезд «Россия».
Заключаем:
«Нас победить нельзя».
Поднимаемся в тамбур. Отправляемся.
Отогреваемся чаем.
«Младенец плачет вдумчиво. Отец…»
Младенец плачет вдумчиво. Отец
Тихонько свирепеет: «Чё ж те надо?»
А на моём плече храпит боец,
Немолодой, как Димка из спецназа.
Отложен рейс. Объявлен план «Ковёр»,
Над лётным – усиление режима,
Поскольку демон крылья распростёр,
И кружится, и кружится, вражина.
Запеть бы «Чёрный ворон» всей страной…
Но спит боец, привычный к стаям птичьим,
И больше «Что ж ты вьёшься надо мной?..»
Младенец не орёт и вверх не тычет.
И мы без всякой паники сидим:
Ждём рейса, не гундим – для непонявших.
И тьфу на них вообще. Так победим.
Никто не сомневается из наших.
На смерть А. Ф
Мелких движений и осторожных взглядов
Тайный язык опасней змеиных ядов,
Может убить, может прожечь и может
К жизни вернуть, когда с перебором пожил.
Это у нас и было. Важны детали.
Дружеские объятья на карнавале,
Лёгких касаний на коже следы плавленья,
Жарких столбцов безликие откровенья.
Долгой дорогой в бескрайней степи, в салоне
Автомобиля слипшиеся ладони,
Танец фаланг, их перекрестий нега,
Я тебя отмолила тогда у неба.
Мне «невозможность» имя. Не я решаю.
Дважды одних и тех же не воскрешаю.
Что же, прощай, тишайшая моя тайна,
В годы любви воспетая мной детально.
«Резко не вставай, ударит в глазоньки…»
– Резко не вставай, ударит в глазоньки, —
Подливая, крякал сиплый дед.
Во дворе у вросшей в землю мазанки
Мне накрыли праздничный обед.
Пухлая Галина Поликарповна
Подносила яства ко столу.
Летний зной вливался в вены капельно.
Распускался полдень по селу.
В доме рушниками полки выстланы,
В комнатёнках сплошь половики.
На луга с утра коровы высланы,
Вон они пасутся у реки.
Что бы он сказал теперь о родине,
Как бы тряс плешивой головой?
Хорошо, что все дороги пройдены
И лежит не там, а под Москвой
Наш Петрович, так оравший: «Сволочи!» —
