скачать книгу бесплатно
Ее от него.
– Понятно!.. Ну че, есть?
– Да.
– Шикардос!..
Получив офицерскую должность, утвержденную командованием Дальневосточного военного округа в гарнизоне под Артёмом, он жестко настоял на том, чтобы ее на вокзале не было. Но она ослушалась, вся в слезах все-таки пришла и из-за угла торгового павильона, сжимая крохотный букетик гвоздик, видела, как он прощально целовал мать, обнимал отца, как, смущаясь, стягивал с шеи цепкие руки его будущей жены…
– Черт, хорошо-то как!.. Будешь глоток?
– Нет.
Привлекательный мужчина до сорока пяти эгоистичен. Безрассудно полигамен и редко в полную силу ценит любящих его сейчас женщин. Он знает, что будут еще. Знает, что за спинами этих дурех, питая надежду, стоят еще несколько неприкаянных и нетерпеливо ожидающих своего уникального счастья, отчаянных, на все готовых соперниц. И, мотаясь по гарнизонам страны, он не раз бывал на грани развода. Но обошлось. Сказалась притупляющая чувства служебная рутина с бесконечными ночными дежурствами, муштрой и полевыми учениями. И, дотянув до дембеля, он все же вывез на большую землю чудом сохранившуюся семью…
Она видела их вместе только раз.
Несколько лет назад.
В большом супермаркете. Куда по субботам выбиралась за покупками.
Его узнала не сразу. Потому что прилично поправившийся, коротко остриженный, с хмурым лицом, он катил к кассе заваленную продуктами тележку и был мало похож на себя прежнего. Выглядел как измотанный поединком борец и в окружении шумных детей, рядом с женой, постоянно одергивающей его, он показался ей каким-то потерянным, эмоционально выгоревшим и страдающим от безрадостной жизни мужчиной. И она невольно вспыхнула. Потеряла самообладание и, изменив свой обычный, проторенный между огромных стеллажей маршрут, резко развернулась и нарочно прошла рядом с ними.
Потом она долго изводила себя. Мучилась одним и тем же вопросом: зачем так поступила? Но так и не смогла себе ответить. Потому что запуталась и, обманывая себя, подумала, будто именно сейчас вся ее жизнь решительно изменится и весь ее ненавистный, захламленный тоскою мир теперь рухнет. И в одночасье она наконец-то станет счастливой. С ним. Даст ему то, чего он лишил себя сам, бросив ее, зареванную, на перроне шумного вокзала. И она обнажит и обрушит на него все свои нерастраченные чувства. Всю себя без остатка. До последней капельки, потому что наступит их время и их жизнь…
Но осеклась.
С трудом совладала с собой, хотя уже была готова, широко раскинув руки, броситься к нему. Прижаться к его груди. Расплакаться и почувствовать себя безгранично счастливой от этой неожиданной встречи, потому что ей на миг показалось, будто он узнал ее и сейчас удивленно воскликнет и будет смущенно оправдываться, оправдываться, оправдываться…
Но его отвлекла жена. Что-то сухо ему сказала. Покраснев, он стал зло мотать головой и не увидел пролетевшего мимо него полыхавшего от волнения лица…
Выскочив из магазина, она отчаянно хватала ртом бесполезный, будто разреженный до предела воздух и долго не могла успокоиться. Ноги не держали ее, и, чтобы не упасть, она оперлась дрожащей рукой о холодную стену магазина. Сжалась, пытаясь заглушить крик, рвущийся из ее плотно сомкнутого рта, похожего на окровавленную полоску горизонта. Не сдерживая слез, несколько минут ревела. Размазала по опухшему лицу ванильную помаду и раз за разом безуспешно пробовала подкурить сигаретку, чиркая новой зажигалкой. И ее сердце, почти погасшее, отучившееся чувствовать и переживать, так яростно в ней колотилось, что, вконец растерявшись, она никак не могла его унять, чтобы в очередной раз сдаться и малодушно сбежать от себя.
Через месяц несостоявшаяся встреча в магазине показалась ей ничтожным, переполненным ложными эмоциями потрясением в ее непутевом спектакле жизни…
– Я, пожалуй, пойду. Тут недалеко… Как-нибудь сама доберусь…
Она смотрела на его мятое со сна лицо, и ее охватывала злая волна разочарования в нем, в ней самой, в этой глупой и обреченной на провал бессмысленной сцене. Она все время спрашивала себя: зачем она здесь? Зачем так мучается? Напрасно ждет от своего-чужого мужчины, что он вот-вот увидит-узнает ее, ту прежнюю, стеснительную и все еще влюбленную в него девчонку с нарывающими вулканчиками по всему лицу. Скажет ей, что был не прав, что виноват перед ней, что ужасно подло с ней поступил, бросив ее, ревущую, на перроне, за павильоном, торгующим холодными напитками. И сейчас же прижмет ее к себе и будет жадно целовать припухшие, дрожащие от счастья губы своей, той самой Клавки-дурнушки, словно ее рот полон тягучей фруктовой карамели. Закружит ее в танце, и она, счастливая, будет улыбаться, зная, что он рядом сейчас и следующее утро, и полдня солнечного воскресенья все еще будет ее.
Лишь ее.
– Ты куда?! Подожди! Через часок очухаюсь и отвезу тебя, куда захочешь!
Могла ли она по дороге сюда подумать, что все, чем долгие годы утешала себя и во что хотела верить, окажется такой пошлой и ранящей сердце игрой? Дурной во всех смыслах неправдой, придуманной глупой влюбленной женщиной, так скоро уставшей даже от этих случайных и разлетавшихся от нее страстей.
Она смотрела на него и с грустью ощущала, что их время и их жизнь, даже не начавшись, из многообещающего и невероятного совпадения непересекающихся горизонтов за ночь превратились в выгоревший изнутри дом…
Обнимая ее на берегу вечернего озера, в какой-то момент он неожиданно почувствовал, что между ними существует нечто большее. Будто есть еще что-то, о чем он не догадывается или забыл, и это чувство весь остаток дня подсознательно мучило его. Потому что с самого начала какая-то неведомая сила заставила его остановиться у обочины, и он, никогда не бравший попутчиков, сам не зная почему, подобрал эту опоздавшую на маршрутку женщину…
Она неспешно брела по направлению к соседнему садоводству и вначале даже испугалась, когда он плавно притормозил возле нее. Невольно повернулась и с опаской посмотрела в открытое боковое окно. Узнав его, она тут же вспыхнула. Без слов приняла предложение. Села рядом. Пристегнула ремень безопасности и слушала его болтовню всю дорогу. Теребила ручки небольшой хозяйственной сумки и перед последней развилкой дорог, взглянув ему в глаза, согласилась с его предложением составить компанию ему и его друзьям.
Он тут же самодовольно усмехнулся.
Выйдя из машины и сделав несколько шагов в сторону дымившего мангала, она на секунду замерла, увидев группу мужчин, суетившихся возле огня. Но он подошел к ней сзади. Приобнял. Что-то сказал ей на ухо, и она, кивнув головой, улыбнулась и повела себя так, будто давно всех знает и всегда была милой хохотушкой на их веселых посиделках. Бегло перезнакомившись, с кашей в голове из мужских имен, она села на освобожденное для нее место за грубым столом, сколоченным из досок. Взяла алюминиевую кружку, в которую он, не скупясь, плеснул красного портвейна. Пригубила. И, чуть размякнув, невольно увлеклась, рассматривая лица мужчин, принявшихся щедро осыпать ее комплиментами. Глядя на своих друзей, наперебой желавших ей понравиться, он почувствовал, как ревниво екнуло его сердце, в котором, будто в замочной скважине, кто-то с усилием провернул ключ от другого замка. Выпив залпом еще одну штрафную и справившись с приливом внутренней тревоги, он решительно, как на втором свидании, прижал ее к себе, и его влажные от водки губы смело уперлись в ее холодную, пахнувшую карамелью щеку.
К середине вечера он захмелел. Деревенеющим языком стал рассказывать анекдоты и, дурачась, кормил ее с руки жареной свининой. Лез игриво целоваться и слизывал вокруг ее губ жирные разводы, которые она, морщась, промакивала бумажными салфетками, кочующими по разоренному столу от резких порывов ветра. Он был уверен, что неотразим и своим брутальным обаянием превзошел конкурентов, весь вечер посягавших на ее исключительную благосклонность. Но когда чуть в стороне от них, у небольшого костра на берегу притихшего озера, прозвучали первые аккорды безбожно расстроенной гитары, он тут же напрягся и сплющил свои раскисшие губы. Попробовал зло пошутить, но она уже не слушала его. Убрала его руку со своего плеча. Резко встала и молча выбралась из-за стола. Медленно подошла к костру. Присела возле веселого бородача, который уверенно запел бардовские куплеты, и стала ему вторить, подхватывая звонкие припевы своим красивым мягким голосом.
Он невольно опешил.
Подзабытое чувство собственной исключительности вдруг напомнило ему о себе, и теперь он остро желал лишь одного: чтобы она была только с ним. Поднимала на него свои искрящиеся глаза, пила с ним разбавленную швепсом водку и восторгалась его бесконечными тостами, подперев рукой свое очаровательное лицо с едва заметными, давно потухшими, крошечными кратерами на щеках. Прижималась к нему возле жарко тлеющих углей, будто его новая и невероятно желанная женщина. Была счастлива с ним здесь и сейчас, зацелованная в шею, в щеки, в соленые от слез губы и чуть захмелевшая, дурачась, отбивалась от его настойчивых и развязных рук. Не сдерживала бы в себе раскатистые всплески веселья и сливалась с ним так крепко, чтобы он остро чувствовал дрожь ее чуть обмякшего тела. И, словно ополоумевший, не переставая, он все накручивал и накручивал фантазии, путавшиеся в его нетрезвой голове. Безостановочно болтая, боролся с заплетающимся языком, пока вдруг не осекся и не вспомнил, что когда-то встречался с девчонкой, которую звали так же, как и ее. И тут же без всякого сожаления несколько раз самодовольно выпалил, что у прыщавой и влюбленной в него без памяти Клавки-дурнушки шансов стать его женой не было.
Но утром он ничего этого не помнил…
Отдав ему банку теплого пива, она усмехнулась и вдруг явственно поняла, что их встреча запоздала, потому что ее счастье, должно быть, выглядело совсем иначе. Наверное, оно и было такое и походило на непрерывное падение в воронку искупления там, где «…вечно пьяный лоцман безостановочно отрубал и сбрасывал воды времени», бесследно исчезавшие в зыбком песке.
Она сняла с себя его рубашку, сгребла свои вещи, лежавшие горкой на полу, и, разложив их на краю кровати, стала медленно одеваться…
У двери она остановилась.
– Ладно. Пока!.. И возвращайся домой к жене, ну… или там к любовнице… и обязательно к ждущим тебя мальчикам и дочке!
– Не понял! Откуда ты это знаешь?!
– Я все о тебе знаю!..
Мирослава Бессонова
Родилась в 1995 году в Уфе. Окончила Восточную экономико-юридическую гуманитарную академию.
Публиковалась в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Пироскаф», Prosodia, «Интерпоэзия», «Кольцо “АД», «Московский BAZAR», «Прочтение», «Этажи»; в альманахах «45-я параллель», «Образ», «Балкон» и других изданиях.
Участник литературной мастерской Ассоциации союзов писателей и издателей в Москве (2022), Нижнем Новгороде (2022) и Казани (2023).
Глянь, облака посажены на клей…
«схватил меня и полетел…»
схватил меня и полетел
вперед по этажу
а сколько крал подобных тел
ума не приложу
с балкона вниз где сох матрас
и дворник сор сжигал
над низким городом где нас
не видел марк шагал
из куртки мелочь не просыпь
не будем на мели
глянь одуванчики как сыпь
покрыли часть земли
вон курят дети под мостом
одетые на ять
и спорят весело о том
не буду повторять
не выпускай меня в беде
раз бьешься об заклад
что люди ходят по воде
а не летают над
«подкараулил момент и сбежал…»
подкараулил момент и сбежал
утром в канун Рождества
были оставлены щит и кинжал
спилена ветка родства
не промелькнул в городских новостях
так и прослыл беглецом
взрослому мальчику годы спустя
фото приснится с отцом
от егерей их озлобленных псов
мучимых бешенством лис
он ли в краю догоревших лесов
на ветке кедровой повис?
«спасибо сбывшимся вещам…»
спасибо сбывшимся вещам
я их большой кумир
местам где манку поглощал
и лебедей кормил
срывал плакаты и флажки
расходовал гуашь
пока прилежные божки
внедряли шпионаж
к словам цеплялась как репей
недальняя родня —
казалось им иных кровей
некровожадный я
раз всем понятное пою
как баюшки-баю
пока на выселках страны
чудовища в строю
«позвонят и скажут: все пропало…»
позвонят и скажут: все пропало
брошу трубку выйду отдышаться
было время оказалось мало
и на рай не остается шанса
он должно быть выглядит неброско
но огнем охваченная муха
не прожжет глазок в небесных досках
заслонивших от пера и пуха
«сидишь на кухонной тахте…»
сидишь на кухонной тахте
и прошлое не ворошишь
стенает турка на плите
и тлеет на фольге гашиш
дырявит солнечный нарвал
обои а панельки вне
поют владимирский централ
в экстазе молятся войне
мне плохо с этими людьми
и страшно выходить во двор
где лето разлеглось в тени
ленивое как лабрадор
«ничейного тебя подхватят и поднимут…»
ничейного тебя подхватят и поднимут
качельки во дворе хребты гаражных крыш
рябины что вжились в неординарный климат
все то чему себя присвоить разрешишь
заброшки вдоль реки опоры ЛЭП трамваи
местам где будешь ты я снизу помашу
мозаике цветной советского ДК и
как только сдастся свет медвежьему ковшу
а может быть тому что не получишь даром
виденьям райских куб и безупречных мальт
забудь меня дышать уфимским перегаром
потом сходить с ума на плавленый асфальт
«твой сонный голос одурманит так…»
твой сонный голос одурманит так
что на мгновенье станет хорошо
