скачать книгу бесплатно
Движение тварного определяет его как ограниченное, имеющее Цель вне себя самого. Ограниченность и движение тварного раскрывает его бытие как бытие во времени и пространстве. – В отличие от Творца, который «Один… остается в абсолютном покое, и совершенная Его неподвижность ставит Его вне времени и пространства» (Лосский, 1991, с. 75).
Движение тварного – задано призванностью. Божественные идеи – воления – это призванность не только из небытия к бытию, но и к определенному «качеству» бытия. Первозданное состояние тварного не есть его конечная цель; цель тварного – вне его в движении к Богу и соединении с ним (в обо?жении). Бог призывает к себе все сотворенное им; и этим призывом определяется бытие всех тварных вещей – как Целенаправленное движение.
В Целенаправленном движении всего тварного особая роль отводится человеку. В христианском учении человек предстает не только как венец Божественного плана мироустройства, но и, по выражению В. Н. Лосского, «как самый его принцип». Принципиальность фигуры человека состоит в том, что обо?жение мира достигается только через сознательное Богоуподобление человека. В силу единоприродности человека и всего остального тварного мира – порождающей силу их сопричастности – обо?жение человека, согласно Божественному замыслу, должно привести к обо?жению всего мира (Лосский, 1991, с. 239).
Таким образом, христианская мысль о творении как призванности из небытия раскрывает тварное бытие как Целенаправленное движение разных категорий сущего – противополагая ему неподвижное и неизменное бытие Абсолюта.
О тварном как призванном
Тварные вещи бытийствуют как ответственные призыву Бога.
Божественные логосы-воления – это не человеческие слова, «которые кончаются и исчезают, как только сходят с уст: Его слова исходят, но не проходят», – пишет В. Н. Лосский. Ссылаясь на учение Григория Нисского, автор называет слово Божье «светозарной силой», которая пронизывает все тварное бытие и удерживает его (Лосский, 1991, с. 82). Тварные вещи не существуют без (вне) Творца: «Ничего не существует вне Бога» (Лосский, 1991, с. 71).
Обобщим, акцентируя созвучия с современными научными представлениями о субъекте. Христианский догмат о творении дает нам понимание бытия сущего как со-бытия различающегося уровнями. Это со-бытие представляет собой ответ(ствен)ность тварного Творцу в форме целенаправленного движения Без Творца нет тварного.
Субъектность как универсальная характеристика бытия
Понимание субъектности как универсальной характеристики бытия, имеющей на каждой из ступеней [бытия] свои специфические особенности, позволяет снять противопоставление 2-х линий, прослеживающихся в научных исследованиях субъектной проблематики: «эволюционно-генетической» и «антропоцентрической». Первая рассматривает субъектность как универсальное свойство [живой] материи; вторая, акцентируя внимание на таких характеристиках субъектности, как «ответственность», «самодеятельность», «самоизменение», отводит человеку роль «единственного и исключительного субъекта».
Будучи универсальной характеристикой всех ступеней бытия, в бытии человека субъектность раскрывается совершенно особым исключительным образом. Специфичность субъектного бытия человека настолько велика, что, следуя традиционным для науки эмпирико-дедуктивным путем, ее невозможно увидеть как имеющую сопряженность с другими ступенями бытия. Эта сопряженность может быть понята только из Откровения о призвании человека. Или… угадана – гением такого уровня, как С. Л. Рубинштейн, писавшим о единстве человека и мира, о призвании человека к деятельностному преобразованию мира и о его ответственности «за все содеянное и упущенное».
Субъектность человека. Субъект и личность
Человек – тварное существо (subject (um)). Но он сотворен по образу Божьему. Основное выражение образа Божьего в человеке – это начало личности. Личностное начало есть только у человека. Никакое другое живое существо не обладает личностным началом – ни одно из них непризвано к [личному] ответу. Призванность человека сопряжена с его свободой – «даром свободы», по словам В. В. Зеньковского (Зеньковский, 2002). Бог призывает человека, но его призыв не является принуждением. Будучи свободным существом, человек может как принять, так и отвергнуть этот призыв. Свобода человека также проистекает из его Богообразности. Вот как об этом говорит В. Н. Лосский: «Бог не имеет ограничения в свободе… Бог хочет, чтобы и мы были… в соответствии с Его образом вечно свободными… и Бог никогда не отнимет у нас дара свободы, который делает нас тем, кто мы есть» (Лосский, 1995, с. 27).
Сочетание тварности и личностного начала порождает величайшую антиномичность человеческого бытия и представляет сложнейшую загадку для человеческого ума. В. В. Зеньковский пишет: «То, что человек есть тварная личность, в этом есть глубокое противоречие, странная одновременная сопринадлежность человека миру тварному и миру Абсолютному». И далее поясняет: понятие личности заключается для нас в идее самосущего и самополагающего существа – в тварном же бытии нет места для самоданности (Зеньковский, 2002, с. 65–7).
Сплетенность субъектности (тварности) человека с личностным началом и составляет ее специфику.
Переплетенность субъектности с личностным началом объясняет и трудности научных дискуссий по вопросу определения и различения понятий «субъект» и «личность». Одни авторы говорят о «субъектных свойствах личности», другие – о «личностных свойствах субъекта». С точки зрения христианской антропологии, правы и первые, и вторые. В современных научных теориях устоялось представление о том, что отношения между субъектом и личностью должны быть иерархически соподчиненными. В логике наших исходных посылок они видятся, прежде всего, диалектическими. А именно: выполнение человеком своего призвания – преображение тварной природы в обо?женную – есть не что иное, как снятие субъекта личностью.
Христианская антропология позволяет увидеть не только новый подход к пониманию отношений между субъектом и личностью, но и «подсказку» механизма этих отношений.
Механизм «скрывается» в «даре свободы». Личностное начало в человеке задает два формата его жизни: ограниченное пространственно-временное бытие («земную жизнь») и вечную жизнь (вне пространственно-временных ограничений).
В формате ограниченного пространственно-временного бытия «дар свободы» у человека также проявляется как ограниченный: как выбирающая воля.
Выбирающая воля, по сути, и есть субъектность человека. Свобода выбирающей воли, по сути, ограничивается двумя альтернативами: между Добром (устремленностью воли к Богу) и злом, грехом (уклонением воли от Бога и ее склонением к «самости» человека).
Понимание субъектности как выбирающей воли раскрывает ее как нравственное начало человека. Подчеркнув, что такой ракурс субъектности открывается именно с позиции христианской антропологии, дадим ее следующее определение: субъекность человека – это его нравственное начало, проявляющееся в свободе [выбирающей] воли.
Развитие субъектности человека
Опираясь на выбранную нами методологическую позицию, процесс развития субъектности человека мы представляем как овладение свободой. Исходя из того, что в бытии «дар свободы» раскрывается как воля, процесс развития субъектности может быть представлен как процесс развития воли. В этой ключевой для нас идее мы опять обращаемся к представлениям С. Л. Рубинштейна, писавшего: «Становление воли – это становление субъекта, способного к самоопределению» (Рубинштейн, 2000, с. 592). Более того, мы выделяем целый ряд моментов – в понимании С. Л. Рубинштейном волевого акта – созвучных христианским представлениям о воле человека.
Прежде всего, это понимание волевого акта как свободного. Свобода волевого акта, по мнению С. Л. Рубинштейна, выражается в его независимости от импульсов непосредственной ситуации и влечений: «…пока действия индивида находятся во власти влечений… до тех пор у него нет воли в специфическом смысле этого слова» (Рубинштейн, 2002, с. 591).
Во-вторых, это выбирающий характер волевого действия. Волю человека автор рассматривает как единство двух компонентов: должного и влечений. И проблему воли – «не функционально и формально, а по существу» – видит как проблему ее содержания – того, как реально складываются у человека соотношение между этими двумя компонентами. Свобода волевого акта, согласно С. Л. Рубинштейну, не означает его индетерминизма. Волевое действие опосредуется сознанием в сознании протекает конфликт влечений с долженствованиями, через который волевое действие приобретает избирательную направленность.
В-третьих, это нравственный момент волевого выбора. Нравственное, у С. Л. Рубинштейна, это должное; при этом нравственное не только входит в содержание воли, но и является ее регулятором. Автор пишет: «Воля в специфическом смысле этого слова [т. е. поднимающаяся над влечениями – Т. В.] … регламентируется нравственностью» (Рубинштейн, 2002, с. 591).
В работе С. Л. Рубинштейна должное нравственное раскрывается как общественное. И процесс развития воли представляется, таким образом, как процесс интериоризации общественно значимого. Такое понимание противоречиво; противоречивость улавливается автором. Так, он пишет, что иногда воля должна вступать в борьбу не только с личностным, но и с общественным: «против уже отжившего права, ставшего бесправием и беззаконием… против норм расхожей морали за новую, более высокую нравственность». Это может и должно иметь место, когда «личность выступает как представитель и носитель всеобщего в его развитии и становлении, а общество… представляет уже отжившее и отмирающее» (Рубинштейн, 2002, с. 593).
С. Л. Рубинштейн в своей работе оставляет «за скобками» смысл, который он вкладывает в понятие «всеобщее». Умалчивает он и о том, откуда у личности возникает «зрячесть» – способность видеть общественные нормы «отжившими и отмирающими», где она находит критерии «более высокой нравственности» и мужество для борьбы за нее против целого общества.
Отмечая близость представлений С. Л. Рубинштейна христианскому учению о воле человека, мы не будем проводить сопоставления, равно как и излагать нашу теорию развития субъектности человека. Задачей настоящей работы являлось показать необходимость экспликации антропологической модели в исследованиях субъектной проблематики и продуктивность обращения в этом плане к христианским представлениям о человеке.
Субъектная проблематика находилась в «андеграунде» отечественной психологии советского периода не только потому, что она обнажает – через конфликтность и противоречивость теоретических построений – вопрос о метафизических основаниях психологических исследований (ответ на который был давно дан в трудах основоположников отечественной психологической науки). Но, прежде всего, потому, что в качестве таковых не может выступать антропологическая модель, сопряженная с диаматом.
Литература
Барабанщиков В. А. С. Л. Рубинштейн и Б. Ф. Ломов: преемственность научных традиций // Проблема субъекта в психологической науке. М., 2000.
Брушлинский А. В. Андеграунд диамата // Проблема субъекта в психологической науке. М., 2000.
Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса: Соч. в 6 т. Т. 1. М., 1982.
Зеньковский В. В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. Клин, 2002.
Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., 1991.
Лосский В. Н. По образу и подобию. М., 1995.
Мюллер В. К. (составитель) Англо-русский словарь. 70 000 слов и выражений. М., 1969.
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 2002.
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. М., 1997.
Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993.
Опыт построения курса «Основы нравственной психологии» для студентов-психологов
М. И. Воловикова (Москва)
Предыстория построения этого курса такова. С середины 1990-х у нас наладилось сотрудничество с недавно организованным Смоленским гуманитарным университетом. Здесь и был впервые прочитан перед студентами психологического факультета курс «Основы нравственной психологии». В Смоленске курс читается до сих пор (ведет его доцент Л. Л. Дикевич), а также в Москве (ГУГН), в Новосибирске (НГПУ) и Хабаровске.
В современном своем виде курс состоит из четырех частей. Во вводной части дается объяснение самому названию: нравственная психология – это не только исследования в психологии проблем, связанных с нравственностью, но это и та психология, которая своими методами, теоретическими установками и исследовательскими подходами сама следует нравственному закону. Напомним, что практически все литобзоры по теме «нравственность и психология» традиционно начинаются с описания вклада Фрейда в «открытие» этой темы, тогда как на самом деле психоанализ ее «закрывает» своей борьбой со всеми проявлениями совести в человеке. В настоящее время ситуация такова, что слова психолог и психоаналитик становятся почти синонимами. Психоанализ поставлен в центр профессиональной подготовки психологов. Запрещенный в советское время, к началу 1990-х психоанализ стремительно занял опустевшее место марксистской идеологии и постепенно стал, подобно тому как это происходило во Франции 1960-х годов, расхожим, обыденным языком объяснения поступков людей. Психоаналитическая интерпретация проста, понятна, поскольку сложное сводит к примитивному, но при этом обладает претензией на научность. Слова «комплексы», «бессознательное», «вытеснение» закрывают собою такой неуютный для нормального человека смысл, как снятие запрета на осуждение родителей.
Но если молодым людям, уже несколько лет проучившимся психологической специальности, с порога заявить, что психоанализ – это в прямом смысле слова хамство, т. е. повторение поступка библейского Хама, то на этом курс закончится, не начавшись. Однако, по счастью, в отечественной психологии самой содержатся эффективные противоядия против примитивного понимания психической жизни людей. Еще с дореволюционного периода, как и во всей российской гуманитарной науке, в ее центре находились нравственные проблемы. Психология советского периода сохранила в себе нравственную направленность. Есть авторы, продолжавшие работать в русле нравственно ориентированной психологии и в последующие годы.
Принцип построения курса основан на сочетании самостоятельной работы с несколькими основными источниками и общим обсуждением выявленных проблем. В качестве «монографии» по курсу отобрана книга С. Л. Рубинштейна «Человек и мир». Эта книга увидела свет спустя 13 лет после смерти автора, хотя работал он над нею всю жизнь. Опубликованные недавно дневниковые заметки Сергея Леонидовича доносят до нас напряжение мысли юного Рубинштейна, определившие направленность его научного поиска: «Я хочу познать самое истину, хочу постичь само добро, я хочу узреть самого Бога – самого Бога, а не какого-либо посредника, который став, чтобы соединить меня с ним, став между нами, нас разъединяет, меня от него отстранит, самое истину и добро, а не их явление, отражение их в другом – я хочу постичь самое истину, само добро, самого Бога, и потому – я сам должен их постичь. Это мое дело, дело моей жизни, моей души, моей судьбы, и никто, помимо меня, не может сделать это за меня. Никаких посредников я не терплю. Я должен найти самого Бога и потому сам должен его найти» (Рубинштейн, 2003, с. 483). Опустим слова про «посредника» – это юношеский максимализм предреволюционной эпохи, когда почти вся просвещенная интеллигенция была настроена против «церковного гнета». Работа «Человек и мир» состоит из записей зрелого автора, пережившего и обвинения в «космополитизме», и всепроникающую слежку тоталитарного государства. А результатом стали, наверное, лучшие строки о любви, которые только можно найти в работах психологов – любовь как утверждение бытия человека. Рубинштейн пишет об искажениях любви, о способах преодоления ситуации обвального нарушения нравственного закона в условиях общественных революционных «ломок», когда поступать как все означает участвовать в общем нравственном падении, о значении напряженной работы сознания и о моральной ответственности человека перед своей совестью.
В том, что работа «Человек и мир» современна, несмотря на искренние заверения автора в своей принадлежности к марксизму, мы убедились на протяжении всего периода обсуждения со студентами поставленных в ней проблем. Думается, Рубинштейн нашел к концу жизни Того, Кого искал с юности, так как «Бог есть любовь», хотя осознать этот факт он не смог.
Основательное знакомство с наследием Тамары Александровны Флоренской происходит в курсе «Нравственной психологии» уже после подготовки, проделанной студентами при размышлении о «Человеке и мире». Нужно отметить, что работы, включенные в монографию Флоренской «Мир дома твоего» (Флоренская, 2006), воспринимаются студентами-психологами как очень нужные и злободневные. Основные принципы, лежащие в основе духовно-ориентированной психотерапии, детально анализируются, а приведенные в книге примеры помогают увидеть работу этих принципов в действии. При построении курса следует отношение со студенческой аудиторией строить по тем же принципам духовно-ориентированного подхода: помнить, что у каждого есть духовное Я, образ Божий, что свобода выбора всегда остается за самим человеком, а задача преподавателя – поддерживать сторону духовного Я, утверждать непреложность нравственного закона совести.
В курсе также рассматриваются все наработки по исследованию психологии морали как в отечественной, так и в зарубежной психологии. В зарубежной это классические работы Пиаже, Колберга и их последователей о соотношении морального и когнитивного развития ребенка. В отечественной – это работы Лидии Ильиничны Божович и ее учеников.
Четвертое направление курса «нравственной психологии» связано с темой «праздник в жизни человека». В праздничной культуре каждого народа сохраняются и передаются от поколения к поколению нравственные ценности, особенно важные для данного народа, однако передача происходит не путем назиданий и объяснений, а через эмоционально насыщенный опыт участия в самом праздничном действии, четко организованном в соответствии с традициями. Праздник может выступать той естественной формой организации жизни семьи, этноса, народа, в которой максимально проявляется условие свободы личности – при очень определенных и четко закрепленных в народной традиции правилах его организации. Правила эти можно сопоставить с каноном в иконописи: при обязательном следовании канону художник свободен в своем творчестве. Канон обеспечивает свободу следования по духовному пути и отсекает проявления творчества, снижающие уровень человека. В субъективных переживаниях праздника для человека раскрывается то, что его действительно радует до глубины души, что является для него самым ценным, дающим смысл жизни. Причем это «экзистенциальное вхождение в радость» не всегда осознаваемо самим человеком, но всегда оставляет память о позитивном переживании. Анализ такого позитива открывает путь к вершинам человеческого духа. Праздник существует на многих уровнях, взаимосвязанных и взаимозависимых: субъективно-личностном, общественном, социально-психологическом. Причем каждая из общностей имеет в празднике свою подструктуру. В нем представлены и семья, и социальная группа, и народ, и этнос, т. е. праздник по-своему преобразуется на каждом из этих уровней и сам преобразует эти уровни.
Литература
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. М.; СПб: Питер, 2003.
Флоренская Т. А. Мир дома твоего: Человек в решении жизненных проблем. М.: Русскiй Хронографъ, 2006.
«Миры образов» в интегральном образе реальности: некоторые духовно-нравственные и метафизические аспекты
А. А. Гостев (Москва)
Современный кризисный мир в качестве главных задач психологической науки все настоятельнее выдвигает изучение возможностей человека в духовно-нравственном совершенствовании. Эти задачи предполагают исследование основных форм существования внутреннего мира человека, их познавательного и регулятивного потенциала. Одной из таких форм выступает образная сфера человека (ОСЧ/ОС). Именно в изучении закономерностей образных явлений внутреннего мира личности мы видим важное направление поиска «резервов души» в ее противостоянии современному «пиру во время чумы». Одна из главных проблем связана с осмыслением роли ОСЧ в формировании человеком картины мира.
Огромной значимостью в осмысление связи человека и окружающего его мира обладает психологическое наследие С. Л. Рубинштейна. Один из венцов его творчества так и называется «Человек и мир». Эта работа несет глубокие прозрения по проблеме формирования картины мира. Выдающийся психолог своим творчеством наполнил психологическим содержанием и адекватной научной терминологией известную древнюю идею о связи микрокосма-человека и макрокосма-Реальности. В данной статье мы делимся некоторыми размышлениями о формировании человеком картины мира.
Введенное нами (Гостев, 1992, 2007, 2008) понятие ОСЧ как совокупности/сферы вторичных образов помогает осмыслять многообразие образного опыта. ОСЧ – это многомерная, многоуровневая динамическая подсистема психики, «элементы-образы» которой в комбинации друг с другом выполняют специфические функции в процессах психического отражения и регулирования в соответствии с жизненной ситуацией субъекта. Понятие вторичного образа охватывает образы памяти, воображения и фантазии, сновидения, образы измененных состояний сознания, социальные представления. Речь идет о внутренних образах, определяемых в широком смысле как образы предметов, ситуаций, произвольно воспроизводимых человеком «в уме» либо непроизвольно появляющихся в отсутствии непосредственно воздействующего их стимула-прообраза.
Человек стремится к целостной картине окружающего его мира, к некоему интегральному образу реальности (ИОР) (в психологии известны «терминологические воплощения» термина). Образный опыт – один из главных видов «строительного материала». Сложность формирования ИОР определяется переработкой (параллельной и последовательной) на уровне ОСЧ отдельных отображений Реальности. ИОР к тому же является «призмой», которая, фильтруя текущую информацию из внешних и внутренних источников, определяет содержание образного опыта. Психический образ является и обусловленным, и обуславливающим, подчеркивал С. Л. Рубинштейн (1957, 1976, 1989). Иными словами, процесс психического отражения и его текущие результаты (конкретные элементы образного опыта) опосредствовано ИОР. При этом образы более высокой обобщенности выступают «призмой» для образов меньшей обобщенности. ОСЧ – это безграничный спектр «сверхмногообразного» проявления ИОР.
В свою очередь, любые образы, как результаты взаимодействий человека с внешней и внутренней средами, оставляют в следы в ИОР (любой элемент ОСЧ, включен в ИОР). Формирование любого образа является включением его в существующую систему представлений. В ОСЧ, непрерывно осуществляющей взаимодействие субъекта с объектом, отражается бытие, идеально представленное в человеке (Б. Г. Ананьев, А. Н. Леонтьев, С. Л. Рубинштейн). Изучение феноменологии ОСЧ конкретизирует это важнейшее теоретическое положение, ибо вторичные образы могут показывать результаты взаимодействия человека с действительностью и самим собой. Изучение психологических закономерностей, обусловливающих эффект внешних воздействий, подчеркивал С. Л. Рубинштейн, составляет фундаментальную задачу психологии.
Определяющая роль ИОР по отношению к конкретным образам не отрицает его уточнения, исправления, перестройки, обогащения за счет «жизненных впечатлений», влияния ОСЧ. Искусство прекрасно иллюстрирует влияние ОС автора на его ИОР. Городские пейзажи или природа в изображении художников – представителей различных культур – будут различаться. Театральные декорации более несут печать текущей эпохи, чем той, к которой относится действие спектакля (см. анализ таких данных Гостев, 2007). Весьма успешно влияют на ИОР фантазии и особенно образы измененных состояний сознания при религиозно-мистическом опыте. Глубокие переживания образов в любом из классов ОСЧ трансформируют представления о мире в целом, порой переворачивая привычную картину мира. Именно поэтому так актуально изучение нравственных аспектов функционирования ОСЧ.
Целостное многоуровневое рассмотрение образного опыта с точки зрения его переживаемости, осознаваемости и понимаемости человеком раскрывается нами в так называемом феноменологически герменевтическом подходе к «миру образов» (Гостев, 2007, 2008). Напомним, что С. Л. Рубинштейн подчеркивал: психическое объективно существует как субъективное. Также он говорил о том, что внутренний мир человека одновременно выражает субъекта и отражает объект. Это дает возможность рассматривать ОСЧ как факт объективной реальности и, соответственно, понимать внутренний образный опыт как отношение в самой действительности (Слободчиков, Исаев, 1995).
В изучении проблемы взаимоотношений ИОР и «мира образов» особое значение приобретет учет индивидуальных особенностей ОСЧ, дающих специфику формы внутренней образности, влияющей на ИОР. Роль индивидуальных особенностей ОСЧ в построении ИОР демонстрируется, например, психологией межличностного восприятия. Два режиссера при обсуждении сценария могут не понимать друг друга потому, что воображение рисует им различные сцены из будущего фильма, которые каждый будет считать самоочевидными. Значимый фактор – особенности полимодальности ОСЧ. Например, приобщенность людей к опере или балету усилит визуализацию музыки, и таковых могут не понимать те, кто слушает музыку на концертах. Трудности в общении усилятся при различии в способности к синестезии. Важно учитывать доминирующую сенсорную модальность образов: «визуализатор» и «вербализатор», люди с доминированием слуховых или кинестетических образов могут не понять друг друга. Мир покажется различным для людей с ригидными и «живыми» образами. В первом случае картина мира «застывшая»; человек чувствует себя не в состоянии влиять на окружающее. При высокой подвижности ОСЧ ИОР изменчивый и человеку кажется, что в мире нет ничего надежного (см. подробнее Гостев, 2007).
Влияние индивидуальных особенностей образного опыта на ИОР усиливается на уровне «персонификации» ОСЧ. Любой образ не существует вне личностной оценки – отношения к объекту. Аксиологический аспект особенно проявляется в ИОР как некой интегральной системе обобщенных представлений, лежащей в основе базовых личностных образований (убеждений и идеалов) и определяющей способ видения мира личностью, его оценку, способы действия.
Итак, взаимная детерминация ИОР и «мира образов» при акценте на определяющую роль первого изучена недостаточно. Однако ясно, что индивидуальные особенности ОСЧ приводят к различиям во вторичных образах разных классов и, тем самым, играют важную роль в индивидуализации ИОР. Отношения ОСЧ и ИОР – это неразрывная взаимная детерминация. Предстоит, однако, много сделать, чтобы наполнить это общее понимание конкретным содержанием.
Одним из необходимых шагов для этого является осмысление духовных и метафизических аспектов связи ОСЧ и ИОР. «Белые пятна» в научном знании об ОСЧ относятся именно к глубинным механизмам психического отражения-регулирования, «размыкающимся» на метафизику духовного бытия, сокрытую для «повседневного сознания». Психология недостаточно осмысливает образ как носитель духовно-нравственных смыслов в религиозно-мистическом опыте, а потому она либо игнорирует метафизику ОСЧ, либо превозносит роль образов в психической жизни (Гостев, 2008). Поэтому сегодня, когда духовно-нравственная проблематика начинает возвращаться в психологическую науку, возникает вопрос: а достаточно ли ей знания о природе духовности, о ее онтологии? Не следует ли психологии привлечь знания, полученные человечеством по другим «познавательным каналам», в частности накопленным религиозными традициями? Ведь духовность человека – это его сущность, указывающая на высший смысл жизни, толкающая на поиск единства с мирозданием и Творцом бытия. Эта «вертикаль» требует от психологической науки соотнесения ее методологических оснований со сферой метафизического, привлечения категорий, отражающие сверхчувственный мир.
Было бы естественным полагаться на отечественную духовную почву и выстраивать систему психологического знания (ПЗ), привлекающую православно-христианскую (ПХ) традицию (далее ПХПЗ). ПХПЗ опирается на признание божественного статуса человеческой души, ее метафизических связей, в частности, учитывает влияния и благодати и отрицательного метафизического фактора (ОМФ), соотносится с «искаженной природой» людей (Гостев, 2007б).
ПХПЗ помогает видеть связи ОСЧ с ИОР с духовно-метафизической точки зрения. Метафизика ОСЧ свидетельствует о «созерцаниях горнего мира» и вместе с тем предупреждает об искажениях в познании духовных смыслов через образный опыт. Так, одним из важнейших элементов ПХПЗ является понятие о «духовно-нравственном прельщении», на психологическом языке понимаемое как когнитивные, эмоциональные искажения в познании духовных смыслов с соответствующей поведенческой неадекватностью. Прельщение хорошо раскрывается образным опытом человека: образы, на фоне «высоко душевных» переживаний принимаются за божественное откровение. ОСЧ-прельщение возникает во взаимодействии факторов внутренних («фантазии о небесном», ожидания «божественных видений») и внешних (социальное окружение, энергоинформационная экология, включая отрицательные метафизические воздействия). Иными словами, прельщенный человек свои возбужденные эмоциональные состояния и порождаемые ими ложные виде?ния, принимает за действие благодати Божией, открывающей «истину»; люди пребывают в иллюзии контакта с «высшим», принимая собственные фантазии за созерцания «божественных тайн», по сути же творя иллюзорный опыт псевдодуховного содержания. При этом теряется способность сознавать заблуждение: образы кажутся «добрыми и святыми».
ПХПЗ изучает проблему различения божественных виде?ний от фантазий и от образов демонической природы. «Видения от Бога» приносят внутреннюю тишину, благоговение и т. п.; образы, связанные с прельщением, рождают самомнение, экзальтацию или едва заметное смущение. ПХПЗ, однако, говорит и о возможности имитации «небесных образов». Образ может предложить человеку свое принятие как «благого» в качестве тонкой лести (как удостоившегося виде?ния). Тема мистических псевдооткровений и истинных пророческих видений приобретает особую актуальность в связи с претензией лидеров религиозных сект на получение «божественных посланий». Поэтому ПХПЗ осмысливает «визионерство» как прельщения и отмежевывается от мистицизма – попыток овладеть дарами Святого Духа без должной чистоты сердца.
Изучение метафизики ОСЧ предполагает рассмотрение важного вопроса: как мир идеальных объектов и духовных смыслов, религиозный символизм культурных традиций и т. п. – отражается в ОСЧ и каковы когнитивные, эмоциональные, поведенческие последствия от переживания людьми подобного опыта, прежде всего в плане влияния на ИОР? Поиск ответов опирается на введенное нами понятие трансляционной функции ОСЧ (ТФОС). Данная функция осуществляет контакт внутреннего мира личности с Реальностью (видимой и невидимой ее сферами), представленной в человеке. ТФОС связана с потенциальными возможностями в символическом познании «невидимого духовного мира» на основе развития духовно-нравственного потенциала человека. Речь идет об отражении метафизических сил, «горних прообразов». Образы могут символически выражать: ценности этического, философско-мировоззренческого порядка, неявные (на уровне обыденного сознания) аспекты окружающего мира, трансперсональный опыт, религиозно-мифологический символизм и т. п.
Важное в раскрытии ТФОС – изучение переживания и понимания человеком «образного послания». Поскольку образный опыт выражает субъективное и отражает объективное, образ предстает перед исследователем как событие внутреннего мира, переживаемое и понимаемое человеком как некая сущность. Такая постановка проблемы позволяет выйти на онтологический статус ОСЧ – на понимание любого ее элемента как имеющего самоценностное бытие. В этой связи нас не может не интересовать бытийный статус реальности, открывающейся в религиозно-мистическом опыте. Проблема предполагает осмысление каналов метафизического влияния «невидимого духовного мира» на человека. В практическом плане понятна актуальность соотнесения точек зрения, подчеркивающих позитивную роль образов в духовном опыте, с воззрениями, говорящими об опасностях, поджидающих «любопытствующего визионавта».
ПХПЗ говорит о способности человека отражать «горние прообразы» – ОСЧ при определенных условиях может становиться особым восприятием невидимого духовного мира, духовной перцепцией метафизической реальности. В святоотеческой традиции мы находим образы явления «посланцев горнего мира» для охранения, предупреждения, совета, разъяснения, укрепления людей. Мы встречаемся с образами сокрытых икон и святых источников, с описаниями «ловушек» на духовном пути, материальными свидетельствами «небесных посещений». С другой стороны, ПХПЗ осторожно относится к образам, и особенно к роли ОСЧ в религиозном опыте. На фоне неизжитых страстей и под действием ОМФ образы могут стать проводниками разрушительных влияний, источником духовно-душевно-телесной патологии.
Значимый аспект рассматриваемой в статье темы – психология сновидений. В снах могут встречаться «дольний» и «горний» мир (о. Павел Флоренский). Надо учитывать и «небесные послания» во сне – информирование, предупреждение и пр. Однако признание таких возможностей делается с учетом феномена прельщения. ПХПЗ предупреждает об опасности «принятия в себя» демонического образа, но при этом указывается на грань, отделяющую эту возможность от варианта, при котором «бегство из ночного кошмара» лишает человека возможности проработать что-то важное в себе.
Отметим и то, что содержание образов в рамках ПХПЗ корректирует картину посмертной реальности на опыте клинической смерти, спиритизма, оккультных практик.
Духовно-нравственные аспекты связи ОСЧ с ИОР очевидны и при рассмотрении ОСЧ как инструмента, помогающего находить скрытые измерения внутреннего мира. ПХПЗ определяет рамки использования ОСЧ в личностном развитии: образы выступают и помощью на путях самопознания, и «подводными камнями». Подчеркнем значимость теоретико-методологических вопросов практической работы с ОСЧ с нравственных и мировоззренческих позиций (Гостев, 1998, 2007). В работе с ОСЧ следует особо учитывать измененные состояния сознания. Психологией недостаточно понимается, что в этих состояниях человек включен в еще не осмысленное наукой взаимодействие с метафизической реальностью невидимого духовного мира.
Духовно-нравственные аспекты связи ОСЧ и ИОР охватывает и образы социального восприятия. Человек живет в некой порожденной СМИ, рекламой, компьютеризацией, «интернетизацией» имаго-символосфере, «обволакивающей» человека образами/символами. Это предполагает, в частности, изучение следующих вопросов: 1) Закономерности взаимодействия ОСЧ с реальностью новых информационных технологий (НИТ), трансформирующей психику и выступающей в качестве психозомбирующего канала информационно-психологического оружия. 2) «Война семантик образов», происходящей во всех сферах жизнедеятельности: с одной стороны образов, способствующей нравственному развитию личности и, с другой – нравственно деструктивных. 3) Социальные представления о «глобальной перестройке», в частности представлений людей о духовной сущности происходящих в мире процессов, и о субъективном факторе в создании «нового мироустройства». 4) Представлений людей о надвигающемся на них «глобальном виртуальном Зазеркалье» – источнике иллюзорной картины мира, ложных смыслов, подменяющих реальную жизнь.
В связи с последним аспектом возникает важный вопрос: как на уровне виртуальной картины мира изменятся закономерности взаимной детерминации ОСЧ и ИОР? Виртуальные реальности неотделимы от сферы фантазии, которая часто выступает инструментом искажения познания реальности. Искажения ИОР усиливаются за счет личностных проекций в образный виртуалопыт. С этим связана нравственная проблема вседозволенности в виртуальной реальности. Совершаемое в ней может быть аморально, но не противоречить правовым нормам. Но человек грешит мысленно, а вредит себе реально. Поскольку же виртуальная реальность дарит человеку яркие образы, удовлетворяющие страсти-желания, реальный мир, который не обладает такими возможностями удовлетворения «похотей души», обесценивается. Ценности виртуального мира оказываются приоритетными; пребывание в виртуальной реальности становится смыслом жизни (возникает аналог наркозависимости). Виртуализация внутреннего мира человека на своем максимуме ухода от действительности представляет собой предельное изменение (помрачение) сознания: «человек – образ Божий» не желает пребывать в мире, созданном Творцом, и отдается миру вымысла. Предпочтение информационного сетевого общества является нравственной проблемой будущих поколений.
Итак, рассмотрение духовно-нравственных и метафизических аспектов ОСЧ углубляет научные представления о ее роли в построении человеком ИОР. Исследователь призывается к большему вниманию к деструктивной роли ОСЧ в познании духовных смыслов, в частности при религиозно-мистических переживаниях. Рассматриваются и потенциальная способность человека к коммуникации с невидимым миром, и опасности экстрасенсорных его созерцаний. ОСЧ – это «окно» в неявные, невидимые аспекты реальности – объективной, идеально представленной в человеке, и субъективной. Однако смотреть в это «окно» в целях познания мира и самопознания следует очень осторожно, понимая факт искажения видения и опасностей самого «смотрения». Это и позволяет ставить вопрос о метафизических аспектах изучения связи ОСЧ и ИОР как методологической проблеме психологии.
Литература
Гостев А. А. Дорога из Зазеркалья: психология развития образной сферы. М., 1998.
Гостев А. А. Образная сфера человека. М.: ИПРАН, 1992.
Гостев А. А. Психология вторичного образа. М.: ИП РАН, 2007а.
Гостев А. А. О проблемах становления религиозно ориентированного психологического знания» //«Психология». № 4. 2007б.
Гостев А. А. Психология и метафизика образной сферы человека. М.: Генезис, 2008.
Леонтьев А. Н. Психология образа. Вест. МГУ. № 2. 1979. С. 3–13.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1957.
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. В 2 т. М., 1989.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1976.
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. М., 1997.
Слободчиков В. И., Исаев Е. И. Психология человека. Основы психологической антропологии. Введение в психологию субъективности. М., 1995.
Смирнов С. Д. Мир образов и образ мира. Вестник МГУ. Сер. 14. Психология. 1981. № 2. С. 15–29.
Нравственный аспект организационного поведения
Т. И. Дрынкина (Санкт-Петербург)
В ряде психологических исследований последних лет, являющихся отражением социальной нестабильности, кризисного характера общественного развития и возросшего понимания значения «человеческого фактора», нравственный аспект выделяется в качестве важнейшей составляющей политической и экономической реальности.
Понятие нравственности в отечественной психологии принято рассматривать как фундаментальное проявление отношения к миру и к другому человеку, важнейшую характеристику личности (Рубинштейн, 1973), при этом в общетеоретическом плане нравственная сфера личности является наиболее сложной несмотря на то, что этот вопрос привлекал к себе пристальное внимание еще античных философов. Вполне очевидно, что в теоретическом плане эта область находится на стыке философии; еще И. Бентам, П. Рикер, П. Козловски в своих концептуальных походах отмечали, что этика – это отрасль философии и практики хозяйственной деятельности.
С. Л. Рубинштейн в своей работе «Человек и мир» пишет: «Моральное отношение к человеку – это любовное отношение к нему. Любовь выступает как утверждение бытия человека. Лишь через свое отношение к другому человеку человек существует как человек» (Рубинштейн, 1973, с. 373). «В самой общей форме это вообще характеризует отношение к другому человеку: другой человек, будучи дан как объект, вызывает к себе отношение как к субъекту, а я для него – объект, которого он, в свою очередь, принимает как субъекта. Отсюда обратимость человеческих отношений. Поскольку человек существует как человек только через свое отношение к другому человеку, поскольку человечность человека проявляется в его отношении к другому, отношение к другому должно быть таким же, как к самому себе» (Рубинштейн, 1973, с. 377).
Анализ теоретических работ в области философской этики и психологии достаточно убедительно показал, что на протяжении истории человечества существенно меняется отношение общества к отдельным нравственным нормам. Эта проблема нашла отражение в работах зарубежных и отечественных исследователей. Однако существуют универсальные, общечеловеческие, нравственные нормы, и примером может служить «золотое правило нравственности», один из его вариантов «жэнь» Конфуция гласит: «Не делай другим того, чего не пожелаешь себе» (Шихирев, 2000, с. 18).
В связи с переходом России к построению рыночных экономических отношений проблемы, связанные с нравственной регуляцией организационного поведения, обрели особую остроту. Сама постановка вопроса о нравственной составляющей организационной деятельности связана с проблемой выживания в конкурентной борьбе и коммерческого успеха при соблюдении морально-этических норм. Поскольку нравственность традиционно рассматривалась как социальное явление, то и психологические исследования в этой области в основном развивались в социально-психологическом ключе, затрагивая ценностно-мотивационный аспект личности. В зарубежной психологии наиболее распространенной теорией морали является когнитивно-стадиальная теория морального сознания Л. Колберга.
За рубежом активные дискуссии о нравственной регуляции организационного поведения начались в 60-е годы и уже к 80-м годам приобрели значительные масштабы. Внимание исследователей сосредоточено на изучении содержания моральных суждений работников, на том, как организация может влиять и влияет на поведение индивида и как организации и занятые в них индивиды «сползают» к аморальному поведению. Как показали исследования, управленцы могут быть убежденными сторонниками честного бизнеса и в то же время поддаваться психологическим искушениям, которые ведут к аморальным последствиям. Чем крупнее и серьезнее дилемма, стоящая перед менеджером, тем сильнее когнитивные предпосылки, позволяющие ему оправдать свое поведение. Наоборот, чем острее и проще проблема, чем менее противоречива информация, тем меньше простора остается внутреннему «интуитивному адвокату» для маневра. При изучении поведения в этически сложных ситуациях исследователи обращают внимание как на внешние факторы (влияние «значимых других», особенности социализации и общения внутри социальной группы, повседневные отношения личностей и организаций), так и на внутренние факторы. Так, например, Д. Дж. Фритцше в качестве наиболее значимых внутренних факторов принятия решения в этически сложных ситуациях называет: личные ценности человека и степень его приверженности этим ценностям. Кроме того, Д. Дж. Фритцше экспериментально доказывает, что важным фактором, оказывающим влияние на принятие решений в этически сложной ситуации, является степень риска: этичность решений проблем возрастает по мере усиления риска, сопряженного с принимаемыми решениями. Д. Р. Форсис, исследуя моральные оценки, которые испытуемые выносили действиям того или иного человека, обнаружил, что основное влияние на характер оценки оказывают не ситуационные факторы (последствия оцениваемого поступка), а личностные – степень релятивизма в индивидуальной моральной идеологии. Однако, в целом, эти два вида факторов взаимодействуют, определяя индивидуальные различия в моральных суждениях: чем более экстремальные последствия, тем больше отличаются суждения людей с разной моральной идеологией; чем серьезнее дилемма, стоящая перед менеджером, тем сильнее когнитивные предпосылки (особенности восприятия и отбора информации), позволяющие ему оправдать свое поведение. Кроме того, зарубежными исследователями в качестве групповых феноменов, которые определяют нормативную составляющую организационного поведения, наиболее часто упоминаются организационный климат, а также нравственная политика фирмы.
