скачать книгу бесплатно
38
Начиная с середины 1950?х годов разорванные научные и культурные связи с заграницей неуклонно восстанавливались, о чем можно судить даже по сухой статистике: так, в 1956 году из СССР в Италию было отправлено 180 туристов; на 1957 год запланировано 200, а выпущено 228 и т. д.[515 - Орлов И. Б., Попов А. Д. Сквозь «железный занавес». М., 2016. С. 331.] Конечно, подавляющее большинство путешественников не оставляло воспоминаний, заметок и иных вещественных свидетельств, но некоторые из визитов оказались документированы. Так, искусствоведы В. Н. Лазарев и Д. В. Сарабьянов, посетив в 1955 году конгресс по византиноведению в Стамбуле, отправились оттуда в Венецию на выставку «Джорджоне и джорджонески»; в печатном отчете несколько слов было посвящено и впечатлениям от города: «Нам очень повезло с погодой – стояли чудные солнечные дни, позволяющие в полной мере наслаждаться красотами Венеции. Солнечные лучи делали особенно прекрасными нежные оттенки разноцветных мраморов, которыми облицованы фасады зданий, яркие, как драгоценные каменья, краски ранних венецианских картин, золотистые и серебристые тона палитры Тициана и Веронезе. Покидая Венецию, этот подлинный город-музей, навсегда уносишь воспоминание о чем-то радостном и светлом»[516 - Лазарев В. Стамбул – Венеция // Новое время. 1956. № 5. С. 24.].
С 1956 года Советский Союз возобновил участие в венецианских биеннале: первый советский павильон после перерыва организовывал В. Прокофьев. Дневниковые записи и впечатления, накопленные им за полугодовую командировку в Италию (он также курировал советские экспозиции на Международной промышленной выставке в Милане и Флорентийской выставке кустарно-художественных изделий), легли в основу обширного труда, представляющего собой довольно схоластический опыт путеводителя по стране, принципиально недоступной для читателя[517 - Прокофьев В. По Италии. М., 1960.]. В немалочисленных отчетах посетителей и участников биеннале 1956 года царит известный дуализм: каждому из авторов требовалось проскользнуть между требованиями цензуры, правилами вежливости и здоровой чуткостью на порицаемый авангард. Так, В. С. Иванов, плодовитый плакатист, лауреат двух Сталинских премий, был прямолинеен:
Осенью прошлого года мне с группой советских туристов довелось побывать в Италии. Не буду описывать то незабываемое и чудесное чувство эстетической радости и наслаждения, которое испытываешь при встрече с давно знакомыми по репродукциям шедеврами мировой живописи, скульптуры и архитектуры. <…> На первых порах ничего не предвещало разочарования. Выставка оказалась расположенной на территории великолепного тенистого парка, где вдали друг от друга раскинулись павильоны отдельных стран. Зелень в Венеции – большая редкость, и в жаркий день она была вдвойне желанной. Однако в парке мы не заметили людей. Кругом было тихо и пустынно…
Так началось наше знакомство с современным буржуазным искусством[518 - Иванов В. Абстракционизм и прочее… // Творчество. 1957. № 1. С. 22.].
Далее автор подробно и недружелюбно описывает особенно раздражающие произведения, сопровождая свою критику не репродукциями их (чтобы не осквернить приютившие его страницы), но собственноручными шаржированными набросками, выполненными в походном блокноте (что, в свою очередь, приводит на ум старинный анекдот о Карузо, известном протагонисту через посредника). Галерею копий открывает скульптура Линна Чедвика, завоевавшая высший приз: «Вот нашумевшее „Внутреннее око“ <…> „Око“ получило наивысшую оценку жюри выставки. Не будь этого обстоятельства, его можно было бы и не заметить – бессмысленное металлическое сооружение грубой кузнечной выделки. Но высокая оценка заставила остановиться и пристально осмотреть это „чудо“ двадцатого века. Оказалось, что им не только можно „любоваться“, но и… поиграть: если толкнуть пальцем, то полупрозрачное „око“ и какая-то кривая лесенка крутятся!» [519 - Там же.]
Менее непосредственным был отзыв входившего в советскую делегацию Б. Иогансона. Ритуально исполнив обязанности, диктуемые учтивостью («Ослепительно яркое для наших северных глаз солнце с расточительной щедростью заливает Венецию своими лучами, подчеркивает пышную красоту ее дворцов, храмов, вычурных горбатых мостов»[520 - Иогансон Б. Венецианская биеннале // Новое время. 1956. № 34. С. 22.]), вице-президент Академии художеств переходит к художественной критике:
Но уже первые расставленные в парке уродливые изваяния заставляют поморщиться. Невольно убыстряя шаг, мы торопимся в залы Центрального дворца, занятые экспонатами Италии и некоторых стран, не имеющих собственных павильонов. Проходим один, другой, третий, пятый, десятый, двадцатый залы, переходим в национальные павильоны… Чувство досады не исчезает. В большинстве залов преобладают произведения, которые трудно назвать картинами, и предметы, которые лишь условно можно назвать скульптурой[521 - Там же.].
В 1957 году в Италию отправилась крупная группа советских писателей – Микола Бажан, Вера Инбер, Александр Твардовский, Николай Заболоцкий, Михаил Исаковский, Леонид Мартынов, Александр Прокофьев, Борис Слуцкий, Сергей Смирнов; благодаря счастливому стечению обстоятельств ее маршрут и детали путешествия документированы с исключительными подробностями. Жили они в не встречавшемся нам до этого отеле Albergo patria tre rose и пробыли в Венеции всего два дня[522 - Подробности этой поездки изложены нами на с. 659–665 наст. изд.].
В 1958 году в Венеции проводилось заседание Европейского общества культуры; советская делегация состояла из четырех участников – М. Алпатова, К. Федина, Б. Полевого и неочевидного Володина – как минимум двое из них оставили воспоминания об этой поездке. Некоторый (вряд ли, впрочем, сознательный) намек на восстановление прервавшихся традиций чувствовался в том, что гостей поселили в отеле Luna, спокойно выдержавшем чуть не полувековую разлуку с русской речью:
Венеция нас встретила замарашкой. Моросил мелкий дождь, ветер бил в лицо. Мы увидали город как бы в черновом чертеже, лишенным всякого красочного очарования. И все же, когда мы очутились на катере и он двинулся прямо по залитой водой улице среди вереницы дворцов и домов, которые потянулись за нами, – это было удивительно.
К решеткам хлынули каналы —
И всплыл Петрополь, как тритон,
По пояс в воду погружен…
Нам отвели комнаты в старинном здании отеля «Луна». Мраморная доска на стене возвещала, что здесь проживал немецкий живописец Фейербах (и это лишний раз напомнило нам о том, что мы до сих пор не позаботились об увековечении памяти нашего великого Иванова).
Окна наших комнат выходили на тесную улочку, по камням которой звонко отдавались каблуки редких прохожих. В нишах напротив окон тихо ворковали голуби – в дождливые дни им нечего было делать на площади Св. Марка[523 - Алпатов М. Воспоминания. М., 1994. С. 153.].
Некоторые подробности поездки выясняются из травелога Б. Полевого, написанного сразу по возвращении в Москву:
Поезд из Австрии подходил к городу по неширокой дамбе, и издали показалось, что тут случилось невиданной силы половодье: закопченные здания окраин поднимались прямо из воды, и вода плескалась у самых стен. Потом мы вышли из большого красивого вокзала и тут же убедились, что никакого половодья нет. Широкая лестница спускалась к воде, волны омывали нижние ее ступени. Как троллейбусы, деловито и буднично двигались по каналу маршрутные катера. Точно такси, толпились у причалов на специальных стоянках черные гондолы, красиво выгибая тонкие лебединые шеи. <…>
Расторопные продавцы бойко продавали туристам открытки с видами, пестрые бусы, изготовлением которых славятся местные мастера-кустари, пакетики с кукурузой, которые тут приобретают для кормления голубей. Загорелые женщины из пригородов с грубыми, обветренными лицами выгружали из гондолы на берег большие корзины с букетиками белых и синих подснежников[524 - Полевой Б. Венеция – город тружеников // Огонек. 1956. № 26. С. 23.].
Следуя классическому канону, Полевой особенное внимание уделяет непарадной Венеции, скрытой от менее проницательного туриста за глянцевым фасадом. Отдельно его сочувствием пользовались рыбаки, описание безрадостной жизни которых занимает добрую половину очерка:
Вообще венецианскому рыбаку не до красивых парусов. Все его имущество – это лодка, которую он унаследовал иногда даже не от отца, а от деда. В ней он и живет вместе с женой и старшими детьми, оставив младших на попечении стариков где-нибудь в хижине на отдаленном острове. Здесь же, вернувшись с лова, заведя лодку в один из окраинных каналов, причалив где-нибудь под мостом, рыбак готовит себе пищу. Это густо сваренная кукурузная каша, кусок хлеба, иногда бутылка вина да две-три рыбки похуже, отобранные из улова. Даже в самые удачные годы рыбаку едва хватает денег, чтобы расплатиться с долгами, починить суденышко, подлатать парус, пополнить снасть. Но венецианский рыбак не унывает[525 - Полевой Б. Венеция – город тружеников // Огонек. 1956. № 26. С. 23.].
Далее следует опущенная нами (по недостатку места) сцена совместного возлияния советского писателя-орденоносца и неунывающего рыбака – вино из «заветной бутылочки, оплетенной соломкой», алюминиевые кружки.
За полгода до этого поблизости от того же причала дегустировала блюда местной кухни писательница З. А. Гусева, работающая в смежном жанре советской агиографии («Светлый путь работницы», «Партизан Владимир» etc):
Цены на продовольствие в Венеции значительно выше, чем в других городах. На рынке возле Большого канала мы видели, как, отсчитав лиры, женщины бережно клали в корзины каких-то покрытых зеленоватой слизью каракатиц, водянистых скользких осьминогов, что-то вроде задних лап лягушек, рогатых, хвостатых моллюсков – все, что здесь красиво именуется «фрутти ди маре» – плоды моря. Когда их подавали в ресторане красиво подготовленными, они не показались нам вкусными. Итальянцы же ели их с аппетитом и несколько разочарованно смотрели на наши сомневающиеся лица[526 - Гусева З. Венеция (из записной книжки туриста) // Вокруг света. 1958. № 8. С. 35–36.].
Описание ее венецианских дней, в общем вполне традиционное (если вычесть экзальтированную реакцию на внутреннее убранство отеля: «Глянешь на стены – и оторопь берет. В приемной, залах, коридорах, на лестничных клетках и в комнатах – всюду развешены картины современных художников-абстракционистов»[527 - Там же. С. 33.]), заканчивается довольно необычной, но весьма художественной кодой:
У причала нас ждала группа портовых грузчиков. Они подбежали к нам и, протягивая руки, помогли вылезти из гондол, потом окружили нас, стали показывать свежие номера газет.
Один, вероятно, не зная, как лучше выразить свои чувства, хлопал меня по плечу, а потом поднимал руку и показывал на небо, где несся наш первый спутник. Другой держал развернутую газету «Унита» и, улыбаясь, кивая головой в знак согласия, показывал пальцем то место, где было написано: «Мы испытываем великую, чистую и полную радость оттого, что к этому историческому этапу человечества страна социализма подошла первой…»[528 - Там же. С. 37. Впечатления от ее довольно продолжительного путешествия были собраны в книге: Гусева З. Итальянский дневник. М., 1958.]
39
Три значительные по объему советские делегации побывали в Венеции в 1960 году. Первая из них традиционно посещала биеннале, где был открыт советский павильон с выставкой двадцати двух художников. У карикатуриста Б. Ефимова, подробно описывавшего итальянский маршрут своей группы, не нашлось добрых слов ни для мероприятия, ни для города в целом: «<…> выставка, с которой наши художники и искусствоведы расстались без всякого нажима и, более того, весьма охотно, была венецианская „Биеннале“, где в светлых, с большим вкусом оформленных павильонах кривлялись и выворачивались наизнанку бессмысленные абстракционистские экспонаты-уроды»[529 - Ефимов Бор. Мне хочется рассказать. М., 1970. С. 140. Мы не приводим однотипные сочинения советских искусствоведов, появлявшиеся после каждой следующей выставки и выделанные по одному образцу: «Агония абстракционизма развертывается со всей неотвратимой очевидностью» etc (Кузьмина М. Агонизирующее безумие // Художник. 1964. № 12. С. 58).]. Единственным светлым пятном этой части поездки оказалась всеобщая забастовка венецианцев, оставившая группу советских искусствоведов и художников запертыми на Лидо:
…Огромные афиши на стенах венецианских домов и старинных палаццо призывают к всеобщей десятичасовой забастовке солидарности. Они расклеены в утро последнего дня нашего пребывания в изумительном городе и лишают нас возможности посетить ряд исторических памятников и галерей, так как весь персонал прибрежных пароходств, команды катеров и даже живописные гондольеры прекратили работу.
Мы отрезаны от города, но нам и в голову не приходит огорчиться – настолько волнует и трогает до глубины души зрелище могучей и дисциплинированной солидарности трудящихся перед лицом наступающей реакции[530 - Ефимов Бор. Мне хочется рассказать. М., 1970. С. 142. Ср. менее восторженный взгляд на политическую активность венецианцев: «<…> автобус, везший нас в Венецию, застрял перед самым городом, на длинном мосту. Застрял весь транспорт, все встало, неизвестно почему, неизвестно насколько, текли драгоценные минуты, уходило время, гибло утро, надо за сегодня столько успеть, а мы сидим в этом проклятом душном автобусе, и смотреть не на что, кроме как на залив, слева и справа! Во всем виновато общество потребления с уродливо разросшейся цивилизацией, с миллионами автомобилей, этим бичом современности, – как он сердился, как он ворчал, мой бедный друг! Наконец вскочил: идем пешком! От встречных пешеходов я узнала, что транспортная пробка вызвана демонстрацией коммунистов, догнала моего друга, унесенного вперед волной раздражения, и добрым голосом поделилась с ним полученными сведениями: дескать, не нам с ним на это роптать!» (Ильина Н. Дороги и судьбы. Автобиографическая проза. М., 1985. С. 267).].
Сходными интонациями окрашены дневниковые записи Э. Казакевича, побывавшего в Италии весной этого же года (у нас нет сведений ни о его попутчиках, ни об организаторах экскурсии):
Палаццо Дожей. Львиный зев для доносов.
Город Венеция ночью. Не город, а очень большой дом с узкими коридорами.
Гондолы. Гондольеры.
Засратое Мурано. После Гуся-Хрустального это просто дерьмо. Зато венецианское.
Русская хозяйка стекольной фабрики. Глупая и ничтожная. Муж – прелесть, участник Сопротивления. Его женитьба на русской идейное действие, а она оказалась столь ординарной мелкой хищницей-хозяйкой[531 - Казакевич Э. Слушая время. М., 1990. С. 176.].
Не в пример лучше документировано самое многолюдное из советско-венецианских мероприятий 1960 года – Толстовский конгресс. Бумаги о подготовке к нему (естественно, с советской стороны) сохранились в составе архива Союза писателей, что позволяет проследить некоторые тайные пружины отечественной литературной дипломатии.
Архивная тетрадь открывается кратким резюме о предстоящем событии:
Встреча устраивается в Венеции, на острове Сан-Джорджо Маджоре, с 29 июня по 3 июля 1960 года. В качестве ее устроителя, финансирующего встречу, выступает итальянская организация «Фонд Чини», существующая преимущественно на средства графа Чини, одного из крупнейших итальянских монополистов, председателя акционерного совета компании САДЕ («Сочьета адриатика ди элеттричита» – Адриатическая компания по производству электроэнергии)[532 - РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 26. Ед. хр. 1804. Л. 1.].
Здесь же приводится список организаторов (У. Оден, И. Берлин, Дос Пассос и др.), причем две из фамилий вызывают особенное смятение: «Особо необходимо отметить, что в состав комитета входит известный организатор антисоветской пропаганды в Италии ренегат Иньяцио Силоне <…> и такой известный своими антисоветскими выступлениями журналист и критик, как И. Берлин, проживающий в Оксфорде, но сотрудничающий в изданиях ряда европейских стран»[533 - Там же. Л. 3.].
Итальянская сторона приложила список лиц, которых было бы желательно видеть среди гостей: К. А. Федин, М. П. Алексеев, проф. Эйхенбаум (против этой фамилии сделана пометка «скончался»), А. Б. Гольденвейзер, Н. К. Гудзий, В. Ф. Булгаков, Н. Н. Гусев, К. Н. Ломунов (заместитель директора Дома-музея Толстого в Москве), Д. В. Никитин (бывший врач Толстого, помечено «недавно умер»), П. С. Попов (профессор философии МГУ), Н. О. Пузин (научный сотрудник дома-усадьбы «Ясная Поляна»), А. И. Поповкин (директор дома-усадьбы «Ясная Поляна»), Н. С. Родионов (редактор нескольких томов юбилейного собрания), И. И. Толстой, В. И. Толстой, Б. Л. Пастернак.
Из приглашенных лиц, не считая потомков Толстого, в окончательный состав советской делегации попал один-единственный человек – Н. К. Гудзий. Это обстоятельство вызвало известное волнение принимающей стороны, ловко потушенное остальными членами делегации:
Еще до открытия встречи нашей делегации, в которую входили секретарь правления Союза писателей СССР Г. М. Марков (руководитель делегации), профессора В. В. Ермилов и Н. К. Гудзий и консультант Инокомиссии СП СССР Г. С. Брейтбурд (секретарь-переводчик делегации) пришлось столкнуться с попыткой дискредитации ее состава. На состоявшейся за день до открытия встречи пресс-конференции Сергей Толстой зачитал список из 16-ти человек приглашенных участвовать во встрече из Советского Союза и заявил, что лишь один из приглашенных, а именно проф. Гудзий приехал в Венецию. Что же касается отсутствия остальных приглашенных, то причины его ему, якобы, неизвестны. Наш ответ на это заявление Сергея Толстого, содержавший ссылку на официальные переговоры по поводу состава нашей делегации с послом Италии в Москве Пьетромарки, прозвучал вполне убедительно для прессы и для участников встречи, поскольку мы отметили, что большинство приглашенных из Советского Союза лиц находится в возрасте от 70 до 90 лет и не могли принять участие в поездке заграницу[534 - Отчет Г. М. Маркова об участии советской делегации в чествовании памяти Л. Н. Толстого в Венеции // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 26. Ед. хр. 1793. Л. 2. Ср. цитату из речи С. М. Толстого, зафиксированную в печатном отчете: «Было приглашено 16 человек; все они дали принципиальное согласие. С тех пор трое из них написали мне лично, чтобы поблагодарить еще раз за наше приглашение и выразить сожаление по случаю невозможности приезда по причинам возраста и здоровья. Это были 85-летний А. Гольденвейзер, профессор музыки и друг Толстого; Николай Родионов, один из главных редакторов юбилейного издания, и Н. Н. Гусев, секретарь Толстого, замечательный доклад которого я имел честь прочесть на открытии нашего конгресса» (Раевский Н. Впечатления от Венецианского конгресса // Грани. 1960. № 47. С. 148).].
Г. М. Марков, автор отчета, отложившегося в бумагах Союза писателей, сетует и на иные примеры недоброжелательства, скопившиеся за дни конгресса: «Из Толстых в Венецию приехали Татьяна Альбертини-Толстая, Сергей Толстой, Александра Толстая (внучка) и Илья Толстой, причем ведущую и далеко не всегда дружественную по отношению к нам роль играла Татьяна Толстая <…>»[535 - Отчет Г. М. Маркова об участии советской делегации в чествовании памяти Л. Н. Толстого в Венеции // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 26. Ед. хр. 1793. Л. 1.]. Там же кратко упомянуто о присутствии на конгрессе нескольких русских эмигрантов и периодически возникавших дискуссиях с их участием. Одну из них упоминает хроникер «Граней» – когда Г. Адамович (выступавший в качестве манчестерского профессора) противопоставил Толстого Достоевскому («Для западного мира, в течение последнего пятидесятилетия, скорее влияние Достоевского оказалось преимущественным, но это несомненно не так для русских, к какому бы политическому направлению они ни принадлежали»[536 - Раевский Н. Впечатления от Венецианского конгресса // Грани. 1960. № 47. С. 150.]), ему возражал В. Ермилов, «сказав, что в Советском Союзе и Достоевский и Толстой считаются великими писателями и что не следует и неправильно противопоставлять одного другому»[537 - Там же. Ср., кстати, несколько гипертрофированный ретроспективный восторг от риторической победы: «Помню, с каким горячим интересом расспрашивал меня Константин Александрович <Федин> о поездке в Венецию на международную конференцию, посвященную Л. Н. Толстому. В нашей делегации кроме меня были тогда Н. К. Гудзий, В. В. Ермилов, Г. С. Брейтбурд. Глубоко интересовался К. А. Федин всеми деталями организации конгресса, выступлениями наиболее известных зарубежных деятелей, их взглядами на жизнь и творчество великого русского писателя.С радостным возбуждением он слушал мое сообщение о том, как делегация Союза писателей в острой полемике отстояла художественный гений Л. Н. Толстого, его неувядающее художественное творчество от тенденциозных попыток буржуазных оппонентов исказить, сузить значение творчества Толстого, представив великого писателя земли русской не гениальным художником, глубоко уходящим корнями в живую жизнь народа, а лишь религиозным проповедником и моралистом» (Марков Г. Снова о Константине Федине // Воспоминания о Константине Федине. М., 1981. С. 15).].
Адамович, едва вернувшись домой, описывал детали мероприятия – и в газетной хронике[538 - Адамович Г. В. По поводу Толстовского съезда в Венеции // РМ., 1960. № 1566. 18 августа. С. 4–5.], и в частных письмах:
Все было интересно, венецианский «конгресс» был пышен до крайности, но я устал от него и от обозревания красот так, что теперь буду лежать дня три. Остаюсь, впрочем, при своем мнении, что очаровательнее Венеции нет, вероятно, ничего на свете. <…> В Венеции была советская делегация, и в ней – проф<ессор> Гудзий, тамошняя знаменитость и душка (правда), помешанный на поэзии. Знает все и всех, а когда я назвал Ваше имя, сказал: «Ну, как же – „Двор чудес“! Где она и что она?» Я Вас описал, как мог[539 - Письмо к И. Одоевцевой от 9 июля 1960 г. – «Верной дружбе глубокий поклон»: Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958–1965). Публ. Ф. А. Черкасовой // Диаспора: Новые материалы. Т. 5. Париж; СПб., 2003. С. 580–581.];
Вы спрашиваете о Венеции. Было очень пышно, нарядно, многолюдно, вроде какого-то парламента. Но по существу довольно сумбурно, «кто в лес, кто по дрова». Советские делегаты держались вежливо и любезно до крайности, хотя Слоним устроил маленькую перепалку из?за доклада Ермилова, по духу, конечно, вполне советского. Меня очаровал проф. Гудзий, – кажется, Вы его знаете или с ним были в переписке? Умный, скромный, милый, и много рассказавший интересного. Было немало Толстых: мой доктор, Сергей, Татьяна Альбертини и Никита (не знаю, чей он сын) из Стокгольма, болтавший совершенную чепуху. Зато Сергей, доктор, прочел доклад хороший, с защитой Софьи Андреевны, правда, вскользь, но верной. Говорили на всех языках мира, но переводчики из кабинок тут же все переводили, так что люди сидели в наушниках. К моему большому удовольствию Глеб Струве к прениям приглашен не был и сидел в публике, в компании с Лоллием Львовым[540 - Письмо к В. Н. Буниной от 12 июля 1960 г. – Переписка И. А. и В. Н. Буниных с Г. В. Адамовичем (1926–1961). Публ. О. Коростелева и Р. Дэвиса // И. А. Бунин: Новые материалы. Вып. 1. М., 2004. С. 159.].
Несмотря на сравнительное изобилие источников, единственная деталь, касающаяся бытовой стороны поездки, скорее символична, чем обстоятельна, – много лет спустя Гудзий вспоминал, что они с Ермиловым плавали по Венеции в одной гондоле[541 - Кулешов В. И. «Он между нами жил…» (МИФЛИ и МГУ) // Воспоминания о Николае Каллиниковиче Гудзии. М., 1968. С. 53.].
40
Официальные материалы о выезде советских писателей за рубеж сохранились в крайне фрагментарном и неупорядоченном виде. Так, наряду с неплохо документированным визитом на Толстовский конгресс, в официальных списках Союза писателей СССП 1960 года значатся еще четыре итальянских визита мастеров слова: в феврале Б. Н. Полевой, Г. М. Мусрепов и Г. С. Брейтбурд ездили на неделю ради участия «во встрече европейских и негритянских деятелей культуры»[542 - РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 26. Ед. хр. 95. Л. 3.]; в июле М. П. Бажан, А. Б. Чаковский, М. И. Алигер, М. Танк и тот же Г. С. Брейтбурд (главный по советско-итальянским культурным связям[543 - Иногда итальянские контрагенты обращались к нему напрямую, минуя официальные каналы: ср. в письме П. Крига от 31 марта 1967 года: «Я организую фестиваль в Сполето в этом году и пишу Вам потому что мы решили пригласить русского поэта, а если возможно, то двух. Мне называли некоторые имена, включая Окуджаву и Юнну Мориц среди молодых, Твардовского и Мартынова среди давно утвердившихся. Но я предпочел бы повторить то приглашение, которое мной было сделано в прошлом году. Если б Вы могли прислать к нам Вознесенского, это как всегда заинтересовало бы публику и все было бы очень хорошо. Но мы хотели бы услышать и нового русского поэта. Поэтому я предлагаю, чтобы Вы направили и другого поэта по Вашему усмотрению, просто лучшего из тех, кого Вы сможете найти, но такого поэта, который еще не имел возможности приобрести себе известность здесь на Западе» (РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 27. Ед. хр. 315. Л. 13). А. Т. Твардовский, вернувшийся в 1968 году из очередной поездки в компании Брейтбурда, жаловался встречающим: «Что-то он плохо себя чувствует. Утром принял какую-то смесь. А у него печень. Ох, как любит поесть! Едем, уже спать пора. Можно где-нибудь остановиться, поужинать. Нет, он будет тянуть еще сорок километров до какой-нибудь траттории, а там разведет такой торг. Есть ли это, и есть ли то. А вообще знающий человек и отличный помощник. Без него в Италии мы бы пропали» (Кондратович А. Новомирский дневник. 1967–1970. М., 1991. С. 244).]) посещали 2-й конгресс Европейского сообщества писателей[544 - Подробности об этой поездке см. на с. 531 наст. изд.]; в сентябре с таинственной формулировкой «по плану „Литературной газеты“» путешествовали Л. А. Кассиль и С. С. Смирнов, и, наконец, в сентябре А. А. Сурков, М. П. Бажан и (конечно) Г. С. Брейтбурд участвовали в работе руководящего Совета Европейского сообщества писателей[545 - РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 26. Ед. хр. 95. Л. 1, 3, 4.]. Относительно следующих лет подобные сводки не сохранились или пока не найдены. Это же касается и документов Союза кинематографистов, в которых могли бы оказаться целые комплексы переписки, касающиеся участия в Венецианских кинофестивалях, традиционно расположенных к советским фильмам. Пока же приходится поневоле довольствоваться документами разысканными или очевидными. Так, неплохо известны обстоятельства поездки девятнадцати советских писателей осенью 1962 года – в основном благодаря тому, что по пути они сговорились сочинить коллективный травелог, причем каждому члену делегации отводился один день[546 - Подробности см. на с. 585–586 наст. изд.]. Венеция досталась Я. Хелемскому:
У отеля «Принчипе», как и у большинства венецианских зданий, два фасада: один – парадный, отраженный в воде, другой – сухопутный. Парадный выходит не больше не меньше, как на Канале Гранде. Сухопутный – на привокзальную улочку.
Я спустился в холл. В дверях справа зеленела вода, подступающая к террасе летнего ресторана. Слева, в доме через улицу, посверкивала витрина магазинчика с венецианским стеклом.
Вооруженный кинокамерой «Ако-8» и фотоаппаратом «Зоркий», я сперва пошел направо.
На террасе меня обдало резкой сыростью и ослепительным светом. Канале Гранде сам по себе не слишком широк, во всяком случае в этом месте. Если смотреть его не в перспективе, а взять маленький отрезок, о величии и говорить нечего. Облупившееся здание напротив, вода, которая вблизи отнюдь не прозрачна. Начинаешь замечать подробности. К полосатому причальному столбу прилип большой краб, он неуклюже шевелится в мутной влаге. Плывут окурки, кожура банана, пустая консервная банка, какие-то подозрительные отбросы. Фундамент нашего красностенного отеля, выступающий из воды, весь в плесени, он влажно поблескивает, облепленный илом и тиной. Грязновато и запущено.
Но если поднять глаза, общий план канала прекрасен[547 - Хелемский Я. Сто первая Венеция. Третий день // Знамя. 1963. № 8. С. 180.].
В длинный венецианский день вместились наблюдения за бытовой жизнью города, прогулка по набережной, осмотр вокзала (!), плавание на гондолах с товарищами по делегации («Старик, будь человеком, щелкни нас»[548 - Там же. С. 182.]), посещение собора Святого Марка и Дворца дожей и даже распропагандированный американец, случайно подвернувшийся под руку («– Хиросима тоже была красивым городом». – «Кристофер вздохнул и сокрушенно развел руками»[549 - Там же. С. 186.]). Тем же вечером делегация покинула Венецию.
Документы, касающиеся писательской поездки следующего, 1963 года, сохранились не полностью, но зато представляют собой черновые персональные списки с вычеркиваниями и маргиналиями, позволяющими наблюдать (хотя и в заведомой неполноте) особенности работы механизма, регулирующего советские зарубежные экскурсии. Так, первая версия списка туристов, собирающихся в Италию в октябре 1963 года по линии Союза писателей, открывается именем филолога К. С. Айни, снабженным карандашной пометкой «ЦК Таджикистана». Далее следуют искусствовед М. М. Ашрафи, поэт и депутат Верховного Совета Литовской ССР К. П. Корсакас, прозаик и бывший нарком государственной безопасности той же Литовской ССР А. А. Гузявичюс, вычеркнутый карандашом Д. А. Юделевичюс, потом поэты М. А. Дудин[550 - О его венецианских впечатлениях см. с. 650–652 наст. изд.], Н. М. Полякова (вычеркнутая на одном из этапов), В. В. Торопыгин[551 - См. также с. 966–968 наст. изд.] и О. Н. Шестинский. Далее следуют писатель В. Н. Собко, филолог В. Д. Войтушенко и неизвестная нам Я. В. Собко (вероятно, родственница другого соискателя); трое последних объединены фигурной скобкой и пояснением «Киевский промышленный обком»[552 - РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 26. Ед. хр. 17. Л. 48.].
Насколько можно понимать логику вычеркивания из списков (судим по нескольким образцам, подшитым в том же деле), «иностранная комиссия» Союза писателей старалась не пускать никого дважды в одну и ту же страну: так, из поездки 1963 года именно по этой причине были выброшены М. В. Исаковский и его жена. О самом путешествии сведений у нас немного; главными из них мы обязаны сложившейся традиции ретроспективного отчета, который писал – скорее не по велению сердца, а по заданию организаторов – один из путешественников. В этом случае летописцем был П. А. Сажин, прозаик-маринист. В итоговом тексте он хвалил подбор попутчиков («Поездка прошла отлично: группа оказалась хорошей и дружной (были мелкие издержки за счет особенностей характера некоторых чересчур ярких творческих индивидуальностей. Но под воздействием коллектива эти особенности не успевали приобрести устойчивости)»[553 - Отчет П. А. Сажина о поездке в Италию группы советских писателей в октябре 1963 г. // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 26. Ед. хр. 1880. Л. 1.]), мягко сетовал на недостаточную проработку экскурсий («Мне кажется, что в программу итальянских маршрутов следовало бы включить поездки на некоторые итальянские предприятия, посещение рабочих клубов. Неплохо было бы ввести в программу и прием в редакции „Унита“») и радовался щедрости благодетелей: «Между прочим, Союз писателей правильно сделал, что добился выделения для писателей-туристов специальной суммы в инвалюте на кино и театры. К сожалению, сумма эта очень незначительна (2.500 лир) по сравнению со стоимостью билетов <…>». Впрочем, конечный бенефициарий отчета (или, по крайней мере, один из них) виден из последней его части: «Из нашей группы личные контакты были лишь у Н. К. Чуковского с Гидашами (Будапешт) и у Камала Айни с итальянским профессором, видным иранистом, участнико<м> 25 Московского конгресса востоковедов синьором Скерча»[554 - Там же. Л. 2, 4.].
41
Не хуже сохранились документы о подготовке двух писательских поездок в Италию в 1964 году – в апреле-мае и ноябре. Отчет о первой писал литературовед М. Р. Шкерин:
Докладываю: туристская группа писателей, бывшая в Италии с 22 апреля по 4 мая, благополучно вернулась 5.5.64 г. в Москву. В соответствии с планом «Интуриста» мы посетили: Турин, Милан, Геную, Флоренцию, Рим, Неаполь и Капри. На пути в Италию мимолетно осмотрели Париж, а на обратном пути в Москву осмотрели Будапешт.
Я не перечисляю по фамилиям тех, кто входил в группу – они известны Правлению, – скажу только, что коллектив подобрался хороший, взаимоотношения сразу же установились товарищеские, и за все время путешествия не произошло ни малейшего инцидента[555 - Отчет М. Р. Шкерина о пребывании в Италии группы советских писателей с 22 апр. по 4 мая 1964 г. // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 26. Ед. хр. 1890. Л. 1.].
Организация поездки не обошлась без досадных недочетов – так, на Капри желающие не смогли увидеть здание, где располагалась ленинская партийная школа («Ни бывший с нами представитель „Интуриста“ <А. П.> Муратова, ни итальянский гид не знали этих достопримечательностей»), а советник посольства по культуре Г. В. Горшков не смог организовать автобус, чтобы доставить делегацию на первомайский вечер. Но главный ее недостаток был в ее маршруте:
«Все мы очень жалели, что в программе не было Венеции. Это исключение решительно ничем не оправдано. На будущее Венецию непременно надо включить в программу взамен Турина, где нет никаких достопримечательностей»[556 - Отчет М. Р. Шкерина о пребывании в Италии группы советских писателей с 22 апр. по 4 мая 1964 г. // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 26. Ед. хр. 1890. Л. 2, 1.].
Это удалось исправить при подготовке второй экскурсии, состоявшейся зимой того же года. В документах иностранной комиссии СП СССР сохранились рекомендации ее будущим участникам – так, Комиссия по выездам за границу при Башкирском обкоме КПСС рекомендовала включить в ее состав Мустая Карима и его жену, Правление Союза писателей Украинской ССР в симфонии с Киевским промышленным обкомом советовали отправить в Италию И. А. Цюпу, М. С. Цюпу и Л. И. Кравец. Союз советских писателей Азербайджана настоятельно рекомендовал прозаика и сценариста Э. К. Мамедханлы, поэта М. Г. Сеидзадэ и фантаста Е. Л. Войскунского. Затем Союз писателей передавал список (пополнившийся лицами из неизвестных нам источников) в МИД, который, кажется, часть соискателей вычеркнул – так, из списка, несмотря на рекомендацию киевских партийных властей, выбыла М. С. Цюпа. Отдельными путями двигался еще один список, подшитый к делу с визой «Решение МГКПСС», – в нем значилась писательская чета М. З. Дальцева и Н. С. Атаров, литературовед Б. Я. Брайнина, переводчица Е. Д. Калашникова, филолог С. А. Макашин с женой Т. М. Велембовской, прозаик О. Н. Писаржевский, автор учебника по истории марксистско-ленинской философии А. П. Петрашик, Н. К. и М. Н. Чуковские, Д. Д. Благой, драматург А. П. Штейн и неизвестная нам Л. Я. Бутневская[557 - Материалы о выезде советских писателей… в Италию в декабре 1964 года // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 26. Ед. хр. 220.]. Старостой и летописцем группы был назначен Н. С. Атаров, на первой странице отчета которого приведен итоговый список экскурсантов:
В декабре 1964 года, в течение тринадцати дней, в туристской поездке по Италии находилась группа писателей – москвичей и киевлян – в составе семнадцати человек. Группа первоначально была сформирована в большом составе, но за пять дней до отъезда скоропостижно скончался О. Писаржевский, не смогли прибыть бакинские и эстонские писатели. Поехали: писатели с женами – Н. Атаров, С. Макашин, Д. Павлычко, Н. Чуковский, а также Д. Благой, Б. Брайнина, Е. Калашникова, О. Иваненко, театровед А. Богуславский, преподаватель по кафедре эстетики музыкального училища им. Гнесиных Г. Ермаш, киевская журналистка Л. Кравець <так>, сотрудница одного из украинских издательств В. Осмак, жена писателя А. Штейна (драматург А. Штейн вынужден был остаться в Москве ввиду подготовки премьеры его пьесы о Ленине).
Обязанности старосты группы Секретариат возложил на Н. Атарова.
Группу встретил в Милане представитель «Интуриста» Э. Я. Козлов.
В автобусе, – что, по мнению участников поездки, так хорошо способствовало поэтическому восприятию страны – группа проехала по намеченному маршруту: Милан – Венеция – Флоренция – Рим – Неаполь с Помпеей <так> – Рим. Погода в декабре была отличная, солнечная, и писатели остались довольны как избранным маршрутом и организацией поездки, так и самой атмосферой поездки: москвичи познакомились, подружились с киевлянами, критики-литературоведы с прозаиками[558 - Отчет Н. С. Атарова о поездке в Италию группы советских писателей в декабре 1964 г. // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 26. Ед. хр. 1891. Л. 1–2.].
В отличие от большинства образцов жанра отчет Атарова выглядел скорее не как служебная записка, а был больше похож на травелог, готовый к публикации:
Думалось и о том, как мучительно и страшно обкрадывают себя буржуазно-декадентские деятели искусств, эти бедные «дети своего времени», которые, по словам Андрэ Моруа, «не хотят и слышать о сюжете или литературных образах…» <…> С удовольствием вся группа вспоминала об импровизированной встрече с коммунистами-активистами мэрии из маленького местечка Рокка-Горда <…> Пели песни – «Катюшу», «Подмосковные вечера», итальянские и советские партизанские, под конец грянули «Интернационал», обменивались значками, открытками, рабочие надписывали свои фамилии на номерах газеты «Унита», высыпали на улицу – проводить автобус друзей.
Впрочем, несмотря на расширившиеся границы жанра, сведения о сомнительных контактах путешественников содержатся и здесь: «Во Флоренции профессор Д. Благой был приглашен преподавательницей русской литературы флорентийского университета Марией Лупорини к студентам-славистам педагогического факультета. В этой встрече участвовали также Н. Атаров и А. Богуславский»[559 - Там же. Л. 2–3.].
42
Вероятно, небезынтересным мог бы быть и обзор последующих поездок, продолжавшихся во второй половине 1960?х и начале 1970?х годов, но здесь в дело вмешиваются обстоятельства непреодолимой силы: в архиве Союза писателей этих документов нет либо они подшиты так, что выявлению не поддаются[560 - Ср., впрочем, краткий рассказ А. Т. Твардовского о венецианской поездке 1968 года: «Поехали в Венецию. Обслуживание и забота такая, что когда мы с Брейтбурдом вышли на вокзале, то первое, что услышали: „Синьоры Твардовский и Брейтбурд, ваш катер стоит там-то…“ Венеция ни на что не похожа. Но лучше ее видеть ночью. Днем по каналам плавает бог знает что. Но вода вот такая, какой ее описывают, – неправдоподобно голубая и чем-то светится изнутри. Говорят, там дно особое. И множество катеров. Гондолы остались только для иностранцев. Американцы их обожают. Но плавать на них как-то даже глупо. Видно, что это уже ушедшее, вчерашнее. А в самой Венеции запах какой-то особенный, и к нему надо привыкнуть, – сырости, замшелости, гниения. И все равно прекрасно. Я даже боюсь найти точное определение этого города: его, наверно, просто нет. Старина, оставшаяся совершенно нетронутой. Только катера, да люди одеты по-другому» (Кондратович А. Новомирский дневник. 1967–1970. М., 1991. С. 243–244).]. Попавшие в печать отчеты этого времени сводятся или к подробнейшему, буквально пошаговому описанию поездки на остров Святого Лазаря[561 - Тигранян С. Венеция, остров Святого Лазаря // Литературная Армения. 1971. № 7/8. С. 101–105.] или к краткому травелогу, исполненному тревоги за стойкость венецианских фундаментов:
Старинные здания красивы, но давно уже перестали подходить для нормальной жизни. Шестнадцать тысяч квартир, расположенных на первых этажах, постоянно заливает вода. Дома эти, как правило, лишены системы отопления, санузлов. Венеция принадлежит к тем немногим городам Италии, где смертность превышает рождаемость. «Не менее безотлагательная проблема для Венеции, чем борьба с наводнениями и загрязнением, – пишет „Стампа“, – это выжить как населенному центру».
Вместе с сохранением памятников и ценностей искусства должны решаться и проблемы создания нормальных условий жизни для трудящихся Венеции[562 - Ардатовский В. Судьба Венеции // Новое время. 1971. № 46. С. 29.].
Таким образом получается, что следующим заметным венецианским гостем был Бродский, – и здесь неожиданно гондола нашего повествования вплывает в ярко освещенную историческим солнцем область.
Стихотворения
Николай Агнивцев
Венецианские кружева
В самой подлинной Венеции,
Под балконом у Лукреции,
В позе дьявольски-картинной,
Этак – боком, с мандолиной
Целый час себе стою
И – пою, пою, пою:
– «Под балконом, о, синьора,
Врос я в землю, словно куст!
Жду я огненного взора
И таких же самых уст!..
И палаццо, и каналы,
И фискалы, и кинжалы
Задремали до зари!..
И на бархат ночи южной —
Нитью трепетно-жемчужной —
Опустились фонари!
Посмотрите, посмотрите,
Как обвились эти нити —
Сладострастным ожерельем —
Вкруг каналов и дворцов!
Посмотрите
Как дворцы те
Ночь пьянит любовным зельем —
Пряной сказкой грешных снов!
Эта сказка пьяной Дремы
Разлита, волной истомы,
И – на звездном небосклоне,
И – на кручах мощных гор.
И – на крошечных букашках!»…
………………………….
Но… тут на балконе
Показался какой-то синьор
В сиреневых подтяжках!..
…Прошла минута —
E tutto caputto!..
Для тех, кто это не поймут,
Вот перевод:
– И тут – капут!
