скачать книгу бесплатно
И все же каждое утро, выныривая из ванны у себя в номере (если ему повезло до него добраться, конечно), Форд обнаруживал себя волшебным образом воскрешенным. Никакого бодуна, никакого огненного выхлопа, даже ни одного лопнувшего сосуда в белках глаз – никаких свидетельств давешних эксцессов.
– Ты крутой оболтус, Форд Префект, – неизменно говорил он себе. – Да, именно так – крутой!
Что-то здесь скользкое происходит, изредка просыпалось и било тревогу его подсознание.
Скользкое? Как рыба?
Всего хорошего и спасибо за…
Что-то там про дельфинов? Ну, если честно, они, конечно, не рыбы, но у них с теми общая… среда обитания, да.
Думай, болван! Думай! Тебе полагалось уже сто раз сдохнуть. Ты выжрал столько отравы, что ее хватило бы на то, чтобы замариновать не только тебя, но и на несколько твоих альтернативных воплощений. Как получается, что ты до сих пор жив?
– И не просто жив, а все по кайфу, – отвечал подсознанию Форд, а иногда и подмигивал при этом своему отражению в зеркале. Очень уж его восхищало то, какой ослепительно яркой сделалась его рыжая шевелюра, как рельефно обозначились скулы. И еще – у него, похоже, вытянулся подбородок. Хороший такой, точеный.
– Это место идет мне на пользу, – сообщал он своему отражению. – Все эти маски из фото-пиявок и лемминговые ванны замечательно укрепляют организм. Пожалуй, это просто мой долг по отношению к моему телу – задержаться здесь еще ненадолго.
Что он и делал.
В последний день Форд оплатил своей волшебной кредиткой подводный массаж. Массажистом работал дамогранианский головоногий моллюск пом-пом с одиннадцатью щупальцами и тысячей миниатюрных присосок, которые разминали Форду спину, очищая при этом поры. Моллюски пом-пом высоко ценятся в банно-массажной индустрии, однако их обычно переманивают из нее в музыкальный бизнес – высокими гонорарами, богатыми планктоном водами и возможностью массировать ищущих звезд импресарио, – а значит, и возможностью записаться в звезды самому.
– А ты, дружище, случайно, не ищешь звезд? – поинтересовался моллюск, хотя особой надежды в его голосе не ощущалось.
– Не, – отозвался Форд, выпустив из плексигласовой маски струйку пузырьков; лицо его в свечении фосфоресцирующих камней приобрело оранжевый оттенок. – Зато у меня была как-то пара синих замшевых туфель, а это что-нибудь да значит. У меня такие до сих пор… вторая пара, скорее лиловая – не иначе, липовая подделка.
Разговаривая, моллюск то и дело отвлекался на проплывавшие мимо облачка планктона, из-за чего беседа носила несколько дерганый характер.
– Не знаю, верно ли…
– Что?
– Я недоговорил.
– Ты просто оборвал разговор.
– Там был глинт. Я подумал, может, уже ленч.
– Ты ешь глинтов?
– Нет. Настоящих глинтов не ем.
– Это хорошо. Ведь глинты – это маленькие глунты, а они ядовиты.
– Я знаю. Я говорил только, что…
– Что, снова глинты?
– Совершенно верно. Так ты уверен, что не импресарио? И не агент?
– Угу.
– Ох, заарктурь твою медь, – выругался моллюск (немного непрофессионально для сотрудника такого дорогого учреждения, не правда ли?). – Два года корячусь здесь как проклятый. Мне обещали, что здесь импресарио и агентов что твоих присосок. Так ведь ни одного. Ни одного, мать его. А я-то ускоренно обучался игре на казу…
Мимо такого Форд пройти никак не мог.
– Ускоренные курсы казу? Как их можно ускорить?
Моллюск казался оскорбленным.
– Еще как можно, если играть разом на тысяче. Я играл в квартете. Представляешь?
Форд не стал спорить. Он блаженно закрыл глаза, наслаждаясь хлюпаньем присосок по спине и пытаясь представить себе четыре тысячи казу, играющих в безупречной подводной гармонии.
Чуть позже моллюск обвил Форда полудюжиной щупалец и осторожно перевернул на спину. Форд приоткрыл один глаз, чтобы прочесть надпись на бэджике у моллюска.
Меня зовут Барзу, гласила надпись. Пользуйся мной по своему усмотрению.
И ниже, совсем мелким шрифтом:
У меня аллергия на резину.
– Ладно, Барзу. А что ты исполнял?
– В основном старое. Кавер-версии. Слышал когда-нибудь о Хотблэке Дезиато?
«А ведь я слышал это имя», – сообразил Форд, но никак не мог вспомнить, где именно. Все вообще делалось с каждым днем все туманнее.
– Хотблэк Дезиато. Разве он не умер уже?
Барзу склонил голову набок, обдумывая это, и приоткрыл клюв, не обращая внимания на проплывавшие мимо сгустки планктона.
– Эй, не можешь вспомнить – не переживай. У меня здесь тоже проблемы с памятью. С мелочами вроде того, как давно я здесь, или в чем смысл моей жизни, или на какую ногу надевать туфли. Ну, типа того.
Моллюск не ответил, и щупальца его тяжелыми канатами давили на торс Форда.
Форд надеялся только, что Барзу не умер, ибо что будет, если тот действительно перейдет в другое энергетическое состояние? Его присоски перестанут присасываться? Или, наоборот, присосутся насмерть? У Форда не имелось ни малейшего желания провести остаток отпуска на операционном столе, пока щупальца будут удалять хирургическим путем.
Тут Барзу заморгал.
– Эй, приятель, – вздохнул Форд, выпустив из шлема новую струю пузырьков. – Добро пожаловать. А мне-то на мгновение показалось…
– Батарейка, – произнес моллюск, прищелкнув клювом на букве «Т». – Батарейка.
«Как же я не замечал прежде, – подумал Форд, – что этот кальмар здорово похож на птицу».
А потом пещера для подводного массажа как-то рассосалась, и Форд Префект оказался в комнате, сложенной из синего неба.
В противоположном углу комнаты сидела знакомая фигура.
– Ох, – произнес Форд, вспомнив все.
Необходимое пояснение. Процесс, в результате которого вы вспоминаете что-либо, как правило, происходит в две стадии, и участвуют в нем сознание и подсознание вашего мозга. Открывает его подсознание, вбрасывая в мозг косвенно относящееся к делу воспоминание – процесс, сопровождающийся всплеском довольных собой эндорфинов.
– Отменно проделано, дружище, – комментирует сознание. – Это воспоминание как раз сейчас может оказаться чертовски кстати, а я не помнило, куда его засунуло.
– Ты и я, чувак, – отзывается подсознание, явно польщенное тем, что его вклад хоть раз отмечен. – Мы одна команда!
Затем сознание внимательнее изучает подброшенное ему воспоминание и посылает по нервным пучкам депешу анусу, советуя ему подготовиться к худшему.
– Кой черт ты напомнило мне именно это? – обрушивается оно на подсознание. – Это же ужасно. Чудовищно. Я не желаю этого помнить. Кой черт, заарктурь твою медь, я вообще поместило тебя к себе в мозги… пусть даже на задворки?
– Чтоб я тебе хоть раз еще помогало, – обиженно бурчит подсознание и убирается в самый темный угол себя самого, где гнездятся жутко противные мысли. – Ты мне не нужно, – заявляет оно самому себе. – Я вполне могу сложить личность и из тех штук, что ты выбросило на свалку. – Собственно, именно так в мозгу поселяются первые зародыши шизофрении, сложенные из детских обид, унижений, заниженной самооценки и предубеждений.
К счастью, подсознания у уроженцев Бетельгейзе не так уж много, так что в данном случае все происходило проще.
– Ох, – повторил Форд и почти сразу же добавил: – Блин.
Он потрогал ногой пол из неба и не без удивления заметил, что нога его при этом слегка замерцала искрами.
Я не настоящий, сообразил он, и одного этого хватило, чтобы засадить занозу в его неизменно лучезарное настроение. Впрочем, он оправился почти мгновенно, чего никак нельзя было сказать о втором обитателе комнаты.
– Посмотри на это с другой стороны, старина. По крайней мере ты не лежишь на земле перед бульдозером, правда? По крайней мере нас не вышвыривают из шлюзовой камеры вогонского корабля. И небесная комнатка у тебя не то чтобы очень уж ветхая. Все могло быть хуже, гораздо хуже.
И очень скоро так и будет, если я правильно понял суть происходящего…
…подумал Форд, но вслух говорить не стал. Судя по виду Артура, свою порцию плохих новостей на этот день он получил уже с избытком.
Прежде чем выйти в студию для, возможно, важнейшего интервью в своей профессиональной карьере, межпланетный репортер-новостник Триллиан Астра провела несколько напряженных минут в туалете для представителей прессы. За ее долгую карьеру Триллиан довелось провести год, работая нелегально клерком у простатников в звездном скоплении Мегабрантиса. Она потеряла левую ногу, отморозив ее во время налета рейдеров на мандранитовые копи Беты Ориона. Совсем недавно она подверглась нападению вселенских ортодоксов, когда опрометчиво усомнилась в своей статье в эффективности выпрямляющих зубы заговоров.
Имя Триллиан было известно в Галактике. Карьера ее находилась в зените, ее опасались теневые политики, воротилы кинобизнеса и беременные незамужние звезды от Альфы Центавра и до Уитводля VI, однако на этот раз некоторую робость испытывала она сама.
Президент Галактики Рэндом Дент. Ее дочь. Прямая трансляция с Максимегалона на аудиторию примерно в пятьсот миллиардов зрителей.
Она нервничала. Нет, не просто нервничала. Она пребывала в ужасе. Триллиан не видела дочери с…
Господи, поняла она. Я ведь не могу даже вспомнить, когда видела Рэндом в последний раз.
Триллиан попыталась успокоить нервы с помощью нехитрого ритуала.
– Неплохо выглядишь для старой клячи, – заметила она зеркалу.
– Ты действительно так считаешь, до'огуша? – отозвалось зеркало, явно оскорбленное тем, что находилось в поле зрения его сенсоров. – Если уж это «неплохо», значит, ты нет'ебовательна к станда'там.
Триллиан вспыхнула.
– Да как ты смеешь? Повидай ты с мое, переживи ты с мое – думаю, ты бы согласилось, что я выгляжу еще очень даже ничего.
Зеркало вздохнуло всеми восемью встроенными в раму динамиками.
– Вовсе не обязательно читать мне ку'с исто'ии, до'огуша. Я не знаю, что было – я вижу, что есть. А вижу, позволь сказать тебе п'ямо и отк'овенно, что ты точь-в-точь Эксцент'ика Галлумбиц в разгар т'етьего цикла. И пове'ь мне, до'огуша, к т'етьему циклу этой ста'ой 'азвалины почти все об'ащается если не в газ, то в жидкое аг'егатное состояние. Будь я на твоем месте, я бы купила себе хо'ошее полотенце, халат и…
Триллиан шагнула вперед и врезала кулаком по кнопке, отключающей звук.
Какому дураку вообще пришла в голову мысль одушевлять зеркала? Она еще помнила времена, когда модулем индивидуальности от Кибернетической Корпорации Сириуса оснащались только самые дорогие андроиды… ну, и еще отдельные, очень редкие входные двери.
Может, Триллиан и не хотелось слушать то, что имело сказать зеркало, но она не могла не признать, что оно говорит правду.
Она казалась старой. Точнее, древней.
Это все потому, что я и на самом деле древняя. По земному летосчислению мне сто пятьдесят лет. Тому, что от меня осталось.
На протяжении долгих лет работа репортера отщипывала от Триши Мак-Миллан кусок за куском, так что скоро, судя по всему, останется только Триллиан. И это не просто метафора: Триллиан Астра никогда не боялась жертвовать ничем ради работы – ни друзьями, ни семьей, ни различными частями своего тела.
Ногу она потеряла на Бете Ориона во время беспорядков на рудниках. Семьдесят пять процентов кожи сгорели в плазменной вспышке на передовой у пещер Гаммы Карфакса. Левую руку изуродовал по самый локоть трос песчаного краулера на гражданской войне в Дорделле, а правый глаз ей выкололи маленьким заостренным флагштоком на молодежном зимнем фестивале Ванго-Панго на Кагракашке.
В общем, от изначальной Триши Мак-Миллан остались мозг (с добавлением оздоровительного раствора), один зеркальный глаз, пара щек (одна на лице, вторая на ягодице), некоторое количество мелких, второстепенных костей и с пол-литра человеческой крови. Остальные три литра представляли собой не кровь, а слезы, собранные в улье среброязыких дьяволов – мелких млекопитающих, ареал распространения которых ограничен системой Гастромили. Несчастным зверькам крепко не повезло, поскольку применение находят абсолютно все части их тела, от длинных серебряных язычков до мыслеволн, на которые можно настроить антенну, и тогда прием видеосигналов улучшается на порядок, даже если вы обитаете в дыре на задворках Галактики. Те же самые горе-философы, которые использовали существование рыбки-вавилонки в качестве доказательства того, что Бога нет, провозгласили среброязыких дьяволов свидетельством существования Сатаны – каковой аргумент признает ущербным даже картофельный клубень с пропущенным через него электрическим разрядом. Впрочем, самим философам на эту ущербность наплевать. Светила науки вообще склонны к противоречиям.
По злой иронии судьбы, Триллиан попала на Гастромилю как раз для того, чтобы освещать демонстрацию в защиту среброязыких дьяволов, и именно на ней угодила под колесницу, изображающую среброязыкого дьявола, сооруженную, что само по себе еще более иронично, из шкур среброязыких дьяволов, каковую иронию Триллиан дополнительно усугубила тем, что вливали ей слюну среброязыких дьяволов, не снимая с нее футболки с надписью «ЗАЩИТИМ СРЕБРОЯЗЫКИХ ДЬЯВОЛОВ!». Позже в печать попала (стараниями той же Триллиан) информация о том, что подобный избыток иронии послужил причиной смерти одиннадцати присутствовавших на демонстрации эмпатов. Даже двенадцати, если считать еще одного эмпата, и без того постоянно страдавшего депрессией.
Триллиан разгладила синтетическую кожу на щеке. Она была гладкой, но слегка натянутой. Выписывавший ее врач обещал, что со временем кожа чуть растянется, но этого так и не произошло. Случались дни, когда Триллиан казалось, будто лицо ее натянуто на череп как резиновый шарик.
Кто-то из ее сослуживцев описал ее раз как стройного, смуглого гуманоида с длинными, волнистыми черными волосами, маленьким носом-кнопкой и забавными карими глазами.
И только.
Кстати, день сегодня был как раз из этих, неудачных.
Рэндом. Спустя столько лет.
Каждый раз, заглядывая в глаза дочери, она словно смотрела в колодцы собственной вины.
Триллиан шлепнула ладонью по зеркалу.
– Ой! Эй! – возмутилось зеркало, наплевав на выключенный звук.
Триллиан не стала обращать на это внимания.
Ей нужно собраться. Черт, она же самый уважаемый репортер Галактики, а это что-нибудь да значит. Ей нужно загнать все свои комплексы в коробку, крепко закрыть крышку и заняться работой.
Триллиан подергала за волосы проверить, крепко ли держится парик, расправила плечи и вышла в зал брать интервью у дочери – та уже находилась некоторое время на борту низкогравитационного репродуктивного спутника-клиники в системе звезды Барнарда.
Триллиан поежилась. Одной утренней тошноты ей хватало за глаза, так что она с удовольствием обошлась бы без пониженной гравитации.
У Рэндом имелись все основания чувствовать себя ущербной: отца ей заменила пробирка, родную (и то с большой натяжкой) планету уничтожили сразу в нескольких измерениях, а мать, бросив на нее один-единственный взгляд, снова отдалась карьере, месяцами державшей ее вдали от дома.
Стоило ли удивляться тому, что Рэндом бывала несколько резковата.
Президент Рэндом Дент сидела, закинув ногу на ногу, в парящем кресле-яйце, напевая себе что-то под нос.
