Чуждость

Поняв, что идти придется именно ему, Шон, недовольно качнув головой, отступил от нее:

– Извини, дорогая. Сейчас я все переоформлю и вернусь. Не хотелось бы остаться без демонстрационных материалов перед конференцией.

– Да, иди, конечно. Поезда еще все равно нет, – кивнула она, внутренне радуясь, что их прервали. Противиться натиску Шона ей с каждым разом становилось все сложнее. Хорошо зная её характер, он умело играл на чувствах.

Глядя ему вслед, она пыталась понять, что её останавливает, и почему все внутри протестует, лишь он оказывается рядом и пытается апеллировать к прошлому. Обида за то, что не остался верным памяти о ней и предпочел воспоминаниям молодую любовницу? Но ведь это логично. Живые не должны посвящать жизнь воспоминаниям о мертвых. Будь она мертва, она бы, скорее всего, порадовалась за него… Почему же сейчас что-то дикой болью рвет ей душу, и она не понимает что… Хотя она лжет сама себе… Все она понимает… Она взглянула на свою любовь со стороны и разочаровалась и в своей любви, и в избраннике… и обида на саму себя и раздражение ситуацией, в которую попала, нервируют её и злят. Отдушиной являются лишь её исследования и научные разработки. Тогда все остальное отходит на второй план и уже не имеет никакого значения. Значение имеет лишь результат, и она, похоже, его получила, ну или близка к этому, и послезавтрашнее выступление на конференции это еще раз подтвердит. И если ради продолжений исследований и новых результатов ей надо будет остаться рядом с Шоном не такая это и большая плата… И что она себя накручивает? В качестве партнера и администратора он объективно хорош. Очень хорош. Похоже, она просто привередничает…

От размышлений её отвлекла девушка в серой беретке и клетчатой юбке:

– Скажите, Вы – Вики Вельд?

– Да, – она холодно кивнула.

– Там Ваш муж. Он просил Вас срочно подойти.

– Зачем?

– Я не знаю, – повела плечами девушка. – Он просто описал мне Вас и попросил быстро Вас найти и передать, что бы Вы срочно подошли к нему. Похоже, у него какие-то неприятности, но я точно не знаю…

– Час от часу не легче, – недовольно проронила Мила, достала мобильный и набрала номер Шона, но абонент был недоступен. Видя, что вдалеке показался приближающийся поезд, она шагнула к сопровождающему их водителю: – Подождите меня здесь. Я узнаю зачем я так срочно понадобилась мужу и сразу вернусь, – и дождавшись его утвердительного кивка, обернулась к девушке: – Ведите меня к нему.

Идя вслед за девушкой вдоль вокзальных коридоров, Мила пыталась погасить внутреннее раздражение. Вот что такого могло у Шона случиться, чтобы просить её прийти, да еще и срочно? Выяснить, что из демонстрационных материалов можно оставить? Так ничего нельзя. Они все нужны! Все продумано и менять сценарий на ходу она не станет, даже если придется заплатить за перевес.

Девушка остановилась перед небольшой дверкой с надписью «служебное помещение» и распахнула дверь:

– Вот. Он тут Вас ждет.

Мила решительно шагнула внутрь, и в то же мгновение откуда-то сбоку на неё кто-то навалился и прижал к лицу большую мокрую тряпку, пахнувшую чем-то сладковато-приторным. Она попыталась вырваться, закричать, но силы были явно неравны, и вскоре она безвольно обмякла, провалившись в поглотившую её сознание темноту.

– Вот что за неразбериха! Полная некомпетентность! Никакой организации. Надо будет написать жалобу на имя министра, – не скрывая раздражения и громко возмущаясь, Шон Вельд подошел к водителю и в недоумении огляделся: – Алекс, где миссис Вельд?

– Пошла разыскивать Вас. Ей какая-то девушка передала, что Вы срочно её зовете.

– Глупость какая! Ничего я не просил передавать. Что за шутки такие? Сначала эта неразбериха с багажом, теперь это. Она что не могла позвонить мне?

– Насколько я видел, она пыталась, но не соединилось что-то, – несмело пояснил водитель, потом указал кивком на стоящий у платформы вагон: – Мне вещи-то заносить?

– Подожди! – он полез в карман и, не найдя мобильника, начал ощупывать все карманы. – Так… похоже еще и мобильник исчез… Совсем весело. Дай мне свой! – протянув руку, взял мобильник водителя и начал набирать номер, но его звонок сначала сбросили, а потом абонент стал недоступен.

***

Вынырнуть из поглотившего её мрака ей помог запах. Резкий, бьющий в мозг, запах нашатыря. Мила поморщилась, дернула головой и открыла глаза. В окружающем полумраке увидела склоненное над ней лицо Брюса и, стараясь не показать, что узнала, стала пожирать глазами, потом хрипло выдохнула:

– Кто Вы и что Вам от меня надо?

– Лу, кончай придуриваться. Я все равно не поверю.

– Не поняла… – она нервно облизнула губы и, растерянно оглянувшись по сторонам, внимательно осмотрела просторную незнакомую спальню в светло-салатовых тонах. Она лежала в дальнем углу на широкой двуспальной кровати, поверх шелкового зеленоватого покрывала, на фоне которого надетый на ней костюм напоминал диковинную ягоду, а её накидка, брошенная в ногах, мохнатого паука, затаившегося в листьях сада. Потом снова перевела взгляд на его лицо. – Вы считаете, я должна Вас знать?

– Убедительно, – усмехнулся он, садясь на край кровати рядом с ней, – и очень похоже на прошлый раз… но это все равно ничего тебе не даст. Даже если ты опять все забыла, тебе придется вспомнить. Ну или заново выучить.

– Что вспомнить или выучить?

– То, что ты моя жена.

– Вы не мой муж, Вы что-то путаете… У меня совсем другой муж, – замотала она головой. Потом немного заискивающе заглянула ему в глаза, стараясь изо всех сил изобразить радостное ожидание человека, который осознал, что странная и пугающая ситуация всего лишь глупая ошибка, которая вот-вот разрешится. – Это какое-то недоразумение… Вы что-то путаете…

– Похоже, ты и впрямь по новой лишилась памяти, – Брюс нахмурился, поверив её игре.

Решив не останавливаться на достигнутом, теперь уже нахмурилась она:

– С чего это Вы взяли, что я лишилась памяти? Я все отлично помню.

– А с того, что если я сдам на анализ твою кровь и озорниц, то откреститься от собственных детей ты уж никак не сможешь.

– Вы полагаете: у меня есть дети? И даже несколько? Вы шутите?

– Нет, не шучу! И если бы не боялся сорвать им психику неадекватным поведением их мамы, уже бы привел их тебе.

– Это нонсенс, – она вновь замотала головой. – У меня не может быть детей, я только что вышла замуж. Об этом все знают. Запросите мое личное дело в полиции.

– А вот ты и прокололась, Лу. Ну если ты не знаешь кто я, как ты можешь мне советовать личное дело твое запросить?

– А что здесь такого? – непонимающе повела она плечом. – Идете в полицейский участок. Сообщаете мое имя и фамилию, говорите, что считаете, что я – Ваша жена и все лгу насчет себя. Вам поднимают мое личное дело, мои фотографии показывают, и Вы убеждаетесь, что я не та, за которую Вы меня посчитали. Понимаете, Вы ошиблись, наверное, потому, что я на неё похожа, а я раньше похожа не была. Мне пластическую операцию недавно сделали, муж хотел, чтобы я на греческую богиню походила, вот хирург и постарался. Вы посмотрите, у меня до сих пор шрамы остались, вот здесь и вот тут, она коснулась кончиками пальцев едва заметных швов. – Так что я – не она. Это всего лишь совпадение. Понимаете?

– Лу, я знаю, что тебе сделали пластическую операцию. Даже знаю, кто делал. Хочешь, съезжу к нему, и твои фотографии покажу: из твоего личного дела и наши свадебные? Хочешь?

– Конечно, хочу! Это разрешит все Ваши сомненья.

– В каком году ты окончила институт, и кто у тебя был руководителем проекта?

– Что? – озадаченно переспросила она.

– Ты не слышала вопроса?

– Слышала, но не поняла, к чему Вам это?

– К тому, что ты никогда не была Вики Грей, и я могу это доказать! Я знаю о ней все. Вплоть до того, как звали её воспитательницу. А вот ты это наверняка не знаешь!

– Я… я действительно не помню, как звали мою воспитательницу… Но почему Вы считаете это доказательством моей потери памяти? – распахнув глаза, она недоуменно смотрела на него, потом раздраженно скривила губы: – Понимаете, я помню много того, что мне нужно по работе и такие мелочи у меня в голове не задерживаются… Хотите скажу скорость любой реакции нейтронов на воздействие разным по интенсивности потоком гамма-облучения в единицу времени. Или любую формулу преобразования? Вы понимаете, я – ученый. У меня несколько по-другому память устроена… Но это совсем не значит, что я настолько склеротичка, что забыла о существовании мужа то есть Вас и нескольких детей. Они, кстати, у Вас кто? Мальчики или девочки?

– Ты слышала, что я назвал их озорницами, но упорно делаешь вид, что даже не догадываешься, что у тебя дочери. Ты переигрываешь, Лу. Хотя отдать тебе должное, ты мастерски держишь линию. Только у тебя еще одна неувязочка намечается. Ты напираешь, что ты – ученый. А Вики Грей талантами и способностями к науке никогда не блистала. Даже диплом и то со скрипом защитила, а диссертацию за неё её любовник написал. Не интересовала её никогда наука.

– А Вашу жену, выходит, интересовала, и она, подобно мне, увлекалась биохимией и биофизикой? И диплом она получила без скрипа, а уж диссертацию защитила и подавно одной левой. Поэтому я она и есть. Так надо понимать Ваши слова? А позвольте-ка полюбопытствовать, в каком году она все защищала? Может, это и правда натолкнет меня хоть на какие-то воспоминания, и я признаюсь, что я Ваша Лу и есть. Или как там её полностью? Луиза?

– Черт! У тебя идеально выходит гнуть свою линию, но неужели ты действительно наплюешь на девчонок ради своих гребаных амбиций? Они же без тебя сохнут просто. Ты же видела, какой концерт Сьюзен закатила, когда тебя в магазине по голосу узнала, но из-за пластики этой твоей не поняла, что это ты. Неужели тебе их не жалко? За что ты так с ними? У них, что тоже, как ты написала, мама во время той аварии умерла, как и моя жена? Так? – в голосе Брюса послышался напор.

– Тогда в магазине… – Мила нервно сглотнула. – Это были Вы? Ну да… я вспомнила. А та девочка, выходит, была Ваша дочь? Постойте, так Вы из-за неё меня похитили? Вы хотите, чтобы я стала ей матерью? Но зачем Вам это? У Вас не хватает денег на воспитательницу? Так я могу оплачивать Вам ее, я хорошо зарабатываю. Ваша девочка очень мила, и я с радостью буду таким образом помогать ей, ну и другой Вашей дочери тоже, лишь оставьте меня в покое. Сколько Вы хотите, чтобы я платила Вам в месяц?

– Тварь! Какая же ты тварь! – Брюс в раздражении вскочил, и его кулак с грохотом врезался в стену.

– Я не понимаю Вашего раздражения. Почему я – тварь? Потому что предложила денег?

– Потому что хочешь откупиться от своих материнских обязанностей! Только не выйдет у тебя. Я не позволю тебе!

– Каким образом? Вместо стенки мне по лицу ударите или как?

– Будет нужно, и по физиономии тебе съезжу.

– Можете начинать прямо сейчас! – она приподнялась на кровати и, опершись на руку, с вызовом посмотрела на него. – Вам не удастся меня запугать! Можете убить, но скакать под Вашу дудку я не буду!

– Ты это говоришь лишь потому, что уверена, что я тебя не трону.

– Быть хоть в чем-то уверенной с человеком, способным пихнуть в лицо хлороформ, нельзя. Так что я не уверена ни в чем, кроме одного: я знаю лишь одну цель, ради которой мне стоит жить. Это мои исследования. И если кто-то эту цель у меня отберет, моя жизнь станет для меня абсолютно ненужной и цепляться за неё я не стану.

– А я ведь уверен был, что слова Стива мне припомнишь, а ты молодец. На провокации не введешься.

– Кто такой Стив?

– Еще раз: молодец. Браво! Я восхищен. Ты четко сечешь ситуацию. Действительно прям спецназовец на задании… Только к чему это тебе все, Лу? Ну к чему? Ты же против собственных детей играешь… Понимаешь, не виноваты озорницы, что тебе шлея под хвост попала, и ты в науку решила рвануть и лозунг провозгласить: мне наука милее жизни и не пошли бы вы все известным адресом… Не виноваты! Им мать нужна. Любящая мать, а не тетя-воспитательница за деньги. И ты морального права не имеешь бросить девчонок ради своих амбиций.

– Нет, не понимаю. Как можно любящей матерью сделать того, кто не любит? Ну вот с чего Вы решили, что я могу любить Ваших детей, если я вообще детей не люблю?

– Тогда на кой ты их рожала?

– Я их не рожала.

– А я сделаю ДНК экспертизу и докажу, что рожала!

– Делайте. Только не докажет это ничего. Я их не рожала.

– Вот же стерва упрямая! – лицо Брюса исказила гримаса крайнего раздражения. – Все! Мне надоело! Не понимаешь по-хорошему, буду по-плохому! Запру в подвал, и пока в мозгах у тебя не проясниться, будешь сидеть на воде и хлебе. Ясно?

– Незаконное лишение свободы является уголовно наказуемым деянием. Вы нарушаете закон.

– Здесь закон блюду я, поэтому, как сказал, так и будет.

– Вы – полицейский?

– А то ты не знаешь? – он вновь раздраженно скривился.

– Теперь знаю. Но не понимаю, как Вы, будучи полицейским, можете преступать то, за исполнением чего обязаны следить.

– Ты лучше, чем о моих обязанностях мне намекать, о своих вспомни!

– Я должна сделать доклад на научной конференции, но в результате Ваших неправомерных действий выполнить свои обязательства на данный момент не могу. А больше у меня никаких обязательств ни перед кем нет.

– Как это нет? Ты – мать и моя жена! И я заставлю тебя вспомнить об этих обязанностях!

– Я – не Ваша жена.

– Да неужели? Не моя? – он, стремительно склонившись, резким движением задрал брючину на её левой ноге. – Откуда у тебя этот шрам знаешь? Хочешь, выписку и рентгенограмму твоей ножки покажу? А потом проведу дактилоскопическое сличение твоих пальчиков и пальчиков мамы моих девочек, которых у меня на всех вещах немеряно осталось. Хочешь?

– Конечно же хочу! Проведите все это! Может хоть тогда Вы, наконец, поймете, что я не Ваша жена. И я прекрасно знаю, откуда у меня этот шрам. К Вашей жене он никакого отношения не имеет. Я в лаборатории упала.

– Так сильно, что в кость Вам вставляли штифт, а потом еще накладывали швы?

По тому, что обращение к ней Брюс сменил, Мила поняла, что сумела заставить его начать сомневаться.

– Ну да… А что?

– А Вас не удивляет, что я знаю об этом?

– Если Вы узнали даже имя моей воспитательницы, то что Вам мешало узнать и об этом…

Он тяжело вздохнул, сел рядом, а потом осторожно коснулся руки, и тихо проговорил:

– Лу, у Вики Грей не было воспитательницы… Она долгое время воспитывалась в интернате, и вряд ли могла об этом забыть, даже если впоследствии очень сильно увлеклась наукой… Так что прекращай… Я все равно не отпущу тебя, чтобы ты не говорила и не творила. Поэтому давай по-хорошему. Прошу тебя.

– Каждый понимает под словом «воспитательница» свое… – иронично усмехнулась она.

– То есть ты продолжаешь настаивать, что ты – Вики Грей. Хочешь, чтобы я тебе допрос о её детстве и отрочестве устроил? – на лбу его собрались раздраженные складки.

– Я не настаиваю уже ни на чем. Я поняла: Вас не переубедить, Вы не слышите никого, кроме себя. Что ж, дело Ваше, и сила сейчас на Вашей стороне. Хотите считать меня своей женой – считайте. Переубеждать Вас больше не буду. Только от меня не ждите, что я Вас своим мужем считать стану, а Ваших детей – моими собственными детьми. Вы можете считать меня умалишенной склеротичкой, стервой и тварью, забывшей страх и совесть, бить, запирать в подвал… только не даст Вам это ничего. Я все равно не смогу полюбить ни Вас, ни Ваших детей… Да и не добиваются любви кулаками и силой…

Пока она говорила, кровь прилила к щекам Брюса и руки его сжались в кулаки. Глядя ему прямо в глаза, Мила ожидала, что он сейчас её ударит, но он сдержался. Несколько раз глубоко вздохнул, потом тихо заговорил:

– Какие же ты злые слова научилась говорить, Лу… сердце рвут почище прежних твоих истерик… Ведь вроде не кричишь и не скандалишь, а больно делаешь так, что лучше бы орала и материлась… Зачем ты со мной так? Ты ведь знаешь, что я люблю тебя… Может не совсем так, как ты хотела, но люблю, как умею… И ты ведь любила… Нам ведь раньше было хорошо вместе. Ну вспомни! Вспомни, как мы любили! Почему ты разлюбила? Ты хочешь, чтобы я изменился? Скажи, что конкретно тебя не устраивает, я постараюсь это изменить.

– Да не надо ничего менять! В этом нет никакого смысла! Я просто-напросто не могу быть твоей женой и все. И не разлюбила я тебя, а никогда не любила. Тебя любила какая-то другая женщина, но не я. Я это не она. Неужели это не видно?

– Хорошо, пусть другая. Я устал с тобой спорить. Но почему ты не можешь меня полюбить? Что тебя не устраивает?

– Причем тут ты? Это я не создана для семьи. Я не умею быть матерью и женой. Я – ученый. Меня интересует не жаренье картошки и варка супов, а научные исследования.

– Да не женское это дело! Не женское! К тому же ты уже мать и жена, и никуда ты от этого не денешься!

– А если я не хочу делать эти женские дела? Вот не хочу, и хоть ты убей меня, делать не буду, тогда что?

– Сюда приедет мать и будет помогать тебе по хозяйству.

– Ну что ты в меня вцепился мертвой хваткой? Ты что другую жену себе найти не можешь? Ты же молодой еще, из себя видный, работа хорошая есть, я деньги давать тебе готова. Да ты только пальцем помани, к тебе сотни претенденток на роль жены и матери сбегутся. И не только дочек твоих любить будут, но и еще тебе родят.

– Я люблю тебя.

– Меня? Кого меня? Ты знаешь, кто я? Что из себя представляю? Чем интересуюсь и чем живу? Или ты тело мое любишь? Так с такими же телами знаешь сколько? Только параметры в интернете напиши и сразу не меньше десятка найдешь.

– Я люблю именно тебя.

– Хорошо, зайдем с другого бока. А что ты понимаешь под словом «любовь»? Желание обладать тем, на кого пал твой выбор, или желание сделать его счастливым?

– Я хочу, чтобы ты была счастлива со мной.

– А если я не могу быть счастлива с тобой? По определению не могу. Тогда как?

– Ты просто не хочешь даже пытаться стать счастливой со мной.

– Это правда. Не хочу.

– Вот в этом и дело. Но тебе все равно придется.

– Зачем это тебе? Доказать себе собственное превосходство? Ты только так ощутить его способен, продемонстрировав сам себе, что сильнее, успешнее и можешь навязать другому свою волю?

– А тебе необходимо свою независимость продемонстрировать, да? Что семья для тебя это так – пустой звук, на неё и наплевать можно. Ты выше теперь и вся в науке… Так?

– Мое превосходство, это те результаты, которые я получила в процессе исследований и которые могут принести пользу всему человечеству. Это то, что я оставлю миру. И это никак не связано ни с кем кроме меня.

– А страдания семьи, которыми ты расплачиваешься за эти исследования? Они как никакой роли для тебя не играют? Тебе начхать на горе двух маленьких девочек, которых ты лишила любви матери?

– Я никого ничего не лишала. Нельзя считать лишением отказ отдать свое. Это моя жизнь и я не обязана отдавать её кому-то просто потому, что ему хочется её получить. Я могу добровольно отдать, но только в том случае, если захочу. А если у меня такого желания нет, то не моя вина, что кто-то горюет от невозможности использовать мою жизнь по своему усмотрению. Моя жизнь принадлежит исключительно мне, я свободный человек, а не рабыня, принадлежащая тебе и твоим детям.

– Ты свободна, насколько я погляжу, от совести в первую очередь. У тебя полное её отсутствие. Лишь собственное «я» глаза застит. А между тем, ты перестала быть свободной, как только родила. Понятно тебе? Твои дети накладывают на тебя определенные обязательства. Ты обязана их содержать, обеспечивать и любить.

– Хочешь, чтобы я обеспечивала твоих дочерей – без проблем! Назови сумму, необходимую для их содержания, и если она будет в пределах разумного, они её получат.

– Любовь деньгами не заменяется.

– Для меня любить, это в первую очередь не мешать человеку идти своим путем. Могу помочь – помогу, нет – не мои проблемы. По-другому я любить не умею.

– То есть ты спокойно прореагируешь, если я сдам девочек в интернат?

– Ну словосочетание «сдам в интернат» мне по любому не нравится, – поморщилась она. – От него веет пренебрежением и провокацией. А вот если девочки поступили бы в частный элитный пансион, я бы с радостью оплачивала их содержание. Я, кстати, знаю несколько очень достойных учреждений и у нас, и за рубежом. Дети там и верховой езде учатся, и плаванию, и гимнастике, и преподавание на должном уровне. В некоторых даже на нескольких языках одновременно. Вот, например, в пансионе «Новое поколение» преподавание сразу на трех, и директора я знаю, милейшая женщина, профессор с мировым именем. К тому же место чудесное, горы, воздух, озеро недалеко, сказка одним словом. Правда там изначальная направленность на технические науки, и детишек отбирают талантливых. Но я могу поговорить, мне Виолетта вряд ли откажет…

– Лу, еще одно слово о пансионах, и я тебя ударю…

Брюс произнес это с такой злостью, что Мила, сама увлекшаяся рассказом настолько, что даже перестала смотреть в его сторону, сбилась и, повернувшись к нему, с недоумением заметила, что его лицо с вздувшимися от напряжения жилами, полыхает гневом.

Помолчав немного, она с явной иронией произнесла:

– Ты ищешь повод ударить? Можешь не искать. Бей так. Для меня без разницы по поводу или без повода мужчина позволяет себе распускать руки.

– Зато для меня разница есть, – сквозь зубы проронил он, сжимая и разжимая кулаки, что бы хоть как-то обуздать приступ накатившего гнева.

– Славное оправдание, – саркастически хмыкнула она. – Интересно, а женщину, у которой в руке сковородка, и которая ударит мужчину в тот момент, когда он не способен дать ей сдачи, ты тоже оправдаешь, если она повод ударить найдет?

– Несомненно, – хмуро буркнул он в ответ. – Не можешь дать сдачи, не провоцируй.

– То есть будь у меня в руках оружие, которому ты неспособен противиться, ты бы провоцировать меня не стал?

– Вот появится у тебя такое, тогда и посмотрим, что я делать стану. А пока его нет, кончай демагогию разводить, – он раздраженно поморщился и потер ладонью висок. – У меня уже голова разболелась от всех этих глупостей, которые ты упрямо талдычишь. Нет у тебя никакой свободы, раз ты жена и мать. И я тебе не позволю сбагрить дочерей ни в какой пансион. И все, на этом баста! – оторвавшись от виска, его рука решительно рубанула воздух.

– Как скажешь, – усмехнувшись, она безразлично повела плечом.

– Так ты согласна вернуться к исполнению своих обязанностей?

– Смотря что, ты подразумеваешь под этим. Выступить на конференции – безусловно согласна. А вот согласиться изображать из себя твою жену – уволь. Это не мои обязанности. Ищи для них другую претендентку.

– Что ж, значит придется заставлять силой, – зло прищурившись, он крепко схватил её за плечи и больно сжал.

Скривившись от боли и закусив губу, она уперлась в него тяжелым взглядом, хрипло выдохнув:

– Сейчас в твоей власти причинить мне любую боль, даже убить, чтобы попытаться подчинить и заставить повиноваться, но поверь, даже если ты добьешься этого, радости не испытаешь. Ломать чужие судьбы, занятие мало того, что неблагодарное, но и опасное. Чаще всего боком выходит.

– А ты значит, ничьи судьбы не ломаешь? Я уж не говорю про себя… Ты дочерям судьбы калечишь! Ты понимаешь, что это будет дикий стресс для них: понять, что они не нужны собственной матери? – он сильно тряхнул её так, что голова мотнулась из стороны в сторону. – Ты это понимаешь, тварь, или тебе ни до кого нет дела кроме себя?!

Мила прикрыла глаза. Логические доводы на Брюса не действовали. Он продолжал уперто идти к своей цели. Надо было менять тактику.

Чуть отдышавшись, она опять перехватила его взгляд и с чувством выдохнула:

– Да, я тварь! И именно ты такую тварь выбрал в матери своим детям. Мало того, сейчас ты настаиваешь, чтобы они и дальше с ней общались. Зачем? Какой тебе в том кайф, заставлять своих дочек общаться с такой тварью? Чему хорошему она их может научить? Какую любовь дать? Злобную и сочащуюся ядом этой подлой гадины? Да она же отравит жизнь твоим девочкам. Отравит одним своим присутствием. Одумайся! Что ты творишь? Тебе надоели собственные дочери, что ты готов их отдать на растерзание этой твари?

– Это ты сейчас о себе? – опешив от таких слов, недоуменно переспросил он.

– Конечно! А о ком еще? Я самолюбивая подлая тварь, желающая только одного – потешить свое самолюбие и реализовать нездоровые амбиции. Я ненормальная и больная на голову! Чему, общаясь со мной, могут научиться твои дочери? Что всех женщин мужчина силой держит в семье, а они ненавидят за это всех окружающих, включая собственных детей? Хочешь, чтобы они скопировали этот сценарий своими судьбами? Ты желаешь именно такой участи твоим дочерям? За что? Что плохого они тебе сделали, что ты решил так искалечить их судьбы?