Царь Борис

Глава 8

юность Бориса

1

Не отличался Борька большими достижениями в школьном учении, закончил десятилетку почти со всеми тройками. Но, слава Богу, закончил. Осталась от школы и продолжилась в дальнейшие годы любовь, но лучше сказать, громадный интерес к отечественной и мировой истории. В отличие от своих одноклассников, по-иному и по-особенному смотрел Борька на историю мира и страны.

Когда узнал, кто такой Александр Македонский, он внимательно приглядывался к нему – надо же, ну прямо сверхъестественный титан, а не человек – если в восемнадцать лет завладел половиной обетованного мира. Когда вспоминал русских князей, то ругал их – что же это, такая сила у них была в руках, а не могли объединиться и на два с половиной века попали в лапы монголам.

Что касается Ленина и Сталина, то перед его глазами в их лицах вставали великие люди, которые всю жизнь и помыслы отдавали делу рабочего класса, всего простого народа. Ведь они так мечтали сделать жизнь всех людей счастливой! Они жизни свои положили, защищая трудовой народ от посягательства буржуазных хищников и их прихвостней.

Борис восхищался судьбами великих людей, за плечами которых были великие свершения, оставшиеся навечно в жизни людей. Уж если они отметились в истории, то навсегда! Однако и тут, раздумывая над их судьбами, он приходил к идее: всё же предпочтительней те из великих, которые своим трудом, постоянной работой над собой, преодолевая трудности, вышли на первые места в Истории.

Вот преклонить надо голову перед Наполеоном, перед Лениным, перед Сталиным. Они достигали вершин власти своим умом, силой, своевременными и правильными мыслями и ораторским искусством. Ну а что, к примеру, представляла собой Екатерина Вторая? Она получила власть, можно сказать, на блюдечке. Ей пробраться в императрицы не составляло никакого труда. А ведь как тяжело подняться к власти человеку простому, даже на самую низенькую ступеньку политической власти! Возьми вот председателя колхоза, и то сможет стать им не каждый колхозник, а только избранный удачник и угодник. Почему же и в верховной власти страны всё время появляются избранные, становящиеся министрами, деятелями ВКП (б), а затем КПСС, одним словом, вождями, хотя прежде их никто и не знал?

Может быть, они какие-нибудь сверхъестественные? Какие-нибудь заговорённые или святые? Может, они и живут не как другие люди? Думают только о народе, как его жизнь сделать всё лучше и лучше, легче и интереснее? Они, может быть, не едят и не пьют, как мы, простые люди, самогонку, в туалет не ходят? Наверно, им некогда думать о себе и о своей семье и о родственниках? Они только что и делают день и ночь, что размышляют, как страну сделать богаче, мощнее и авторитетнее в мире? Ведь не зря солдаты на фронтах Отечественной погибали с именем Сталина. Значит, если бы не было Сталина, его ума и гениальной прозорливости, его полководческих способностей, наша страна ведь могла бы не победить Гитлера и фашизм? Ведь вот – посмотри на их портреты – у них те же уши, те же глаза, что и у нас, обычных людей. Те же руки – а у Борьки они, пожалуй, и покрупнее, и покрепче – с детства много ими поработал, те же ноги – у Борьки они поразмашистее на ходу. Вот, может быть, всё дело в голове? Неужели у них в башке вдвое больше напихано, чем у нас, смертных и простых, которым у Кремлёвской стены ни за что не лечь?

Много и часто задумывался Борька на эти темы. Пробовал намёками и мимоходом поговорить и с другими, более знающими людьми. Но всё-таки ни от кого вразумительного ответа не получил.

Талант, – говорили ему, – талант нужен такой особенный!

Талант? Какой? Они ведь не поэты, не певцы, не художники, не композиторы! – мысленно и вслух повторял Борька, размышляя. – Или может быть, нужно постоянно и упорно бить и бить в одну точку, пока не добьёшься?

2

К окончанию десятилетки Борис Елин и внешне изменился. Молодой человек и ходить стал соответственно новому, изменившемуся характеру. Он немного сутулился и опускал голову вниз, смотря не прямо перед собой, а куда-то в землю. Отцу не нравилась его походка, не нравилось и его поведение, какое-то неживое, боязливое, словно украл что-нибудь и боится, что вот-вот его изловят. Стеснялся он женщин и при встрече с девушками глаз не поднимал, чтобы ненароком не встретиться с ними взглядом.

Да что ты за тюфяк такой у нас, а? Что же ты Единых позоришь? Заболел или боишься кого? – спрашивал отец, когда Борис приходил из школы и, сделав, что нужно по двору и по дому, не выходил на улицу, а взяв какую нибудь книгу из жизни великих людей, часами не отрывал от неё головы.

Читаешь, читаешь, – удивлялся отец, – а всё равно тройки приносишь. Как это у тебя получается? – и, покачав головой, долго смотрел на жену удивлёнными глазами: мол, кого это мы с тобой вырастили, Дарьюшка?

Наедине отец говорил Дарье Силантьевне:

Надо всё-таки приучить его к своему деревенскому делу, а то – смотри, из него ничего не выйдет, ни шофёр, ни тракторист, ни рабочий класс. Он людей боится и стесняется, как он будет среди людей-то учиться, работать, жить? Вот как закончит школу, сразу беру его на ферму, научу этого дурака, как всерьёз с коровами обращаться. А этак он без куска хлеба останется, как мы помрём. Бог-то ростом и силой не обидел, здоровья на два военкомата хватит, а видишь, как от людей шарахается!..

Силой обладал действительно Борис Елин недюжинной, в десятом классе он был уже вполне здоровый парень ростом под два метра. Широкие плечи, широкие скулы, большой широкий лоб, рыжеватые волосы, уже и бритвой пытался тыркать туда, где наступила пора проявляться усам. Но глаза его, маленькие по сравнению с крупными и широкими чертами лица, прикрываемые пышными рыжими бровями, делали вид юноши каким-то испуганным, боязливым или задумчивым и бесстрастным, а потому и безучастным к своим сверстникам, к их интересам.

Может быть, потому один из его одноклассников, доходивший ростом разве только не до его живота, однажды петушился, возвращаясь вместе с ним из школы, из Александрова в деревню:

А чего он, Борька-то? Это он только с виду такой. А повалить его и в глаз ему дать ничего не стоит!

Другой бы на месте Борьки с его медвежьей силой, не задумываясь, дал бы однокласснику-коротышке подзатыльник, от которого тот скатился бы с горки, чтобы другим неповадно было. Елин только глазами смеялся, мирно выслушивал задиристую речь спутника и, послушав болтовню, боком от него ускорял свой шаг и уходил вперёд. А приятели заливались смехом, щупая жидкие мускулы и восхваляя богатырские качества одноклассника-задиры.

3

Борис любил общество наумовского мужика Андрея Парфёнова, того самого красноармейца, инвалида, участника гражданской войны, на болтовню которого приходили в юношестве его отец Иван Елин и его сверстники. Деду Андрею уже было много лет, он уже, в воспитательных целях, отказался рассказывать подрастающему поколению, как брал в плен белогвардейских дам. Но зато он уже рассказывал в подробностях о боях и сражениях, о своих героических подвигах на войне, о том, как брал десятками в плен белогвардейских генералов и бандитских атаманов. Борису нравилось расспрашивать его подробнее о красных командирах, о Чапаеве, о Фрунзе, о Ворошилове, о Щорсе. Дед Андрей так много рассказывал этих историй, что всё село давно уже знало: воевал он рядом со всеми, имевшимися в наличии красными полководцами, которые стали сегодня легендарными. Что Чапаев утонул только потому, что не спросил его совета – переплывать бурную реку или нет. Что вместе с Щорсом не раз сиживали за столом и пили самогон, отобранный у Махно. Что выполнял он специальные поручения по очерёдности то Ленина, то Сталина, которые часто звонили ему по полевому телефону. Свесив голову, Борис с серьёзным видом, не перебивая, слушал и словно верил

тому, что рассказывал старый солдат. Хотя другие парни, слушая деда, нет-нет, да и взрывались хохотом:

– Ну, дед, ты дал! Ну уж загнул так загнул! Вот уж заврался в доску! Получается, что если бы не ты, то и Советская власть давно бы ноги откинула, а?

На подобные замечания дед Андрей надувал губы, хмурился и больше не открывал рот, пока скептики не покидали его общество, а их место на лавке под забором Парфёновых не занимали более сговорчивые слушатели вроде Борьки Елина. Вот Борису дед не уставал рассказывать всё, что он просил, с такими подробностями, что щипало душу.

Но откуда деду Андрею было знать, что Борька и в его рассказах выискивал всё то же, своё: как ведут себя в жизни или как могут поступать командиры и вообще люди, поставленные над людьми, на какую-то высоту?

Наслушавшись небылиц Парфёнова, Борис долго ходил под впечатлением услышанного. Трудно было, конечно, в этой трепотне отделить правду от вранья, но Борис то и дело ловил себя на том, что жил жизнью этих самых командиров, находился как будто в пекле сражения, давал указания и приказы, видя себя в роли красного командира с биноклем в левой руке и револьвером в правой.

Идя домой, никого не видел и никого не слышал, если встречался кто-то по дороге и пробовал завести разговор, он в беседу не вступал. Земляк, видя, что сынок Ваньки Елина не ответил на приветствие, изумлённо вскидывал брови и с недоумением провожал его взглядом: о чём может так усиленно думать парень, чего так ушёл в себя?

Странностям Бориса Елина не было границ. Заходя к знакомым, через минуту во время разговора он без предупреждения мог развернуться и уйти, так что народ и не понимал, зачем он заходил и почему рано вышел. Вот такая рассеянность и забывчивость вошли в Борькин характер. Дома он не помнил, куда, раздеваясь на ночь, уложил свои вещи. Носки свои искал с таким раздражением и недовольством на жизнь, словно наступал конец света, и его заставляли босиком бежать на другую планету. Правда при отце старался вести себя тихо, звука лишнего не издавал. Помнил одну неприятность, что случилась полгода назад. Борис как-то набросился на мать, обвиняя её в том, что она куда-то упрятала его тетрадку, где он записывал все школьные задания. Отец тогда стоял под окнами и слышал раздражённый разговор Бориса с матерью. Не стерпев такого тона разговора, Иван Петрович зашёл в дом и, не заходя в комнату, при открытой двери, насупив брови, крикнул с порога:

– Ты, верзила и лентяй, ты как разговариваешь с матерью? Ещё раз услышу в таком тоне, ремнём угощу. В детстве не применял ремень, а сейчас знаешь, как отполосую!

Тогда Дарья Силантьевна, увидев мужа в таком редком состоянии, агрессивно настроенного против собственного ребёнка, заулыбалась, глядя прямо в его лицо, и смягчила обстановку. Пришлось и Ивану Петровичу подмигнуть жене и ответить лёгкой улыбкой.

Короче говоря, Борис Елин в период окончания средней школы слыл в деревне Наумово непутёвым парнем, со странностями какими-то, не вполне ясной головой, не имеющим перед собой никаких определённых целей или, как обычно про таких выражаются в деревне, – ни рыба, ни мясо.

4

Когда Борис оканчивал школу, сестра Пелагея выходила замуж, и в доме Елиных состоялась свадьба. Жениха сестра сыскала в городе Александрове.

На свадьбу явился приятель жениха, Валерий Рогачёв. Его, собственно, и привезли в Наумово, чтобы он выполнил роль шафера на свадьбе. Это был парень невысокого роста, неказистый с виду, весь в веснушках. С Борисом он как-то сразу подружился. При разговоре предложил ехать вместе с ним в город Омск для поступления в институт.

Омск, – это где? – спросил, почесав в затылке, Борис.

Ну как – где? В Сибири, конечно!

Выпив вместе с ним две бутылки водки, Борис держался как ни в чём ни бывало, словно пил не водку, а простой лимонад. На Рогачёва, по-видимому, это произвело впечатление. Ему показалось очень странным, что после первой бутылки Борис вроде как стал заплетаться языком, раскраснелся, оживился в разговоре. Однако после небольшого перекура и после второй бутылки он мгновенно отрезвел, посуровел и примолк. Это Валеру очень удивило.

Скромное свадебное торжество подходило к концу, шафер покинул жениха, поэтому Борис и Валера, уединившись в углу длинного, во всю избу стола, не спеша отмечали день сестры и друга.

Да как я могу поступать в институт, когда у меня одни тройки, и то еле-еле в аттестат залезут? – отвечал на заманчивое предложение Борис. – А ведь там экзамены надо сдавать, если вместе подавать на строительный факультет! Была бы только история. А вот по математике и физике – это ты мне брось!

А ты не бойся, я ведь тоже на одни тройки школу заканчиваю. Но у меня там дядя работает преподавателем, понял? Приезжал недавно в Москву, ночевал у нас. Говорит – Валера, не беспокойся, приедешь ко мне в Омск, будешь в студентах ходить. Экзамены, считай, почти формальные, конкурса никакого, каждый год колоссальный недобор. Сдашь документы – и, считай, что студенческий билет в кармане.

Они действительно подружились, потянулись друг к другу, как разноименные полюса магнита. Весь остальной вечер провели вместе, не только за столом. Но и на улице, когда выходили освежиться чистым деревенским воздухом.

Как тут здорово у вас в деревне! – говорил Валера. – Прямо рай какой-то. У нас в Александрове дышать нечем – то мясокомбинат, то «Искож».

У нас тут тоже завод рядом, кирпичный, но от него ничего – ни запаха, ни дыма, – отвечал Борис, сидя на перилах крыльца. – Собираюсь на кирпичный работать после школы. Мужики там хорошо получают. Ну, конечно, вкалывать тоже надо.

Да ты что? Я же тебе втолковываю: готовь чемодан – и айда в Омск! Сдавай-ка экзамены в десятом классе, получай аттестат и отдохни пока дома, то да сё… В конце июля готовься ехать и не дури!..

Борис новой проблеме сразу не поддавался. Он и в помыслах не держал поступать в институт, что такое студенческий билет – он не держал и в понятиях.

Ну дядя-то это твой дядя. А я-то ему не племянник, зачем он мне будет помогать? – возражал Борис, снова уже сидя за столом.

Ну вот тебе снова говорю, не бойся. У дяди нет детей, а меня любит как родного сына, во мне души не чает. Каждый месяц денег присылает. То на одежду, то на приличное питание, то на книги. А приедем – что я ему скажу, то он для тебя и сделает, не меньше, чем мне.

Борис задумался и долго смотрел куда-то в одну точку. Разжёвывая только что отправленный в рот кусочек мяса, он вдруг ясно представил себя, свою фигуру в качестве студента Омского строительного института, с портфелем в левой руке разгуливающего по просторным коридорам институтского здания и держащего правой руке огромный студенческий билет. От этой картины у него поприятнело на душе, сердце защемило какой-то новой тоской и ему вдруг всерьёз захотелось послушаться совета своего нового приятеля.

«А кто его знает? – стал размышлять он. – Может, и правда двинуть в Сибирь. Может быть, и правда сдуру в институт поступлю. Этак и человеком стану, инженером. Остаётся вот вопрос, где взять денег на дорогу, на первое проживание. Там уж дальше где-нибудь работать устроюсь, грузчиком вот. Прокормлюсь как-нибудь. А вот с дорогой… Если отец будет против, то, конечно, денег не даст. Тогда попрошу у Ленки. У неё муж учитель, сама преподаватель, получают оба. От Надьки, правда, ждать помощи нельзя, она сама учится, живут на зарплату мужа, у них ещё на шее две старушки, свекровь и мать. Пелагеюшка только вот чуть-чуть сможет помочь, пока в декрет не уйдёт. Рубашку там, туфли парусиновые купить. Но вся надежда на Ленку. Скажу – дай в долг, отработаю потом, верну».

Скажи, Валера, а на что и где будем жить, стипендию будем получать, не знаешь? – спросил Елин. – У тебя-то там дядя, а мне как там жить прикажешь? Отец за мои тройки меня не будет финансировать. Это я знаю. Скажет – пустая затея, это только для умных, скажет. Не поверит, что из меня студент получится.

Да ты не беспокойся. Ещё полтора месяца до отъезда. Поговори с отцом. А если хочешь, я сам поговорю. Если откажется, то у меня мать на железной дороге диспетчером. Ты можешь на разгрузке вагонов заработать на дорогу. Я скажу матери, она тебе будет сообщать, когда денежные работы там начнутся.

Ладно, – наконец согласился Борис. – Поговорю с отцом и с матерью, а тебе скажу, как решили. Поеду я с тобой, но хорошо бы и вправду наверняка поступить. Представляешь, как домой возвращаться, если будет всё наоборот. Меня по крыльцу размажут!

Ну, не бойся!

И новые приятели приступили к разработке деталей будущей поездки в сибирский город Омск…

5

Свадебные гости выпили последний раз и закусили, вечером вразнобой расходились и разъезжались. Пелагеюшку с женихом или мужем Юрой торжественно, с песнями проводили в такси, поскольку они, совершенно трезвые, под конвоем мужниных родителей отправлялись в квартиру жениха.

Когда, уже поздно, к ночи, стали собираться спать, Борис решился поговорить с матерью о своём будущем. Тут же сидела Лена, старшая сестра, преподавательница московского техникума.

Свадебные гости выпили последний раз и закусили, вечером вразнобой расходились и разъезжались. Пелагеюшку с женихом или мужем Юрой торжественно, с песнями проводили в такси, поскольку они, совершенно трезвые, под конвоем мужниных родителей отправлялись в квартиру жениха.

Когда, уже поздно, к ночи, стали собираться спать, Борис решился поговорить с матерью о своём будущем. Тут же сидела Лена, старшая сестра, преподавательница московского техникума.

Услышав намерение сына по поводу учения в институте, Дарья Силантьевна сразу же взглянула на дочь: Лена для родителей была главным авторитетом. Шутка ли – преподаёт в машиностроительном техникуме, мать двоих детей, муж – учитель физики, пользуется всеобщим уважением, похоже, что скоро станет директором школы. Муж у нее мужчина добрый, очень уважал трудовых людей – родителей жены. Всегда, приезжая в деревню, помогает по хозяйству. Не чурается никакой работы, в огороде копается, забор починил, крышу отремонтировал, теперь крыша новая шиферная серебром на солнце сверкает. И материал-то закупил на свои деньги, а когда Иван Петрович заикнулся насчет возврата денег, только улыбнулся и сказал: «Положи, отец, деньги в карман, у тебя в руках они надёжнее». Иван Петрович только крякнул стеснительно в кулак и отошёл в сторону. Прямо-таки по душе был Ивану Петровичу его старший зять, он гордился им, когда на работе заходила речь о зятьях и невестках. Только Романа Васильевича Иван Петрович и Дарья Силантьевна ставили в пример, хвалили самыми теплыми словами. Почти как сына уважал и любил зятя Иван Петрович. Да что там как сына! Вон и родной-то сын, Борька, в последнее время то и дело раздражает отца, нервирует своим странным поведением. Стал каким-то скрытным, весь ушёл в себя, дома порученную работу сделает бегом, – да и садится за книжки. И хорошо бы книжки были какие приличные, учёные, а то все про царей да королей, про великих людей. Никак не видно, чего хочет Борька, к чему стремится, к какому делу его душа лежит. Поэтому и хотелось Ивану Петровичу, чтобы сын-то единственный хоть немного набрался от Романа Васильевича.

Короче говоря, из всего семейства, из детей и зятьёв, только Ленка да Роман Васильевич имели у родителей авторитет непререкаемый. Потому-то и Борька постарался открыться матери при Ленке, имея в мыслях поездку в Омск.

Глядя на брата, Ленка просияла от радости. А отец-то ей постоянно твердил, что нет у Борьки ничего за душой и в голове, что из Борьки ничего путного не выйдет! Если только вот, опять же, вслед за отцом пастухом пойдёт с кнутом по деревне. Да и сама Елена Ивановна как педагог, замечая увлечения брата и несколько странное его поведение, было засомневалась: выйдет ли из него что-то стоящее? Хотя, казалось бы, что, пока она была рядом с домом, Борька рос сообразительным, смышлёным, любознательным и живым парнишкой. А вот в последнее время, когда она приезжала домой, никак не шёл ни на какие разговоры и контакты, махал рукой и уходил в сторону, не поговоришь с ним и не побеседуешь. Говорил: «Не волнуйся, Ленка, все нормально, нечего меня дёргать и проверять!», – и, слегка улыбнувшись, уходил из комнаты.

Теперь же, услышав своими ушами разговор брата с матерью об институте, Елена обрадовалась. Оказывается, братишка не совсем простой фрукт, себе на уме. И планы у него серьёзные, нужные и стране, и самому. Каждому понятно, что в Советском Союзе во главе жизни будут сидеть именно те, кто имеет диплом о высшем образовании, только такие люди могут выходить на главные роли в государстве.

Ну и молодец, Боречка! Давай мы с Романом будем заниматься с тобой дополнительно. Готовить тебя к экзаменам! – Елена Ивановна даже сама заволновалась, переводя глаза то на Борьку, то на мать.

А ты сперва выясни, сможет ли он учиться, знает ли он вообще что-нибудь из школы! – попросила мать. – Ведь в институт, это такое дело!

Ничего, мама, – улыбнулась дочь. – Знания – дело наживное. Захочет человек – гору свернёт, а добьётся своего. В учебных делах главное – это своё желание, желание и желание. Короче говоря, я тебя, Борька, поддерживаю. Мама тоже, надеюсь, и отец, я думаю, поможет, – Лена выжидающе посмотрела на мать.

Дарья Силантьевна, опустив голову, задумалась.

Вот отец-то согласится ли. Он же уже и с председателем колхоза поговорил, чтобы после школы Борьку взяли на ферму.

Да что ты, мам, поговори с отцом, неужели он будет против учения сына. Втолкуй ему, что надо парню в люди выходить. Я и сама поговорю. Будет возражать – Ромка побеседует. Да и Надюшку, и Пелагейку подключим.

Нет, дай я сначала поговорю. Посмотрим, что он скажет…

Разговор с мужем об учении сына в Омске Дарья Силантьевна начала вечером следующего дня, когда он вернулся со своей работы.

Чего, чего? – Иван Петрович едва не поперхнулся, уписывая за столом гороховый суп. – Борька? Учиться хочет? Да ты что, мать, в уме? Он же балбес! Опоздал, надо было раньше об этом думать. Он же сколько будет пятью пять не знает. А тут в институт поступать! Ну, мы с тобой неучи, так все почти в то время такими были. А ему десяти лет было мало, дурака провалял! Теперь не вернёшь!

Дарья Силантьевна выдержала паузу и, подкладывая мужу новый кусок хлеба, тихонько приступила снова.

Вань, Ленка вон поддерживает. Говорит – если надо, поможем. Говорит, если сейчас возьмётся за ум, упущенное наверстает и поступит.

А-а-а! Вот оно что! Вы уже без меня всё решили? А теперь мне докладываете? Значит, так, Даша. Зря свои деньги на этого разгильдяя тратить не буду. Раз решили поступать – поступайте, как хотите. – Он, строго насупив брови, взглянул на жену, встал и отправился проверять скотину. На пороге задержался. – Я перед председателем повинюсь, тем более свободного места на ферме нету. А он хотел уважить мою просьбу и взять его временно на третью бригаду. А потом туда, где освободится. Так что вот тебе и фунт изюму!

Когда Иван Петрович через некоторое время возвратился со двора, из горницы вышла Елена и попробовала отца вразумить. Она приводила всякие доводы из своей педагогической практики, примеры из своих наблюдений, когда не все отличники и золотые медалисты получают институтские дипломы. И даже, наоборот, прежние лодыри вдруг спохватываются и на всех парах летят к вожделенному, даже порой и красному, диплому. Вот, мол, как происходит в институтах, это ведь тебе не школа!

Однако, не взирая на авторитет старшей дочери, Иван Петрович сказал, что лично он умывает руки, – хочет Борька учиться, пускай учится, но денег он на это мероприятие не даст. «На все другие дела – пожалуйста, берите последнюю копейку. А на Борькино учение не дам, бесполезное это занятие».

6

И Ленка, и мать подумали-подумали – и решили – отца по Борькиному учению больше не тревожить и не пытаться склонять на свою сторону.

Постановили – постараться до Борькина отъезда наскрести нужную сумму денег. Так-то будет надёжнее и по делу. Надюша дала слово приобрести будущему студенту обновку, а Роман Васильевич с Еленой Ивановной взялись нести основную ношу, финансировать будущего инженера, а то и учёного. Мать Дарья Силантьевна тоже обещалась незаметно от мужа откладывать в сторону энную сумму денег. Так что до отъезда в Омск у Борьки, по всему видать, должна была собраться нужная сумма. И теперь можно было не думать о ночной дефицитной разгрузке вагонов на товарной станции Александровского вокзала.

Но вот что удивительнее всего – Борька вдруг стал усиленно заниматься науками. Пока Роман Васильевич и Ленка находились дома, благо у них был период отпусков, он и к ним приставал со многими вопросами. Просил – помогите, мол, в том или другом. Конечно, сразу выяснилось, что у будущего строителя база знаний после школы покоилась почти на нуле.

Но женскую часть семьи уже ничто не пугало: раз задумал Борька, надо помочь ему преодолеть такой новый, но такой выдающийся для него рубеж. А стремление его заметили уже все.