скачать книгу бесплатно
– Ну, в том, что это не нам знак. Наладка чего-нибудь. Измерение температуры среды. Проба грунта.
– Интересно, – задумался Вотун. – Ты полагаешь, что мы как в террариуме?
– В формикарии. Я пойду.
Гриб поднялся.
– Ты сам-то как? – спросил Вотун.
– Ничего, – ответил Гриб. – Живу.
– Вроде похудел ты.
– Не знаю. Вряд ли. Жру все, что дают. Я все думаю: мы здесь уже около двух лет, так?
– Ну, по моим подсчетам дней семьсот будет, – кивнул Вотун, высморкавшись в тряпку. – А что?
– За этот срок ведь можно было понять, что мы ни хрена не слышим? – сказал Гриб. – Я бы понял, ты бы понял, Сильм бы понял. А тут все в голову – бу-бу-бу, бу-бу-бу. Будто автомат без людей.
– Автомат? Погоди-погоди, это я запишу. Голос как автоматическая запись. Это да, в этом контексте…
Вотун склонился, зачеркал грифелем. Глядя на мелко трясущиеся на макушке Вотуна волосы, Гриб подумал, что таких версий, навскидку, он может штук десять выдать еще, не сходя с места. Например, Голос – как монолог, слышимый из другой комнаты. Он не для нас. Он – нечто постороннее, а мы просто улавливаем, гадаем, ой, что это значит, ведь как бы про нас, ведь должно быть для нас. Или что Голос – это вовсе не Голос. Это обращение напрямую к подсознанию, а мы довольствуемся той необработанной, закодированной крохотной частью, что перехватывается нами на грани включения-выключения. Или…
Версии кончились. Ну, ладно, всего две версии, но они – вот, пожалуйста.
Грибу вдруг сделалось жалко Вотуна. Слепец с палочкой. С грифелем, который тычет им во все, пытаясь опознать невидимый ему мир. Тык – это, должно быть, овца. Тык – это, должно быть, дерево. Тык – слон, голос, палец. Тык – должно быть, от нас чего-то хотят.
Честно говоря, Гриб устал от бесплодных догадок. Может, потому и заходит к Вотуну все реже?
– Места мало, – сказал Вотун, отрываясь от бумаги, – записал лесенкой. Ну, кто захочет, тот разберется.
Лесенкой? Гриб вспомнил свой сеанс у мертвой овцы.
– Вотун, Вотун, – заговорил он торопливо, – послушай. Меня вырубило прямо у того загона, и я там начертил… ну, пока был на «связи»… Я не помню, был ли в сознании… Это я смутно…
Хлопок ладонью по подоконнику заставил его вздрогнуть.
– Не мямли! – сердито прикрикнул Вотун. – Говори по существу.
– Я там нарисовал…
– Что нарисовал?
– Дай.
Помедлив, Вотун вручил Грибу грифель и повернул листок бумаги, пальцем обозначив место, где можно чертить.
– Вот здесь, и старайся не залезать на буквы.
– Ага.
Гриб локтем смахнул зеленую каплю, выдавил в уголке листа две горизонтальные прямые и, стараясь, соединил их пятью вертикальными отрезками. Подумав, добавил шестой отрезок. Получилось пять не самых красивых, прижавшихся друг к другу прямоугольников. Почти квадратов. Честно говоря, Гриб не помнил, как оно было на самом деле, выходили ли отрезки за границы линий, были ли промежутки между ними одинакового размера, и решил этого в рисунке не уточнять. По ощущению, выглядело похоже. После «связи» себя-то опознаешь с трудом, а тут, понимаете, еще и художества свои бессознательные до деталей запомнить должен.
– Как-то так.
Гриб подвинул лист Вотуну. Тот приблизился, развернул его к себе, машинально прибрав грифель в складки одежды.
– Это лестница или ячейки? – спросил он, пожевав губами.
– Не знаю.
– И больше ничего?
Гриб пожал плечами.
– Вроде бы нет. – Он подумал, что с другой стороны сплющенной овцы не смотрели ни он, ни Эппиль, и добавил: – Только это.
– Похоже на лестницу, – сказал Вотун, вывернув шею, чтобы посмотреть рисунок под другим углом.
– Я пойду, – повторил Гриб.
– Да-да… Нет, стой! – Вотун выпростал указательный палец и рванул куда-то внутрь дома.
Гриб принялся ждать. Он ни о чем особенно не думал, просто ждал, попинывая доски крыльца, пересчитал ягоды в кармане – кажется, семь, нет, шесть, тоже шесть, как перекладин на рисунке. Мека будет рада. Гриб представил, как сморщится ее лицо, когда она попробует альбику. Только вот почему альбика зовется альбикой, он не знал. Ногой он откатил в сторону чурбачок. Слух его улавливал перебежки Вотуна по скрипучим полам, его ругань – видимо, тот чего-то не мог найти. Что-то шлепалось в комнатах, что-то звенело. У него, наверное, все там уже в зеленых соплях, подумал Гриб. Слиплось, склеилось.
– Вотун! – крикнул он в окно. – Давай в следующий раз?
– …ой! – донеслось из дома.
Гриб вздохнул. Чего стоять-то? Будто Вотун ему сейчас смысл всего выкатит. Или машинку желаний подарит. Эх, Гриб бы сразу пожелал, чтобы все это кончилось. Все вокруг. Чтобы исчезла Зыбь, равнина, неженки и тетерки, Жалейка, дурацкие овцы, все эти Голоса и Пальцы. Особенно Голоса и Пальцы. Наверное, только Меку и будет жалко.
Уже жалко.
– Воту-ун!
– Все, все, здесь я.
Вотун кривой тенью шагнул к окну из проема, согнулся, чихнул, брызнув зеленым, и выложил на подоконник пласт старой, прошитой бумаги.
– Смотри здесь.
Он с хрустом раздернул пласт надвое, зашелестел страницами, нашел нужную и повернул к Грибу. Вид у него сделался торжествующий.
– Куда смотреть? – спросил Гриб.
Вотун поставил палец.
– Сюда.
Отпечаток слабо зазеленел.
Под отпечатком, отчеркнутая грифелем от строчек вверху, шла запись: «Со слов обитателя Пайса: он был на «связи» недалеко от Песков, днем, а когда очнулся, оказалось, что вычертил пальцами фигуру, похожую на лестницу, две линии и шесть перекладин. И кто-то будто сказал ему: «Это путь наружу». То есть, это было ощущение. Будто бы лестница ведет прямо на небо».
Гриб нахмурился.
– У меня не было ощущения, – сказал он.
– В любом случае тебе надо найти Пайса, – сказал Вотун, забирая записи. – Хорошо, что я недавно эти подшивки просматривал и вспомнил. Да, тебе надо найти Пайса.
– Он же сумасшедший.
– Вовсе нет. Скорее, своеобразный.
Гриб хохотнул.
– Ага, мне Канчак рассказывал, как он его в Выгребную Яму скинул и бегал по краю, мешая вылезти. И шипел, и улюлюкал, и рожи строил. Я, говорит, только поинтересовался, куда он утром уходил. Не успел спросить, уже лечу.
Вотун вздохнул.
– Просто Пайс не любит, когда за ним следят. Когда вынюхивают. На дух не переносит. А Канчак уж, извини, тот еще придурок временами.
– Ну, понятно, – кивнул Гриб, – сейчас легче стало. То есть, когда я Пайса найду, он на меня так не подумает? Потому что я же Гриб, не Канчак. Я – с благородной миссией. Как заявлюсь, в момент завоюю расположение. Чувствую, так и будет.
Вотун посмотрел на Гриба.
– Ты серьезно или насмешничаешь?
– Блин, Вотун! Как об этом можно говорить серьезно? И вообще, где мне его искать? Он же спрятался, его уже год никто не видел!
– Я знаю, где он, – сказал Вотун.
– И где?
– Бывал на западе, где два домика на краю Зыби?
Гриб кивнул.
– Они пустые.
– Это точно, – согласился Вотун и подтер нос ладонью. – Но один дом был Пайса. Второй – ничей, никто так и не подселился.
– И что?
– А то, что Пайс сказал мне, когда заходил попрощаться, что, если что, если форс-мажор, искать его надо там.
– Где? В пустом доме?
– Рядом с домом. В Зыби.
Гриб на секунду потерял дар речи.
– Где?
– В Зыби.
– И ты говоришь, что он – не сумасшедший?
– Он считает, что так он ушел из-под наблюдения. Ты в курсе, что в Зыби «связь» молчит наглухо?
– Вотун, ты же знаешь, что там другого хватает.
– Ну, знаю. Но это Пайс. Ладно, иди. Ты же хотел идти? Вот и иди, – Вотун потянул створку. – Про Пайса я тебе сказал. И если это знак, с Пальцем, то, возможно, это для него знак. А через него – для всех нас. Ты понимаешь? Так что сходи к нему, Гриб. Ты же все еще хочешь разобраться?
Он вытаращился через стекло. Створка встала на место.
Уже не хочу, подумал Гриб. Уже ничего не хочу. Приду домой, пообедаю, повожусь в огороде, а вечером лягу с Мекой.
И все на этом.
– Завтра, – сказал он Вотуну.
Вотун стукнул в стекло ногтем, показывая, куда Грибу надо идти.
Гриб кивнул и пошел. Он выбрался из Жалейки, успев по пути перекинуться парой фраз с Кинном, Тенет и Аргусом, увидел еще двух едва вылупившихся из Зыби жен. Нет, точно мода пошла.
Миновав околицу, Он уже почти бежал. К Меке, к Меке, к Меке. Все эти овцы, лестницы, перезревшие неженки, Пайсы стали для Гриба не важны. Отмеряя метры, он думал: как она там? Кончился ли сеанс? Не увел ли ее Канчак? Скучает ли она? Бывало, что оставленные без внимания куклы сами поворачивали в Зыбь. Кто ему рассказывал? Фипер, кажется, рассказывал. Он еще смеялся: разве такое возможно? Они же к создателям привязаны!
Но сейчас ему чудилось – прав Фипер.
Мутное солнце, проскочив зенит, медленно подскакивало над правым плечом. Несколько свежих канав, похожих на могилы, появилось в стороне от тропки. То ли кто-то тетерку пытался вырастить, то ли молодая, не вошедшая в разум кукла из Зыби не так поняла приказ хозяина.
Туман повис простынями. Метров сто видимых прошел, окунулся в хмарь, продрался сквозь, а впереди еще одна простыня висит, тебя дожидается. Красноватая, слоистая, текучая. А за ней – следующая. Соблюдая дистанцию, жирные полосы тумана медленно дрейфовали с юга на север. Утром – с севера на юг.
И никому это было не интересно.
Гриб бежал. Вспарывал туман, хрипло дыша и все время ускоряясь. Ноги несли его вперед. Звуки странно отдавались в ушах. Казалось, будто к дому бежит не он один, а человек десять.
И все плюются слюной, все жадно хлопают ртами, все ныряют в муть один за одним. Топают сапогами.
– Мека!
Гриб взлетел на крыльцо и распахнул дверь.
– Мека!
В доме было пусто. Стол был вытерт, чай из чашек слит, вымытая сковорода стояла на печи. В спальне царил порядок: белье разложено по стопочкам, кровать заправлена, покрыта лоскутным одеялом.
Гриб тронул печной бок – обмазанный глиной кирпич отзывался слабым теплом. Значит, не топлено с утра.
