скачать книгу бесплатно
– Я ж уснул в прошлый раз.
– Это тогда, – Санси положил ладонь на плечо Гриба. – Сейчас другое. Новая молитва, ясные слова.
– Не ответит, – сказал Гриб.
Ласковые, добрые глаза фермера полыхнули яростью. Лицо его раздуло гримасой.
– Ты за языком следи, Гриб! – прошипел он. – Сам не веришь – молчи. Не привноси. Тебе ж лучше будет.
Санси тряхнул рукав Грибовой куртки, словно намереваясь его оторвать.
– Молчу.
– Да.
Мгновение Санси смотрел под ноги, потом вздрогнул, сморщился на долю секунды и опять стал добродушным, доброжелательным фермером-заводчиком овец.
– Завтра, в ночь, мы хором читаем новые молитвы. Время завтра особое, отец Зепотр уверен, что должен быть ответ.
– Какой?
– Голос, – сказал Санси, разглаживая Грибу захватанный рукав. – Чем больше людей хором читают молитву, тем явственней проявление Его. Ты не знал?
– Нет, – сказал Гриб. – Что-то было?
Санси улыбнулся.
– Приходи, увидишь.
– В монастырь?
– Ага, там читаем.
– Я подумаю, – сказал Гриб. – Мне сначала к Эппилю сходить надо.
– А что у него? – спросил Санси. – Я что-то не слышал ничего. Помяни меня, он уж весть от Бога получит в последнюю очередь.
– Палец у него.
– Чего?
– Палец. С неба. Овцу раздавил.
Санси наклонил голову. Космы закрыли ему один глаз.
– Ты, Гриб, с ума сошел?
Гриб пожал плечами.
– Мне Канчак рассказал. Он, как ты знаешь, всех с утра обходит. Или мимо тебя прошел?
– Так спал я с ночи-то. С бдения. Может он и стучал, да я женам наказал, чтоб не будили. Я с ними строго…
– Значит, не видел ничего?
– Не может у него быть палец, – уверенно сказал Санси. – Не верит он. В Зыби насиделся, она ему весь мозг и выела. Теперь мерещится всякое. У него и овцы, скажу тебе, с неделю назад летали.
– Овцы?
– Ага, – кивнул Санси, – поднимались над загонами и делали круги. Видимо, на пердячем газе. Только мои овцы почему-то к такому не способны. Как думаешь, почему? С виду такие же, как у Эппиля.
– Вот я и хочу разобраться, – сказал Гриб.
– Это, конечно, пожалуйста, – сказал Санси. – Но я бы Эппилю и на шкурку от неженки не доверял. В Зыби он сидит часто.
Гриб посмотрел на мутное солнце.
– Ладно, пойду я.
– Иди. И я пойду.
Они разошлись. Санси двинулся к загону, приговаривая: «Кто тут? Кто тут у нас в загончике? Кто пыхтит, кто таращится? А ну-ка бочком, бочком, Санси вас погладит, потреплет, как вы любите». Гриб же направился к низкому серому домику с нахлобученной набекрень крышей напрямик, через грядки, заросшие темно-зеленой травой, огибая редуты в большинстве своем пустых загонов.
Фермерами уже давно числились всего четыре человека. Санси, Ким, Хорот и Эппиль. Домов имелся десяток. А загонов было, наверное, штук тридцать. Для кого и для чего их было настроено, поставлено столько, спросить было некого. Можно в Зыбь покричать, можно на «связь» понадеяться. Только с ответом, уж извините.
Гриб, проходя, похлопал ладонью по земляной стенке одного из загонов. Тоже что ли фермерством заняться? Глядишь, тоже овцы залетают.
На пердячем газе.
В доме Эппиля пахло кисло, всюду лежала шерсть, на полу – сухая, светлая, в больших корытах – мокрая, зеленоватая, длинные золотящиеся лоскуты висели на веревках. Ни самого Эппиля, ни жены его внутри не было. На столе Гриб нашел чашку с остывшим чаем и без зазрения совести отпил, наконец убивая во рту мерзкий вяжущий привкус сырой неженки. А нечего оставлять без присмотра!
Эппиля он обнаружил за домом, среди грядок. Фермер дергал наросшую траву из земли и тут же складывал ее сушиться. Жена, низенькая, смуглая, плосколицая, наблюдала. Стоило признать, вкус у Эппиля к женщинам был своеобразный. А может он не задумывался об их внешности и просто брал из Зыби, что всплывало.
– Привет, – сказал Гриб.
– О, привет! – Эппиль распрямился.
Он отряхнул руку, подал бугристую ладонь. Гриб пожал. Эппиль, прижав палец к ноздре, высморкался в землю.
– А где Вотун? – спросил он. – Я думал, Вотун придет.
Лицо у Эппиля было мясистое, нарезанное морщинами где вдоль, где поперек. Волос на голове сохранилось мало, фермер зачесывал их слева направо, и они лежали на черепе жидкой рыжеватой порослью, как побитые ветром, больные посевы.
– Вотун заболел, – сказал Гриб.
Эппиль покивал.
– А ты вместо него.
– Да.
Фермер поддернул лямки, на которых держались его свободного кроя штаны, посмотрел на Гриба и развернулся.
– Что ж, пойдем, – бросил он через плечо.
Как большинство крупных, в теле, мужчин шагал он тяжело, оставляя после себя глубокие отпечатки голых ступней. Жена его засеменила за ним. Вот она была воздушная женщина, и ноги ее почти не тревожили земли.
– Сюда, – сказал Эппиль.
Через грядки он свернул к земляному загону метрах в пятидесяти от дома. По периметру загона, окантовкой, шел ряд кирпичей, положенный то ли для красоты, то ли для высоты стенок.
– Здесь было три овцы, – Эппиль пошел вдоль загона, – двух я потом вывел. Вот через эти ворота, – он показал на жестяные листы, составляющие створки и потопал дальше.
– Надо внутрь, – сказал Гриб.
– Сейчас.
Они сделали поворот, и Эппиль встал, как вкопанный. За ним остановилась его жена, но благоразумно отступила в сторону, дав Грибу приблизиться.
– Вот, смотри, – сказал Эппиль.
Гриб шагнул вперед. Угла земляного загона, высотой Грибу где-то по шею, не существовало. Вместо него имелась вдавлина сантиметров тридцать глубиной. След от пальца, если это действительно был след от пальца, получался гигантским. Вернее, сам палец получался гигантским. Метров пять в диаметре.
– Овца там, дальше, – сказал Эппиль.
Гриб подошел к обвалившейся комьями стенке. В загоне, густо усеянном зеленым горохом овечьих катышков, след от пальца имел закономерное продолжение. Овца или, скорее, то, что от нее осталось, поместилось во вдавлине целиком. Животное было расплющено, бурая кровь и внутренности вытекли, вывалились из треснувшей, бочкообразной туши. Человеку такое сделать было невозможно. С мертвой головы, ушедшей в землю по ноздри, прямо на Гриба взирали остекленевшие, мутные глаза.
– Ну, как? – спросил Эппиль, когда Гриб отвернулся.
– Палец?
– Палец.
Фермер в воздухе показал, как палец падал.
– И ты видел? – спросил Гриб.
– Не когда падал, когда поднимался, – сказал Эппиль. – Небо светилось ярко. Свет в окно. Проснулся, увидел.
– Палец или руку?
– Палец.
– А жена?
– Она новенькая, еще не соображает.
Они вернулись к дому и сели за узкий стол во дворе.
– Вея, чай, – распорядился Эппиль.
Жена поклонилась и юркнула в дом.
– Есть соображения, что это было? – спросил, помолчав, Гриб.
– Ты записывать будешь?
– Запомню.
Эппиль поскреб щеку. Кожа сминалась под ладонью в бугры и провалы. Гриб боялся, что она прорвется, и наружу вылезут мышечные волокна.
– Вотун бы записал, – сказал фермер.
– Я ему перескажу.
– Значит, скажи про палец.
– Я в более общем смысле.
– В смысле, чей это палец? – спросил Эппиль.
Гриб кивнул.
– Да, что ты об этом думаешь?
Эппиль качнулся на скамейке.
– Тут и думать нечего. Это палец высшего существа.
– Бога?
– В этом я не уверен.
– Для дьявола, согласись, мелковато.
– А для Бога?
Вернулась жена Эппиля, неся чашки с горячим чаем. Первую она поставила перед мужем, вторую – перед его гостем. Чай пах чаем, чуть островато, но вполне приятно.
– Хорошо, – сказал Гриб, отпив маленький глоток, – а не было ли это природным явлением? Смерчем? Молнией?
– Травы еще принеси, – распорядился Эппиль и замотал на Грибовы слова головой. – Что я, молнию от пальца не отличу? Руки не видел, но уж палец-то, вторую и третью его фаланги наблюдал, как тебя.
– То есть, ты вышел из дома…
– А ты б не вышел? – фыркнул фермер.
– Не знаю, – сказал Гриб. – Страшновато, когда твоим участком начинают интересоваться не твоего калибра существа.
