скачать книгу бесплатно
– Какие приятные, должно быть, ощущения,– он взглянул на Хому, который не сдвинулся с места.
– Я хочу помочь тебе, поэтому подарю тебе амулет,– промолвил мужчина и поднял с земли камешек. Зажмурившись, он дунул на него.
Камень вспыхнул в его ладонях ярким зеленым светом. Сорвав с жилетки нитку, мужчина что-то прошептал, и она стала кожаным ремешком. Нацепив камешек на ремешок, мужчина медленно и грациозно подошел к Хоме: «На, возьми».
Хома хотел отпрянуть, но потом неуверенно протянул руку. Камень оказался неожиданно тяжелым и холодным. Взяв его, парень ощутил странные покалывания по всему телу. Словно сотни маленьких пузырьков разом лопнули у него внутри. Он испуганно ощупал гладкие края амулета. Камень переливался на солнце, иногда неожиданно становясь сине-голубым.
Мужчина обернулся на тело Горивита.
– Считаешь, этот человек достоин того, чтобы никогда тебя не встречать? – задумчиво повторил он Хомины слова.
Сжимая амулет, бурсак угрюмо кивнул.
– Но ведь тогда он не почувствует благодарности,– удивился мужчина.– И твой смелый поступок останется незамеченным.
Хома молча глядел на мужчину, не понимая, о каком смелом поступке тот говорит.
– Хорошо,– мужчина кивнул и поглядел в синее небо.– Всегда носи амулет на шее и не снимай,– прибавил он.– Со временем ты станешь не таким чувствительным и ранимым,– он улыбнулся.– Амулет защитит тебя от зла.
Бурсак с удивлением уставился на камень, не решаясь надеть его на шею. Мужчина казался ему добрым, но парень отлично помнил, как тот издевался над Горивитом и разодрал ему самому спину, едва не растерзав насмерть. Не зная, можно ли доверять мужчине и не понимая его слов, Хома глубоко погрузился в свои мысли.
Наконец он решился спросить:
– Но от чего меня может защитить этот камень? Про какое зло вы говорите?
Не дождавшись ответа, бурсак поднял глаза. Мужчины перед ним не было, только сухой воздух слегка подрагивал впереди.
– Свят, свят, свят! – Хома три раза перекрестился.
– Хто здесь? – вдруг застонал шинкарь и, схватившись за голову, медленно сел. Спрятав амулет в карман, Хома подбежал к Горивиту.
– Что произошло? – ошалело моргая, спросил шинкарь.
Парень замялся, не зная, что ответить. И наконец произнес:
– Шинок загорелся.
– Это как же?! – начал было Горивит, но, осекшись, захлопнул рот.– А где же?..– Шинкарь в ужасе обернулся, испуганно ожидая нападения злыдня.
– Ты чего? – простодушно улыбнулся Хома.– Радуйся, ты свободен.
– Чему ж радоваться-то? – Горивит в отчаянии оглядел пепелище, оставшееся от его шинка, и застонал: – Все мои деньги!
Вскочив, он оббежал пепелище по кругу, проверяя, не уцелело ли чего. Но вокруг были только угли, пепел и зола. Замерев, шинкарь спросил:
– Слушай, а это случайно не ты его поджег? Ты вообще кто?
Хома смущенно потупился:
– Нет, не я.– И, отвернувшись, собрался уходить прочь.
Заметив истерзанную спину парня, шинкарь завопил:
– Пресвятая Богородица! Это что ж с твоею спиною, хлопец?!
– Поранился, пока вытаскивал тебя,– не оборачиваясь, буркнул Хома и, отыскав шапку среди золы, нахлобучил ее на голову.
Шинкарь бросился к нему и недоверчиво заглянул в глаза:
– Так это что получается? Ты что, меня спас?!
– Да,– Хома угрюмо кивнул.
– Так это за мной теперь должок? – не унимался шинкарь, пытаясь хоть что-то припомнить, и вдруг рассеянно похлопал себя по голому пузу: – А где, интересно, моя рубаха?
Хома ткнул пальцем в ту сторону, где лежала грязная рубаха Горивита. Шинкарь благодарно кивнул и помчался за нею.
Набросив ее, он радостно хохотнул.
– Ни черта не помню! А знаешь что?! – Шинкарь подпрыгивал, чтобы поравняться с Хомой.– С твоей спиной совсем худо.
Продолжая идти, бурсак ничего не отвечал.
– Мне тебе помочь нечем, но примерно в десяти верстах ходьбы отседова есть хутор,– продолжал Горивит.– В старой мазанке, слева от колодца, живет одна баба. У нее на калитке висят три перевернутые подковы. Добрая она, Дунькой зовут,– с теплой улыбкой прибавил шинкарь.– Не вздумай обидеть, слышишь?! – глядя на Хому, Горивит смягчился.– Вижу я, хлопец ты добрый. Он схватил бурсака за рукав, замедлив его ход.– Слушай сюда! У бабы этой двое детишек еще. Скажешь, Горивит просил помочь, все для тебя сделает!
– А как же ты сам? – удивился Хома, догадавшись, что шинкарь говорит о своей семье, которая хоть и сбежала от него, видимо, присылала вести, иногда проведывая.– Не пойдешь со мной?
– Нет,– отмахнулся Горивит, еще раз оглядев пепелище.– Я в таком виде к жинке не вернусь. Вот когда грошей заработаю,– шинкарь мечтательно заулыбался.– Тогда и вернусь паном. Ты только не говори, что шинок сгорел! То-то она будет рада, когда я ворочусь! – Горивит заулыбался как ребенок.– Дочерей обниму…
– Ну, дело твое,– глядя на его радостное лицо, парень тоже улыбнулся.– Только как же ты их заработаешь?
– Да как угодно! – фыркнул шинкарь.– Сила есть, здоровье есть! Возьмусь за самую грязную работу, али рук у меня нету?! Но без гостинцев никак не вернусь! – отрезал шинкарь и отпустил Хомин рукав. – Ну, бывай, добрый человек! Что ли, поцелуемся? – Хома наклонился, подставляя щеки.
Утерев усы, Горивит бодро развернулся, направляясь на шлях.
– Скажи только, как зовут тебя? За кого в церкви свечу ставить?
– Я – Хома Брут,– улыбнулся бурсак.– А свечу ставь за доброго человека с большими глазами. Запомнишь?
– Запомню,– пообещал Горивит и, поклонившись, пошел прочь.
Глава V
Спасение
Хома уныло брел по пыльному безлюдному шляху. Вокруг, сколько хватало глаз, простиралась степь.
Лишь обломки бричек да всякий мусор, оставленный проходящими, напоминал, что шляхом пользовались люди.
Раскаленное солнце слепило, огромный яркий диск беспощадно иссушал все вокруг. Хлипкая сабля, болтавшаяся на поясе путника и изредка глухо позвякивавшая, ранее казавшаяся ему совсем легкой, сейчас камнем тянула к земле. Ужасные раны на спине начали затягиваться противной зудящей коркой, лопающейся при каждом неловком движении кровавыми брызгами. На раны то и дело садились жирные мухи и оводы, доставляя Хоме жуткое беспокойство, но бурсак был так слаб, что уже не мог их отгонять.
Мучимый жаждой и чудовищной усталостью, он брел медленно, как упрямый вол, в направлении, которое указал ему Горивит. Парень надеялся, что жинка шинкаря и вправду окажется доброй бабой и залечит его раны. На кондицию ему было как раз по пути, но, не зайдя к ней, Хома боялся просто не дойти.
Впереди показалась полоса пожухлых полей, разоренных птицами и иссушенных зноем. Где-то далеко на пашне виднелись крепкие мужики, голые по пояс, ловко орудующие граблями да мотыгами. Приметив их, путник обрадовался, ведь это означало, что хутор совсем близко. Шлях круто завернул, и впереди показалось небольшое аккуратное село. Тотчас послышался лай собак, которые тут же налетели на парня откуда ни возьмись. Прихрамывая в мокрых сапогах, Хома сторонился от своры, ища воспаленными глазами колодец. Свора кружила, сопровождая бурсака грозным лаем и норовя ухватить его за ногу, но не решаясь подступиться. Все вместе они наделали столько шума, сколько, должно быть, не доводилось наделать в этом маленьком селе и заезжим лирникам.
Смущенно оглядевшись, бурсак понял, что привлекает пристальное внимание не только собак. Его расцарапанные плечи и подтеки крови на рубахе до смерти напугали местных. Кто-то тайком выглядывал из-за угла. Многие останавливались с раскрытыми ртами, но, поглядев на недоброе Хомино лицо, опускали глаза и спешили прочь. Завидев истерзанную спину бурсака, детишки принимались плакать, а бабы креститься, поспешно закрывая двери и ставни. Казалось, даже рогатый скот разбегается перед ним.
Наконец собачьей своре надоело преследовать несчастного бурсака, и она постепенно рассеялась. Село стало безлюдно.
Парень наконец радостно приметил впереди деревянный колодец. Слева от колодца, в низинке, стояла старая покосившаяся мазанка, именно такая, какую описывал шинкарь. Спустившись с пригорка, Хома отворил калитку с тремя перевернутыми подковами и ступил на двор.
С крыльца испуганно забрехала древняя больная собака, слабо грозясь подняться и задать гостю трепку, как, должно быть, было в лучшие годы ее жизни, которые безвозвратно канули в Лету. Но, неуверенно глянув на Хому, псина заскулила и, поджав хвост, скрылась за сараем.
Аккуратно перешагнув корыто, валяющееся в траве, Хома взошел на крыльцо. Не успел он поднять слабую руку, чтобы постучать, как дверь перед ним распахнулась. На пороге появилась румяная пузатая баба с косой, перекинутой через плечо, в простой яркой юбке, рубахе и в лаптях. Вытерев со щеки муку, она встревоженно поглядела на незнакомца:
– Чего?
Хома с досадой уставился на ее брюхо, решив, что ошибся хатой. Баба была на вид почти на сносях, седьмой или восьмой месяц.
За ее спиною раздались детские голоса, и сразу четыре маленькие ладошки обхватили ее за талию, выглядывая сбоку, чтобы разглядеть, кто пришел.
– Быстро в хату! – шикнула на них баба, и ладошки разом пропали. Послышался веселый визг и топот удаляющихся ножек.
Баба раздраженно поглядела на Хому, ожидая ответа.
– Я от Горивита,– смущенно и неуверенно произнес бурсак и стянул с головы шапку.
Лицо бабы перекосилось, она замахала на Хому руками:
– Не знаем мы таких! Уходите! Сейчас мой муж вернется с поля!
Парень не сдвинулся с места.
– Я точно вам говорю! – Она нахмурилась и начала прикрывать дверь, увидев, что Хома не спешит уходить. Еще и прикрикнула в узкую щель: – Он натолчет вам бока, если только узнает, что вы здесь были!
Послышался тоненький голосок.
– Мама, пан что, говорит про батька? – выглянула веснушчатая кудрявая девочка и уставилась на Хому ясными карими глазами. Глазами Горивита.– Ой, у пана вся спина в крови,– девочка испугалась и зажмурилась.
Баба вздохнула, растерянно поглядела на дочь, медленно перевела взгляд на Хому и его саблю. Затащив девочку внутрь, она закрыла дверь.
В отчаянии, Хома почувствовал, что крыльцо под ним закачалось. Прислонившись к стене мазанки, он грузно опал, оставив на стене хаты кровавые следы.
Вдруг дверь отворилась, и строгим голосом баба сказала девочке:
– Сиди тут, я скоро приду!
Девочка послушно кивнула и, обняв мать, скрылась за дверью.
Прикрыв за собой дверь, баба взглянула на упавшего бурсака, покачала головою и, подхватив под мышки, кряхтя, поволокла его за хату на задний двор. Там, бережно уложив его на мягкую траву лицом вниз, она осторожно сняла зипун, разорвала рубаху, пальцами осторожно отдирая те куски ткани, что прилипли особенно крепко. Ее движения были легки и бережны, но Хома все равно вскрикивал при каждом прикосновении.
Удалив рубаху, баба принесла ведро воды. И, смочив тряпицу, стала осторожно промывать раны. Тут Хома по-настоящему завыл.
Когда дошла очередь до живота, парень смущенно убрал ее руку, решив, что вымоется сам.
Баба лукаво улыбнулась, послушно присела рядом на траву и, скрестив ноги, стала штопать зипун. Работа спорилась у нее хорошо. И хоть зипун был весь издырявлен, закончила она шитье даже быстрее, чем Хома успел вымыться. Похлопав себя по большому животу и глядя, как парень, Хома, болезненно вздрагивая, стягивает сапоги, она спросила:
– Это чудище вас так?
Бурсак кивнул. Баба с болью закусила губу, не решаясь больше расспрашивать. Пока он умывался, она сбегала в хату.
Крепко перевязав бурсака, она подала ему новую рубаху, значительно больше нужного по размеру, да крепкий дорожный мешок.
Хома принял все с благодарностью, но не спешил одеваться, в надежде, что баба догадается накормить его.
Баба оказалась не только доброй, но и догадливой. Снова тяжело поднявшись, она ушла, покачиваясь из стороны в сторону, как уточка, и вернулась с кувшином сивухи и миской тушеной капусты.
Хома не любил тушеную капусту. Но с голоду набросился на нее, наворачивая за обе щеки. Услышав смешок, Хома заметил, что из узкого окна мазанки за ними наблюдают две конопатые девочки.
Поймав его взгляд, шинкарка сердито замахала руками, и девочки исчезли. Помолчав, она холодно спросила, отвернувшись в сторону:
– Как он там?
– Хто? – набив полный рот так, что стекало по усам, Хома непонимающе поглядел на нее.
Баба с досадой сорвала одуванчик и, отбросив в сторону, замолчала.
– А-а-а, Горивит?! – наконец догадался гость.
Шинкарка поморщилась, словно уже само это имя вызывало у нее слишком неприятные воспоминания.
– Он хорошо,– обтерев рот, успокоил ее Хома. И, отложив миску, многозначительно прибавил: – Собирается заработать грошей да вернуться к семье.
Щеки бабы вспыхнули. Она резво вскочила, выхватив из рук гостя кувшин с сивухой, и поглядела на него так, будто бы он был виноват во всех ее бедах разом.
– Скоро с поля вернется мой муж,– надменно вздернув нос, процедила она.– Тебе пора.
Хома смутился, с трудом натянул сапоги. Медленно поднявшись, отметил про себя, что перевязанная спина болела гораздо меньше. Нацепив рубаху и починенный зипун, он сердечно поблагодарил хозяйку, едва успев выкрикнуть слова благодарности ей в спину,– так быстро она удалилась. И, обогнув мазанку, вышел к калитке.
Возле сарая, проснувшись, снова забрехала старая собака. Обернувшись, Хома увидел, как пузатая зареванная баба обнимает на крыльце чудесных кудрявых девочек и с грустью и тревогой глядит ему вслед.
Долго ли, коротко ли он шел, но снова стало смеркаться, а до места назначения путь был еще неблизкий.
Перевязанная спина, покрытая соленым потом, снова начала жечь, да так, что хотелось сорвать повязки и ногтями чесаться до самой крови. Удивленный, что раны так долго его беспокоят, Хома терпеливо шел, но зуд становился все сильнее, пока ему не начало казаться, что вся его спина полыхает огнем. Хома тяжело дышал, медленно переставляя ноги, стараясь уберечь свои натертые пятки.
Широкий шлях давно закончился, превратившись в узкую тропу, по бокам заросшую камышами.
Впереди показалось небольшое озерцо. Скинув дорожный мешок (сивухи уже совсем не осталось, а к вяленому мясу, заботливо собранному в дорогу шинкаркой, бурсак так и не прикоснулся, решив оставить на потом, а потом почувствовал себя худо. Упав на колени возле озерца, он зачерпывал воду ладошками и долго жадно пил. Умыв уставшее с дороги лицо, он развернул мешок, намереваясь наконец испробовать мяса.
