скачать книгу бесплатно
– Нет,– с усмешкой ответил Хома, выпятив грудь колесом, и, не останавливаясь, прошел мимо них.– На кондицию отправил. К зажиточному пану.
– Да как же это?! – богослов мгновенно забыл про сапоги. Тяжело поднявшись, он поспешил за философом.– Это за какие такие заслуги?!
– За разные.– Хома деловито прикурил люльку.
– А сабля у тебя откуда? – семеня за ними, ритор удивленно открыл рот.
– Подарок от ректора,– хмуро отмахнулся философ и поправил дорожный мешок на плече.
– Ух ты, какой пышный! – богослов смачно сплюнул табак из люльки на землю.– Чую, что-то здесь нечисто!
– У тебя кругом все нечисто! – Хома поджал губы и продолжил шагать, мрачный как грозовая туча.
Тиберий остановил его, робко встав посреди пути и схватив за краешек жупана:
– Ну, расскажи, а? Шибко любопытно.
– Сам не знаю, что и рассказывать,– выдохнув, философ поник. Вся его спесь разом улетучилась. – Сперва я думал, что он меня накажет за порося, а он раз – и про пана заговорил. Говорит, ежели буду стараться, через год купят мне новые сапоги, а может, даже сюртук.
Халява присвистнул.
– Нечему тут радоваться! – признался Хома и, не сбавляя шага, с досадой пнул камень.– Ох, и не нравится мне это!
Горбатая старушка, медленно шедшая им навстречу, завидев бурсаков, мгновенно перебралась на другую сторону улицы, не забывая оглядываться и креститься без устали. Пройдя всю улицу, бурсаки вышли к безлюдной поляне.
– Такая честь! – размечтался Тиберий, едва поспевая за Хомой.– Ну, правда, чего ты тревожишься? Работенка хорошая, да и награда щедрая!
– Тоже мне радость, обучать мелкоту,– остановившись, пробубнил Хома.– Может, враки одни, что заплатят! – он сердито вытер нос рукавом, оглядываясь вокруг.– Отправил бы ректор меня, дурака, когда столько желающих! Явно, тут что-то нечисто! – Нащупав табак, Хома снова набил люльку и уселся на землю возле ясеня. Тупая сабля звякнула о сапог.– Еще как дурень тащусь с оглоблей этой! – бурсак сердито осмотрел тупое острие хлипкой сабли.– Такой только каравай резать! Одно пальцы изранишь!
– Ну, хочешь, я вместо тебя пойду? – пристраиваясь рядом, наивно спросил Тиберий.
– Куда тебе?! – отмахнулся философ.
– Полно тебе жаловаться,– хохотнул Халява, опускаясь на землю.– Надо пожрать раздобыть! И идти станет веселее!
– Нате вот! – Хома равнодушно сбросил с плеча походный мешок и, развернув его, вытащил хлебные сухари и сушеные фрукты.– Жрите!
Халява и Тиберий переглянулись и мгновенно набросились на припасы.
– А ты как же? – прочавкал ритор с набитым ртом.– Путь-то, небось, неблизкий?
– Придумаем,– Хома равнодушно хмыкнул.– На этом все равно далеко не уйдешь!
– Это точно! – Дожевав последний сухарь, Халява смахнул с усов крошки, прилег на траву и прикурил трубку.– Нужно дождаться сумерек да и отправляться в рейд. Я помню, сразу возле шляха будет дивная полоса огородов.
– Мне спешить нужно,– пуская кольца дыма, лениво засомневался Хома.
– Куда тебе спешить-то? – заржал богослов. – Сам сказал: дело темное, не пойми куда идешь! Так что спешить некуда, спи! – с этими словами он закинул здоровенные ручищи за голову и вскоре захрапел. Хома с Тиберием не мешкая последовали его примеру.
Проспав несколько часов, Хома проснулся оттого, что тело затекло – неудобно лежать на твердой земле, да еще и облокотившись головою о ствол дерева. Потянувшись, парень растолкал друзей, лениво отмахивающихся и не желающих вставать, и троица наконец двинулась дальше.
Когда пришли они к огородам возле старых покосившихся хат, уже вечерело. Грядки, про которые говорил Халява, вид имели совершенно разграбленный.
– Видать, бурса уже побывала здесь,– хихикнул Тиберий.
– Эх, рано, светло еще,– со знанием дела проворчал Халява.– Нужно темноты подождать!
– Глядите, вон нетронутый! – Хома заприметил аккуратный огород в стороне от остальных.
Бурсаки переглянулись и, пригнувшись, рванули по грядкам.
Схватив спелую тыкву, Хома с трудом перерезал длинный стебель, неловко орудуя саблей, и запихнул ее в дорожный мешок. Халява одну за другой резал дыни ножом, рассовывая их в огромные карманы шаровар. Тиберий, замешкавшись, испуганно глазел по сторонам.
Вдруг за спиною философа раздался выстрел, и мимо виска что-то пролетело. Замерев, бурсаки обернулись, поглядев туда, откуда стреляли. На пороге покосившейся хаты стоял хилый дед в драных шароварах и перезаряжал ружье.
– Сейчас я вам покажу, бурсачье отрепье! – грозился дед, трясущимися руками засыпая порох.
Из хаты выскочила сухая старуха и замахала на деда руками: «Да ты чего, старый! Это ж голодные дети!»
– Не ввязывайся, баба,– дед оттолкнул старуху и, наспех закончив заряжать, прицелился.
– Бежим! – крикнул Хома и, выронив дорожный мешок, рванул по грядкам. За ним, поскальзываясь, бежал юркий Тиберий. Грузный Халява с трудом поспевал за остальными. Раздался новый выстрел. Пуля угодила в тыкву возле левой ноги богослова. Снова выстрел. Удивленно обернувшись, Хома заметил, что к деду присоединился парубок с ружьем.
Халява, почуяв, что он самая крупная мишень, внезапно наподдал скорости и, топча грядки громадными сапожищами, вырвался вперед. Через несколько мгновений, спустившись с холма, он совершенно скрылся из виду.
Хома с Тиберием рванули за ним, по очереди дыша друг другу в затылок. Не заметив корягу, философ запнулся и, повалившись на щуплого ритора, увлек его за собою. Вместе они прокатились с холма по грязи и бессильно обмякли.
Сердитый Халява поднял их за поясные веревки. Богослов тяжело дышал и был зол даже больше обычного. Поставив на ноги сперва Хому, а затем Тиберия, он развернулся к раздваивающемуся шляху:
– Вот что. Мне пора идти. Еще нужно найти, где заночевать,– и, не промолвив больше ни слова, зашагал направо.
– Погоди! – крикнул ему вслед Тиберий и, махнув Хоме на прощание, поспешил за быстро удаляющимся богословом.
Философ потер ушибленный бок, с грустью поглядел вслед товарищам, понимая, что ему нужно идти по шляху в другую сторону.
– Ничего, справлюсь! – Отряхнув зипун, Хома поглядел вдаль и решительно свернул налево.
Глава II
Заброшенный шинок
Хромая, Хома одиноко топал по пыльному шляху. Смеркалось. Багровая заря уже давно отцвела, забрав вместе с собою тепло. Вечерняя роса тонкими бусинами усыпала траву. Поля вокруг поблескивали, словно звездное небо. Большой палец бурсака неприятно саднил после падения. К тому же он с огорчением обнаружил, что разорвал сапог и теперь тот просил каши, в любой миг рискуя развалиться. Дорожного мешка у него больше не было, зато вечно сопровождающий его в семинарии голод – был.
Семинарист уныло брел, завистливо поглядывая на горящие вдалеке огни хуторов.
«Как здорово было бы оказаться сейчас в тепле, – мечтательно подумал он и тут же спохватился: – Наверное, мне не стоит задерживаться в дороге, если я не хочу разгневать пана. Кто знает, как он воспримет опоздание? Вдруг осерчает и прогонит? Тогда весь этот путь будет проделан совершенно напрасно. Да еще и ректор будет недоволен, что я не выполнил его поручение…»
Где-то вдалеке брехали собаки, словно напоминая, что вокруг все же есть люди, пусть и далеко. Поднялся сильный, пронизывающий ветер. Пыль и песок больно ударяли в глаза, заставляя парня щуриться и постоянно останавливаться, чтобы проморгаться.
В очередную такую остановку Хома заметил впереди неприглядный деревянный шинок с соломенной крышей. Покосившееся строение было давно не белено, одна из стен завалилась, ее подпирала балка.
– Все же лучше, чем в поле ночевать! – поежился Хома.– Да еще и с пустым брюхом! – пошарив в шароварах, он нащупал два полугроша.
– Ладно, небольшая остановка не повредит. Э-э-эх! Лишь бы пустили!
Бурсак робко направился к шинку. Вокруг валялся всякий мусор, потрескавшиеся лавки и битая посуда. Трава росла так густо, что Хома на мгновение усомнился, не заброшен ли шинок. Но тусклый свет, мягко лившийся из узкого немытого окна, убедил бурсака попытать удачи.
– Видать, шинкарка шибко уродлива! – с усмешкой пробормотал парень, оглядывая шинок, и рассмеялся собственной шутке, никак не решаясь сделать последние несколько шагов.– Али безрукая!
Холодный ветер подтолкнул бурсака в спину, напомнив о его бедственном положении. Скукожившись, Хома задумчиво поглядел на полугроши, спрятал их в карман и решительно направился к двери: «Эх, была не была! Авось пустят заночевать!»
Перешагнув густо растущую перед входом крапиву, бурсак припал к окну, сплошь увитому паутиной.
Внутри шинок выглядел еще мрачнее, чем снаружи,– впрочем, из-за грязи было мало что видно. Пытаясь хоть что-то разглядеть, краем глаза Хома заметил какое-то шевеление. Значит, внутри кто-то был.
Набравшись храбрости, парень отошел от окна, отворил тяжелую дверь и заглянул внутрь. Косматый худой мужик в грязной рубахе сидел на лавке и, опустив руки, пялился на чарку горилки на столе. Вокруг царило запустение: тут и там стояла немытая посуда, стены украшали узоры паутины, пол был давно не метен. Освещался шинок одной тускло горящей свечей, стоящей на столе, за которым сидел мужчина.
Услыхав скрип двери, он медленно поднял лохматую голову и недобро глянул на Хому. Парень от неожиданности даже попятился, подумав про себя: «Кажется, и здесь не рады бурсакам…»
Мужчина неуклюже попробовал встать, но у него не вышло. Он злобно улыбнулся и вдруг рассмеялся. Лицо его приобрело заинтересованное и благодушное выражение, он выпрямил спину и произнес елейным голосом:
– Чего тебе, хлопец? Горилки хочешь?
Хома из вежливости снял шапку и, продолжая мяться на пороге, сделал самую жалостливую мину:
– Пусти, хозяин, переночевать? Не хочется в поле оставаться.
Мужчина обвел шинок мутным взглядом, словно соображая, о каком таком поле Хома говорит.
– Что ж,– шинкарь чертыхнулся, безуспешно намереваясь встать. Задумчиво оглядев бурсака от курчавой головы до дырявых сапог, он прибавил:
– А платить есть чем?
– Конечно, есть! – нервно хихикнул Хома.– Только не сейчас, попозже. Я направляюсь на кондицию, мне щедро заплатят! – торопливо пояснил он и, умоляюще взглянув на хозяина, пообещал: – На обратном пути заплачу обязательно!
Шинкарь недоверчиво усмехнулся, что-то прикидывая в голове, и наконец сказал:
– Проходи. Так пущу.
С трудом поднявшись, мужчина смахнул рукавом со стола засохшие крошки и отодвинул от себя чарку. Был он без сапог, да и вообще, кроме запятнанной рубахи, на шинкаре ничего не было. Прикрыв рубахой тонкие коленки, мужик указал на лавку:
– Я сейчас, присаживайся.
Хома робко ступил в шинок и сел на то место, где только что сидел хозяин. Прикрывая голый зад, шинкарь скрылся из горницы и вернулся в мятых штанах и в сапогах, аккуратно причесанный. Глядя на ерзающего на лавке Хому, он вежливо поинтересовался:
– Голоден небось, хлопче?
«Спрашиваешь еще»,– подумал про себя бурсак, а вслух сказал: – Ей-богу, голоден! В животе как будто кто колесами ездит!
– Ну-ну,– улыбнулся шинкарь и, покачиваясь, поспешил из горницы.
«Кажется, печь растапливает,– прислушался парень, оглядывая унылый шинок.– Не похоже, чтобы здесь было что пожрать!»
На мгновение ему показалось, что в дальнем углу промелькнула тень. Бурсак встревоженно уставился туда. Освещение было таким тусклым, что таращиться бесполезно, все равно ничего не разобрать. Решив, что это могла быть крыса, Хома успокоился.
Послышались шаги, вернулся шинкарь. Улыбнувшись, он опустил на стол перед Хомой свежий на вид и почти целый каравай, две чарки горилки и полмиски едва теплых галушек: «На вот, угощайся!»
Хома жадно глянул на угощение. По всему шинку раздалось голодное пение его живота.
– Ну, чего же ты робеешь? – рассмеялся шинкарь.
– Хозяин,– у парня даже голова закружилась, так сильно он хотел есть.– Значит, по рукам: деньги на обратном пути?
– По рукам,– ухмыльнулся шинкарь, и его лицо стало серьезным.– Меня Горивит зовут, запомнишь?
– Запомню,– кивнул бурсак.– А я философ Хома Брут, иду из семинарии на кондицию к зажиточному пану,– зачем-то прибавил Хома и, не дожидаясь ответа Горивита, жадно припал к одной из чарок. Густая горилка потекла по усам, бурсак враз повеселел и стал разговорчивее:
– А что, Горивит, дела идут не очень?
– Это почему ты так решил? – Шинкарь отвернулся и взял из угла метлу.
«Ясно же, что неважно,– подумал Хома, опустошая вторую чарку.– Прислужницы даже нет. Ну да не стоит его злить».
Хозяин погрузился в свои мысли и стал мрачно подметать шинок, покачиваясь и сердито косясь по углам.
Согревшись, Хома обмяк и расслабился. Глядя на сутулую спину Горивита, он вяло думал: «Эк удачно сложился вечер! Всяко лучше, чем в поле ночевать!»
Съев и выпив все, что подал хозяин, Хома хотел окликнуть Горивита, но тут откуда-то из угла выпрыгнул страшно уродливый кот. Выскочив под ноги испуганно схватившемуся за сердце шинкарю, котяра уселся перед столом, уставившись на Хому недобрыми мутными глазищами. Морда у кота была паскуднейшая. Оба глаза заплыли бельмами, и весь он был невозможно потасканный, облезлый, горбатый и ужасно наглый.
Парень даже замахал руками под его тяжелым взглядом:
– Сгинь! – и перекрестился три раза. Котяра препротивнейше зашипел и медленно побрел прочь, пропав из виду.
– Что, напугал он тебя? – выдохнув, ухмыльнулся шинкарь.
– Ну и мерзкий котяра! – признался бурсак. – Твой, что ль?
– Достался вместе с шинком,– угрюмо ответил Горивит и глянул на пустые чарки.– Еще горилки тебе?
– Можно,– удивленный такой щедростью, Хома так и замер.– Сейчас у меня с собою вон только… – он вынул из кармана медяки и, положив на стол, придвинул к Горивиту.
Шинкарь со вздохом взглянул на медяки.
– Убери,– и, взяв чарки, пошел за новой порцией. Смутившись, Хома протянул руку и сунул полугроши обратно в карман.
Откуда ни возьмись снова вылез котище и, по-хозяйски развалившись на полу посреди шинка, злобно уставился на семинариста больными глазами.
«Ну и страшилище,– Хома перекрестился.– Такой всех посетителей распужает! Но, может, он мышей да крыс хорошо ловит?»
