Курсант из Тис-Утор – I. Где я?

Я первым сбил его с ног. Мир вспыхнул и нырнул во тьму всего на мгновение. Ножны исчезли из рук, вместо них – обнажённый клинок, сияющий белой яростью, разливающейся по крови от левой руки, сжимающей рукоять.

Отросток рассыпался вместе с передней частью головы. Я успел только задуматься, почему держу меч в левой, если всегда был правшой. Дикая и древняя сила вытеснила меня, и я потерял контроль над телом.

Помню только ветер, вой и серо-фиолетовые ленты туч, тянущиеся по забитому копотью небу.

Стремительно, как от удара, я вернулся. В тот миг, когда острие меча нырнуло в основание шеи тейхоих-короля. Волна разрушающейся ари прошла моё поле по касательной, будто я успел окружить его защитой. Твёрдый скелет чудовища начал оседать, слабеющий от вымываемой энергии. Вымываемой, получается, мной. Или, скорее, клинком, который я держал.

Я стоял на дрожащей спине существа и мог видеть весь город вниз, до моря, даже нетронутую крышу нашего дома. Внизу, под нами с чудовищной осой, стояли Аока и Таан, относительно невредимые, и смотрели на меня со странным выражением. Я понимал, что что-то не так. Со мной не так. Я видел это по ним.

Кажется, всё было кончено; следов движения роя я не замечал и не чувствовал, пожары догорали, и море утихло. Меч был очень лёгким и тонким, но я не мог оторвать пальцев от рукояти. Рано, ещё рано.

Угловатые лапы подломились, и гигант свалился на обломки рынка, проехав вперёд несколько метров. Клинок вырвался, вспорхнул вверх, потянув за собой руку, и запрыгнул в ножны, оказавшиеся вдруг правильно пристёгнутыми к поясу. Ощущение тела вернулось, и я резко почувствовал, насколько сильно вымотался. Спрыгнул на землю. У моих ног валялся обломок вывески: «БЕ» и остатки от «К». «Бекали», цветочный магазин. Тогда напротив – «Изящные кружевные корзины», а чуть позади – ресторанчик-чайная с самой синей на свете дверью и вечными цветочными ящиками на окнах.

Аока ринулся мне навстречу, но на первом же шаге споткнулся об очень тяжёлый взгляд наставника. Он смотрел на меня так, как никогда прежде, и это была не похвала и не осуждение, даже не облегчение, что со мной всё в порядке. Это йански напоминало взгляд Пустоты, поджидающей за углом.

– Таан… – Я шагнул к нему, но расстояние будто не уменьшалось. – Таан, прости, я не знал, что творю. И до сих пор не знаю. – Я попытался снять ножны, но мне никак не удавалось. – Это… я всего лишь хотел отнести его тебе, это твой меч, я почувствовал, что должен…

– Это давно не мой меч. – Мастер сам приблизился ко мне и положил горячую ладонь на плечо. Но даже так между нами было непреодолимое пространство, и между мной и Аокой тоже, и между мной и всей Тис-Утор. – Он уже не был моим, когда я тебя встретил.

– Но…

Я попытался объяснить ему свои чувства тогда, дома, как я решился на это безумство, но он прижал меня к себе. Так крепко, что я не мог вырваться и уж точно совсем никак не мог его не услышать.

– И теперь ты должен уйти, Кохите.

Я помню, первое, что мне захотелось сделать – это спрятаться на нашем чердаке и реветь, потому что я не мог вот так глупо потерять Тис-Утор, потерять свой дом. Но вместо этого я, конечно, помогал разбирать завалы, искать выживших и восстанавливать город. Небо очистилось, и можно было снова смотреть на звёзды. Я не спал, было слишком много работы и слишком много мыслей. Амиару раскинулась в вышине широким кольцом, над городом и над морем, прекрасный венок из цветущих апельсиновых веток, единственное созвездие, которое я хорошо знал. Как только ни называют звёзды, оплетая неясными образами, но с этим именем я был полностью согласен. Крупные скопления в центрах цветков, нити поменьше и тоньше сплетаются в ветки, вспышки комет как брызги росы и туманная серебристая дымка.

Я встретил утро на берегу, на холодной гальке. Солнце поднималось в чём-то розоватом, медленно стирая Амиару. Вне всяких сомнений, мне будет её не хватать.

Я знал это ещё тогда и убедился прошлой ночью, когда вышел во всех доступных мне измерениях – Промежуточном, Третьем и Пятом – и не нашёл ни одной звезды в мутном лейнийском небе. Хотел бы я снова её увидеть.

С прогулки с Алури прошла пара дней. Я проводил их однообразно: листал книгу о Койере, безрезультатно пытался выпросить у Библиотеки что-то об Основателе – нашлось не больше, чем я уже слышал, – перебирал старые вещи. Ничего интересного: одежда, самая обычная. Ещё оббитая голубая кружка, отставленная почему-то к бумагам. Бумаги не его – какие-то выписки из Архива по планам Второго Магистра на квартал Ракушечницы. Возможно, Основателю хотели предложить там квартиру. Рукописный листик со списком дел в лавках: «книги, сыр, хлеб и печенье, вино, овощи, вазу вернуть». Пакетики с травой и просто трава в пучках, сушёные ягоды, коробка маленьких гвоздей, сломанный грифель. Обычные вещи обычного человека; если б мне не сказали, ни за что бы не подумал, что здесь жил Основатель.

Я успел прийти в себя после того странного состояния, настигнувшего меня в процессе знакомства с миром. Ножны Клинка Неба так и стояли приставленные к углу дивана. Я пробежал пальцами по рукояти, потеребил игриво кисточку. Он всё ещё отказывался мне даваться. Необъяснимая печаль скручивала в мёртвый узел. Я с утра как-то не мог перестать гонять мысли о последних днях в Тис-Утор, и нужно было чем-то их заменить, вытеснить, заполнить голову, чтоб наверняка.

Решил выбрать самый верный и опасный способ. Вместо сомнений в правильности событий в Пристани завалить себя очередными фактами из истории Лейна. Настроился на образ миана и попробовал обратить к нему мысли:

«– Алури, ты сейчас не занят? Мы могли бы отправиться в Шестое, я думаю.»

Пауза, в пару секунд, и равномерный голос, похожий на спокойное течение лесного родника:

«– Ты хотел бы прямо сейчас? – Я не успел даже сформулировать «да». – Тогда я зайду через семь минут.»

Секунда в секунду – я засекал – дверь отошла и впустила миана с облачком влаги из холла.

– Там холодно?

– Это здесь, – лейниец распахнул бежевое пальто, – в Шестом будет теплее. Можешь не брать куртку, если у тебя есть более плотная рубашка.

– Только эта. – Я дёрнул растянутый воротник. – Идём.

– Почему я не смог открыть её сам? – спросил я, когда Алури распахнул дверь «шесть» с бабушковым ковриком. – Это же не территория народа.

– Это большой мир, а у тебя статус чужака. Кто знает, как ты себя поведёшь.

– А-а…

Миан шагнул через порог на узкую тропинку. Мы опять были в каком-то парке.

– А ноги предварительно вытирать надо? – Я указал на коврик.

– Нет, – улыбнулся Алури, – можешь идти так.

Стоило мне выйти, дверь исчезла. Только два верхних окна блестели с торца дома, как и положено. В отличие от Пятого, здесь парк был аккуратнее и выглядел заметно городским, с умело сдерживаемой тирфи-смотрителями дикостью. Лейниец вёл меня по непонятному маршруту через деревья. Тропа то и дело ветвилась и меняла направление.

– Мы в квартале Ив.

«Ну да», – мысленно согласился я, опознав преобладающий здесь вид.

– Первый квартал в Древесном секторе. Это Военный Лицей. – По правую руку началась чёрная ажурная ограда, значительно заросшая плющом. – Наше основное учебное заведение. Я тоже здесь учился.

– И сколько тут учатся?

Я попытался сосчитать этажи проглядывающего сквозь деревья здания. Шесть. И вся передняя стена в каких-то лесах или лестницах.

– Три года. В году шестьсот дней, – Алури опередил мой вопрос, – но их почти никто не считает. Учёба длится с начала осени и до лета, захватывая его часть. Вся вторая половина лета – практика по специальностям в Полиции. Для удобства расписание учебных групп обычно дробят по декадам, реже – по пять или по двенадцать дней. В Полиции система похожая, но в любом заведении что-то своё, к чему надо привыкать. В отрядах вообще часто нет никакого графика. Просто ждёшь сообщения в дору о том, что послезавтра у тебя выход. А то и вот прямо сейчас, если не повезёт.

– Какой кошмар…

– В Полиции тебе такого не грозит, там смены чётко соблюдаются. Как определят в патруль – так и будешь до повышения ходить.

– Да не, я про учёбу. Три раза по шестьсот дней… я бы умер.

– Ладно тебе, это интересно.

– Тебе интересно.

– В Медицинском Училище вообще шесть. И это не считая двух подготовительных, которые требуются почти всем.

– О, слава Айне, я уже отучился в Пристани! – я возвёл руки к густым кронам, выполнявшим роль неба.

Пока мы огибали территорию Лицея, Алури кратко описал, что там где. Большой шестиэтажный Главный корпус, с которого всё началось и где проходят теоретические занятия. Самое высокое здание в Нао-Лейне, между прочим, – тут не строят выше пяти этажей. Странная конструкция на его передней стене – так называемые воздушные мосты для преподавателей. По ним перемещаются между кабинетами, чтобы не толкаться в коридорах с учениками.

Группы в Лицее разбивают по особенностям восприятия. Есть четыре основных типа. Аналитики, которым нормально читать формулы, – короли математики и, на мой взгляд, жуткие люди. Там учился Алури, и почему-то я не удивлён. Практики, понимающие мир через реальное применение, хорошо справляются с естественными науками и техникой. Пожалуй, сюда бы я отнёс себя. Эстеты, видящие всё через гармонию и взаимосвязи. Они не способны усваивать учебный предмет отдельно от других. И – тоже страшные люди – Хранители. Не слишком сильны в точных дисциплинах, зато великолепно запоминают мелочи и ненужные факты, учат тексты, разбираются в истории и культурах.

Ещё есть специальности, которыми занимаются во второй половине учебного дня, и более мелкие специальности, на которые можно ходить в свободное время. Основные – это Юны (мастера стихийных техник), военные медики, инженеры, проводники и учёные. У них отдельные маленькие корпуса в глубине территории. Даже озеро и лётный полигон есть; правда, с этого края их видно не было.

Лицеистов не встретили: все ещё сидели в Главном корпусе, теоретическая половина дня. Но Алури сказал, что выглядят они как я, только в форме и с более приличными конструкциями на голове.

Вскоре мы вышли из парка и через несколько домов оказались на большой круглой площади с фонтаном в центре. Миан подозвал меня к нему, вода приятно журчала. На нас были направлены шесть узких фасадов разноцветных зданий, которые медленно расширялись, уходя в глубину улиц. Трёхэтажные; выделялось только то, мимо которого мы шли из квартала Ив – там два этажа.

– Сейчас мы в самом центре Шестого, так что площадь называется Центральная. Смотри, – Алури указал на дом приятного тёмно-зелёного цвета, – это квартал Роз, он начинает сектор Трав. Дальше вправо – Лавандовый квартал, сектор Цвета. Потом Ивовый, сектор Деревьев. Следующий красный – квартал Гонья, сектор Народов. Здесь живут те, кто служит или когда-то служил в наших армиях. Они могут при желании переселяться сюда со своих территорий. Позже и у тебя появится право получить здесь квартиру. Один из кварталов Хинора как раз второй от центра.

– Не знаю, – я скользнул взглядом по разноцветным навесам, медленно вянущим клумбам, острым флагам и флюгерам на крышах и множеству непохожих друг на друга людей, – мне и в Библиотеке хорошо. Тут как-то… много всего.

Я не понял что произошло. Мир вдруг перевернулся вверх дном и стало невозможно дышать. Я заскользил ногами по дну каменной чаши и, отчаянно фыркая, выбрался из фонтана. Алури стоял на бортике и откровенно наслаждался представлением. Я отжал подол рубашки, насколько это было возможно, и зло съёжился.

– Прости, – он с трудом перестал смеяться, – у тебя был такой вялый вид…

– И поэтому ты решил макнуть меня в фонтан? – возмутился я. – Вот это гостеприимство! Вот это забота!

– Прости. – Он увернулся от моей руки и коротко коснулся меня. Одежда высохла. – Можешь считать это демонстрацией лучшего способа лечения от неправильно составленного вина.

– А где я могу выпить неправильно составленное вино, ты покажешь?

– Неправильное – нет. Правильное покажу. Но немного позднее.

Лейниец повернул меня к сизому дому, следующему по кругу от красного.

– Сумрачный квартал, обожаемый химиками и травниками за наличие всех нужных лавок, сектор Погоды. И последний – Морской квартал в секторе Пейзажей. Шесть секторов; в каждом кварталы, названные исходя из тематики. У Цвета, Трав и Деревьев кварталов больше двадцати, в оставшихся трёх – где-то по десятку. Нужно будет найти что-то конкретное – обращайся по дору в службу Картко.

Я скользил глазами по фасаду дома Гонья, насыщенно-красному и по ощущению – не видом – похожему на тёплую сухую глину. Солнце впитывалось в гладкую стену, пригревшую невысокий и редкий плющ, и я поймал себя на мысли, что тоже бы прислонился.

– Не стесняйся уточнять что-то, даже если это кажется мелочью. Город для иномирца довольно запутанный. Многие мешают Озёрную красавицу с Особенным озёрным и Васильковый цвет с Васильками. Кто-то пытается искать квартал Кри в Деревьях, и это действительно дерево, но квартал относится к сектору Трав, а Малинник – наоборот, к Деревьям… Нумерация домов ещё сложнее: идёт внутри квартала в порядке строительства зданий; без дору даже я в ней не разбираюсь. Идём.

Я нехотя оторвался от наблюдения за качающейся плющевой лапкой, упавшей с зубчатого края пристройки, и последовал за Алури, который медленно двинулся к бледно-фиолетовому зданию Лавандового квартала. Оно заползало на площадь небольшой тёмной террасой, полностью занятой столиками для посетителей. Лейниец остановился возле её угла, сжато пояснил: «“Лазурное кафе”. Лучшее цветное вино в Лейне» и безжалостно направился дальше, не дав мне даже толком заглянуть в широкие витринные окна. Мы покинули центр по лучу улицы между лавандовым и зелёным домом.

– Это Первый проспект. Основных всего шесть, как и секторов. Второй начинается между Лавандовым кварталом и Ивами, и так по кругу до Шестого, который между Морским и Розами. Хочешь – можем посмотреть на город сверху, чтобы ты увидел структуру и я рассказал всё остальное. Либо можем сразу разобраться с основными лавками на Кольцевой улице.

– Давай сначала наверх. – Я старался максимально оттянуть нелюбимую часть. – А как город называется?

– Город.

– Серьёзно?

Алури пожал плечами.

– Манаэ ему названия не придумал, а кроме него никто над названиями думать не хотел. И потом, зачем название городу, если он единственный во всём Лейне?

– Действительно.

Такой подход мне нравился, как и сама концепция застройки Шестого. Последнее из созданных жилых измерений, оно должно было стать общим пространством для всех народов Лейна и домом для самостоятельных мигрантов. Манаэ создал город «на вырост», чтобы в будущие эпохи новые лейнийские народы без территорий могли поселиться в нём. Изначально все кварталы, кроме первых в каждом секторе, были кирпичными. Пятиэтажные заготовки домов с окнами, лестницами и стандартной планировкой без какой-либо отделки. Затем, когда возникал план квартала, ему давалось название, разрабатывался общий стиль – как правило, одним архитектором – и требования к помещениям. Тогда своими мощнейшими силами творения лейнийцы превращали кирпичные шаблоны в полноценные здания. Но планы Первого Магистра были, как всегда, грандиозны, и заложенных Кирпичных кварталов оказалось слишком много. Сейчас их насчитывается двадцать один в четырёх частях города. Они пустуют и служат любимым пристанищем для подростков, любителей одиночества и подозрительных приезжих типов.

Мы стояли на вершине Башни с Садом, откуда Город хорошо просматривался во всех направлениях. По словам Алури, раньше она была рабочей передающей башней для сети дору и вообще первой из них. Потом технологию усовершенствовали и башню закрыли, превратив в вертикальный сад. Сейчас уже почти ничего не цвело, но зелень всё ещё оплетала стены так густо, что, поднимаясь по спирали наружной лестницы, можно было почувствовать себя гусеницей на дереве.

Пятна Кирпичных кварталов темнели одинаковыми серыми крышами; у названных кварталов они все были разные, и Город сверху напоминал витражное окно. Каждый из шести главных проспектов делился на два дополнительных, чётные дополнительные – на три, а нечётные – на два малых проспекта. Малые проспекты дробились на так называемые хвостики, а кварталы внутри сетки проспектов дополнительно разделялись улицами-планками. Всё это сильнее и сильнее запутывалось по мере отдаления от центра и выглядело как мохнатая снежинка. Алури находил её довольно красивой. Я ограничился признанием, что она меня впечатляет.

К сожалению, поход по лавкам никто не отменял, и нам пришлось спуститься вниз. Главный лейнийский рынок тянулся по Кольцевой улице, которая шла примерно по дальнему краю третьих кварталов в секторах. Было ещё Большое кольцо, соединяющее начала дополнительных проспектов, но на нём не было ничего особенного, поэтому Алури отдал мне его на самостоятельное изучение.

Башня с Садом стояла на углу Первого проспекта и квартала Сирени, и нам нужно было немного вернуться в центр, вдоль Лазоревки, чтобы попасть на Кольцевую. Несмотря на гордое звание проспекта, он был узким, и меня это радовало. По одной стороне стены были нежно-голубого цвета, покрытые прозрачным узором из вспыхивающих на солнце чешуек. Или это были лепестки, раз уж квартал сектора Трав. Через дорогу желтели тёплым лимонным дома Жёлтого. Ничего не скакало и не ездило, изредка мимо проносились разношёрстные дети, хлопали двери и скрипели распахиваемые окна.

Я был так рад, что здесь не было никакого транспорта, никаких грохочущих зловонных механизмов, никаких зарослей из арматуры и бетона, на какие я успел насмотреться до Тис-Утор. Технические мёртвые города въедались в тело и оседали неприятным осадком в крови, что норовил подняться, стоит потревожить воспоминание. Проспекты в тех городах были такими широкими, что не всегда видишь их края. Выживание там всегда было для меня труднее прочих. В пёстром мареве цветных стен, одежды, развешенных на верёвках покрывал и мозаичных стёкол Шестого мой ядовитый осадок, кажется, растворялся. Хотелось вдохнуть глубже запах пряностей из открытого окна и ударить ладонью по кисточкам навеса над чьей-то дверью. Дома здесь были в три этажа – большего и не надо – и срастались стенами. Внезапные узкие и широкие арки появлялись по сторонам, открывая путь во дворы. В этом ярком разнообразии белая форма юношей и девушек не сильно старше меня казалась светящейся.

– Вот, пожалуйста, лейнийская Полиция. – Алури кивнул на проходящих. – Это вечерний патруль идёт распределяться. Осенью он начинается с атуаной – когда солнце становится золотистым. У нас нет единой системы измерения времени как в Гиэхе. Мы ориентируемся по состоянию неба. Ты можешь спрашивать у дору, сколько осталось до заката или рассвета – и он посчитает в тех единицах, к которым ты привык. И напомнит о времени, которое осталось до начала службы.

Миан посмотрел на меня, будто ожидал, что я стану тем самым человеком, который везде опаздывает. Не знаю, почему у него сложилось такое впечатление: моё легкомысленное отношение к вещам и своему внешнему виду никак не связано с пунктуальностью. Обычно я весьма точен.

Когда полицейские поравнялись с нами, лейниец продолжил:

– Видишь нашивки на рукавах? Первый и второй уровень низшего ранга. У тебя будет начальный, без нашивок, когда поступишь. Потом по мере опыта поднимешься, обычно это занимает около сезона, реже – двух.

Я проследил взглядом белую процессию, насчитал пять рас – по крайней мере, те, которые явно бросались в глаза. Рыжие, русые и чёрные головы, парочка светлых, как Алури. Разный рост и разрез глаз. К своему неудовольствию я понял, что в этих землях, скорее всего, буду считаться мелким, пусть в Риунне и Тис-Утор меня относили к высоким людям.

– А у тебя уровень какой? – спросил я миана, попытавшись представить его в белой куртке с тремя горизонтальными золотыми палками.

– Второй уровень среднего ранга, дополнительное звание капитана. Песочного цвета форма с вертикальными нашивками.

– А твои товарищи?

– Средний первый и средний начальный.

– М-м, ясно.

Разумеется, этим его ответ не ограничился, и мой вопрос о рангах перетёк в иерархию лейнийских военных и невоенных, набор служб Архива и рассказы о других, менее сложных системах. Я запоминал всё куда легче чем в первый день: желание спрятать разум подальше от магазинов здорово помогало концентрации. Культурно-образовательная болтовня Алури отлично отвлекала от неприятных процедур вроде неизбежного выбора новой одежды.

Мы зашли в «Ивовые ветви», когда атуана была уже в своём полном праве. Свет теплел и плавился в приоткрытых окнах, обманчиво превращал ещё свежие листья в желтеющие и грел крыши. Всё менялось непривычно медленно после миров, которые я знал. Эта неторопливость даже немного убаюкивала, особенно в сочетании с сочащимися отовсюду древесными шорохами.

«Ивовые ветви» были маленькой поблажкой со стороны миана чтобы загладить мои страдания и приучить к нормальной еде. Ежедневные бутерброды с яблоками его, видите ли, не устраивали, прямо как мою риуннскую мамочку. Но это заведение, которое ближе всего было к понятию трактира, – еда и общительная хозяйка внизу и жилые комнаты для гостей сверху – понравилось мне с первой секунды. Низкие потолки практически касались золотой макушки моего спутника, и перед каждой дверью он был вынужден ощутимо сгибаться. Должно быть, Вселенная отомстила ему за меня в лавке Рейкке (самом большом магазине одежды в Шестом измерении, который даже язык не поворачивается называть лавкой).

Я чувствовал себя как в уютной маленькой норке. Лабиринт из висящих на верёвках разноцветных ковров, запах выпечки, перемешанный с тягучим дымом хвойных свеч. Каждый столик был отгорожен этими зачарованными коврами-занавесками, которые совсем не пропускали звуки, – отличительная особенность «Ивовых ветвей», что делала это место самым подходящим для конфиденциальных разговоров. Как пошутила наша официантка Сщжану: «Здесь контрабандист из Зелёной Туманности и солдат Неявной могут сидеть через проход друг от друга и не догадываться об этом». Она была милой смуглой девушкой, похожей на куклу из платков – так много на неё было накручено разных тканей и верёвочек с бусинами. Посоветовала мне сырный хлеб, оказалась родом из Каттайры, относящейся к территориям Нельры, ещё одного мира-Стража.

Поначалу всё шло хорошо; Сщжану принесла умопомрачительно пахнущую булочку и крошечный глиняный кувшин с синим. Алури пил белое – ясность мыслей, ничего другого я и не ожидал. Он явно о чём-то думал, временами с тоской глядя на моё вино. Даже не стал давать никаких долгих пояснений касательно Нельры, только упомянул, что в Лейне между собой её называют Факелом. Пожалуй, я бы даже сказал, что миан был чем-то озадачен, но в полумраке, под треск стоящей на столе свечки, меня больше занимали собственные мысли. Синее вино – как глубина океана. Позволяет окунуться с головой в омут потаённой печали и отпустить её, ведь только взглянув ей в глаза можешь освободиться. Сколько дней назад я покинул Пристань? Едва ли декада наберётся, а кажется, что и не был там никогда.

Вечер и ночь мы разбирали завалы. А утром Таан нашёл меня на берегу и рассказал, почему всё так вышло. И мне не по себе стало от этого знания, потому что виноват был, по сути, я. Беспристрастные безжалостные механизмы фундаментальной балансировки.

– Эй, – Алури взъерошил мою чёлку, – ты в порядке?

Я оторвался от рассматривания поблёскивающего дна пустого кувшинчика. Последние воспоминания о Тис-Утор скатывались волнами.

– Да, в полном, – с задержкой отозвался я и встряхнулся.

– Прости, мне не стоило так сильно грузить тебя. Я не знаю, когда ещё смогу показать тебе Лейн. Завтра уже нужно возвращаться на службу, но теперь ты хотя бы примерно знаешь, что где находится, и всегда можешь обратиться в службу Картко…

– Тебя сейчас вызвали? По дору? – догадался я. – И ты не очень этому рад.

– Это моя служба, – вздохнул лейниец.

– Не сахар у тебя служба. – Я высунулся из-за ковра. – Сщжану? Можно нам ещё красного?

«За мой счёт», – едва не добавил я, но вспомнил, что платить не надо. Алури смотрел с лёгким недоумением, но ничего не сказал.

– У тебя несчастный вид. И белое вино здесь не поможет.

– А ты такой знаток жизни? – Парень подпер подбородок ладонью.

– Немного.

– Думаешь, прожил достаточно лет?

Я пожал плечами. Мне хотелось поскорее ощутить это ровное тепло невидимого камина, которое окутывает тебя от красного. Чувство уюта, спокойствия и безопасности. Нельзя больше лезть в печали рядом с печальным Алури, а то из нас двоих получится совсем унылая картина. Ненавижу уныние, терпеть его не могу.