banner banner banner
Пламя
Пламя
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Пламя

скачать книгу бесплатно

Но я бы повесил Розенгартена
Из деревянного
Гребня с чернилами
Вечно уходящего в никуда в вихре неизгладимых параллельных кривых
Буква или женщина?
Еще одна безупречная поразительная черная буква в слове
Средь сотен слов
В непрерывной эпопее Розенгартена прославляющей
Священную и неослабную тягу рода людского к себе подобным
Твое сердце как белая бумага
На которой аккуратно разбрызгана женщина
Она нужна им обоим чтобы стать важными
Будь у тебя огромная белая стена
И ты бы повесил сотни его властных женщин в ряд
Тебе не пришлось бы долго изучать
Каллиграфию
Чтобы понять и простить себя
За то что так часто влюбляешься
И побеждаешь в нашей загадочной и лучезарной гонке
И так прекратились бы любые дурацкие споры
О красоте
В которые тебя втягивали

То же самое с мебелью
У меня есть пара деревянных столов
Купленных за песню давным-давно
Я полировал их годами
И не хочу ничего на них ставить
Кроме локтей тарелки стакана
Но на одном у меня Розенгартен
Ведь Розенгартен славит дерево на котором стоит
Ведь сделан он с той же мыслью
Что и стол сотню лет назад
Мыслью о чести, умении, скромности
Что терпеливо проявляет себя в невыразимо
Полезном изделии
Тебе пришлось бы пожить с Розенгартеном
Чтобы понять, как он полезен
Полезен как стол и стена
Как он обслуживает твою беспомощность
Помещает в комнату твою «пропащую жизнь»
Ты забыл об исследовании
Так и в великой поэме у Розенгартена
Ни единого лишнего слова
Ни единого лишнего тома
Ни жеста, ни образа, ни подмига
Что напрашиваются на комплимент
Он такой как есть
Уважает традицию, к которой восходит
Но от нее не зависит
Стоит в окружении комнаты
Ежесекундно заводя
Новую тревожащую оригинальную дружбу со светом и воздухом
В которой так глубоко нуждается комната
Чтоб орошать и освежать твою борьбу

Если у тебя есть сад или пашня
И ты хочешь чтобы они процветали
Расставь там побольше Розенгартенов
Его огромных властных Ашер
Обтекаемых женских фигур
Что искали мужчины и женщины и поклонялись им
На «высоких местах» в Библии
И по-прежнему поклоняются
Пока мы идем рука об руку
Сквозь запутанную и обшарпанную маловажность
Официальной своей исправленной публики и частной обыденной жизни
И вот вдруг Она:
Рожденная целиком из себя
Убедительная и услужливая
Рывок гладкой энергии не рассекающей воздух
А смягчающей и мягко {легко?} воспламеняющей
Вознесенный на простой каменной лестнице
Которая сама по себе – шедевр восходящей гармонии
Вознесенный к загадке красоты
Которую никто не отважится объяснить
Вознесенный по тайным причинам
Которые известны каждому
Вознесенный в привычных горестных обстоятельствах
И глубокой внутренней уверенности в совершенстве
И теперь твоему саду
Больше не о чем напоминать

Всегда думаю какую песню

Перевод В. Нугатова

Всегда думаю какую песню
Спеть Анджани
Она будет о нашей жизни вдвоем
Она будет очень легкой или очень глубокой
Но только не чем-то средним
Я напишу слова
Анджани мелодию
Я не смогу ее петь
Ведь она поднимется чересчур высоко
Анджани будет петь прекрасно
И я буду исправлять ее пение
А она исправлять мой текст
Пока песня не станет прекрасной как никогда
Потом мы будем слушать ее
Нечасто
Не всегда вместе
Но изредка
Всю оставшуюся жизнь

Стихотворение Роси[5 - Кёдзан Дзёсю Сасаки (1907–2014) – японский учитель (роси) дзенской школы риндзай-сю, основатель и настоятель центра дзен на Лысой горе (Mount Baldy Zen Center) в Калифорнии.]

Перевод Леонарда Коэна

Когда б ни услышал
Округлый звук я
В глубокой ночи
О Мать!
Найду тебя вновь.

Когда б ни стоял я
Под светом
Гладких небес
О Отец!
Главу я склоню.

Спускается солнце
Наши тени плывут
Темнеют сосны
О Милая!
Пора нам домой.

Канье Уэст не Пикассо

Перевод В. Нугатова

Канье Уэст не Пикассо
Пикассо это я
Канье Уэст не Эдисон
Эдисон это я
Тесла это я
Джей-Зи не Дилан чего-то там
Дилан всего это я
Я Канье Уэст Канье Уэста
Канье Уэст
Великого фуфлового перехода дерьмовой культурки
Из одного бутика в другой
Я Тесла
Его катушка
Что произвела электричество мягкое как постель
Я Канье Уэст каким считает себя Канье Уэст
Когда сталкивает твою жопу со сцены
Я подлинный Канье Уэст
Больше особо не тусуюсь
Никогда так не делал
Просто возвращаюсь живым с войны
Которой у нас еще не было

    Монреаль, 2015

Старые друзья

Перевод Перевод А. Сен-Сенькова

Старик говорит другу (по телефону), что
собирается в молельню вечером. Это разрушающаяся
молельня во враждебном черном районе Лос-Анджелеса.
Нет даже половины миньяна (необходимых десяти
человек). Прихожане стары, молитвы читаются плохо,
сквозняки, само это место наполнено убожеством
и люмбаго. Старик приглашает друга посмеяться
вместе с ним над крушением неудавшегося духовного
приключения, приключения, на которое они оба
когда-то имели большие виды. Но его друг не
смеется. Друг становится одновременно Нахманидом,
Бодхидхармой и Святым Павлом в религиозном
наставлении. «Тебе не следовало говорить мне, что ты
собрался в молельню. Ты теряешь благочестие.
Остался бы в выигрыше, если бы промолчал». Что?
Благочестие? Молчание? С кем вообще говорит
этот старик? И так много. Друг упрекает его
в хвастовстве, в отсутствии благочестия, но вроде
как отпускает. Потом они прощаются, старик надевает
халат, который уже не так просторен после того, как
он бросил курить. На ночном столике почти полный
пузырек прозака. Он купил его пару месяцев назад,
но почти сразу перестал принимать таблетки.
Они оказались бесполезны. Вряд ли есть что-то
бесполезней их. Господи, он не может даже рассказать
другу (по телефону) о своем люмбаго и не выслушать
в ответ лекцию. Ладно, по крайней мере, дантист
не отругал его, когда он вернулся к нему на прошлой
неделе. После двухлетнего отсутствия, с гниющим ртом,
запах которого никто (дантист, ассистент, да и он сам)
не смог вынести, когда начали выскабливать костную
ткань. Его дантист тоже старик. «Давай займемся этим», —
только и сказал он. Старик завязывает халат и включает
весь свет в квартире (чтобы его снова не ограбили).
Он запирает дверь и едет в зону боевых действий,
потом паркуется во дворе дзендо (это на самом деле
не совсем молельня). Эвника здесь. Она здесь уже
двадцать пять лет. «В моем возрасте», – слышу
ее голос. Что-то о том, как легко она простужается
сейчас. Койо тоже здесь. Не помню его христианское