Комната заблуждений

Странное место выжженной травой очерчивало круг, внутри которого на разных расстояниях друг от друга навсегда застыли мёртвые животные, принятые сначала за большие глыбы и маленькие камни: несколько оленей, волки, зайцы, птицы и огромный бурый медведь; вздохнув в последний раз, они, окоченевшие, остановились на том месте, где их настигла неестественная внезапная смерть. В центре этого загадочного круга устремлялся вверх чёрный алтарь, напоминавший утонченно заостренную кверху пирамиду; его странные ярко-кровавые символы, незнакомые, вычерчивались давно забытым первобытным страхом – они проявлялись и затухали, пульсируя в такт сердцу. Создавалось впечатление, что этот алтарь наделен своей жизнью, тихо ожидающей новых жертвоприношений. Но больше меня поразил тот, кто расслабленно стоял, прислонившись к этому странному архитектурному сооружению; то было странное создание, походившее на человека, но определенно не бывшее им. Выше меня где-то в полтора раза, пугающий монстр был облачен в темный балахон с оторванными рукавами. Нижняя часть его лица была скрыта алым платком, и кто знает, каких размеров пасть, наполненная самыми острыми клыками, свернутая в хитрую ухмылочку, располагается там, где у людей находится привычный рот. Ничем не прикрытые руки, были обтянуты чем угодно, кроме живой человеческой кожи, больше напоминая загноенный улей. Я обратил внимание на тяжелейший двуручный меч с ничем не запятнанным лезвием, который монстр спокойно держал одной рукой, не напрягаясь. Его рукоятка напоминала пасть огромного дикого зверя, охраняющего запретные врата от заблудившихся живых. Обуянный страхом, я не мог не только что-то вымолвить, но даже сглотнуть, в горле пересохло, а в висок больно ударило от ужаса, что такое создание существует наряду с обычным человеком. Неужели у нас один создатель? Взгляд пустых глаз, чёрных как смоль, имевших только зримое сходство с человеческими, был направлен в никуда, слепо охватывая каждую деталь.

– Как славно, что ты сам нашел центр. А то я немного засомневался. Вот уж правду говорят, что вина сама приводит человека к наказанию, – голос его был похож на людской, но манера произношения, спокойная, как у покойника, не выражала ничего, – как ты можешь понять, я тебя жду уже очень долго, непозволительно долго, но, благо, что время для меня не имеет значения. Есть те, кто умеет подчинять себе время и выходить за его пределы, стирать, при необходимости. Но к такому я решил не прибегать – чувствовал, рано или поздно ты придешь. И, если быть откровенным, это не в моей компетенции – нарушать естественный ход вещей. Такие понятия как "рано" или "поздно" для меня значат примерно одно и тоже, поэтому и ожидание может быть очень приятным, – существо мечом поочередно указывало на жертв своего развлечения, что я принял не так давно за каменные глыбы, и нежно погладило алтарь, – Она требует подношений и преданности своему делу.

– Кто ты? -тихо спросил я, пытаясь отличить монотонные слова, исходившие из-под платка, – зачем ты меня ждешь?

– Вы, люди, даете нам разные имена, пытаясь тем самым скрыться за словами от ужаса, что охватывает ваши пылающие страданием сердца в самое неподходящее время. Ты бы и сам мог догадаться, кто я. Ты же не можешь быть таким тупым, чтобы не признать старых знакомых, ммм? Ладно, не пытайся вспомнить, я сам поведаю. Я тот, кто принесет тебе заслуженные страдания, исполнив старые обеты. Ты запутался и натворил много спорных вещей, за которые должен понести наказания. И нет лучшего мастера, кто мог бы полностью и точно осуществить исполнение. Поэтому ты видишь меня палачом, уродливым и бесчувственным мясником, верно? Что ж, этого не изменить. Твоему испуганному трусливому сознанию надо зацепиться за какой-нибудь образ, чтобы окончательно не потеряться в омуте вины, – с каждым произнесенным им словом, звонко взрывающимся в моей голове, нарастала тревога. Волны, пробегающие по глади сознания, пробуждали самый парализующий и воодушевляющий страх – страх за свою жизнь. Палач не менял своей вольной позы, внимательно наблюдая за тем, как я перевариваю его слова; он действительно не торопился.

– Да, ты начинаешь понимать, – продолжал Палач, – Я вижу это в твоих пугливых заячьих глазках. Поверь, что я с тобой сделаю, ты даже представить не сможешь. Но ты сполна получишь за все, что успел натворить. Прошлый смог бы это подтвердить, если бы не разучился говорить.

– А кто был твоей прошлой жертвой? – внезапно, со сбивчивостью, произнес я. Не ожидал, что получится открыть рот в такой ситуации. Мне только хотелось вырвать пару лишних минут на обдумывание побега, но куда? От испуга ничего не возникало, кроме мимолетных образов да жалких обрывков. Придется бежать назад, к замку. Он продолжал мертвенно жевать слова, что обретали свою естественную интонацию внутри меня, отзываясь тошнотой и болью.

– Жертва? Что за пошлость? Это не жертва, его вина была признана высшим судом, – не меняя своей позы, он схватился за эту тему, словно самый непринужденный разговор о пустяке, – Он был самым, что ни на есть, грешником. Понес суровое наказание, но он его заслужил, вплоть до самого последнего прикосновения. Больше скажу, втайне от своего пугливого начала, он мечтал о том, чтобы его хоть кто-то наказал. Годами ожидал, страдая. Ты спросишь зачем? Под душевными страданиями люди сильнее ломаются. Он снова желал стать чистым. Никогда вас не понимал до конца, наверно, и не пойму – вы существа более низкого класса и любите всё усложнять в голове, борясь с внутренним голосом души. Я видел, что он был искренне благодарен, когда дробились кости его руки, правда, сказать об этом сам он не мог, но все прочитывалось в глазах, позади боли, позади его булькающих хрипов. Обидно, что он не пожелал полюбоваться результатом моего труда, ведь я по-настоящему старался, вкладывался. Ладно, это просто очередное давно закрытое дело, не будем попусту ворошить память о грешниках.

Палач принял более серьёзное положение, но его длинные тонкие пальцы задержались пару секунд на алтаре, принимая силу кровавых знаков. Затем, из отверстий на его плече начали молниеносно выбегать мохнатые точечки. С отвращением я разглядел в них мелких пауков, быстро перебирающих тонкими лапками. Они обгоняли друг дружку, участвуя в небольшом забеге, проходящем через ладонь к затупленному острию двуручного меча, спускаясь на землю, наполняя её тягуче чёрной водой, и разрастающейся струйкой направляясь ко мне.

– Хватит пустых разговоров. Время начать наш личный процесс. Не смотри на меня так, ты прекрасно знаешь, что я нужен тебе.

Я не смог больше контролировать себя и рванул обратно, надеясь спрятаться в городе, выслушивая его последние слова, брошенные в спину:

– Что ж, беги. Это ненадолго.

Маневрируя по выжженному полю мимо каменных животных, в моей голове бешено пульсировала кровь. Дикий ужас подгонял бежать дальше, без остановок; уже запыхаясь, чувствуя, что моё сердце вот-вот выскочит, я не замедлялся – жить хотелось сильнее. Зловещий памятник с неторопливым Палачом остался далеко позади, а вся местность в очередной раз изменилась. Я не мог сосредоточиться, когда мысли полностью соответствовали движению и накалу страстей – спотыкаясь и неудержимой волной водопада срываясь со скалы вниз, к подводным камням смерти. Без разбору, ноги несли вперед, и краем глаза, кажется, мне приметилась кристальная гладь небольшого озера, которого раньше не существовало. Высокая трава затормаживала бег, забирая всё больше сил, словно, весь этот мир был настроен против меня, увлеченно приняв сторону палача, желая избавиться от такого грязного и лишнего элемента. В какой-то момент этого безостановочного побега в неизвестность, но с определенной целью – выжить, я не успел вовремя среагировать на внезапно возникшую миниатюрную преграду, споткнулся, и пролетел, невероятно паршиво приземлившись: лодыжку пронзила острая боль. Ситуация становилась только хуже – так обычно и происходит, будь это жизнь или просто фильм ужасов; абсолютно всё настраивается назло тебе, чтобы сломать. Ко вкусу железной крови во рту примешался посторонний вкус земли, частички которой я выплевывал, обожженно сухим горлом хватая воздух. Наблюдая за бешенным ритмом движения моей грудной клетки, готовой разорваться и выпустить кровяной насос в своё свободное путешествие, мне было трудно подняться: разрастающаяся в геометрической прогрессии паника забирала всю энергию воли, приколачивая к земле. Все надежды ссылались на то, что мне удалось достаточно здорово пробежаться, и этому здоровяку понадобится много времени, чтобы догнать; к тому же, это была необъятная земля, и создание могло выбрать совершенно другой маршрут. Только я начал успокаивать себя, постепенно веря проговоренному в голове, как услышал знакомый безэмоциональный голос, заполняющий всё, словно он издавался из каждого травинки, из каждой частички земли и одновременно отчетливо и размеренно бьющийся в моей разгоряченной голове – его нельзя было игнорировать.

– Неплохая попытка, но посмотри – ты сам себя остановил. Грациозное падение, – после этих слов я нашел в себе силы совершить рывок и поднялся. Палача рядом не было, тогда как он видел? Продолжая ковылять дальше, скрипя зубами от невыносимой боли в ноге, ответ уже возник внутри меня:

– Не задавай вопросов, на которые боишься дать себе ответ. Ты правильно догадываешься: я знаю каждый твой шаг, вижу каждую твою мысль. Ты можешь бежать куда угодно и сколько угодно, но ты не сбежишь от Меня. Ты в тупике, как те юнцы в лабиринте Минотавра. Жалкое зрелище. Лучше бы ты просто принял свое наказание, а не пытался отсрочить неизбежное. Что ж, это твой выбор, беги, но с такой ногой ты не скроешься от меня.

Палач продолжал говорить, перескакивая с одной темы на другую, но каждый раз не забывая сделать вставку, что я окружен, беззащитен перед наказанием, слаб, как духом, так и телом, и все остальное в подобном роде. Его слова невозможно было перебить, они навязчиво находились в голове, каждой буквой отстукиваясь в черепной коробке. Идея скрыться на его территории выглядела безумно, он прав. Слова, составляющие грандиозный монолог перед казнью, неплохо действовал на нервы, сбивая и без того сильнее дезориентируя. Я переставлял больную ногу, продолжая бороться, скорее по инерции влекомый инстинктом, прочь страха. Возможно, что моё движение было частью замкнутого круга. Возможно, намного разумнее было бы принять наказание, дождавшись его и покончив всё разом. Перестать скрываться, беспочвенно надеясь, что всё забудется, сотрется. Но, разве, неупокоенное может уйти назад, более не возвращаясь? Не страх ли перед покойниками гонит меня вперед, быть может, к более худшей участи? Боялся ли я страданий острых лезвий и внешности тёмной стороны или встречи с настоящим собой? Исполнитель приговора, тем временем, не прерывался:

– Ты наивен в своей слепой вере. Тем же хуже. Я помню, как давно, в старом деревянном амбаре исполнял решение по поводу такого здоровенного парня, который был туп как пробка, до последнего отрицая свою вину. Ты мне напоминаешь его. Когда я перерезал ему сухожилия, он мямлил, проглатывая сопли и кровь, что его с кем-то перепутали. Но Они видят всё и не могут ошибиться. Они не верят словам, ибо знают, что это ветер, такие же беззаботные и лживые. Вы все, за редким исключением, пытаетесь доказать, что невиновны, подсознательно желая получить искупление, но неимоверно сильно вырываетесь, когда получаете то, о чем так сильно мечтали. Не стоит забывать, что существует такие места, где нет возможности скрыться от своей вины и самого себя.

Осматриваясь вокруг, я никого не заметил, только показалось, что немного потемнело, и трава стала более грубых оттенков. На горизонте выросла цепь неуместных гигантских гор. Их вершины пробивали тучные пушистые облака в яркой синеве неба. Донеслись выкрики приближающихся птиц, и сразу надо мной, не умолкая, пронеслась мрачная пернатая стая, состоящая из сотни представителей – дурные вести они разносили в своих чернейших клювах, под стать их одеяниям. Птицы направились дальше к угрюмым горам. Всё время не затихал голос таинственного палача – он продолжал говорить, запугивая и обманывая. Я пытался заглушить его, подавить, но каждое слово находило глубокое отражение внутри меня, приобретая свою невыразимо отвратительную окраску, живо пробуждая чувство вины, от которого невозможно было отмахнуться. Ему не надо было проявлять какую-то интонацию, она великолепной мрачностью окрашивалась сама, как возникала в голове.

– Ты только не подумай, что я садист. Нет, ни в коем случае. Просто выполняю свою работу, ведь я сделан для неё. Ты думаешь, что это легко, но это не так: каждое дело оставляет свой отпечаток на моем теле. К тому же, ни в коем случае нельзя нанести больше повреждений, чем указано в индивидуальной программе, что основана на постановлении. Исходя из её содержания подбираются инструменты, а для утверждения собирается целая команда специалистов. Они обычно не находят общий язык, принимая окончательное решение только на третий раз, постоянно корректируя и изменяя программу, сверяясь с установленной таблицей наказаний. Затем она отправляется на одобрение в комитет, который также не захочет принимать с первого раза. Разгораются дебаты, некоторая часть состава демонстративно уйдет из зала, обдумывая улучшения. Они пропадут на несколько человеческих недель, может, и месяцев, но обязательно найдут к чему придраться и что исправить. И программа возвращается на доработку. После четвертого раза, когда никто не вымолвит ни слова, каждый из них кивнет, поставив печать. Потом копия постановления, программа, инструкции, рекомендация и специально созданное оружие будут предоставлены мне. И вся эта работа проводится только для того, чтобы ты сам смог увидеть всю картину целиком, чтобы ничего не ускользнуло и не было поставлено под сомнение. И я ещё не раскрываю всех подробностей создания инструментов и их доставки. Постановление – важный документ, с которым нельзя распоряжаться, как с дешёвой бумажкой. Постановление требует уважения и определенных условий хранения – после исполнения наказания оно отправляется в архив, где хранится, если снова потребуется. Больше ты знать не имеешь право. Даже я не имею. Но я могу поделиться другим – на этой должности я уже достаточно долго, многое видел, многое слышал, но есть только один полезный совет: ты должен мужественно перенести своё наказание, не притворяясь святым мучеником, ибо ты не святой, ты только преступник, не заслуживающий и капли сострадания. Но в конце приходит облегчение, в конце появляется свет, даруется прощение. Представляешь меня монстром, но это не так: ты намного хуже и сам знаешь это. Но можешь ли ты себе признаться? Хоть раз ты мог бы сказать правду? Ложь покрыла тебя мерзким слоем гноя, превратив в ужасного монстра, а ты смотришь только на оболочку. Так, прими же своё и окунись после всего в святую воду искупления, дарующую новую чистую жизнь.

Это не кончалось, только бесконечно долго растягивалось, замедляя и окутывая легкой дымкой небытия, ощущением несуществования. Я шёл, как умирающий странник, заблудившийся в необъятной пустыне без воды и шанса на помощь. Горы угрожающе высились и были так же далеки от меня, как и в самом начале, когда выросли из ниоткуда. Всё темнело, пряча надежду под своим плотным покрывалом, или темнело только в моих уставших глазах: небо приобретало чёрно-фиолетовый оттенок, не улыбающийся звездами. Возможно, при более удачных обстоятельствах, природа выглядела бы менее грустно и более вдохновляюще, но сейчас она олицетворялась оплотом тревоги. Я сильнее загонял себя в тупик. Голос то возникал, то затихал, но не удавалось насладиться небольшими перерывами тишины: горным эхом разносились его последние слова, которые не требовали большего акцента.

– Ты до сих пор не устал? Не хочешь прекратить это раз и навсегда? Не хочешь получить спасение? Неужели, ты готов так сильно мучать себя, оттягивая неизбежное? Ты ничего не понимаешь. Ты наносишь вред нам обоим. Мы связаны. Вместе. Но ты ничего не хочешь слышать. Не хочешь понять смысл моих слов. Ты хочешь только сбежать. Сбежать как можно дальше. Ты безнадежен. Ты жалок.

И наступила тишина – голос исчез, но я увидел фигуру Палача во плоти. Он неспешно шёл в мою сторону, сокращая расстояние между виной и наказанием. Паника сбивала дыхание, и было невозможно на чем-то сосредоточиться. Всё плыло перед глазами, как при головокружении после упомрачительного аттракциона. Казалось, что слепота наслала проклятие, но это только горячие слезы обжигали кожу и глаза. Тогда я и встал, словно загнанное животное, не собираясь более сопротивляться – было слишком печально и страшно держаться за мужественность, для такого нужна смелость и сила, которые я растерял на половине пути. Но что-то изменилось. Не столько во мне, сколько в окружении. Невдалеке возникло складское помещение, словно навязчивая идея, оно захватило мысли в плен и больше не позволяло думать о чем-то ином. Я мгновенно очнулся, не понимая, кто управляет моим телом, и направился к спасительно окрашенному зданию, стремясь сбежать от Палача, но он только приближался. Его движения были спокойны и размерены – мои же резки и грубы. Он прикрывался благом и постановлением, пряча за спиной клинок агрессии, а я боролся против несправедливости. Меня недружелюбно встретила металлическая дверь склада. Попытка открыть её не увенчалась успехом: она была накрепко заперта. Каратель постепенно сокращал отставание, растягивая свои шаги и продлевая, таким образом, удовольствие для себя и пытку напряжением для меня. Он заигрывал, предоставляя возможность побегать и окончательно осознать то, что я не жертва, но пленник в тюрьме. И хоть это становилось всё яснее, коварные лапы страха опускались на мои плечи и устремляли свои огненно-злые глаза, находящиеся на ладонях, обхватывая голову, сверля и тенью проникая внутрь через уши, растекаясь по венам, смешиваясь с кипящей кровью. Я пытался выбить дверь плечом, но она никак не поддавалась. Голова склонилась к холодной двери, и, неожиданно, вспомнился ключ, который мне отдал странник. Может, он подойдет? В спешке я начал осматривать каждый карман, совершая нелепые движения непослушными руками, пока не нащупал небольшой ключик, что резко вытащил из кармана и попытался вставить в дверь, но ничего не получалось: с испугом, смешанным в одинаковых пропорциях с яростью, трясущимися неловкими пальцами осуществлялись новые безнадежные попытки отрыть спасительный проход, но каждая из них завершалась промахом; когда же это получилось, после стольких попыток и огненного пота, заливавшего глаза, ключ не захотел поворачиваться до конца, словно его кто-то удерживал. Навалившись на металлический рот, прилагая неимоверные усилия, чтобы провернуть ключ полностью, он принял подаяние. Истошно скрипя, дверь попятилась назад, и мне удалось проскользнуть внутрь, забыв ключ снаружи. Я оказался в полной темноте, и только небольшой лучик света проникал сюда, быстро отрезанный паникой.

Через растянувшиеся секунды, привыкшие глаза смогли выцепить очертания объектов, наполнявших комнату – то были всевозможные ящики. Противоположно входной двери находилась лестница, ведущая на второй этаж. Не успев отдышаться и собраться с силами, я решил подняться наверх – входная дверь не могла быть настоящим заслоном от кошмара. Металлическая лестница издавала ужасный шум при подъёме, словно она истерически страдала от каждого чужого шага. В проёме, разделяющем лестничную клетку от комнаты, отсутствовала дверь. На этом этаже было светло за счет боковой стены, что представляла собой цельное окно, открывая вид на затерянную природу свысока. Я бросил беглый взгляд в окно и удивился тому, как сильно отличалось новое окружение от прошлого. Теперь это был не летний мир зелени, а самая настоящая осень – все деревья без исключения облачились в золото, став самым настоящим рыжим лесом, скрывающим под собой много тайн и странных вещей, напоминая пляску дикого огня. Где же Палач? Неужели он незаметно зашел внутрь? Прислушавшись к посторонним звукам, я ничего не выловил, за исключением кряхтения немолодого здания. Словно от непомерной тяжести, склад постанывал непростой участью работника, забытого на тихую смерть в разрухе, а теперь наполненного забитой жизнью и её волнением. Взор мой обратился к внутренностям комнаты. Она выглядела одинокой с потолками в несколько метров в высоту, занятая огромным количеством деревянных ящиков, как важно закрытых, так и беспорядочно поваленных и разбросанных по полу, из которых что-то выглядывало, но что именно было невозможно разобрать – вся комната была окутана толстым спрессованным слоем пыли; она припрятывала неприглядные органы этажа и выдавала направление моих шагов, запечатляя следы, как на старом снимке. Стояли здесь и массивные железные шкафы, открывать которые совершенно не хотелось, и полки, заполненные небольшими картонными коробочками. Осторожно, выверяя каждый шаг, я направлялся к выходу из комнаты, утопая в потревоженной пыли. Подойдя к вальяжно раскинувшемуся ящику, преграждавшему путь, мне захотелось узнать, что же он молчаливо хранит, как и остальные, поэтому не удержался и вытащил некий предмет, захватив объемную горсть невесомости. Пыль, что начала медленно разлетаться по комнате, вызывая короткие приступы сухого кашля, поведала, что таинственная, полная загадок и подозрений вещь являла собой обыкновенную упаковку с зубной щеткой. Весь ящик, да, скорее всего, и остальные тоже, были наполнены таким необычным для этого места предметом. Хотя, что было бы привычным здесь, в этом странном помещении, в мире, который изменяется незаметно для тебя? Эта находка заставила меня странно улыбнуться, но нельзя было терять драгоценное время попусту, рассматривая содержимое поваленной коробки – следовало продолжить искать лестницу на следующий этаж.

В конце этой просторной комнаты, заполненной удручающими предметами, находился проем, обещающий продолжение. Ручка была в пыли, и рука снова ощутила эту неприятную грязную мягкость, когда повернула её – дверь с легкостью поддалась, открывая новое пространство, занятое похожей на прошлую лестницей на третий этаж. Я аккуратно прикрыл дверь и начал подниматься. В отличии от своей сестры, эта предпочитала помалкивать, когда кто-то ступает по ней. В неисследованном помещении не было шкафов и потолок оказался намного ниже, как в обычной жилой комнате, но в ещё большем количестве располагались хаотично разбросанные коробки: создавалось впечатление, словно весь персонал просто взял и бросил свои дела в самом разгаре смены, потревоженный чрезвычайной ситуацией. В конце комнаты ящики были поставлены друг на друга так, что они создавали пирамиду. Сразу бросилось в глаза, что здесь нет ни пылинки. Забрался в тупик – эта мысль тревожно скреблась, пока я исследовал здание, но заявила о себе она во весь голос только сейчас. Сразу же стало душно и на сцену моего представления вышел слегка подзабытый страх, отвлеченный болью и поспешным исследованием. Его выступление продолжалось, захватив зрителей. Мясник растерзает меня на части – как гром прозвучали слова в голове. Сразу за этим раздался звук вылетающей из петель двери: казалось, что она впечаталась в стену, а потом грохнулась на пол, оглушая громкостью приземления. Четко прозвучал голос Палача:

– Я дома.

И зачем я зашел сюда? – осуждающе и безнадежно заскреблась следующая мысль. От злости на самого себя и резко возникшей горести, я сильно ударил себя по лбу. Случилось самое ужасное – паника завладела моим телом, моим сознанием. Судорожно оглядываясь по сторонам, словно загнанный зверек, сейчас я выглядел убого – таким жалким и беззащитным человека делает только страх перед смертью. А внизу раздавались размеренные, как удары барабана, шаги. Палач шёл медленно, не скрываясь, полный уверенности в истинности закона и своей работы. Он был хозяином положения, разыгрывающим этот сценарий, который каждый раз заканчивался единственно верным событием – наказанием. Слившись с тенями, он всегда мрачно наблюдал, незаметно отдавая свои четкие команды, которые я считал своими решениями. Не давая сосредоточиться и подумать, он ловко отвлекал словами, манипулируя жертвой. Поэтому возникло это здание, эта пыль и ящики – в конечном счете, всё подчинялось его воле. И Палач с издевкой загнал меня в угол, наслаждаясь безотказно работающим методом.

Затряслась лестница на переходе с первого на второй этаж. This is the end. Только не было здесь моего прекрасного и единственного друга, что услышал бы мои последние слова. Я сел на ящик. Что оставалось делать? План, выработанный в голове, под влиянием тумана сознания был поглощён и что-то изменить не представлялось возможным. Мне было страшно. Возможно, Палача можно как-то остановить, но здесь только щетки (скорее всего) да неподъемные ящики. Шаги его гвоздями забивались в мою черепную коробку гроба, пробивая глаза. Перед смертью не надышишься. Он приближался.

Палач медленно проходил до конца второй этаж, порой останавливаясь – создавалась мертвая тишина, своей громкостью только усиливающаяся от кряхтенья здания. Это было ожидание, тревога, повисшая в воздухе, напряженная и наэлектризованная, ожидающая развязки. Я не совру, если скажу, что меня начинало колотить только сильнее, когда он приближался ближе и останавливался, выжидая моих нервных криков. Немного раньше я думал, весь ужас состоит в тех словах, что произносил палач, когда вёл свой пространственный монолог, но это была ошибка – намного кошмарнее ощущалась тишина, смешанная с темнотой и неторопливыми шагами. Казалось, что паника выдыхалась из моих легких и поступала вместе с кислородом – она била через край, и сознание отстраненно воспринимало картинку склада и сидящего на коробке человека, заляпанного пылью. Словно это происходило не со мной, а с персонажем в триллере. Я не осознавал, где нахожусь на самом деле. То есть, где нахожусь я сам, а не моё тело, этот несовершенный механизм. Я был где-то выше и наблюдал со стороны, но где? И кем?