Волшебный насос

Глава 20

Эмоциональность, нервы… Все это сильно мешало адекватно воспринимать реальность, и, возможно, поэтому теперь мне сложно вспомнить, что же было потом. Туманно все. Мы, конечно, продолжали играть по клубам. Да. Но, видимо, после вот этой истории с подписанием договора что-то сломалось.

Ни о каком проекте в Англии я уже больше и не мечтала. Отношения с Андреем у нас сохранились вполне даже дружеские. Я же говорила, что человек он хороший. Но вот проектом он более уже не занимался. Странная штука память. И пытаюсь вспомнить, как дело-то было. А не получается! Словно стерто грубым ластиком. Какие-то штрихи чуть просвечивают, но разобрать не удается. И ведь главное, что я и не виновата! Я же подписала этот договор. Ну да, по-дурацки, печатными буквами… Глупо как! Но я готова была подписать все по-человечески. Я горела этим проектом! Жила им! Мне он как воздух был необходим! Эх! Да что уж… Но мужиков моих тоже понять можно. У них и впрямь семеро по лавкам, жены, семейная канитель эта… До творчества ли тут?! Потусили, поиграли в звезд рок-н-ролла – и будет. Выходит, так?! И почему старик Пронин не удержал всех тогда? Не применил свой талант лидера? Он же мог! Я знаю!

Потом из группы стали уходить по очереди музыканты. Поначалу мы искали подмены и каждый раз репетировали с новым человеком старый репертуар. Основным костяком оставались Пронин, я, Рыбалов и барабанщик Рома.

Репетировать одну и ту же программу стало уже невыносимо. Я ныла, что пора обновить репертуар, и даже подсовывала Пронину какие-то свои творения, мол, давайте попробуем. Но Дима твердо стоял на том, что песен на русском языке в этом проекте мы петь не будем. И точка.

Наступил период депрессии.

Однажды мы дошли до того, что играли какой-то ответственный концерт в минимальном своем составе. Ни клавиш, ни соло-гитариста, ни перкуссии (я уже и не говорю о дудках) не было на сцене. И то ли день выдался неудачный, то ли депрессия коллективная дошла до своего апогея, но… Хоть и стыдно это вспоминать, а я все-таки расскажу.

Как-то так вышло, что старик Пронин и старик Ромыч к выходу на сцену были уже полностью «готовы». Где они успели так набраться, я не помню. Начали играть еще более-менее прилично, но примерно с третьей песни их повело так, что мы с Рыбаловым, переглянувшись, поняли: придется нам выкручиваться вдвоем. Барабанщик и ритм-гитарист кайфовали сами от себя, мы же с басистом пытались придать всему этому некую подобающую форму и давили энергетикой.

Что там происходило в зале, меня волновало меньше всего. Кто-то что-то выкрикивал, якобы от удовольствия, и даже аплодировали нам неистово. Но я была зла! Очень зла! Со сцены мы с Рыбаловым вышли мокрые насквозь.

– Ну, Княжинская, да-а-а.... Слава Богу, закончили. Жесть вообще! – отер пот со лба Димка.

– Бывает, – сквозь зубы процедила я. – Если можно, не трогайте меня какое-то время.

– Понял, понял. Пойду посмотрю, че там Ромыч с Димычем. Живые они вообще?

– Живехоньки! Радуются. Пусть их.

Рыбалов вышел, и я осталась одна в гримерке, уже приготовившись чуть-чуть порыдать. Как вдруг ко мне вломилась толпа поклонников.

– Наталья! Это было так кру-уто-о-о! Вы прям дае-е-ете! Какая от вас энергия! Прям о-очень!

Они не услышали ни кривизны, ни фальши. Им все понравилось! Они вообще ничего не поняли!

Публика в этом клубе была весьма гламурная. Но у меня есть неприятная особенность. Я не узнаю известных людей. Во-первых, я плохо вижу, а потом, после концерта, тем более такого, находясь в измененном состоянии сложно собраться и сконцентрироваться.

Вскоре толпа поредела, сама собой рассосалась, и в гримерке остались двое: милая девушка с короткой стрижкой, заглядывающая мне в глаза, пытающаяся что-то объяснить, на что-то намекая, и какой-то вусмерть пьяный лысый мужик за ее спиной.

– Это Андрей! – шепчет мне девушка на ухо.

– И что?

– Ну это Андрей! Он хочет с вами поговорить, – удивляется та моему вопросу.

– Ну так пусть поговорит! В чем проблема-то?

– А я его помощница! Ну, это же Андрей! – шипит уже она и делает большие удивленные глаза.

И тут я понимаю, что девушка эта тоже уже очень хороша и почти под стать этому самому Андрею, и барабанщику нашему, и гитаристу.

– Вы хотели со мной поговорить?! – громко обращаюсь я к лысому.

– Э-э-э! Да! – лысый пошатываясь подошел ко мне. – Вы знаете?! Вы очень хорошо поете! – говорит он мне, стараясь четко проговаривать слова. (Кстати, вот это вот выражение, «Вы очень хорошо поете», преследовало потом меня всю жизнь».)

– Спасибо! Приятно слышать.

– Девушка! А как вас зовут?

– Наталия! А вас?

– Хм… Вообще-то еще с утра Андреем звали. Да? – уточнил он у своей помощницы. Та утвердительно махнула головой. – А вы меня разве не узнаете?

– Нет, – резко ответила я.

– Какая вы все-таки интересная. А можно я вам позвоню? Телефончик оставите мне ваш?

– Если по поводу наших концертов, то все вопросы к директору. Директор сейчас вышел. И вообще, Андрей, все-все вопросы, пожалуйста, только к нашему директору. Спасибо!

Ох, как же они все меня раздражали!

Когда в гримерку вернулся Рыбалов, я ему рассказала про странного надоедливого пьяного лысого дядечку, которого я отправила к Пронину.

– Княжинская! Ты только что жестко отшила Макаревича. Ну ты, блин, даешь!

– Что ж поделать… Под горячую руку, значит, попался.

***

Всех нас закрутила семейная жизнь. Новые песни так и не сочинялись. Концерты продолжались, но какие-то уже не такие, как раньше, а просто, что говорится, на автомате. Для зарабатывания денег. Это было грустно.

Ушел адреналин. Все спустились на землю. Большой небесный драйв сменился мелочной погоней за сиюминутным материальным.

Я тоже ушла. Ушла в себя. Какое-то время пела в храме.

На мое место, недолго думая, в группу пригласили Дони Робертса, большого настоящего афроамериканца с длиннющими дредами. Ревновала ли я?! Обижалась ли?! Наверное. Ведь мне нашли замену! Радовало, правда, то, что заменили меня не симпатичной талантливой певицей, а реальным, очень клевым растаманом.

Однажды мне позвонил кто-то из почитателей моего таланта, чтобы спросить, как я поживаю и вообще. Я ответила, что хорошо.

– А, ну ладно… А то, это… В тусовке ходит слух, будто, типа, что ты с ума сошла… хе, хе, хе.

– Ну что ж. Это нормально. Ничего. Не переживайте. Все хорошо, – улыбнулась я.

Собравшись с духом, помолясь, я перелистнула эту захватывающую страницу и шагнула в новую чудесную реальность.

Часть 2

А дальше… Дальше было тоже интересно. Образовался у меня замечательный проект с веселым пианистом по имени Одиссей Богусевич. Я, правда, вовсе не считаю себя джазовой певицей, ибо все мои импровизации – это какое-то сплошное шаманство. А вот Одиссей настоящий джазмен. Мы веселились на концертах. Иногда практиковали вот что: просили публику написать на бумажках, что бы им хотелось услышать в нашем исполнении. Все это перемешивалось в шляпе, и… Ну, вы, конечно же, помните пушкинского импровизатора из «Египетских ночей»:

Поэт идет: открыты вежды,

Но он не видит никого;

А между тем за край одежды

Прохожий дергает его…

«Скажи: зачем без цели бродишь?

Едва достиг ты высоты,

И вот уж долу взор низводишь

И низойти стремишься ты.

На стройный мир ты смотришь смутно;

Бесплодный жар тебя томит;

Предмет ничтожный поминутно

Тебя тревожит и манит.

Стремиться к небу должен гений,

Обязан истинный поэт

Для вдохновенных песнопений

Избрать возвышенный предмет».

Вот и мы таким образом развлекались. Мы импровизировали абсолютно на любую тему. Народ был в восторге.

Мы словно обладали музыкальной телепатией. Одиссей знал заранее, куда мне заблагорассудится отправиться в моей непредсказуемости, а я чуяла, как ученая овчарка, какая следующая гармония припрятана у пианиста в рукаве. Правда, были у нас и отрепетированные заготовки, которые мы, внезапно перемигнувшись, как фокусники, вытаскивали из загашников и делали вид, будто настолько круты, что легко одновременно исполняем туттийные штуковины и синхронно заходим на крутые виражи.

В какой-то момент на одном из фестивалей мы даже получили с Одиссеем Богусевичем звание лучшего джазового дуэта.

Пробовала также я петь и с другими рок-составами. Но ничего не вышло, ибо, как уже где-то упоминала выше, ревностное отношение к женскому лидерству убивало творчество. Так, к примеру, появилась группа «Северо-Восток», название которой было придумано мной и после так за нею и закрепилось.

И наконец я плотно занялась своими песнями, которых, оказывается, накопилось уже великое множество. Спасибо Тверской студии, ибо ребята совершенно бескорыстно помогали мне с записью.

– Натах! Ну ты уже когда разбогатеешь-то? – смеялись они.

В Твери записаны такие песни, как «Будьте как дети», «Просто весна», «Потерянный рай», «Млечная река», «Корабли» и много еще чего. Всего и не упомню.

Спасибо и Диме Пронину. Несмотря на то, что ему претило мое занудное творчество, он все-таки записал мои самые душевные песни: «Варвара», «Весна», «Лада любовь», «Птица душа», «Я сказала ветру», «Иисусову молитву», «Венок».

Спустя какое-то время солист «Magic Pump» Дони Робертс уехал с концами на другой континент, и группа разделилась на два состава. Мы с Дмитрием Рыбаловым стали играть программу на русском языке. Старик Пронин же остался верен своим идеалам.

Вспомнилось, как мы вдвоем с Рыбаловым, напечатав афиши, дабы собрать народ на концерты, ходили зимой, под покровом ночи, по центру Москвы и лепили эти афиши куда ни попадя. Забивали концерты тоже, разумеется, самостоятельно. Найти директора было всегда очень трудно. Я лично обзванивала клубы, обивала пороги, носила демки. Нас еще помнили как очень популярную группу, и двери клубов открывались довольно легко.

Вообще, мне всегда везло на музыкантов. Состав у нас подобрался просто улетный! Конечно, в этом заслуга Рыбалова, ибо он был главным зазывалой.

Правда, музыка уже была совсем не фанк, а что-то типа этно рока. Я даже и не знаю, как назвать этот стиль. Может быть, «world music»?

Как выяснилось, мои песни оказались не так-то и просты к исполнению. Сначала было непонятно, как это в одной песне может пять раз смениться размер. Слушают, как пою, вроде все ровно. Играть начали – и все… пошло-поехало. Но самым большим сюрпризом для ритм-секции оказалась песня «Льняная луна», размер в которой – одиннадцать восьмых, периодически сменяющийся на семь восьмых и на пять.

«Рим-ский-Кор-са-ков-со-всем-су-ма-со-шел», – подшучивали надо мной музыканты.

Текучесть кадров происходила постоянно. На одном лишь энтузиазме не проживешь. Мой пример не особо вдохновлял. «Ну сумасшедшая», что уж… А мужчины – добытчики, им семьи кормить. Я никак не могла предоставить коллективу приличный заработок, хотя честно искала спонсора, мецената или хотя бы грамотного директора, но все тщетно. Поэтому музыканты уходили в «попсу», ибо в «попсе» хорошо платят. Особенно часто менялись барабанщики, поэтому я до сих пор путаю, в какой песне кто играет.

Альбом «А-Я» мы записывали на студии «Хранители».

Почему у альбома такое странное название? Попробую объяснить.

Ну, самое простое – это «Азбука». От «А» до «Я». Пожалуй, на этом объяснении я и остановлюсь. На самом простом. В простом кроется сложное, а в сложном простое.

Студия «Хранители» – это место особое. Удивительные проекты рождаются на этой студии. Вот и нам посчастливилось стать участниками процесса «сотворения», и дай Бог, наше творение сохранится и пригодится для потомков.

Мне кажется в последнее время, что есть те, кому дана возможность создавать и сохранять в информационном пространстве такие тайнички, которые откроются только тем, кто сумеет подобрать ключи. И даже нашедшему ключ придется поломать голову над шифровками и иероглифами. Хотя никто не отменял и вот это: «А ларчик просто открывался».

***

Мне так повезло с музыкантами, что я берегла их как драгоценность. Помнится, как, в очередной раз собирая своих мужчин перед концертом, я заехала, как обычно, за клавишником Артуром. Артурис, надо сказать, крупный красивый мужчина, весьма вальяжный и важный. И вот Артур, погрузив клавиши в мой багажник, а себя на переднее сиденье, отодвинул кресло, шумно вздохнул и сказал:

– Пора тебе машину сменить, Наташ. Попросторнее что-нибудь… Тесно мне у тебя здесь.

И так он это серьезно сказал, что пришлось мне приобрести более комфортный и просторный автомобиль.

Еще у нас был чудесный барабанщик Юджин! Ох, Джими и чудил по-настоящему! Рок-н-ролл отдыхает!

Пригласили нас опять на программу «ПроСВЕТ» как старых добрых друзей. Прямой эфир! Я всех собрала, привезла, пересчитала. Выдохнула. Студия белая, камер полно, какие-то громадные подвесные конструкции типа подъемных кранов, катающиеся туда-сюда. Осветительные приборы, штанги – «спецтелетехника», одним словом. Все серьезно! Дмитрий Дибров на месте.

«Готовность – десять минут!» – доносится голос режиссера.

Ждем.

– Княжинская! Юджин пропал! – спешно подойдя ко мне и выпучив и без того большие глаза, говорит мне Рыбалов.

– То есть как пропал?! Может, он покурить вышел?!

– Нет его там! Я смотрел!

Так! Собрав себя в кулак, помолясь, сказала:

– Сейчас решим. Пошли. Я здесь ищу по темным углам, ты на улице. Без нас не начнут.

Через две минуты Димка подбегает ко мне и говорит:

– Нашел. Но он никакой, Княжинская! Он вообще не в курсе дела! Как он играть будет, непонятно! Наверное, он что-то съел.

– Где он?

– Да на улице он! У входа. То ли спит, то ли без сознания!

Мы переместились мгновенно ко входу в здание. Все-таки телепортация не такая уж и сложная штука, как выяснилось.

Юджин примостился калачиком на газоне. Был он похож на мирно почивающего эмбриона, который застрял в утробе и позабыл, что ему пора родиться. Осталось его «разбудить» и принять роды. На все про все у меня оставалось восемь минут.

Что я сделала, честно сказать, уже и не объясню. Ну, какие-то пассы руками, что-то магическое пришлось срочно вспоминать из прошлых жизней.

Юджин пробудился. Открыл глаза. Лицо его было светло и приветливо. Он улыбнулся, встал передо мной на колени, обхватил ноги мои и, уткнувшись носом в мою красную концертную юбку, благостно промолвил:

– Мама ты наша!

Потом встал, отряхнулся и пошел в студию.

У нас с Рыбаловым произошла секундная немая сцена. Но в такие моменты время замедляет свой ход.

– Что ты сделала?

– Не знаю. Пошли играть.

– Пошли.

В студии мы обнаружили нашего веселого барабанщика, который на виду у потерявших дар речи операторов и осветителей катался, как обезьянка в джунглях, на таких удобных для раскачиваний подвесных штангах и всяческих технических конструкциях.

С тарзаньим воплем, только что вновь родившийся, уже сразу взрослым барабанщиком, наш коллега, увидев меня, тут же спрыгнул со своих импровизированных качелей и покорно взгромоздился на сцену. Юджин был счастлив. Мы почти уже тоже. Что же касается Дмитрия Диброва и всей съемочной команды, я не знаю. Я не спросила.

***

Однажды мы играли на каком-то подмосковном фестивале под открытым небом. Групп собралось множество. Но вот с погодой нам всем сильно не повезло. Сцена, разумеется, была организована под крышей, а публика вся попряталась в импровизированных палатках. И так выходило, что музыканты играют, стараются, а на поляне-то никого и нет. Зрители кучкуются под навесами по краям. Ну обидно же играть без публики.

– Наташ! Примени свое умение. Сделай что-нибудь! – говорит Рыбалов.

– Все прикалываешься, да?! Ох, Дима, Дима.

А кто-то из музыкантов рядом с нами стоял и слушал нашу болтовню.

– Да Княжинская сейчас тучи разгонит. Вот увидите! – пошутил Дима. – Так что можете смело выходить из укрытия…

А дождик все льет и льет. Наше время на сцену идти. Вышли мы. Взяли инструменты. Начали. И откуда ни возьмись – солнце! Прямо над нашей поляной дыра в небе образовалась, тучи разошлись, и нет дождя! По краям льет, а тут нету его!

Люди выбрались из палаток, и все то время, пока мы играли, все радовались солнышку. Как только мы закончили, прореха в небе вновь закрылась и полил дождь. Вероятно, вот с тех пор-то и пошел слух, что Княжинская, мол, ведьма.

Димка, брат! Кто из нас с тобой еще тучи-то разогнал, большой вопрос!

Эх! Сколько музыки мы с Рыбаловым сотворили! А вот этот его семиструнный бас, легендарный, на котором он умудрялся играть один за всех! Когда не было ни клавишника, ни гитариста, а был только Дима с его семиструнным басом. М-да… Красиво же!

***

Столько я всего уже знала и умела, что потянулись ко мне ученики.

Навсегда мне почему-то запомнился один разговор по телефону.

Мужчина с уверенным хриплым голосом, явно курящий, а иногда и пьющий, натянуто веселый, склонный к хандре и откровенности, но старающийся держать дистанцию и сохранять «статусность». В общем, вполне себе даже человек:

– Наталья! Добрый день! Вас рекомендовали как хорошего педагога. Вы, говорят, можете любого петь научить?! Ха, ха! А меня тоже можете? Ха, ха! Даже если слуха и голоса нет?! Ха-ха. Это шутка. М-да… Меня не надо… Есть тут девочка, хорошая. Все при ней. Ну прям вообще все! Ноги от шеи, фигура. Внешность, одним словом! Даже голос есть у нее. Не поверите! Да-а-а-а! Поет! Но… Есть проблемка… М-да… проблемка… Души нет!!! Вы… это… Ну… Душу! Душу-то можете?!

– Спасибо за доверие. Но по поводу Души – это не ко мне.

– А к кому же?

– К Господу Богу!

Довелось мне видеть всякое. Петь я и правда могу научить быстро, ибо работать приходилось с совершенно с сырым материалом, и чтобы через два дня, максимум через неделю певец был бы готов.

– Здрасьте! У нас запись завтра, нужно, короче, выучить песню. Вот слова.

Это пришли ко мне из популярного юношеского ансамбля «Непоседы». Солисты.

– Завтра?! Запись?! Да вы что же, и слов песни еще даже не знаете? – я, как бабка старая, руками только и всплеснула.

– Ну вот давайте с вами и выучим, – гнусавит молодежь. – Мы же и приехали специально, чтоб вы нас научили!

– Да разве я слова, что ли, с вами учить буду? А ну-ка… давайте. Пойте. Что за песня-то?

– А мы ни разу еще ее не слышали, и не пели. Не знаем. – И суют мне листочек с песенкой «Звездное лето».

Эх, молоде-е-ежь!

И ведь записывались они на следующий же день, и все были довольны! Чудеса, да и только!

Или: приезжает некто. Сам. Без протеже. На разговор. Ну бандит же! Ясно! Бывший. И говорит примерно такой текст:

– Вот что! Такое дело, значит, учительница пения! Есть неделя у тебя, короче. На все про все. Надо, чтоб клиент запел.

– А где сам клиент-то?

– Будет клиент, не переживай. Договорились?! За неделю сделаешь?

– Ну а что ж не сделать-то?! Конечно, сделаю, – улыбаюсь я, понимая, что отказаться уже не получится.

И ведь делала!

Вот таким вот образом.

Однажды во время занятия с одной из моих длинноногих звездных учениц раздался звонок.

– Наташа! Привет. Узнаешь?

Конечно, я узнала. Это звонил из того далекого прошлого под названием «период шоу-бизнес» мой бывший улыбчивый продюсер.

– Да, конечно. Узнала. Привет. Как дела?

– Я тут недалеко от тебя. Можно я зайду?

– Ну, вообще-то у меня урок. Ученица у меня сейчас.

– Я быстро. Пожалуйста!

– Ну хорошо. Заходи.

И буквально через минуту звонок в дверь. Стоит мой бывший продюсер с букетом.

– Можно?

– Проходи, конечно.

– Это тебе, – он вручает мне шикарный букет.

Моя прекрасная ученица удивленно хлопает ресницами.

– А вы, значит, учитесь у Наталии? – с порога обращается он к ней. – Это правильно, вы знаете?! Наташа – она же лучшая! Вы ее берегите!

А потом, глядя мне в глаза, очень тихо произносит:

– Княжинская! Прости ты меня! За все прости.

***

Получаюсь я какая-то прям идеальная сама у себя. Если честно, я и правда хорошая, но характер у меня все-таки очень сложный, местами противный. Это и по писанине моей понятно. Вообще-то писать я начала не так давно. Нет, вру! Писать я начала еще в детстве, но потом меня сильно разочаровали на факультете журналистики, куда я рвалась поступить. И еще, жена Булата Окуджавы, когда я носила ей свои стихи, почему-то сказала, чтоб я более стихов не писала. «Неинтересно потому что». Уж не знаю, показывала ли она Булату Шалвовичу или сама пролистала мельком мои подростковые вирши. Но я тогда расстроилась очень и долгое время ничего не сочиняла. Потом само прорвалось, ибо не могло не прорваться. Окуджава и факультет журналистики – это все были мамины контакты, которые мне так и не пригодились.

А вот кто меня сподвиг к писательству, так это Лариса Николаевна Васильева. Непременно расскажу вам эту историю.

Большинство текстов для своих песен я пишу сама. А если быть более точной, то текст и музыка чаще всего приходят одновременно. Но случается и так, что музыка есть, а текст – ну никак не получается. Тогда начинаются поиски стихов, благо библиотека огромна, кропотливо собранная поколениями. И вот, сочинив странную мелодию, кстати, я о ней упоминала выше, та самая, что на одиннадцать восьмых, я задумалась над текстом. Побродила по комнате, между книжных полок, и рука потянулась за небольшой книжицей в зеленом переплете. Я так делаю иногда: беру книжку наугад и читаю, на любой странице. Интересные порой происходят пассажи и совпадения. Вот и в этот раз книжка раскрылась на стихотворении с названием «Льняная луна»:

Соткана моя луна

Из зеленых веток хмеля,

Из упругих нитей льна

Да из русых прядей Леля…

Читаю я – и понимаю, что стихи эти идеально ложатся на мою музыку, на мою мелодию. Да быть такого не может! Сажусь за рояль, напеваю… Идеально! Словно текст этот был всегда, словно он вытекает из моей мелодии, а мелодия из него.

…Долго я луну ткала,

Огорчалась, волновалась,

Нить за ниткою текла,

Нить за ниткой обрывалась!..

Никогда прежде не видела этой книжки. Смотрю, а на семнадцатой странице подпись деда моего. Значит, это его коллекционная книжечка. Он всегда именно на этой странице книги помечал, мол, книжка из его коллекции. Ну, заведено было так раньше.

И что ведь удивительно?! Стихи эти – словно про меня:

…Подбежала я к окну,

Да при всем честном народе

Я повесила луну

На огромном небосводе.

И стою, закрыв глаза:

Обласкают ли, осудят?

То ли ведро, то ль гроза?

Что же будет, что же будет?!

А у меня и платье льняное вязаное любимое, в котором я на концертах-то выступала. И вот это вот все – такое мое, родное, текучее, как парное молоко, как трава в поле, как мокрый песок озерный.

Кто же автор? Гляжу на обложку – Лариса Васильева. Интересно. Жива ли?!

Стала дальше стихи смотреть. И попалось мне на глаза вот такое:

Рассеку волну густую,

Ветер разозлю,

Лодку оттолкну пустую,

Весла утоплю.

И, резка, простоволоса,

В гору поднимусь,

Стану на краю откоса,

К солнцу повернусь…

Господи Боже! И это про меня! Словно я это и сочинила. И тут же родилась новая песня. Такая теплая, летняя, мелодичная.

Ну а вот это?! Это же словно с меня портрет писали:

И зачем пою, будто дудочка,

Пред тобой стою дура-дурочка!

Языкастая, да горячая,

Хоть глазастая, да незрячая…

Через Союз писателей мне удалось найти номер телефона Ларисы Васильевой:

– Лариса Николаевна! Здравствуйте! Меня зовут Наталия. Наталия Княжинская. Я певица. Я прочитала сборник ваших стихов! Мне так они близки, что я написала несколько песен! Очень хочу вам показать, что у меня получилось! – тараторила я, спеша объяснить все и сразу.

– Да?! Очень хорошо… – голос спокойный, но строгий. – Знаете что?! Наталия? Верно? М-да… Так вот.... Вы мне позвоните ровно через год, в это же самое время. Я буду ждать вашего звонка. Всего хорошего.

…

Вот ведь… Неожиданно. Настолько я была ошарашена вот этим вот «через год», что тут же побежала в ближайший книжный и спросила книги Ларисы Васильевой. К моему удивлению, обнаружила несколько книг, которые тотчас же купила и стала изучать.

За этот год я перечла все книги Васильевой, какие смогла только найти. И представьте себе мое удивление, когда в одном из воспоминаний я обнаружила точно такую же историю, произошедшую с юной Ларисой Николаевной. Поэтесса встретила случайно где-то в центре Москвы писателя, которого очень почитала и хотела бы у него учиться. Подошла к нему, заговорила, а он предложил ей встретиться ровно через год на том же самом месте, в это же время.

И тогда я все поняла.