Хозяин Медведь-горы, или Тайна последнего Артефакта

На кухне, между тем, слышались какие-то звуки открываемого крана с водой, стук ножа о твёрдую доску, хлопки двери холодильника – похоже, Мишка и вправду что-то помогал готовить Владе? – c удивлением подумалось мне.

После некоторого затишья на кухне, они вышли, наконец, в гостиную и первым делом он сказал, обращаясь ко мне, что здесь так жарко.

Я пожал плечами, улыбнувшись, думая о своём, смотря на его и впрямь какое-то раскрасневшееся лицо. Влада, словно забыв что-то на кухне, вышла из гостиной и вернулась через минуту с подносом, где на большой тарелке виднелась нарезанная колбаса, сыр и кусочки ржаного хлеба на шпажках, который она поставила на журнальный столик. Михаил тем временем подошёл к окну, выходящую на северную часть со стороны гор, над которыми уже склонялось к закату солнце, поливая своей лучистой энергией город и его окрестности.

Не знаю, был ли сегодня местный температурный рекорд, но кондиционер в гостиной Мишки, работал не покладая своих холодильных сил, поддерживая комфортные +22 в комнате. Михаил задёрнул полупрозрачную штору, сквозь которую проявился лик солнца с приглушенным огненным ореолом – ну точь, в точь, как тот Знак на скале… Я обратил внимание моих друзей на это несомненное сходство, и они сказали, что я – молодец. Во всяком случае, нам действительно стало всем ясно, что это был некий знак Солнца, который кто-то или что-то нарисовало или “распечатало” на крутом боку скалы. Мы все опять были в “теме” и у нас затем возникла дискуссия о том, мог ли этот знак быть действительно нарисованным каким-нибудь чудаком-альпинистом, которому удалось забраться на эту 30-метрову скалу, чтобы из чудачества или самоутверждения, взять и нарисовать этот “золотой знак” на этой недосягаемой для непрофессионалов, высоте.

Едва начав обсуждать это предположение, мы тут же сами нашли столько контраргументов против этой теории, что не стали дальше заморачиваться с этой, вначале, правдоподобной идеей. И в самом деле – ну, какой альпинист?! Забираться туда с бочонком краски одному или даже в компании сподвижников, было нереально сложно, а главное просто не имело смысла. Если бы это делалось в целях рекламной акции, с привлечением дополнительных сил и помощников, это можно было бы ещё как-то объяснить, и понять, и сделать. Об этой акции в таком случае, узнали бы местные жители, или те же владельцы моторных лодок— пёхом, по крутой тропе сверху, с альпинистским снаряжением и банками с краской, спуститься сюда трудновато – а по воде – без проблем. Ведь эта скала, по словам Олега, стоит на диком пляже, возвышаясь на сорокаметровую высоту почти неприступной стеной. Крутые скальные склоны здесь покрыты колючим кустарником и кустами, перемежавшихся с участками каменных оползней. И спускаться вниз, таща с собой бачки с условно-рубиновой и золотой краской, не представлялось возможным. Ну, а выше этой скалы находились крутейшие склоны, и пройти оттуда вниз было тем более невозможно, если только не использовать для этого вертолёт, подготовленную команду и спецназовское снаряжение.

Таким образом, мы утвердились в мысли, что подняться на эту скалу можно было лишь с пляжа.

– Ребята, нам надо самим, на месте, подняться туда или, хотя проверить возможность подъема наверх, – предложила Влада.

Мишка оценивающе посмотрел на свою подругу и застрял взглядом на её лице, причём он делал так все чаще и чаще в ходе нашего разговора и я, словно ревнуя его к Владе (глядя в её чёрные, завораживающие глаза, у меня у самого, невольно возникало какое-то смутное томление и желание смотреть на неё), перевёл внимание Мишки на себя.

– А что, если, кто-нибудь выстрелил туда, наверх, как в пейнтболе, краской?

– Не получится, – уверенно ответил Мишка. – Обрати внимание, что это золотое пятно чистое, на нём нет никаких красных пятен, которые бы неизбежно попали в таком случае на этот знак. – Да, он прав, – подумал я, – cледы рубиново-красной краски, или что там было, аккуратно шли вокруг золотого пятна. Так что предложение Влады было более, чем уместно. Естественно, что я поддержал её идею. Мишка тоже не возражал, и мы решили, что надо будет на моторной лодке сходить к этой скале завтра.

– Или, послезавтра, – сказала Влада.

– Почему послезавтра? – недоумённо спросил я.

– Там, вроде, на море с вечера пошла “низовка”, – пояснила она, – эта “низовка” может длиться несколько дней. Море в эти дни беспокойное и может слегка штормить. Перспектива шторма на море меня никак не устраивала.

– Так ведь, вчера же море было таким спокойным, прямо ласковым! – протянул я.

– Да здесь такое часто бывает— “низовка” и “левант” сменяют регулярно друг друга— проговорила Влада, – я опять окунулся в обворожительную глубину её глаз.

– Низовка”, это, по— научному, “апвелинг”, – пояснил мне Михаил.

Он явно хотел поразить меня, неискушенного в местных реалиях, москвича, знаниями особенностей Черного моря и, оторвав мой взор от Влады, продолжил.

– Это когда к поверхности поднимаются более глубокие холодные и солёные водные массы из-за сгона воды юго-западным ветром. Это явление ученые называют “апвеллингом”. Так что, наша “низовка” может кратковременно понизить температуру прибрежных вод на 10–15°. И, такое случается у нашего побережье 2–3 раза за лето и длится порой по 3–4 дня. Если хочешь, я тебе кое-что об этом расскажу из своей практики.

Мне всё было интересно, и я согласно кивнул головой. И мои друзья рассказали мне особенности местной погоды, розы ветров, смены течений и мы явно отвлеклись от главной темы нашего разговора, пока Влада не напомнила нам затем, о предмете нашего разговора.

На улице, вроде, потемнело, и я даже не заметил, когда кто-то из них включил свет в гостиной.

Естественно, что мы не сидели до этого всё время, как приклеенные, к дивану. Влада периодически выходила на кухню, чтобы сварить им кофе (я не люблю кофе – оно слишком бодрит меня). Так что она заваривала для меня пару раз какой-то целебный чай из крымских трав с чабрецом, который я с удовольствием пил с инжирным вареньем. И мы выходили, также, несколько раз, еще, когда было светло, на балкон, где у Мишки стоят удобные табуретки у маленького столика, где он курил кальян (вот же сибарит!). Влада, морщась, уходила вместе со мной в гостиную и, пока Мишка курил там, я, пользуясь его временным отсутствием, задавал Владе интересующие меня вопросы о Горе, ответы на которые мне было интереснее и приятнее получить именно от Влады, “купаясь” в её глазах.

Мы опять вернулись к обсуждению этого загадочного “Знака”, когда Мишка вдруг спросил Владу, а не могло ли быть такого, что Алик просто не замечал этого рубиново-золотого пятна раньше, и увидел его только на днях? И Влада пояснила, что, по словам Олега, он почти каждую неделю по субботам или воскресеньям поднимается вверх на поляны Аю-Дага к местам Силы, совершая затем пробежки по тропе Раевского в её ровной части со своей овчаркой— собакой. А этот знак увидел то ли в эту среду, то ли в четверг.

– А что за тропа? – поинтересовался я.

– Э, братан! Как же тебе повезло с нами! – улыбнулся Мишка, хитро глядя на меня и сказал, что он, когда впервые поднялся по ней наверх, был буквально ошарашен открывшимися сверху видовыми площадками незабываемых ландшафтных пейзажей южнобережья и новизной впечатлений знакомства с Медведь горой.

– Правда, это было давно. Я тебе даже немного, вроде, завидую, что ты сможешь всё это увидеть впервые! Там так здорово! Если что, я тебе и расскажу, что знаю, и помогу.

– Да, – поддержала его Влада. – Виды там потрясные. А вот, чтобы добраться до тех видовых площадок придётся попотеть, – посмотрела она на меня своим чарующим взором.

– С непривычки, Антош, ты там, наверно, выдохнешься после первых двадцати минут подъёма, – вставил свои “пять копеек” Мишка, заметив кокетливый взгляд Влады ко мне.

– Да ещё по жаре, – продолжала Влада. – Тем более, идя следом за Олегом. Он, как лось, попрёт вперёд за своей собакой.

– Это, какое же здоровье надо иметь, чтобы с собакой по горам бегать! – восхитился невольно я.

– Да, Олег у нас выносливый, – смеясь, сказала Влада. – Он и в университете был лучше всех по физподготовке на своем курсе.

– Да, что, ты, заладила опять о нём! – не выдержал Михаил. – Больше, что, не о чем говорить?

– Ну, так вот, – проигнорировала Влада ревнивый комментарий Брагина. – Если ты захочешь узнать у Олега что-нибудь об истории Крыма, Партенита, не говоря уже о Медведь-горе, – она опять посмотрела на меня, улыбаясь своими чарующими чёрными глазами, – и, если он потом разговорится, будь готов слушать его не перебивая и следовать за ним, как Сэм за Фродо…

– Бери круче! За Гэндальфом, – подхватил Мишка, иронично улыбнувшись (это они на тему из “Властелина Колец” понял я). – Антон же не хоббит-полурослик, хотя, – он взглянул на меня, – пониже Олега будет. Да… Тренированный мужик, что говорить, жилистый и крепкий, – он повернулся к Владе и, увидев её какую-то непонятную улыбку, как у Моны Лизы, не сходившую с её лица, нахмурился, словно ему что-то не понравилось в её поведении. – Хотя и чудаковатый, – закончил он с каким-то внутренним подтекстом свою краткую характеристику этого Олега, смотря на свою подругу. Её улыбка Джоконды ему была чем-то, вроде, неприятна.

– Да нормальный он парень, – заступилась Влада за этого неведомого мне их партенитского друга. – Ну, хобби у него такое! Мы там как-то поднимались с ним, – и она запнулась, увидев, наконец, эмоциональную реакцию на Мишкиной физиономии.

– Давно…, – скомкала она концовку предложения, заметив, наконец, что он уже давно хмурился от её дифирамбов Олегу.

– А какой Раевский? Тот самый, герой войны с Наполеоном? – спросил я, устремляя наш разговор в новое русло, и как оказалось, речь шла именно о Николае Раевском, участнике войны 1812 года и его бывшем имении – большом наделе земли прямо у склона Медведь горы со стороны Партенита. Но тропа, о которой они говорили, была проложена не им, а его внуком – полным тёзкой своего славного деда.

Мои друзья вкратце рассказали мне о судьбе этого внука, последнего владельца лесистого участка с ранее “бесхозной” частью горы, где благодаря совместным с его матерью усилиям часть горы была облагорожена высадкой декоративных растений и кедров. А главное – проложена благоустроенная тропа, вернее, гравийная дорога, которая шла наверх к видовым площадкам на краю головокружительных обрывов. А сам внук, словно лермонтовский герой из аллегорического стихотворения “Парус”

– а он мятежный просит бури, как будто в буре есть покой – и в самом деле, нашёл этот вечный покой в бурном лихолетье сербско-турецкой войны, сложив свою молодую, в общем-то, голову, в 1878 году, сражаясь за славянофильские идеалы освобождения южных славян от турецкого владычества.

Влада – начитанная девушка (она же закончила, по словам Мишки, вроде, истфак) даже прочитала мне это самое стихотворение, и я вспомнил, что учил этот стих ещё в школе.

Услышав печальную историю гибели этого отважного патриота России, отдавшего жизнь за такие благородные идеи (но бессмысленные, как оказалось в будущем, по моему мнению, в свете новых реалий, сложившихся в Европе), я никак не мог согласиться с его решением воевать за их свободу или вообще, за свободу тех же болгарушек и южных славян, и пожертвовать за это своей жизнью.

– Ну, сам бы я никогда бы не пошёл на это без особых причин. Может, у него и были такие, личные, причины? – неожиданно подумалось мне. – Э-эх, – сетовал я про себя, – знали бы те наши прапрапрадеды-солдатики российские, какими оказались неблагодарными болгарские потомки тех братушек, за которых отдали жизни сотни тысяч наших солдат и офицеров! А вот сербы и сейчас признательны россиянам.

И неважно, что это всё имело место в других исторических реалиях в прошлом – я прямо – таки чувствовал сейчас ту незримую связь наших поколений. Тем более, что сербы по— прежнему нуждались в нашей помощи и сейчас, в нынешней политической обстановке. Главное – они помнили о той давней жертвенной помощи от России, и её отважных сынов.

– Болгарские-то “cлавянушки” просто предали память тех россиян, погибших за них в те Балканские войны с турками… Да… давно это было. Хотя в новых реалиях и мы сами с турками сейчас чуть ли не союзники кое в чём.…

– И та дорога, которую обустроил молодой Раевский на Медведь-горе, – слушал я словно издалека голос Мишки, – донельзя запущенная и уже почти непроходимая для транспорта, ведь раньше позволяла ехать чуть ли не в каретах до видовой площадки над морем.

– А ты там был с Владой? – поинтересовался я неожиданно, перебив его.

– Да нет! – ухмыльнулся Мишка. – Это же давно было! – сострил он, но его шутку никто не поддержал, и в продолжение темы сказал:

– Ну вот завтра и сходим все вместе пешком, моя Шехерезада, там, где баре на каретах ездили, – с довольным видом посмотрел он на свою чаровницу и, увидев, что я невольно опять застыл взглядом в её глазах, повысил голос, обращая на себя моё внимание:

– Ну да ладно. Хватит пока об этом говорить. Мы, кажется, отвлеклись от нашего “золотого символа” с твоими историями о пробежках Олега по тропе Раевского, – взглянул он с “подтекстом” на Владу.

– О, султан моих грёз, – начала, было, она их очередную интермедию, но я поспешил спросить её об упомянутых ею местах Силы на горе, и тут она, заметив ревнивый взгляд Михаила, не стала говорить со мной на эту тему, сказав, что о Медведь-горе можно рассказывать хоть до глубокой ночи.

– И всё равно у тебя, Антон, будут всё новые и новые вопросы, – она, вроде, как закончила наше обсуждение олеговского “Знака”.

Мне стало ясно, что наш ревнивый Мишаня сбил её настрой на продолжение темы о горе. Пользуясь наступившей паузой в нашем разговоре, он собрался пойти покурить на балкон и позвал меня с собой постоять там с ним.

Взглянув на зашторенное окно, а потом на часы в углу комнаты, Влада воскликнула:

– Мальчики, а вы знаете, сколько уже времени?!

Занятые нашим обсуждением этой интереснейшей темы, мы заговорились, не замечая наступления сумерек за окнами. Я взглянул на свои часы – оказывается, уже было около девяти вечера. В комнате у нас было светло, а за пластиковыми стёклами гостиной, закрытых матерчатыми жалюзи, уже наступила темнота, расцвеченная сотнями светлых окошек из домов через речку на Киевской улице и многочисленными фонарями уличного освещения.

Мишка предложил мне выпить кофе с “мензуркой” коньяка и перекусить в лёгком ужине с бутербродами с сырокопченой колбасой и сыром – нашем мини-фуршете, о котором мы все забыли, увлечённые разговором. Поднос с едой так и стоял одиноко на журнальном столике, не заметный на фоне раскиданных там каких-то глянцевых журналов.

У меня проснулся аппетит и я съел, не церемонясь, всё, что было выставлено для угощения на том столике, благодарственно кивая Владе головой (она с улыбкой наблюдала за тем, как я лихо уминал остатки еды на столике) и выпив кофе, но без мишкиного коньяка, я опять заговорил на тему о “Знаке”, загадках Медведь-горы и мы просмотрели затем оставшиеся короткие видеосюжеты, скачанные Олегом для Влады на этой флешке.

Было уже начало одиннадцатого, когда Брагин опять захотел уединиться с Владой на кухне, но она мягко, но твёрдо сказала ему, что ей нужно идти домой на Ломоносовскую улицу. Конечно же, мы пошли её провожать и, заодно, прогуляться по набережной, провожая до дома нашу очаровательную спутницу. Она жила, по словам Михаила, в районе овощного рынка у Спартака и пояснил, что “Спартак”– это бывший ялтинский кинотеатр. А теперь там “Столовая по-домашнему”, – он проговорил это с таким сожалением в голосе, что мне стало ясно, что с этим кинотеатром у моего друга связано немало ностальгических воспоминаний…

Мы быстро собрались и выйдя на улицу, я тут же почувствовал разницу между комфортными +22 в Мишкиной комнате и + 28! на улице. И это вечером!

Влада жила в районе “Спартака” и нам предстояло пройти по всей набережной и дальше, чтобы дойти до её дома. По ялтинским масштабам это было далековато, а вот по московским – прямо рядом.

Перейдя по узенькому, железному мостику через речушку, разделявшую Московскую от Киевской улицы, прошли по пешеходной аллее к “Советской” площади и, не задерживаясь, направились к подземному переходу, где нам неожиданно повстречались там двое энтузиастов— неумех: один плохо играл на гитаре, а второй также безыскусно, но очумело, колотил по импровизированному барабану из большой плотной коробки. Они, судя по их виду и поведению, отчаянно нуждались хоть в каком-нибудь заработке и любом благодарном зрителе, пусть и с тощим кошельком.

Увидев нашу длинноногую диву, они восторженно удвоили свои попытки подзаработать под занавес их трудового вечера, прося, затем, оценить их выступление. К моему удивлению, Влада снизошла до их столько громко выказанной просьбы и дала им затем двести рублей, попросив не шуметь и больше так не играть.

Парни долго благодарили, глядя ей вслед и, похоже, закончили свой балаган, получив хоть какую-то деньгу’.

Выйдя по ступенькам наверх – отсюда было рукой подать до большого, белого здания местного Почтамта на углу пощади— мы оказались, собственно, на набережной. Несмотря на позднее для местных жителей время, здесь было полно гуляющей публики и, что меня удивило, много детей дошкольного возраста.

Видя моё удивление, Влада сказала, что сегодня же воскресенье, и нам приходилось, лавируя в скоплении людей, потихоньку двигаться в нужном направлении и вскоре мы уже пробирались чуть ли не в людском половодье и неожиданно затормозились в районе ТРЦ под названием “Фонтан”.

По словам Мишки, внутри этого красивого, недавно открытого 5-и этажного торгового центра был настоящий фонтан, который исторически находился на этом месте еще с 50х годов. Напротив этого ТРЦ растет большой платан, дающий днём прохладу публике, а вечером служа своеобразной музыкально-развлекательной площадкой.

Так вот, у этого платана мы увидели очередное собрание зевак, закупорившей неторопливое шествие праздной публики. Оттуда, из-за спин собравшихся, неслись громкие ритмические звуки ударника и пронзительный стон соло-гитары какой-то самодеятельной группы, игравшей рок-музыку.

Подойдя к толпе, я узнал, что это группа приехала из Севастополя, называет себя “Курага” и они уже почти неделю в Ялте, бесплатно выступая здесь по вечерам. Вот это было настоящее шоу! – мы были просто очарованы их выступлением, особенно голосом их молодого вокалиста с длинными русыми волосами. Они реально классно играли и мы, без всяких, уговоров или просьб о помощи артистам, дали девушке-помощнице, обходившей по кругу собравшуюся публику, по 500 рублей.

Слушая отличный вокал молодого парня из “Кураги”, мы простояли под платаном почти до половины одиннадцатого вечера, когда эти ребята ушли на перекур, который затянулся, и Влада предложила нам идти дальше.

Мы пошли дальше, разговаривая об этих талантливых ребятах и об уровне уличных исполнителей на набережной. Хорошее, классное выступление заслуженно-денежно вознаграждается ялтинской публикой.

Кстати, выступления российских исполнителей, вроде Григория Лепса, Земфиры, Стаса Михайлова, не говоря уже о заграничной Лободе, и короле нашей эстрады Филиппе Киркорове, пользуются просто огромной популярностью у местной и отдыхающей публики, приехавшей сюда из всех уголков России. Другого шанса увидеть и послушать вживую знаменитых исполнителей, дающих здесь всего один концерт, у подавляющей части публики никогда и не будет, а Ялта предоставляла возможность свиданий с подобными артистическими знаменитостями почти каждый вечер!

– Да и концерты других популярных исполнителей, старых звезд второй величины типа Агутина и компании идёт здесь также при полном аншлаге. А в августе, когда людей здесь приедет ещё больше, так просто каждый день выступают супер— звёзды нашей эстрады! Ведь Ялтинский “Юбилейный” зал – это как Знак Качества для артистов – менее известных исполнителей сюда просто не приглашают, – пояснил Михаил.

– Знак! – вдруг выкрикнул я, удивляя его.

– Ты это о чём? – воззрился он на меня, останавливаясь.

– Тот “Знак” в Партените!

– Что с ним? – опять не понял Мишка.

– Да то, что это Знак для тех, кто знает! Имеет скрытый подтекст, обозначая место встречи.

– На той скале?

– Не обязательно! Может, место встречи в условленном месте где-нибудь на Горе после появление этого условного Знака!

Мишка, наконец, понял, что я имел ввиду и хлопнул меня по плечу, сказав, что “в этом что-то есть” и, догнав Владу, которая шла дальше вперёд, объяснил ей, в чём дело. Она не заметила нашей заминки в движении и, узнав в чём дело, мило улыбнулась мне со словами “Умничка!” Ну, а потом, Мишка вернулся к своим наблюдениям о реалиях ялтинской набережной, её жизни, как и города в целом, идя и говоря мне о том, что я, как new kid in town, сразу и не замечу, и не пойму.

Вчера ночью, идя не-зная-куда по ночному городу из того “арт-кафе”, где мы так славно посидели с Владой, а потом и вдвоем с Мишкой, я почти ничего не помнил, где мы шли тогда, и не видел вот такого ночного, людского половодья, которое, очевидно, схлынуло и исчезло с набережной ближе к полуночи.

По его словам, к вечеру вся курортная жизнь сосредотачивалась здесь, стекая людскими ручейками со всех сторон города, на призрачно-освещённую набережную. И, пока все обычные, местные, жители после трудового дня и недолгого вечернего отдыха и занятий своими насущными, повседневными делами, готовились ко сну, здесь, на набережной, как на местном Бродвее, празднично – одетая публика выходила и собиралась в широкую людскую реку, оккупировавшую набережную ежедневно в период с 19 по 23 часа ночи каждый погожий вечерне-ночной период в курортный сезон. Ну, а поскольку в июле погода всегда хорошая, если только не идет дождь или не дуют ветра’ с моря, эта картина праздничного, прогулочного выхода-хождения по набережной с целью посмотреть на других и себя показать, повторялась в той или иной вариации почти каждое вечерне-ночное время. Состав публики менялся здесь почти ежедневно ввиду убытия одних граждан по окончанию срока их отпуска и прибытия на отдых новых туристов – естественная замена и обновление их рядов проходило незаметно для самой публики. И, периодически, в Ялте появлялись шикарные блондинки, которые также быстро и исчезали, как белые красивые бабочки в ночи…В вечерне-ночные заведения Ялты— кафе, рестораны, бары и питейные заведения шли внешне всё те же курортники, чьи лица и отдельно-запоминающиеся девушки, проходили бесконечно-меняющееся пёстрой массой для местного персонала всех этих заведений.

Пользуясь этим постоянным, сезонным обновлением, как рыбаки в путину, местные “промысловики” общепита и питейного бизнеса торопились завлечь в сети своих рестораций всё новых и новых клиентов, готовых выложить за свой заслуженный и долгожданный отдых значительные средства, которые они, собственно, копили весь трудовой год, готовясь к их трате в отпуске. Находясь здесь, они были готовы выделить и потратить— щедро или прижимисто – на все эти свои увеселения в городе, который заслуживал и требовал от них ежедневно соответствующих дневных и ночных расходов. И неважно, хорошо ли готовят, обслуживают или привечают клиентов в местных многочисленных торгово-развлекательных заведениях и в сфере питания этого южного города. Вся эта праздная здесь публика, постоянно меняясь в своем составе, представляла собой подобно безликой, разносортной рыбе, идущей на нерест в сети рыбаков в путину, денежную клиентуру, “мечущую” деньги, охочую до развлечений в курортный сезон, длящийся в Ялте с мая по октябрь каждый год, с небольшими вариациями, в зависимости от погоды. И пик этого сезона “прихода” отпускников в Ялту приходится на конец июля – середину августа, когда пришлый народ заселяет всё что можно на ЮБК, включая все её окраины и городские поселки, относящиеся к Большой Ялте.

– Ну, а, вообще, так называемая Большая Ялта включает в себя как минимум с десяток населённых пунктов на побережье, таких, как Ливадия, Гаспра, Мисхор, Кореиз, Алупка, Симеиз, Кастрополь, Форос, с той стороны, – Мишка манул рукой в сторону Ласточкиного гнезда, – и Большой Массандры, Никиты и мелких населённых пунктов вплоть до Гурзуфа. А сама Ялта разрастается от побережья вверх на холмы и предгорья. Что же будет здесь, – обвёл он рукой пространство вокруг себя, – через 100 лет?

– Хороший вопрос, – подумал я философски про себя, понимая, что здесь, конечно же, всё изменится со временем. В лучшую, или в худшую сторону – это, уже, другая тема…

Идя дальше по удивительно многолюдной в это позднее время набережной, Михаил много чего порассказывал мне об её прошлом и нынешнем облике с её всевозможными ночными заведениями. Он же, как местный, знал все эти реалии дневной и ночной жизни его родного города. Влада по большей части молчала, слушая наш разговор, идя с ним под руку.