Банджо. Роман без сюжета

– Сигареты? Американские? А может, английские? – предположил Банджо.

– Нет.

– Тогда не знаю. Что же это?

Она достала из картонной коробки с одеждой бумажный сверток и протянула Банджо. Внутри оказалось две пижамы – одна ярко-желтая, другая синяя с черным.

– Г’споди ты Б’же! В’т бы гл’нуть, как ‘ни те, Банджо! – возопил Мальти, вскочил на ноги и от избытка чувств выкинул несколько коленец.

– Что это тебе взбрело в голову тратить деньги? – поинтересовался Банджо.

– Встретить какой-то человек, продавать по дешевке, целая гора, – сказала Латна. – Десять франков всего. Я думаю, он украсть это барахло. Тебе они пойдут.

– Кто-нибудь слышал хоть раз о моряке, у которого была бы такая дребедень? – спросил Банджо.

– А то, – ответил Имбирёк. – Я сам одно время носил пижаму. Неплохо для разнообразия. Шкурке твоей нынче ночью в такой будет очень даже славно.

Латна прикрыла ладонью мимолетную сдержанную усмешку.

– Дом, слад’стный дом, – запел Мальти на мотив «Вест-Индия блюз».

У них кончились сигареты, и Банджо вышел купить еще. Его не было так долго, что Белочка и Имбирёк пошли его искать. Спустя некоторое время Имбирёк вернулся, просунул голову в щель между дверью и косяком и метнул в Латну пачкой желтых французских сигарет.

– Нигде не можем найти этого ниггера Банджо, – сказал он. – Растаял, как дым.

– А точней, сб’жал, как крыса, – поправил Мальти.

Латна погрустнела, ее охватило беспокойство. Она бросила Рэю сигарету.

– Большая задница этот Банджо, – сказала она.

– Ой, да в’рнется он, не боись, – сказал Мальти. – Он на м’ли.

– Не на мели он, – сказала Латна. – Он зажать сдачу с двадцатки.

– Ого! – воскликнул Мальти. Он сидел на старой подушке, поджав ноги, и теперь слегка переменил позу, так чтобы его ноги могли касаться ног Латны. – Ну и д’ла! Латна, ты так п’трясно всё наг’товила, разм’рило м’ня теперь – ну прост’ не встать.

– Ты хороший друг, Мальти, хороший друг. – И она не отодвинулась. – Ты благодарный, не то что Банджо.

– Да н’рмальный он, на с’мом деле, прост’ сама зна’шь, как у него енто всё вых’дит… Сл’шай, ни шиша нет к’йку на ночь сн’ть, а к в’гону топать – ну кл’нусь, сил нет, так устал что-то, и х’рошо так… Можно я у тя тут на п’лу посплю…

Латна не отвечала. Рэй выскользнул из комнаты, простившись с ними до завтра.

VII. Флейтист

На Бомжатнике безмятежно развалился какой-то юнец с флейтой в руках, и на лице его играла блаженная усмешка. Банджо с Рэем проходили мимо, и, увидав его, Банджо сказал:

– Этот из наших, по всему видать.

– Думаешь? – откликнулся Рэй.

– Да зуб даю. Ты только глянь, в какой он позе. Родом из Южной Каролины – так же верно, как то, что кукурузная лепешка родом из страны Дяди Сэма. Сам смотри, как я его разбужу. Здорово, земляк!

– Здорово!

Все трое сошлись вместе.

– Только приехал? Вид у тебя такой праздничный, как будто тебя Боженька в лоб поцеловал.

– Ну если и поцеловал, то как-то без большой охоты, – откликнулся парень с флейтой. – Я только что избавился от всего, что у меня было. – И он вывернул карманы брюк.

– Ты хочешь сказать, тебя избавили, – рассмеялся Банджо.

Флейтист поведал им свою историю. У него были превосходные белые зубы и красные десны, и с чувством удовлетворения выставляя всё это напоказ, он рассказал про «свою старуху» и «свою» Канаву с той же сердечностью, с какой делали это до него многие и многие цветные парни. Начал он с того, как уволился со «старухи» после ссоры с одним офицером. «Старуха» была вроде той, что доставила в Марсель Банджо, – редкой породы, одна из тех слоняющихся по всему свету американских тихоходок, что время от времени показываются в марсельском порту. Экипаж был сплошь негритянский, флейтист был среди них единственный «светлячок». Был там один депортированный вестафриканец по имени Талуфа; покинуть корабль ему следовало в каком-нибудь европейском порту, и он выбрал марсельский как самый вольнолюбивый.

Флейтист и Талуфа стали большими друзьями. На судне они были самыми примечательными персонажами. Талуфа был родом из колонии в Британской Западной Африке, там посещал миссионерскую школу и человеком был умным. Флейтист же родился в Хлопковом поясе, но, еще когда он был маленьким, семья его переехала в Нью-Джерси. Там он ходил в школу и окончил ее с дипломом о среднем образовании. Из Штатов он выехал впервые. Раньше он плавал только вдоль побережья, из Нью-Йорка в Новую Англию и из Нью-Йорка на Юг.

В школе он немного учился по-французски. От бывалых моряков флейтист наслушался о чудесах Марселя, и юношу захватила идея добраться до него. Ему хотелось на славу повеселиться в городе, но стоянка у них была всего три дня. Он работал в столовой для старшего состава и исхитрился получить нагоняй от одного из офицеров.

– Я послал его подальше, – рассказывал флейтист. – Он обозвал меня гребаным вонючим ниггером, и я говорю – раз тебе так тошно, вон дверь, она не заперта.

После этой выходки капитан потащил флейтиста в американское консульство, но там ему не позволили его рассчитать.

– Консулу вообще не сдалось, чтобы по этой милейшей всемирной помойке шаталось всякое морячьё, – блаженно хохотнул Банджо.

– Вот уж нисколечко, – согласился флейтист. – Капитану он сказал, чтоб вел меня обратно на корабль, а мне – мол, чтоб пикнуть не смел. Я говорю, лучше бы мне дали расчет. А он мне: «Нетушки, мой мальчик, не на твоем веку. Поедешь домой к своим б’татам и дын’м, сэр. Вот черт! А хорошо бы сейчас домой, дыньки пожевать – сам не отказался бы». Он нарочно так говорил, проглатывая звуки, – издевался надо мной.

Флейтист с капитаном вернулись на корабль, и флейтиста перераспределили в столовую команды. Но он даже первое поручение не успел получить – уже сцепился с машинистом из котельной.

– С меня хватит этой грязной старухи, я увольняюсь! – вскричал флейтист, и капитан с превеликим удовольствием наблюдал за тем, как он с чемоданом наперевес спускается по трапу. Талуфа еще оставался на борту, его должны были рассчитать завтра. У флейтиста было десять долларов, и он сменял их на франки. Он снял комнату в Жольет и оттуда направился прямо в Канаву.

Завороженный, флейтист слонялся по дивному марсельскому рыбному рынку. Красные рыбины и голубые, серебристые, золотистые, изумрудные, топазовые, черно-коричневые, серо-стальные, полосатые, чешуистые, толстобрюхие рыбины, а еще дворняги и бродячие коты, что рычат и шипят друг на друга над выпущенными рыбьими потрохами. Большой рыбный город Марсель – со здешнего центрального рынка на маленькие развалы, в мастерские и кафе расползались склизкие, чешуйчатые, хладнотелые твари – для перепродажи, для готовки и бог знает для чего еще.

Свежий улов из бухты и рыба, доставленная из соседних портов. Рыбаки, притопывающие в своих высоких сапогах. Торговки рыбой, телеса которых заполняют всё пространство за прилавками. И рыбачки – в ярких платьях, плотных розоватых гетрах и деревянных башмаках, очаровательно беззаботные, щебечущие напропалую, две – несут корзинку, полногрудые, соблазнительные, хорошенькие, похожие в окружении товарок на две пышные лилии на озерной глади.

На тротуаре вокруг рынка в изобилии продавалась всякая снедь: куски сыра и масла, сушеная рыба, засоленная селедка и квашеная капуста, ветчина, колбаса, солонина, рис, мука, бобы, чеснок. Собаки замирали у ящиков и принюхивались. Кошки шмыгали вокруг. Одна, черная, лоснящаяся, вспрыгнула на бочонок с зелеными оливами, втянула воздух и выгнула спину дугой. Какой-то мальчишка со смехом ухватил ее за хвост; кошка спрыгнула на тротуар и пулей метнулась в переулок. Беременная женщина сунула оливку в рот, причмокнула от удовольствия и кликнула мальчика, чтобы тот отвесил ей немного.

Флейтист бродил среди всего этого пестрого скопления народу, домашних животных и съестного. Вид у него был такой, что даже в этой хлюпающей сутолоке он привлекал к себе внимание.

Его заприметил молодой рыбак с блуждающим взглядом, одетый в синий рабочий комбинезон. Запас английских слов у него был скудный, только-только чтоб привлечь внимание к прилавку, – но флейтист ответил ему по-французски, счастливый и гордый тем, что может пустить в дело свои школьные познания.

– Tu parle francais tres bien, – сказал рыбак.

– Vraiment?

– Mais out. Tu a un bon accent, camarade[23].

Флейтист аж раздулся от гордости. Они были в двух шагах от Жопного проулка, который, само собой, вел аккурат к рыбному рынку. Немолодая размалеванная проститутка с рыбой в руке нарочно налетела на них и, скорбно отряхиваясь, прошествовала в переулок.

– Ici on nique-nique beaucoup[24], – сказал белый рыбак с противной ухмылкой и, чтобы проиллюстрировать свои слова, в мерзком жесте постучал постучал кулаком в ладонь. И показал в сторону Жопного проулка.

Проулок этот был длиной в несколько ярдов, с парочкой питейных заведений, мясной лавкой и жалкими лачугами, где вышедшие в тираж бывшие городские хищники обретали свой последний приют. Унылые, сырые ночлежки, населенные отбросами пролетариата – молодыми провансальцами, греками, арабами, итальянцами, мальтийцами, испанцами и корсиканцами.

Склизкий, заваленный мусором тесный закуток, в котором ютились лишенные надежды уродливые старухи, проститутки, спекулянты – а еще собаки и кошки, которые без устали гонялись друг за другом, – жалкая, гадкая карикатура на обитавших здесь людей. Самое сердце низменной пролетарской любви – смрадной, злобной, жестокой. Канава, которую вместе со всем ее зловонным навозом, плавающим как ни в чем не бывало на самой поверхности, город предоставил самой себе. Не ведающие ни о чем моряки, угодив сюда, лишались сотен и тысяч франков; следы самых хладнокровных и самых нелепых убийств вели – со всего квартала – именно сюда. Здесь был в ходу небольшой фокус со шляпой: ее вырывали у непосвященного из рук, а кончалось тем, что он, понадеявшись на непристойное продолжение, прощался со всеми своими деньгами, а то и вовсе с жизнью.

Белый парень подвел смуглого к одному из кабаков; внутри живо выстукивала популярный мотив пианола. Рядом дежурили двое полицейских. Один стоял на углу, другой неспешно прохаживался по переулку, поедая арахис. Из бара, ухмыляясь, вышел молодой мужчина в розовой пижаме, размалеванный, точно шут гороховый, и засеменил рядом с полицейским.

– Ou tu vas?[25] – вопросила неряшливая женщина, чья грузная фигура заполонила дверной проход.

– Coucher[26], – бросил ей через плечо полицейский.

Женщина зашлась, во всю мощь своих легких, хриплым гоготом, зарывшись кулаками в обвислые бока и вздернув на себе юбки так, чтоб видны стали похожие на столбы голые, бесцветные ноги. «Peut-être, peut-être… On ne sait jamais»[27]. И снова загоготала.

Зайдя в бар, флейтист заказал пива себе и своему спутнику. Женщина, обслужившая их, себе взяла бутылочку с чем-то вроде лимонада, и все обитательницы заведения столпились вокруг флейтиста, угощаясь тем же напитком. Флейтист сделал вывод, что пойло это дешевле пива, и с усмешкой сказал: «Наливайте!»

Но вот он собрался уходить – и ему приносят счет на четыреста семьдесят пять франков. Он кричит, что платить не будет. Это слишком много. Хозяйка показывает меню. Сорок франков за бутылку лимонадного непойми-чего. Флейтист говорит, что заплатить не может. Они пытаются отнять у него кошелек. Он держится за карман. Зовут полицейских. Являются те самые двое, что дежурили на улице, и говорят ему – мол, надо платить. Если он чем-то недоволен, то может подать жалобу в участок – потом. Флейтист показывает бумажник. В нем всего триста пятьдесят франков. Хозяйка забирает всё и велит донести остаток потом, когда появятся деньги. Полицейские ведут его к выходу, и один из них потихоньку подмигивает хозяйке, когда они переступают порог.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Дочь Клода Маккея и Эулалии Имельды Эдвардс, которая родилась в 1915 году на Ямайке уже после расставания родителей и никогда не встречалась с отцом. – Здесь и далее – примеч. пер.

2

Отвали, придурок (франц.).

3

А дед-то ку-ку (франц.).

4

Ну и прекрасно (франц.).

5

Вот так-то! (франц.)

6

Обеа (Obeah) – официально запрещенная законом магическая практика, вид черной магии, в которую верят ямайские негры.

7

Драка (франц.).

8

«Shake That Thing» – знаменитая песня афроамериканского блюзмена «Папы Чарли» Джексона, без которой, по оценкам современников, «рев» ревущих 1920-х едва ли был бы так громок.

9

Или Mariannes Noires, здесь: Темнокожей Франции (Марианна – символ Французской Республики со времен Великой французской революции).

10

Леггорн, плимутрок – породы кур.

11

Сюда! Сюда! (франц.)

12

Чудо! (франц.)

13

Обеды, цена фиксированная 4 франка; вино включено (франц.).

14

Нет денег, отдал последнее (франц.).

15

Плати! А ну плати! Обманщик! (франц.).

16

Я больше ничего не должен (франц.).

17

Вот! (франц.)

18

Чужаки (франц.).

19

Это неправда, неправда! Во Франции всё не так! (франц.)

20

Потомок дворян (франц.).

21

Negro World – газета Маркуса Гарви.

22

Конь с яйцами, мужеподобная женщина.

23

Ты очень хорошо говоришь по-французски. – Неужели? – Правда-правда. Произношение у тебя что надо (франц.).

24

У нас тут этого добра – всех не переебешь (франц.).

25

Вы куда это? (франц.)

26

Спать (франц.).

27

Как знать, как знать… Вы ж правды не скажете (франц.).