скачать книгу бесплатно
Мой отец – Мир
Диана Клепова
Воздух средневекового Парижа согрет кострами инквизиции – охота на ведьм в самом разгаре. Церковью упорно насаждаются идеи о том, что кошки – бесовские животные. Их хозяева без оснований обвиняются в колдовстве и платятся за это жизнью. Юная Клодетт не следует этим нелепым верованиям и превращает подвал своего дома в пристанище для бедных животных. Когда их обнаруживают, на помощь девушке приходит капитан королевской гвардии, и вместе они пытаются не потерять себя в жестоком мире XV века.
Мой отец – Мир
Диана Клепова
© Диана Клепова, 2017
ISBN 978-5-4490-0896-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
О книге
«Мой отец – Мир» открыл Диану как автора с новой стороны. После «Мертвой Авеню» и «Дыхания Атлантиды» было немного непривычно читать что-то историческое, да еще и написанное в соответствующем стиле, но нельзя не признать, что это автору к лицу. Чувствовалось, что текст струился с легкостью, даже будучи не самым простым. Сквозь него сочилась та атмосфера средневекового Парижа, которая, кажется, там и существовала. Невольно задаешься вопросом: неужели машину времени изобрели? Или реинкарнация существует? Так или иначе, но этот роман – красивая, грустная история любви, которая развивается в декорациях, современному человеку не знакомых. Спасибо за правду.
– Таня Фрей, автор трилогии «Хранители»
Предисловие
Comoedia enim deteriores, tragoedia maliores, quam nunc sunt imitari conantur
(комедия имеет намерение изображать людей худших, а трагедия – лучших, чем существующие)
Если мы перенесемся на шесть столетий назад, то увидим, как судьи выносят смертные приговоры, а палачи рубят головы. Смертная казнь применяется в качестве наказания за грехи, но не следует ли этих самых судей, жандармов и палачей наказать за то, что, играя в Господа Бога, они грешат еще больше самих приговоренных?
Нет. Ни в коем случае. Судить будет только Бог. Карать тоже может только Бог. И тем не менее, двадцать столетий кряду общество берет на себя Его роль. И оно справляется ужасно.
Что дает человеку, такому же смертному как другие, право лишать жизни другого?
Мне всегда была чужда и непонятна идея казни. В жар бросает от одной только мысли о том, что запрет на нее во Франции ввели совсем незадолго до нас, только во второй половине двадцатого века, а именно в 1981 году. Но еще хуже то, что в нашей России смертная казнь так и не была отменена, а лишь заморожена. Последняя казнь случилась в недалеком 1996 году. В Китае, США, Иране, Ираке, Саудовской Аравии и реже в Белоруссии смертные приговоры приводятся в исполнение и по сей день. В Российском законодательстве, впрочем, смертная казнь все еще существует как гипотетическая возможность, и в случае отмены моратория 1874 осужденным (по состоянию на 1 апреля 2014 года) грозит смерть. Сейчас высшей степенью наказания считается пожизненное заключение.
«Надежда в тюрьме отчаяния», Эвелин де Морган
Чтобы охарактеризовать смертную казнь как нечто по-настоящему гнусное, я приведу два ярких, подтверждающих то примера, донесенных до нашего века пером Виктора Гюго.
«Три месяца назад в Дижоне казнили женщину. (Женщину!) И на этот раз механизм доктора Гильотена действовал неисправно. Голова не была отрублена сразу. Тогда подручные палача ухватили женщину за ноги, и, под отчаянные вопли несчастной, до тех пор дергали и тянули, пока не оторвали голову от туловища.»
Сложно сказать, какой из них более чудовищен.
«…в конце сентября в тюрьму к одному заключенному, спокойно игравшему в карты, явились с заявлением, что через два часа он должен умереть; человека охватила дрожь – полгода о нем не вспоминали, и он считал, что страшная кара миновала его; его обстригли, обрили, связали, исповедали, затем посадили на телегу и с четырьмя жандармами по бокам повезли сквозь толпу зевак на место казни. До сих пор все шло, как обычно, как полагается. Около эшафота палач принял страдальца из рук священника, втащил его на помост, привязал к доске, говоря языком каторги, заложил в печь, и спустил нож. Тяжелый железный треугольник с трудом сдвинулся с места, ежесекундно застревая, пополз вниз и вот где начинается настоящий ужас – не убил, а только поранил несчастного. Услышав его отчаянный крик, палач растерялся, поднял нож и опустил снова. Нож вторично вонзился в шею мученика, но не перерубил ее. К воплям несчастного присоединились крики толпы. Палач опять подтянул нож кверху, рассчитывая, что третий удар окажется успешным. Ничуть не бывало. Кровь в третий раз хлынула из шеи приговоренного, но голова не отлетела. Короче говоря пять раз поднимался и опускался нож, пять раз вонзался в шею приговоренного, и после каждого удара приговоренный испускал отчаянный вопль, дергал все еще не снесенной головой и молил о пощаде! Народ, не стерпев этого издевательства, принялся забрасывать палача камнями. Палач соскочил с помоста и спрятался за лошадьми жандармов. Но это еще не все. Осужденный, увидев, что он на эшафоте один, насколько мог поднялся с доски и, стоя так, страшный, залитый кровью, поддерживая наполовину отрубленную голову, которая свешивалась ему на плечо, чуть слышным голосом умолял отвязать его. Толпа, исполнившись сострадания, собралась было оттеснить жандармов и спасти страдальца, пять раз претерпевшего смертную казнь, но в этот миг подручный палача, малый лет двадцати, поднялся на эшафот, велел приговоренному лечь ничком, чтобы удобнее было отвязать его, а сам, воспользовавшись доверчивостью умирающего, вскочил ему на спину и принялся неумело перерезать остаток шеи чем-то вроде кухонного ножа.Это не выдумка. Этому были очевидцы. Да.»
Довольно здесь было бы даже одного примера.
Отдельной речи здесь заслуживает так же инквизиция, но я была щедра и посвятила этой теме целое произведение. Можно говорить, что она уже много веков назад потеряла свою актуальность, но всем известно, что история беспрестанно повторяется; и наше дело – миновать многие ужасные вещи, которые происходили когда-то и которые еще могут произойти когда-нибудь.
О том и потому написана эта книга. О том и напишу я подробнее в послесловии.
Это грустная история, но ее нужно рассказать.
Мой отец – Мир
Ни пощады, ни снисхождения!
Эту книгу посвящаю моей маме, научившей меня бороться за свои идеалы
и христианскую веру
Пролог
Инквизиция – огонь – выражение адских мук… Человек средневековья пропитан мыслью о смерти.
Иоганн Хейзинга. «Осень средневековья»
Путь следования за Христом будет
тем путем, каким прошел он.
Освальд Чеймберс
Париж сегодня проснулся таким же, каким был вчера и каким будет завтра. В утренней рутине люди сновали по теплым улицам и не замечали вокруг себя ничего прекрасного. Жизнь просто текла своим чередом, а точнее, протекала мимо, ведь многие парижане, как и другие западные европейцы и люди средневековой Европы в целом, по-прежнему не понимали самого главного.
То был далекий 1483 год, смутно предстающий перед современным человеком через призму времени.
Клод Мармонтель, в честь которого была названа его внучка, дитя его дочери Вивьен, с самого утра стоял на Гревской площади, пытаясь найти временную работу: несмотря на преклонный возраст, обычно он зарабатывал тем, что помогал перевозить грузы на стройке.
Его жена, Джозефина, уже торговала на рынке Шампо курицей и молочными продуктами. Их зять, муж покойной дочери, еще с первыми птицами ушел в оружейную, как делал это ежедневно. Смерть жены, Вивьен, просто уничтожила его, но за девятнадцать лет Леонард Бастьен научился прятать свои чувства даже от собственного ребенка – он просто закрывался от самого себя и своего мира, направлял все свои эмоции на изготовление оружия. Оставшуюся часть времени Леонард был пьян.
И он даже не подозревал о том, что прямо сейчас его дочь совершала тяжкое преступление.
Маленький черный комочек шерсти дрожал у ее груди, когда Клодетт несла его домой, пряча под плащом. Этого котенка она подобрала на пустой улице – похоже, кто-то испугался кары и избавился от бедного животного, – и собиралась позаботиться о нем, как и обо всех остальных своих кошках.
Клодетт Бастьен спасала черных кошек, которых находила, а в остальное время пела и плясала на улицах, чтобы хоть как-то помочь своей семье заработать на хлеб. В Париже существовал эгоистичный способ выйти из бедного положения, поэтому бабушка Джозефина и папа до сих пор не оставляли попыток выдать ее замуж, и только дедушка Клод по-настоящему понимал внучку и каждый раз объяснял жене и зятю, что нельзя заставлять кого-то выходить замуж за нелюбимого человека. Такое редко случалось, чтобы девятнадцатилетняя девушка ходила незамужней, но Клодетт никогда никого не любила так, как женщина любит мужчину, но зато крепко любила свободу, поэтому всегда протестовала и выступала против любого замужества.
Сейчас больше всего она боялась, что котенок мяукнет или подаст любой признак своего присутствия. Если какой-то горожанин увидит его, Клодетт немедленно обвинят в колдовстве и вздернут или сожгут на костре вместе со всеми ее хвостатыми животными, ведь христиане средневековья без каких-то оснований для подобного рода верований решили, что черные кошки связаны с нечистой силой, и что сам дьявол может принимать образ черного кота. Ни дедушка Клод, ни бабушка Джозефина в эти глупости никогда не верили, чего нельзя было сказать об отце Клодетт, но она, к счастью, никогда не зависела от его мнения и своих животных от Леонарда прятала.
Молодой офицер благородной и приятной внешности, с легкой улыбкой на губах наблюдавший ее сегодняшнее выступление на углу дома №51, на своем сером коне патрулировал улицу Вилленова Двора и совсем скоро должен был проехать мимо Клодетт. Опасность стала почти физически ощутимой, когда он оказался рядом и с нескрываемым любопытством оглядел ее с головы до пят.
Клодетт опасливо выглянула из-под капюшона. Судя по его мечу на поясе, длинному плащу из дорогих тканей и отсутствию колчана стрел за спиной, это был капитан королевской гвардии. Она не в первый раз видела его. Этот мужчина лет двадцати пяти часто смотрел на то, как она плясала и слушал ее пение. Он даже бросал ей в мешочек монету-другую за каждое выступление, которое видел, но это отнюдь не значило, что он сжалится над Клодетт, обнаружив черного кота.
От страха ей показалось, что язык примерз к небу. Девушка поежилась и укуталась в плащ еще сильнее.
– Что же Вы там прячете? – невозмутимо поинтересовался он своим самоуверенным тоном.
– Кабачки, – пискнула Клодетт в ответ.
– Ах, кабачки? – переспросил молодой капитан.
– Да. С рынка несу, – промолвила она.
– Так ведь Шампо в другой стороне, – удивился офицер, начиная подозревать уличную плясунью в воровстве.
– А я после этого к подруге зашла, – соврала она.
Это была неправда. У Клодетт не было подруг.
– От чего же Вы их прячете? – не отставал капитан. – Неужто замерзли, али боятся улицы?
– Я и не прячу, – Клодетт ускорила шаг. Она боялась посмотреть ему в лицо и старательно избегала встречи с его бдительными глазами. – Мне так удобнее.
Котенок тревожно завозился. «Как не вовремя!» – подумала Клодетт. Она знала, что офицер может потребовать, чтобы она сняла плащ, и когда увидит кота, будет только два варианта выхода – на костер или на виселицу.
Желая поскорее скрыться, торопливой поступью с очень заметными неуверенностью и волнением, Клодетт устремилась к толпе. Главное только затеряться среди этих людей – и капитан останется позади. Досада девушки росла, потому что Клодетт слышала цокот копыт лошади офицера за своей спиной. Ее сердце билось через удар. Побочным эффектом этой нервозности стало то, что Клодетт, укутывая котенка крепче, сжала его хрупкое тельце слишком сильно, и бедное животное издало громкий болезненный кошачий стон, как кричат кошки, когда им наступают на хвост.
Она еще не успела смешаться с шумной толпой, где голос котенка стих бы в суете. Капитан слышал его. Иначе и быть не могло. Ко всему прочему, он точно знал, что мяукнувший кот был черным, ведь в другом случае девушка не стала его прятать.
Бледная, как статуя, Клодетт застыла посреди улицы, точно изваяние. Она медленно повернулась к замершему в метре от нее офицеру.
Забрало его начищенного до блеска шлема громко звякнуло по основной части, когда капитан уронил его от удивления. Мужчина покачал головой и снова поднял забрало, чтобы хорошо видеть Клодетт. Несчастная содрогнулась под его суровым солдатским взглядом. Он сощурился, будто проверяя, не показалось ли ему.
– Господин офицер?.. – Голос Клодетт дрожал.
Теперь она смотрела ему прямо в глаза. Ей казалось, если она поднимет свой кроткий взгляд, он узнает все ее тайны, но теперь, когда капитан королевской гвардии знал главный секрет Клодетт Бастьен, ей было нечего терять. Пусть он только сделает это быстро.
– Ступайте домой, – вдруг с грубой простодушностью проговорил капитан. – и постарайтесь впредь быть осторожнее.
Глава 1
Клодетт не могла вымолвить ни слова. Она вымучила кивок, но благодарственную улыбку выдавить из себя так и не получилось. Девушка медленно попятилась, не сводя глаз с капитана, чтобы убедиться в том, что это не было ловушкой, а затем сорвалась на бег.
– Как Ваше имя? – прокричал капитан ей вслед.
Она услышала его порывистый, могучий голос, но не ответила. Клодетт лишь на секунду обернулась, поймала молящий взгляд его темных глаз и помчалась дальше. Капитан и раньше встречал Клодетт, но никогда не спрашивал об ее имени. Почему? Вдруг он передумал и решил доложить о ней во Дворец правосудия? Или не узнал ее лицо, почти полностью скрытое в тени капюшона, и эта загадочная девушка заинтересовала его куда больше, чем настоящая Клодетт Бастьен?
Пробиваясь сквозь суетливую толпу, она случайно толкнула какую-то ворчливую бабку, чье лукошко яблок от удара перевернулось, и на ходу бросила быстрое извинение, но в ответ та засквернословила, точно сарацин. Клодетт впервые пропустила мимо ушей ругательства в свою сторону – сейчас ее не волновало ничего, кроме мысли о том, что было просто необходимо поскорее оказаться в безопасности.
Сложно поверить, что когда-то на этом месте квакало огромное болото. Местность еще в XII – XIII веках осушили тамплиеры, которые и были ее первыми жителями. После падения ордена этот квартал, можно сказать, окраину средневекового Парижа, заселили горожане, среди которых были и предки Клодетт Бастьен. И сейчас, в апреле 1483 года ее семья все еще проживала на улице Вилленова двора.
Сбоку показался такой знакомый забор родного дома. Деревянные стены, соломенная крыша и маленькие окна – он был простым и незатейливым. О большем Клодетт, впрочем, и не помышляла. С облегчением выдохнув, она отворила калитку, побежала по двору, быстро поднялась на старое крыльцо по лестнице из четырех скрипучих ступенек и скрылась за дверью.
Суетившаяся с приготовлением еды до этого, бабушка Джозефина выбежала из крошечной кухни с полотенцем в руках и злобно сверкнула на внучку глазами. Она знала, что случилось: если Клодетт возвращалась домой посреди дня, а не как обычно, вечером, это значило только одно – она притащила домой очередного кота. Но почему сама бабушка вернулась с рынка так рано, было неизвестно. Едва Клодетт открыла рот, чтобы спросить, как получила оплеуху.
– Дуреха! Снова кот! – ругала ее бабушка. – Сколько уже можно! Тебя могли заметить!
Если бы она узнала, что котенка заметил сам капитан королевской гвардии, то пришла бы в такую неистовую ярость, что Клодетт тотчас лишилась бы жизни от тяжелой руки собственной бабушки.
Она зажмурилась и потерла больное место, подставляя под удар другую щеку. Она не смела возразить, только повиновалась. Возражение собственным родителям, а тем более матери, – бабушка заменила ей покойную мать – считалось дурным тоном и полным неуважением, а Клодетт учили почитать старших.
– Отнеси его в подвал. Быстро! – приказала бабушка Джозефина и не забыла добавить подзатыльник.
Она сбегала на кухню, зажгла свечу и всучила ее внучке. Ее стальной голос вдруг смягчился, но все еще был строгим:
– Сегодня к нам придут гости. Друзья твоего отца. Сдается мне, один из них намерен просить твоей руки. Не смей снова ему отказывать.
Теперь стало ясно, почему бабушка вернулась так рано. Значит, и отец тоже должен скоро прийти.
Клодетт не ответила. Они обсуждали это слишком много раз. Она не знала, как объяснить отцу и бабушке, что она ни за что не выйдет замуж просто потому, что они так хотят. Если смысл ее слов не доходил до них раньше, ничего не изменилось бы и сейчас. Клодетт оставалось разве что изобрести новые слова.
Бабушка Джозефина считала себя несчастной из-за того, что ее внучка беспокоилась о котах намного больше, чем о вопросе скорейшего замужества. Все ровесницы Клодетт уже давно построили свою семью и заимели детей, а «эта все носится с котами, и на примете у нее никого нет. Ну за что такое наказание!» – Джозефина считала это огромной проблемой и пеняла на жизнь. Ее муж Клод не поддерживал такую точку зрения и всегда был на стороне внучки. «Зачем ей нужен муж? Она защищает невинных, зная, чем может за это поплатиться. Я горжусь Клодетт» – все повторял он.
Впрочем, Клод всегда был таким. Его дочь Вивьен, мать Клодетт, всегда любила отца больше, чем кого-либо другого. Он – поддержка, любовь, верность, надежность, понимание – все это в одном лишь человеке, поэтому Вивьен назвала своего ребенка в его честь. И не зря, ведь Клод стал самым близким человеком для Клодетт.
«Если будет мальчик, я назову его Клодом. А если девочка, то Клодетт» – сказала она однажды, но не успела дать новорожденному имя, и Леонард сам дал его своей дочери, помня последнее желание покойной жены.
Тяжело вздохнув, бабушка смахнула со лба пот, выступивший от волнения и жара огня, и снова побежала на кухню.
Отдельным вопросом была безопасность Клодетт. Если кто-то найдет кошек, ее казнят. Эта мысль ни на минуту не покидала голову Джозефины с того самого дня пять лет назад, когда четырнадцатилетняя Клодетт тайком пронесла в дом своего первого котенка. Поэтому бабушка была такой строгой. Поэтому она ругалась.
Спускаясь в подвал по темной лестнице, прижимая к себе дрожащего от страха котенка и вытягивая в темноту руку со свечой, чтобы осветить сырое подземное помещение, Клодетт снова и снова прокручивала в голове слова бабушки Джозефины. Очень не хотелось снова подводить семью, но она никогда не примет предложение того, кого не знает или того, кого не любит.
Запах в подвале стоял очень неприятный. Все кошки справляли нужду в углу – оттуда и шла вонь. Клодетт мыла пол каждый день, но избавиться от запаха навсегда было невозможно, ведь в подвале ютились целых семь кошек, а убирать за каждой сразу она не имела возможности.
Едва завидев хозяйку, кошки замяукали и замурлыкали. Тринадцать кошачьих глаз – не четырнадцать, ведь один из котов лишился левого глаза в борьбе за жизнь на улице – уставились на Клодетт.
– У нас пополнение: новый братик! – радостно объявила Бастьен, обращаясь к ним.
Она поставила свечу на тумбочку и показала котенка своим животным. Одноглазый кот выступил вперед и принялся тереться о ноги девушки. Остальные дружно присоединились к нему. Все они просили ласки и еды.
Клодетт плясала и пела на улицах за гроши, – на прошлой неделе она заработала всего девять парижских денье – а потому не могла кормить кошек как положено. Все они были тощими, словно смерть, несмотря на то, что Бастьен давала им все, что только могла найти: то собирала объедки со стола, а иногда получалось даже купить рыбу у уличных торговцев.
Она выложила сегодняшние пожитки, на которые кошки набросились с большим аппетитом, при этом громко причмокивая, и убрала их «туалет», а новенький котенок при этом так разнервничался, что сначала спрятался за коробками, а потом завопил, что было мочи, но все-таки вышел к остальным. Клодетт улыбнулась этому зрелищу.
Шарль – так она назвала котенка за его отвагу, ведь в каждом из них видела прекрасное – вскоре соскучился по новой хозяйке и забрался к ней на руки, где, уткнувшись в ладонь, сладко мурлыча, задремал.
– Клодетт! Клодетт! – раздался голос бабушки за дверью. – Поднимайся к нам!
Она звучала неожиданно ласково. Неужели гости так быстро пришли?
Девушка с извинением поставила котенка на пол, схватила свечу и понеслась наверх. Нельзя, чтобы кто-то что-то заподозрил. В том числе и ее отец – Леонард считал кошек нечистыми тварями, и поэтому, как мы уже знаем, прятать их приходилось даже от него. Подвал стал лучшим убежищем: Вивьен умерла там, рожая Клодетт, и Леонард поклялся больше никогда туда не спускаться, чтобы избежать болезненных воспоминаний об утрате жены.
Оказавшись наверху, Бастьен быстро заперла за собой дверь. Заметив остатки кошачьей шерсти на плаще, Клодетт быстро сняла его и спрятала. Потом отчистит, сейчас времени на это нет – заметят.
Клодетт и ее семья входили в число небогатых горожан, едва ли не крестьян, и потому одевались просто и незатейливо. Зато практично. Сейчас Клодетт была облачена в простенькое белое платье из дешевых тканей, и на ней совсем не было украшений.
Она перекинула низкий хвост через плечо, – короткие передние пряди были выпущены вперед – провела по голове рукой – Клодетт была счастливой обладательницей шелковистых темно-рыжих да еще и длинных волос и притом густых темных бровей – и пошла на кухню. Девушка теребила кончики волос и тем самым выдавала свое беспокойство.
Еще сильнее Клодетт заволновалось когда увидела их сегодняшнего гостя. Напротив ее отца, накручивая усы на указательный палец, за грубо сколоченным деревянным столом сидел Жюльен, сын судьи, тот самый человек, которому она отказала в предложении руки и сердца неделю назад. Этот наглец снова пожирал ее хищным взглядом. Клодетт знала, что он скажет еще до того как из его рта полились слова.
