Хроники Птицелова

С час я водила расческой по волосам. Беспокойное ископаемое, выбрасывающее в мои внутренности обжигающие искры, сменилось радостно-тревожным звоном. Для порядка я уделила расчесыванию еще минут пятнадцать, потом подошла к окну и отодвинула занавеску. Так и есть! Ты стоял напротив моего дома, держа в руке книгу в светло-голубой обложке.

Я принялась собираться и еще полчаса спустя влетела в твои объятия.

– Ты видел, кто принес мне рябину? – спросила я первым делом.

Ты удивленно воззрился на меня.

– Какую рябину?

– Валькирия говорит, ты говорил с маленькой девочкой, которая отдала мне рябину, – пояснила я.

Ты на минуту задумался.

– Я видел девочку около твоего дома, – вспомнил ты. – Помнишь? Мы сидели в машине. Я заметил, что за углом дома кто-то прячется, будто наблюдает за нами, но это оказалась совсем маленькая девочка. Я с ней не говорил – мы же сразу уехали…

– Да, с Ангелом, – кивнула я. – Это было не в тот день. Наверное, Валькирия что-то напутала.

Ты взял меня за руку – простое, очень теплое движение, – и мы направились к твоей машине. По пути ты остановился у кофейни и купил мне кофе, заметив, что я выгляжу не очень бодро. Я пожаловалась тебе на Темные Коридоры, но неприятное чувство, вызванное ими, не выдержало сокрушительного потока горько-пряного напитка, полного вишневого оттенка и аромата корицы. Раздражающий шипящий уголек заискрил последний раз и потух. Рядом с тобой не было места мрачным тревогам!

– Сегодня меня попросили прочесть эту историю, – сказал ты, уже когда мы выехали за город. – Посмотри, сможешь?

Ты протянул мне книгу в бумажной обложке, на которой было выведено ≪Φλαυίου Ἰωσήπου ἱστορία Ἰουδαϊκοῦ πολέμου πρὸς Ῥωμαίους βιβλία≫. Я уже видела ее у тебя в комнате. Тогда любопытство заставило меня заглянуть под небрежную обертку, но под ней оказался мягкий переплет матово-черного цвета, на котором не было ни единого слова.

– Это «Иудейская война» Флавия? – спросила я.

– Нет, – ответил ты, не отрывая взгляда от дороги. – Я хотел спрятать эту книгу. Первое, что попалось на глаза – вот эта обложка на «Иудейской войне», я сделал ее, потому что переплет был плохим. Сорвал с нее и обернул эту книгу, а потом забыл о ней. Но недавно меня попросили прочесть именно ее. Большая удача, что она у меня оказалась.

Я открыла книгу. Титульный лист пустовал, дальше сразу начинался текст. Язык был странным – он читался легко, но заключал в себе словесный узор, извивался и разветвлялся, придавая привычным выражениям незнакомое, внеземное звучание, певучее и глубокое.

– Я могу прочитать, – сказала я. – Но как удивительно это написано! Что это за книга?

Ты начал рассказывать мне историю о том, как появилась эта книга, из каких краев до нас долетели певучие слова, овеянные скорбью, и поистине поразителен был твой рассказ о том, как она оказалась у тебя и почему ты постарался спрятать ее от случайного взгляда постороннего. Дорога пролетела совсем незаметно, и даже когда мы остановились у ворот кладбища, еще долго сидели в машине – ты, рассказчик истории, и я, восторженный слушатель. После такого мне вдвойне захотелось составить тебе компанию в нелегком деле Чтеца и оживить голосом написанные строки старой книги, хотя я совсем не была уверена, что смогу стать достойным помощником и не разочаровать того, кто попросил тебя прочитать эту историю.

– А ты видишь их, когда читаешь? – спросила я, следом за тобой проходя мимо Защитника (и в этот раз я почувствовала страх и его желание преградить мне дорогу, но при тебе он сдержался, и мы благополучно прошествовали дальше).

– Вижу, но больше чувствую, – ответил ты. – Я ведь смотрю в книгу.

Мы пришли на то самое место, где я когда-то провела несколько не самых приятных часов, ставших своеобразным откупом за возможность послушать твое чтение. Вечер уже вступил в свои права, солнечные лучи озаряли своим зернистым светом полукружье могил и большой памятник со ступенями и креслом из тяжелых каменных плит, на котором в задумчивой позе раскинулся уже знакомый мне старик. Я несколько смутилась, опасаясь, что взгляд упрется в его мраморное лицо и не сможет от него оторваться, а ночное приключение превратится из воспоминания в жуткую иллюзию. Но стоило нам подойти поближе, и старик, привстав, кивнул нам.

– Здравствуйте, Старый Чтец, – поздоровалась я. – Еще раз спасибо, что выручили меня. Надеюсь, вы не против, что я сегодня тоже почитаю.

– Дело ваше, – сказал старик и посмотрел на тебя. – Но настоящим Чтецом тебе не стать, – обратился он уже лично ко мне. – Ты ведь Птицелов, а Птицеловы не бывают Чтецами. Так же, как и Искатели не могут стать Птицеловами, а Чтецы – Искателями.

– Я и не собираюсь, – заверила я. – Просто хочу немного помочь.

– Я понял, – сказал старик. – Ты хочешь почитать с Маркусом. Что ж, читайте.

Он уселся на свой престол из гранитных плит, а ты раскрыл книгу и сказал, что мы с тобой будем читать по одной странице и что делать это нужно выразительно, иначе слушатели заскучают. Я пообещала стараться изо всех сил, и мы с тобой принялись за дело.

История Троеграда (в сокращении, перевод с греческого)

«Мы создали рай на земле», – так испокон веков говорили троеградцы. И почти в любую эпоху они могли сказать с чистой совестью, что это сущая правда. Правда, ознаменовывающаяся вспышками великих противостояний и шумных побед, политая кровью и засыпанная останками бесчисленного числа великих героев и случайных людей, вставших на пути великой цели. За каждой победой рано или поздно следовало поражение, но великая цель оставалась великой.

Троеградцы никогда не считали, что рай должен быть на небе, что он там есть. Все, что их волновало, – это земля. Во все времена они с гордостью несли свое знамя и не оставляли попыток завершить свою миссию и воздвигнуть цветущую цивилизацию. У них никогда не было бога, только они сами. Они сами – вот то священное, что у них было, и они берегли это как могли. На их знамени – три гордых лика, смотрящие вдаль, на рай на земле, который они должны создать. Они создавали его не один раз, и каждые несколько столетий Троеград расцветал.

Первой их попыткой, которую история сохранила для грядущих поколений, был чудесный сад Далтараэтрон. Троеградцы, которых тогда называли иначе, насаждали его медленно, пытаясь осознать, как должен выглядеть рай на земле. Что-то, не похожее на бесплодную пустыню, что-то, зачаровывающее глаз и могущее дать человеку еду и место для сна. В глубоких раздумьях возводили они этот сад, и он разрастался все больше, пока не началась буря и не свалила несколько деревьев. Немногим позже мимо проходили путешественники, мужчина и женщина. Они были голодны, поэтому вошли в сад и сорвали несколько плодов. Это вывело троеградцев из многолетней задумчивости, и они погнали чужаков прочь. Потом они взяли деревья, упавшие после бури, и возвели вокруг сада ограду.

Им стало понятно, что сад нужно охранять, если они не хотят, чтобы его разоряли. Чтобы охранять сад, нужно находиться снаружи. Но где тогда жить? Троеградцы принялись возводить вокруг сада дома. Они никогда больше не впадали в задумчивость, их снедало неуемное желание защитить свои владения. Так вокруг чудесного сада вырос город. Он был окружен тремя высокими башнями, возведенными для защиты, и поэтому был назван Троеградом, а люди, построившие его, стали называть себя троеградцами. В то время на земле не было ни одного города, который по могуществу своему мог соперничать с Троеградом. Но люди сторонились его: у каждого народа были свои боги и своя вера, а у троеградцев не было ничего, только они сами. В глазах других людей это «ничего» не могли заполнить ни вино, льющееся рекой, ни богатые урожаи, ни горы драгоценных сокровищ.

Троеградцы были довольны этим. В их сообщество не закрадывались чужаки. Сами они не отрицали существования богов, но относились к ним с презрением. Их религией стала цель, раз и навсегда увековечившаяся в сознании троеградцев после многолетней задумчивости: создать рай на земле. Это простое учение гласило, что жизнь возможна только во имя исполнения этой задачи. Каждый троеградец должен положить жизнь на то, чтобы создать рай, но действовать он должен не в одиночку, а в сообществе с другими троеградцами, потому что один человек ничего не сумеет достичь.

Понятие о рае не могло ограничиться только представлением о нем. Нарисовав у себя в головах прекрасные картины, люди воплощали их в реальность, но через некоторое время находили, что до рая еще далеко. Так сад Далтараэтрон оказался забыт. Троеградцы взялись расширять свои владения, захватывать другие земли, возводить новые города. Ведь раю, думали они, следует быть большим. В нем должны царить наши законы. Ведь это наш рай.

Люди на захваченных землях погибали. Иногда им выпадал шанс остаться, но тогда они должны были принимать законы нового рая, вторгнувшегося в их жизнь огнем и мечом. Троеградцы снискали себе славу жестоких захватчиков…

Спустя много лет их огромная империя достигла своего расцвета и, вдоволь накупавшись в нем, начала рушиться. Никто не оставил записей о том, как это случилось. Быть может, никто так и не понял. Просто постепенно огромное государство расползлось по швам, города стали чахнуть и разрушаться, люди – уходить. В конце концов огромная и могущественная империя превратилась в руины, которые занесло песками.

Следующее упоминание о троеградцах относится к царству шумеров. И по сей день ученые бьются над вопросом, откуда пришли шумеры, какими силами воздвигли цивилизацию и какое название эта цивилизация носила. Но до чего же прост ответ на эту сложнейшую историческую проблему! Это была одна из последующих попыток (о, сколько их предпринималось!) троеградцев вернуть себе утраченное величие. Обосновавшись в долине Тигра и Евфрата, отпрыски троеградцев, памятуя о своих предках, начали с упорством возводить новый мир. Их первым городом стал Эреду. Они основали его в память о прекрасном саде Далтараэтроне и потому назвали первым городом мира. В последующих поколениях эта мысль изгладила из памяти троеградцев их первую попытку создать рай на земле.

Долгое время троеградцы пребывали в уверенности, что еще немного – и они смогут объявить свое творение завершенным. Но по никому не известной причине их царство вновь скатилось с вершины благополучия… Троеградцы могли полностью исчезнуть, если бы не два человека, изгнанные из города Кадингирры.

Старика Уду судили за то, что он смущал народ рассказами о Далтараэтроне. Он призывал людей вернуться на землю своего рождения и найти прекрасный сад, остаться там и заботиться о нем по самую вечность, ни с кем больше не воюя, ничего не добиваясь, ведь этот небольшой островок и был самым настоящим раем – другого быть уже не может.

Власти пришли в ярость. Слова старика показались вздором: кроме него, все давным-давно растеряли воспоминания предков о саде. А еще говорят, что правители боялись Уду, потому что он умел творить чудеса. Его изгнали, и с ним ушел его внук Моло – единственный, кто принимал рассказы Уду близко к сердцу.

Изгнанники прибились к западным людям, называвшими себя детьми Шета. Уду сделал так, что они с Моло свободно заговорили на их языке, и те приняли их за своих. Вместе с ними они пасли скот и мирились с мыслью, что никогда не вернутся к своим собратьям. Но Уду внушал Моло, чтобы он запер в своем разуме видение прекрасного Далтараэтрона и передал его своим детям. Чтобы однажды троеградцы все-таки вернулись туда, к раю – единственной цели своего существования.

Моло послушал его. Уду знал, что внук все исполнит, и в благодарность одарил Моло способностью творить чудесные вещи, как и он. Рассказывают, что когда маленький мальчик из чужого племени расплакался, потому что не мог приманить птицу, Моло легким взмахом руки превратил его плач в птичий щебет. Или что когда его служанка потеряла принадлежащую ему золотую цепь и отказалась ее искать, Моло сделал так, что она, не помня себя, несколько лет бродила по округе, ища злосчастную цепочку. Из-за этих и других чудес почти все племена считали Моло посланником бога – каждый своего.

Многие годы спустя сыновья Шета вторглись в страну троеградцев и захватили ее. К тому времени Уду умер, но мстительный Моло был с ними. Решив наказать тех, кто когда-то не прислушался к рассказам Уду, он повелел убить всех детей Кадингирры. Перед разрушенной городской стеной развели огромный костер, и Моло сам выхватывал детей из толпы и бросал их в огонь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Немецкий философ, теолог и мистик, жил в XIII–XIV веках.

2

Гете И. В. «Фауст». Перевод М. Булгакова.

3

Эминеску М. «Лучафэр». Перевод Д. Самойлова.

4

Видовое название apoda происходит от греч. ἄπους (или ἄ-πους – безногий).

5

«Полночь, от Бастилии до самой церкви Магдалины ни одного омнибуса. Ни одного… – но вот, будто внезапно вынырнув из-под земли, показался один экипаж. Ночных прохожих мало, но каждый непременно обернется и посмотрит вслед – так странен он». Здесь и далее – цитаты из «Песен Мальдорора» графа Лотреамона. Перевод на русский Н. Мавлевич.

6

«Спеша прибыть к конечной станции, несется вихрем омнибус, и мостовая стонет. Все дальше, дальше!»

7

«Мчит омнибус! Все дальше, дальше… А сзади, в клубах пыли, мучительно, но тщетно стремясь догнать, бежит, трепещет тень».