Хроники Птицелова

– Но ведь с момента нашей встречи прошло два дня? – Твои брови удивленно приподнялись. – Почти три.

– Я могу очень долго спать. Это все из-за коридоров.

Мы побрели сквозь молочную белизну, болтая обо всем на свете, кроме нас самих. Разговор о пользе тумана был единственным, затрагивающим наши печальные судьбы. То есть, вернее сказать, жизни, а не судьбы; понятно, что наше нынешнее существование прискорбно, потому что мы понесли тяжелые потери и с немалым трудом поднимаемся с колен, не вполне уверенные в том, что полученные раны не были смертельными. А вот какая нас ждет судьба, мы, конечно, тогда знать не могли, соответственно, говорить об этом – тоже.

Очень скоро такие туманные прогулки стали для нас ритуалом. Туман обязательным условием не являлся. Они перестали быть туманными довольно скоро.

Это случилось на третью или четвертую нашу прогулку. Все блуждания до нее проходили в тумане – не то была такая погода, не то это ты колдовал. Но потом я снова надолго уснула, и когда выбрела из коридоров прямиком на улицу, где стоял ты с бледно-голубой книгой в руках, ты вздрогнул, наклонился ко мне и взял меня за руку. Несмотря на холод, твои пальцы, осторожно сжимающие мою ладонь, показались мне очень теплыми.

– Тебе плохо, – сказал ты. Констатировал факт. – Не из-за ран. Из-за тумана?

– Опять коридоры, – невнятно проговорила я. – Сон как будто продолжается.

– Он не продолжается.

– Я знаю, но похоже.

– Значит, туман, – кивнул ты. – Я не думал, что это так значимо для тебя. Надо сделать запрос в небесную канцелярию. – Судя по твоему голосу, ты всерьез вознамерился это сделать.

Я проснулась, и шатающиеся со сна ноги сами привели меня к окну. Было пасмурно, но туман ушел. Кое-где неплотные облака пропускали на грешную землю лучи солнца. Мне непременно захотелось выйти на улицу – так сильно, что на сей раз мои сборы ограничились тридцатью минутами. И вот я уже легкой походкой иду по тротуару куда глаза глядят, но почему-то в сторону не пустынных дорог, по которым мы с тобой бродили, а людского потока, представляющего собой бесконечный крестный ход к торговым центрам. Обычно я держусь подальше от таких гущ народа, но именно здесь, среди магазинных паломников, и произошла наша судьбоносная встреча – просто так, ни с того ни с сего, мы столкнулись друг с другом на людной улице. Никаких туманов и продолжений сна. Суровая реальность, толкающиеся и ругающиеся люди, вопли детей, требующих купить им игрушку или шоколад, подростки, пытающиеся втемяшиться в это безумие на своих дурацких велосипедах, и мы с тобой, сведенные на людной улице, дабы утвердить наше обещание.

– Ты убрал туман, – сказала я вместо приветствия.

– Выпьешь кофе? – предложил ты.

Мы кое-как пробрались через толпу, вышли к более тихим местам и там пришли к небольшой кофейне. Первый визит в мир людей. Ты сделал заказ, ни о чем меня не спрашивая, и вскоре я уже наслаждалась ароматным кофе. Ты ничего не пил. И не придерешься – ведь говорил «выпьешь кофе», а не «выпьем». Но мало того что перед тобой не было белой кружки с цветастым логотипом заморской компании; ты еще внимательно наблюдал за мной, так что мне просто не могла не прийти в голову мысль, что со мной что-то не так. Я ее не озвучила, но мне все равно стало не по себе. Ведь перед выходом я потратила на свой облик безбожно мало времени.

Загадка разрешилась довольно скоро. Ты просто долго колебался, прежде чем задать вопрос.

– Ты расскажешь мне о коридорах?

Я не могла упрекнуть тебя в излишнем беспокойстве. Ты сделал очень важный шаг. До этого дня мы были как бы вне людского общества, до этого момента – связаны лишь обрывками случайных фраз, находящих смысл в сплетении друг с другом. Но вот ты задал вопрос – глубокий и очень личный. Если я отвечу, мы будем связаны безраздельно и наше обещание уже не сможет стать пустяком. Ты тоже это понимал и именно поэтому спросил так осторожно, так неуверенно и… Со страхом? Мне показалось, что ты испугался – вдруг я промолчу, вдруг отвечу «нет»?

Но я ответила. Ответила для тебя.

– Иногда, когда я засыпаю, я оказываюсь в Темных Коридорах. Стены, пол и потолок выложены каменными плитами. Выглядят они так, будто их построили полвека назад и тут же бросили в неприкосновенности. Кое-где сколы, каменная крошка, вентиляционные решетки – они иногда попадаются – совсем ржавые, но чистые. Там вообще достаточно чисто. Нет никаких следов пребывания людей, нет и грязи, мха, паутины. Коридоры бывают разные. Очень длинные и совсем короткие. Много поворотов. Реже – лестницы, и вверх, и вниз. Но если подняться или спуститься, попадешь в точно такой же коридор, на твоем пути ничего не изменится. Если меня туда заносит, то обязательно с непреодолимым, лихорадочным даже желанием что-то найти. И я ищу. Понимаешь, ищу! Напрягаю глаза, озираясь, хотя в темноте все равно практически ничего не видно, слух, хотя никогда ничего толком не слышу. Но больше всего ищу сердцем. Там оно всегда в бессильном отчаянии. «Где же оно, где же!» – так я постоянно думаю и бегу дальше. Новые лестницы и коридоры, но никогда ничего не находится. – Я помолчала и добавила уверенно: – Потому что там ничего нет. То есть я уверена, что где-то что-то есть, но я ни разу ничего не видела. Когда мне снится это, я могу проспать несколько суток, и разбудить меня невозможно. Валькирия пробовала, только ничего у нее не вышло. С тех пор и не пытается – знает, что я в коридорах.

– Наверное, это очень тяжело, – задумчиво проговорил ты.

– Еще как, – подтвердила я. – Иногда мне кажется, что это мне в наказание.

– За что?

Я похолодела. Нет, ты не должен узнать об этом моем страшном секрете! Это то, что может заставить человека развернуться и уйти, а мне совсем не хотелось, чтобы ты уходил.

– За что-нибудь. – Я пожала плечами, показывая, что если у меня и есть догадки по этому поводу, то совсем смутные.

Ты смотрел на меня пристально и очень долго. За то время, пока ты вглядывался в меня, а я усиленно делала вид, что полностью увлечена остатками кофе, один из астероидов все-таки вперился в земное пространство и разнес планету в клочья; Ангел Божий, запыхавшись (машины-то больше нет!), примчался к своему непосредственному начальнику, по совместительству – Создателю. Тот выругался и начал спешно поправлять дело, поскольку Апокалипсису еще не время. Было бы слишком просто, если бы конец света произошел в такой момент, что принес облегчение хотя бы одному человеку, силящемуся спрятать глаза в кружке с кофейной гущей. Так что Земля спешно восстановлена, всем астероидам вынесено строгое предупреждение, а люди, ничего не замечая, продолжают заниматься своими делами. Всего-то и последствий, что несколько минут растянулись в почти бесконечность.

Я спросила, не заметил ли ты, что, пока на меня смотришь, успели произойти события вселенского масштаба.

– Наверняка, – был уверен ты. – Но я просто пытаюсь представить, каково это и почему… Может, это не наказание, а задание? Может, ты действительно должна что-нибудь найти и без тебя не обойтись?

– Может, и так, – согласилась я. – В любом случае, выбора у меня нет. Я попадаю туда и стараюсь искать. Только вот результатов нет, а жаль. Все-таки это тяжеловато, поэтому, пожалуйста, не надо больше тумана. И без него иногда очень тяжело проснуться.

Ты обещал принять все возможные меры. Потом сообщил как-то нехотя, словно из-под палки:

– Да, мне кажется, это похоже на задание. Иногда такое случается. Моя сестра, например, всегда была одержима ключами.

– Ключами?

– Да. Каждый новый ключ для нее – настоящий подарок. В котором она быстро разочаровывается. Она собирала их повсюду, где только могла найти. Я спросил однажды, зачем она это делает, раз каждый новый ключ через минуту равнодушно отбрасывает в сторону. Она объяснила мне, что ищет конкретный ключ. И ничего не может поделать с собой – должна искать его и найти, и точка. А какой именно и для чего, она не знает. Твои блуждания в коридорах напомнили мне об этом.

– И правда похоже. Только не знаю, поможет ли мне осознание того, что это задание.

– Расскажешь, когда снова туда попадешь?

Я пообещала рассказать. Тогда я не призналась тебе в этом, но твоя история с ключами вызвала у меня странный отклик. Я не удивилась, ведь ключ – штука всегда очень важная.

На прощание ты сказал мне:

– Твои раны выглядят гораздо лучше. – Ты ободряюще улыбнулся, и я тебе в ответ.

Мы с тобой стали настолько близки, что ты перестал быть мистическим чтецом с неизменной книгой в потертой голубой обложке, приходящим во сне в плотной дымке тумана, и Валькирии приходилось считаться с тобой как с реально существующим человеком, потому что я не так уж и редко уходила к тебе. Запросы, поданные в небесную канцелярию, были удовлетворены, туман больше не стелился по земле, и мы подолгу бродили по улицам.

Однажды, когда я вернулась домой после такой прогулки, Валькирия дала мне листок бумаги с адресом.

– Твоя мама просила приехать туда завтра к двенадцати, – сказала она. – Хочет с тобой поговорить.

Я прибыла на место вовремя. Зашла в гостиницу, где сновало множество людей, среди которых порхали юноши и девушки с умопомрачительной осанкой, одетые в не менее умопомрачительную форму. Все это напомнило мне о приеме, где мы с тобой встретились, и это воспоминание привело меня в хорошее расположение духа, однако я почувствовала себя странно и тревожно. «Что же со мной происходит», – думала я, привычно прикасаясь к израненному лицу. Но крови на пальцах почти не было. Ты был прав, раны мои выглядят куда лучше… Но почему? И отчего это наводит меня на мысли о тебе, которые открывают путь этой тревожности?

Без стука я вошла в указанный на листке номер. В двуспальном гнездышке со шкафом, столом и распахнутым окном, в которое вливалась свежесть подступающей весны, замер мужчина средних лет с бутылкой красного вина в руках. Причем замер так, словно украл эту бутылку, а я его застукала.

– Не стоит беспокоиться, – вежливо произнесла я. – Это всего лишь вино. Другое дело – напиток из дзет или сигм. Если найдете такой, знайте – это наш, и трогать его нельзя. Он синего цвета – не ошибетесь.

Мужчина вытаращил на меня свои зеленоватые глаза, в которых изумление смешалось с легким отголоском паники. Мне стало его жалко.

– Да не беспокойтесь же, – повторила я. – Я пришла поговорить со своей мамой. А вы, наверное, мой отец.

Несчастный так и сел, не выпуская из рук бутылку.

– Не то чтобы отец… – забормотал он, крайне смущенный. – Но мы с твоей мамой… Она говорила, твой отец…

– Ну хватит же беспокоиться! – почти сердито проговорила я, усаживаясь на стул, стоящий у стола. – Отец, чтоб вы знали – величина переменная, и с этим ничего не поделаешь. Мать, кстати, тоже.

– Зачем же ты так о своей матери… – снова забормотал мой новый отец.

– Почему о своей? – искренне удивилась я. – Моя мама на месте. Но у многих бывает наоборот – отец на месте, а мать – нет. И тогда мать становится переменной. Ничего в этом плохого или страшного нет, просто жизнь так устроена.

– Ты извини, девочка. – Он виновато потупился. – Просто у меня родители – величины постоянные, с самого моего рождения и до сих пор. Поэтому мне трудно тебя понять.

– А этого и не нужно, – заверила я. – Просто примите к сведению, что на свете вообще нет ни одной постоянной величины. Тем более, когда дело касается людей. Знаете, как Эминеску красиво написал? «Творить никчемный идеал им суждено впустую. Но волны, умерев у скал, родят волну другую»[3]. Все меняется.

– А Бог? – робко спросил отец.

– И Бог тоже, – была уверена я. – До единого неизменного Бога у евреев, как и у всех, было много разных изменных богов, пока не появился недостижимый идеал неизменности. Хотя знаете? Вы меня сейчас не слушайте. Я у Ангела Божьего спрошу, он наверняка об этом лучше знает.

Мой новый отец, казалось, был готов упасть в обморок. Он побледнел, пальцы так сжали бутылку, что нелепо распластались по стеклянной поверхности.

Распахнулась дверь. Как он обрадовался приходу мамы! Я даже растрогалась. Вскочил, устремился к любимой с распростертыми объятиями – хотя так и не расстался с бутылкой, – едва не плача от счастья. Мама прижала его к себе, как маленького ребенка, и почему-то бросила через его плечо укоризненный взгляд, адресованный мне. Я недоуменно пожала плечами. При чем тут я?

Отец был выведен за дверь и отправлен мамой в ресторан вместе с бутылкой вина. Прижимал ее к груди, как младенца. Или как последний оставшийся на тонущем судне спасательный жилет.

Мама вернулась и завела со мной разговор, полный вопросов и намеков, которые мне хотелось слышать меньше всего на свете. Он звонил? Может, приходил? Он звонил мне, спрашивал о тебе. Он скучает. Очень переживает за тебя. Говорит, что даже если бы ты не сделала то, что сделала, он бы хотел наладить с тобой отношения. То есть, конечно, он не думает, что это твоя вина. Просто несчастный случай. Вы бы могли все поправить. Поверь, это действительно возможно. Ты дорога ему, а это самое главное. Мне тоже стало бы легче, если бы вы обсудили все и пришли к какому-нибудь решению.

Каждое произнесенное ей слово вызывало воспоминания. Кровь снова полилась тонкими струйками, но мама не замечала и продолжала говорить. Я пыталась унять дрожь в руках, трясущихся от боли и негативных эмоций, похороненных на кладбище ядерных отходов. Ядерный – значит небывалой мощи, неконтролируемый, опасный, несущий беды и беспричинное уничтожение. У любого человека в недрах этого кладбища хранится такое, о чем он даже не подозревает. Но я не просто подозреваю, а знаю многое из того, что там лежит. Я специально спускалась туда, чтобы похоронить там прошлое, и многое видела. Пока в мозг врывались мамины слова, земля кладбища дрожала и похороненные заживо тянули призрачные щупальца к моему горлу.

Я готова была заплакать, и бог знает к чему это могло привести. Глаза – зеркало души, а слезы – то, что разбивает это зеркало и выносит душу прочь. Но мне нужна была моя душа, поэтому я воззвала к начальнику Ангела, надеясь, что он не обиделся за «переменную величину», почерпнула от этой молитвы сил, встала и заявила:

– Единожды отрекшийся да никогда не будет принят обратно. Он не прощен и никогда не получит прощения. Он – зло, разрушившее мою жизнь, он – подручный дьявола, открывший мне путь в Темные Коридоры. Из-за него я истекаю кровью.

– Прекрати! – вскрикнула мама. – Ты меня пугаешь.

– Извини. Я просто хотела сказать, что не хочу его видеть и вообще знать. Что было, то прошло. Ничего не будет. Ни при каких обстоятельствах. Пусть забудет обо мне. Меня не существует. Счастливого тебе пути, куда бы тебя ни занесло, – попрощалась я и вышла из номера.

На первом этаже в небольшом ресторане сидел мой новый отец. Он усиленно поглощал вино. Я улыбнулась ему и помахала рукой. Он вымученно улыбнулся и ответил тем же.

Я выходила на улицу разбитая, опустошенная, со все еще сотрясающейся землей кладбища и настойчивым желанием заплакать, чтобы хоть немного уменьшить боль. Просто поразительно, какую власть имеет над человеком его прошлое, даже если он все давно решил, похоронил и почти забыл.

И вот тут произошло невероятное. Я увидела тебя. Ты шел по улице в распахнутом пальто, низко опустив голову и явно о чем-то размышляя.

Холодный ветер ударил мне в лицо, когда я сорвалась с места и бросилась к тебе. Былые боль, отчаяние и безысходность мигом преобразились в ворох радостных чувств, вызванных одним твоим видом. Ты поднял на меня удивленный взгляд; я, ни о чем не думая, налетела на тебя, чуть не сбив с ног, обняла, прижалась к тебе, уткнувшись в твой сине-серый свитер и в диком упоении вдыхая слабый запах одеколона, свежести и почему-то корицы. Руки мои сжимались все крепче по мере того, как охватывал страх, что ты оттолкнешь меня. Пожалуйста, думала я, умоляю, не делай этого сейчас. Позволь хотя бы минуту, хотя бы секунду постоять так.

Помедлив, ты приобнял меня одной рукой, другой осторожно провел по моим волосам. От нахлынувшего счастья у меня закружилась голова, и я испуганно поняла – ты нужен мне. Отныне и навсегда. Нужен! Только ты, и никто другой.

Ты склонился и прошептал мне на ухо:

– Ничего. Мне тоже бывает грустно.

Ты принял это за порыв отчаяния, и так оно и было, но мельтешило за этим и нечто другое. Не надо врать, что не понял этого в тот же момент. Ты понял, просто тоже испугался и боялся ошибиться, ни в чем не был уверен, не знал, что делать. Я понимала твои чувства, поэтому отпустила тебя и отступила на шаг, немного виновато улыбнулась.

– Извини, – сказал ты, ответив точь-в-точь такой же улыбкой. – Мне нужно идти. У нас тут дело… С моими родителями.

А мне и в голову не пришло, что степенно следующая за тобой пожилая пара – это твои родители. Они выглядели очень старыми, оба с совершенно седыми волосами, морщинистой кожей, выцветшими глазами, но симпатичные. Серебристые пряди волос тщательно уложены, старомодная одежда будто с иголочки – так могли быть одеты работники солидной фирмы лет тридцать назад.

Они ничуть не были смущены устроенной мной сценой и не разозлились. Наоборот, тут же вынесли суждение.

– Какая хорошая девушка! – проговорил твой отец.

– Какая хорошая! – вторила ему твоя мать.

Ты бросил странный взгляд сначала на них, потом на меня, повернулся и пошел вперед. Твои родители засеменили следом. Я шагала с ними вровень.

– Какая хорошая девушка! – снова сказал твой отец.

– Очень! – подтвердила твоя мать. – Он сказал, что ему нужно идти, но она не хочет его бросать, поэтому все равно пошла.

– Но не рядом с ним, чтобы не мешать, – подхватил твой отец.

– Какая хорошая девушка! – закивала твоя мать и обратилась ко мне: – Ты, наверное, Птицелов. Сын нам рассказывал.

– Это правда, что ты умеешь говорить с птицами? – поинтересовался твой отец.

– Умею, – кивнула я.

– Птицы наверняка видели нашу дочь – ты спроси у них, – предложил твой отец. – Она постоянно ходит повсюду, собирает ключи. Сколько у нее уже этих ключей! Но она все ищет и ищет, все собирает и собирает. Мы не забываем об этом и стараемся делать ей подарки. Ну, знаешь, если увидим где-то ключи. Это очень важно для нашей семьи.

Я достала из сумки связку ключей от квартиры и протянула им.

– Хотите взять мои?

– А можно? – всплеснула руками твоя мать, жадно и одновременно с надеждой смотря на связку.

– Конечно, если для вас это так важно, – кивнула я.

– Какая хорошая девушка!

Твой отец взял ключи, благоговейно спрятал их в карман пиджака и окликнул тебя по имени.

– Ты обязательно должен познакомить эту девушку с сестрой!

– Хорошо, познакомлю, – отозвался ты.

– Познакомь прямо сейчас! – наказала твоя мать. – А мы, пожалуй, сейчас пойдем домой, оставим ключи в ее комнате. Вернется – обрадуется.

Твои родители попрощались и медленно двинулись в обратном направлении. Ты улыбнулся мне.

– Как попадешь домой?

– Валькирия дома, – пожала плечами я.

Ты внимательно посмотрел на меня, совсем как тогда, когда я пила кофе в кафе, потом вздохнул и сказал:

– Ну хорошо, пойдем.

– Если тебе не хочется знакомить меня с сестрой, можем просто погулять, – предложила я. – Я совсем не настаиваю, и мне даже как-то неловко.

– Ладно. Прокатимся на машине? Родители терпеть этого не могут и всегда ездят на автобусе. Это ужасно утомляет.

Я ничего не имела против. Мы свернули в ближайший двор и сели в твою машину, памятную распитием напитка из древнегреческих букв. Оказывается, ты жил поблизости. Я перехватила тебя и твоих родителей в самом начале вашего путешествия.

Ты повез нас куда-то, и я спросила, где сейчас Ангел Божий.

– Кто? – рассеянно спросил ты. – А-а… В церкви, наверное. Ты хочешь с ним увидеться?

– У меня есть вопросы о его начальнике, и мне кажется, он может кое-что прояснить, – объяснила я свой интерес.

Ты усмехнулся и сказал, что как-нибудь устроишь нам встречу.

Но от меня не укрылась твоя мрачность и погруженность в себя. Тебе явно не нравилась наша поездка, и когда мы приехали, меня затошнило от ужаса. Неужели ты узнал мой секрет?

Машина затормозила у фигурных ворот кладбища.

– Выходи, – сказал ты тоном, не терпящим возражений.

Я вышла, ты тоже. Но ты был холоден и уверен в себе, а у меня от страха дрожали ноги. Как, думала я, как ты мог узнать? Впрочем, быть может, это давно было достоянием гласности, а я просто не в курсе? В то время вокруг меня постоянно мельтешили люди, задавали какие-то вопросы, пытались растормошить, фотографировали, вписывали что-то в пугающего вида блокноты с эмблемами на обложках. Не просто же так они это делали.

Ты повел меня по центральной дороге мимо могил тех, у чьих родственников было достаточно денег, чтобы выкупить землю поближе ко входу и поставить высокий памятник с красивой оградкой, положить у него немалых размеров венки и букеты. Потом мы начали сворачивать на узкие тропинки и пошли мимо пристанищ поскромнее, и хотя я понятия не имела, где нашли последний покой останки моего преступления, чем дальше мы заходили, тем хуже мне становилось.

Пытаясь ни о чем не думать, я с преувеличенным вниманием скользила взглядом по надгробиям. Чем дальше мы уходили, тем непрезентабельней они становились. Иногда из-под жесткой корки слипшегося снега выглядывал лишь каменный скол. Но порой попадались полузаброшенные и совсем оставленные трогательные памятники: там у могильной плиты замер херувим с крестом в пухлых ручках, здесь на плите притулился барашек, спустив сонную мордочку к поржавевшей табличке с именем. И хоть они выглядели оставленными, все же вызывали более проникновенные чувства, чем выхолощенные мраморные прямоугольники. Фигурка, заставляющая подняться теплоту в душе случайного прохожего, – милый знак внимания на долгие годы, тогда как цветам через совсем короткое время предстоит стать прахом. Уйдут все, кто знал тебя, и вокруг плиты образуется запустение; а могилу того малыша вечно отогревает своим каменным телом спящий барашек. Впрочем, он, наверное, тоже мертвый. Но чем мертвый барашек не пара мертвому ребенку? Живые должны думать о живых, мертвые – играть с мертвыми.

Последнюю мысль я высказала вслух. Ты оглянулся и сказал удрученно:

– Это верно, но мертвым нужна поддержка живых или почти живых… Ведь живым нужна поддержка мертвых. Многие думают об умерших и черпают силы в этих мыслях. Что встретятся там. Или что кто-то близкий наблюдает за ними. Что ради умершего они должны жить дальше. А мертвым иногда нужна помощь живых.

– У меня накопилось много вопросов к Ангелу, – сказала я. – Ведь Иисус завещал предоставить мертвым погребать своих мертвецов.

– Завещать-то завещал… – пробормотал ты.

Я невольно замедлила шаг. Мы вышли на развилку. На этом перепутье возвышался высокий памятник. Каменный ангел в два человеческих роста, если не больше, готов был распростереть крылья и опустить руку с карающим мечом. Другая его рука чуть приподнялась в предупреждающем жесте. Высеченное из белого камня лицо поражало своей красотой и суровостью. Казалось, это создание спустилось прямиком с небес. Или ненадолго покинуло свой вечный пост у Эдема, дабы вместо райского сада охранить от неугодных дальнейшие территории кладбища.

Ноги сами принесли меня к подножию памятника, прямиком под меч. Если бы ангел опустил его, снес бы мне голову, но он не стал. Может, призадумался о чем-то, а может, ему понравился мой поклон.

– Защитник! – с чувством проговорила я, выпрямляясь.

– Да. – Ты остался очень доволен моим действием – я тогда еще не знала, почему. – Теперь можем проходить, – пригласил ты, словно ангел одобрительно кивнул тебе.

Прежде чем отступить, я невольно подняла глаза, и мой взгляд уперся прямо в лицо ангелу. Чудеса, но он походил на твоего Ангела Божьего. Только – парадокс! – у статуи лицо казалось более одушевленным.

Мы свернули налево, углубились в по-зимнему голый лесок – среди деревьев тоже было достаточно могил, но совсем неухоженных, – а выйдя из него, снова заплутали по дорожкам. В начале кладбища царила затхлая тишина, но здесь щебетали птицы, со свистом проносился ветер. Природа прокралась в эту часть города мертвых и нарушила здешнее безмолвие, с тем чтобы когда-нибудь полностью прибрать ее к себе. На минуту мне стало легче; но тут ты уверенной поступью направился к ряду могил у края тропинки, и у меня снова голова закружилась от ужаса.

– Вот.

Ты остановился у небольшого прямоугольного надгробия. Я пошатнулась… Чтобы скрыть это от тебя и продемонстрировать мнимое самообладание, я присела, якобы изучить плиту. Глаза поневоле уперлись в портрет светловолосой девчушки.

– Это Лилия. – Твой голос донесся до меня сквозь шум и пульсацию в ушах.