Линия разграничения

Груды мусора, отбитых кусков домов и заборов в разорванной земле и полотне непроходимых дорог. Вжикнув, рванёт далёкая подстанция газа, разлетаясь участками жёлтых труб, извергаясь синими языками. Округа пылает, насыщая воздух тяжёлым душком. Не знающим пощады пламени, пожирающего траву, кидаясь к деревьям, а оттуда перепрыгивая до крыш. В безумном вое далёких сирен, кое-кто коснётся носка туфель Элизы. Она испуганно одёрнется, схватиться за сердце, едва не свалившись в сторону.

– Г-де… – изрёк случайный прохожий, застигнутый обстрелом врасплох.

Сам он ползёт, потягивая следом ноги. Лицо пестрит уймами порезов и бледно, в отличии от ярко голубых глаз.

– Здесь… – делая ещё одно туго дающееся движение сказал раненный.

– Я… я, сейчас! – сорвалась с места Элиза.

Наблизилась, припала в непосредственной близости на колени. Легонько коснулась спины, хотела попробовать перевернуть и… “Ох” – громко вдохнул раненный прохожий. Повесил голову, весь поник, застывши пальцами в земле. Кажется, он умер.

Хотела бы Элиза убедиться точно, но отвлёк её отзвук, доносившийся левее. Прорывая облака, гремя раскатами молний, заявились очередные небесные следы. Ломаются стены, складываются фасады, волной пыли и строительных ошмётков воссоздавая неприступный купол. На сей раз не два, а уже четыре реактивных снаряда, падающих в отдалённые участки жилого сектора. В полёте наблюдаются ещё шесть, а потом и восемь, случайным образом, преобразовывая всё до чего они коснуться, в единое перепаханное поле.

– Слышишь. Как там тебя? – откуда-то в метрах пяти, будто кто-то звал. – А! Элиза! Живо сюда!

Подзывал новоиспеченную медсестру без всякого опыта к себе, угрюмого вида мужчина, с нависшим веком. По белёсым одеяниями, становясь очевидно, что это никто иной, как врач.

– Будешь помогать. На долгие разговоры времени нету, так что сразу – смотри и запоминай. Сказали сделать – делаешь. Сказали исправить – выполняешь. – дал он понять, в кратких перерывах между словами, потягивая папиросу.

– Угу. – учтиво согласилась Элиза.

Глядя, как качественно и одновременно быстро, возводится крупная медицинская палатка. Устанавливается каркас, накидывается пол, поверху застеленный прочным тентом. Туда вносятся столы, инструменты, перекатываясь через дощатый порог, ввозятся каталки и раскладушки. Всё, что найдено, что удалось спасти, разгребая завалы и было под руками, пошло в ход. Уже, посекундно тарахтит дизельный генератор, толстым темноватым проводом, оплетая канистры с топливом и бочки, уходя за прочные, вьющиеся на ветру края палатки. Промигав, зажёгся свет, а вместе с ним и неустанная борьба за жизнь.

Не только на операционном столе, а и внутри себя. Преображения из старого в новое, лишённое предрассудков и глупой злобы в отношении иных. Совладав с кровью, потом и запахами разложения, став на благородный путь сострадания и самоотдачи, не требуя взамен, ничего. Всё это осело в мыслях Элизы и будучи полной отважной решимости, откинув толстое полотно. Смело ступая, дав нетленное слово себе, более никогда не отводить глаз. Чтобы не произошло, как и кто бы…

Нога поскользнулась, шурша проехав по поверхности, хватая рукою один из поддерживающих столбов, к счастью, не распластавшись. К своей неудаче, ненамеренно задевая плечом широкотелого формата медсестру, спешащую с позвинькивающими инструментами, лотком. Под перечень, как выяснилось не выговариваемых согласных на букву “р” и отдаляющихся слов обиды, Элиза приметила пагубный предмет раздора. Всего-навсего дутая, набитая различными запасами, с тёмным отпечатком подошвы, случайно оставленная, а может и наоборот – специально брошенная медицинская сумка. Ради чего-то, она потянется, подымет. Внутри, бодро чокнувшись различными ёмкостями и микстурами, из-под верха вылезая изолированным в упаковке шприцем.

Раствором, пачкой таблеток, обёрнутых резинкой из всего обилия, улетев в пол недосмотренным тюбиком. Хватанувшись в самом конце, но не поспев, хрупкое образование лопнет, испуская слезливый запах спирта. Тотчас ударив в нос девушки, вызывая кашель. Должно быть к счастью, непредвиденной случайностью уберегая её, от бушующих здесь запахов и неожиданных извержений желудка.

Дощечка под ногами Элизы выгнется, брыкнет, ровным следом, отпечатав глубокое, уходящее в землю отверстие. Край палатки дёрнет, заскрипит и перевернётся медицинский столик. Один из находящихся внутри палатки раненных всхрипнет, будучи нашпигованным осколками. В толстом полотне насчитают около пятнадцати входных отверстий, за коими проныл знакомый Элизе звук падения бомбы.

Похоже, что почти все знали, что следует делать – попадав на пол, бросившись на землю и не двигаясь. Не свезло всего одному санитару, не успевшего отреагировать на типичный свист. Тихой и быстрой смертью, усевшись о краешек кушетки.

– Почему, они всё никак не успокоятся!? – завопит лежавшая на полу медсестра.

Верно, расслышав её слова, сразу после падения очередной авиабомбы, донесутся длинные залпы. Потихоньку, Элиза выползет наружу, где тем временем ведя огонь из всех орудий и калибров, столпилась случайно оказавшаяся здесь колонна в виде танков, бронетранспортеров и вкапываемых зениток. Следовавшая к линии разграничения часть, оказалась застигнута врасплох пикирующими из-за густых облаков бомбардировщиками. Коим за свой габаритный вид и казалось, всегда критический манёвр, при выходе из виража, конфедеративными вояками, было присвоено исключительное название – корова.

Бьют стационарные пулемёты, ухают зенитки, подрывая воздух выше, ниже. Красно-зелёные трассеры, так и тянутся к крыльям и хвостам всячески маневрирующей тройки. Нос вверх, хвост вниз и наоборот, покуда один неожиданно не закрутился. Правые закрылки слетели вдребезги, разъединяя и само крыло. Двойная тридцати семимиллиметровая зенитка, с скомбинированным посредине пулемётом не отпуская ведёт эту цель. Добившись видимого следа от возгорания, бомбардировщик сорвётся вниз, испуская глубокое “э-у-у!” вонзится о холм. Рванёт, подбросив винт, а здешнее воинство поднимая руки и показательно сжимая кулаки расходятся в упоительных плясках.

Правда непродолжительно. Скоротечно сменившись воплями раненых и следующими воскликами: “Живот! Живот!” – распахивая края входа в палатку, кто тянет на себе, где на носилках, заносят жертв авиаудара. Немногочисленный уцелевший медицинский персонал не поспевает заняться каждым, прибегая к помощи неравнодушных гражданских и таким, как Элиза.

Несчастного врача тормошат, пихая от одного ранения, гоняя до другого.

– Скверно. – едва глянув, высказывает своё мнение врач. – Приготовьте. – уже бежит он к следующему стону. – На стол его!

И без всяких церемоний, отправляя внеочередного потерпевшего на хладный операционный стол.

– Нус… – вздохнёт врач, согнёт руки в локтях, одетые в тонкие перчатки. – Приступим. – усердно он завертит инструментами внутри, закопошиться меж сосудами и артериями, посматривая на стонущего мученика. – Терпи. – жёстко заявит врач ему. – Нужно.

Проходят минуты, быстро-быстро, щелчок щипцами, смочен тампон, и врач неслышимо выдыхает. Вроде бы всё получилось. Хватает пострадавшего от проникающего ранения в брюшную полость за запястье и, по-видимому, замирает. Молчит, нам внятен исключительно стук его перевёрнутых наручных часов и оттикивающего оборота стрелок.

Умер конечно же. Констатируя и немедля скидывая запачканные перчатки, влезая пальцами в не расправленные и по-новому тугие, приступая к следующему беглому осмотру.

– А ну. Ты. Как там тебя. – именно сейчас, заметил буквально разрывающийся от наплыва пациентов врач, бесхозно стоящую и наблюдающую Элизу. – Подсоби.

Сей же час, сдвинувшейся с места. Аккуратно обходя и переступая лежачих, коим не досталось места. Всё впритык, вперемешку мёртвые и живые. Нередко находящиеся бок о бок, или ещё хуже, как во дворе. Не поспев с запуском механического лазарета, укладывая тела ещё живых и давно ушедших в мир иной штабелями. Пуская кровавые слюни, хрипя, задыхаясь.

– Бинтуй! – скомандовал Элизе врач, выдав инструментарий, для экстренного освоения азов врачебной науки.

Ради изысков предоставив юного бойца Конфедерации, с широченной и запёкшейся дырищей чуть выше ключицы. Поначалу, особо не подающего виду боли, прочувствовав лезвие ножниц на коже, нещадно прорезающих форму, тот стиснет зубы. Пододвинет к груди винтовку, нечаянно уперев стволом в подбородок Элизы. Конечно, она бы могла задать вопрос. Поинтересоваться о ситуации на фронте, о чём же действительно размышляют в те страшные секунды, но не станет. Ей и самой, давно есть, что ответить по этому поводу.

– Всё плохо, да? – попытался облизать иссохшие губы боец, в конце концов обратившись к сконцентрированной Элизе. – Я… уй! – испытав неприятное ощущение, двинет он плечом.

– Ну вот. – учтиво заметит это Элиза.

Разматывая дрожащими пальцами покосившийся бинт, в новых примерно мотков десять от руки и предплечья завертев. Слой за слоем, налегая толсто-жёстким пластом повязки, именно по средине входящего отверстия красовался узелок. Упорно создаваемый в процессе волнительного плетения. Формируя кольца, куда иногда, неумышленно заместо разорванных полосок, просовывая пальцы и жёстко стягивая. Окончив, довольно отойдёт на шаг назад, оценит. На первый и неопытный взгляд, представляясь, как блестяще выполненная работа, не очень опытной медсестры. Ибо ждать похвалы долго, лучше заранее самолично оценить свои затраченные усилия, или… “Дура!” – грянув громом, снизошёл недовольный посыл врача.

– Посмотри. – грозно указал тот, скорым шагом направляясь к художествам Элизы. – Да кто же так делает!? – чуть ли не тыкая девушку носом, схватив за руку и потянув.

Врач долго указывал на остальных пострадавших, акцентируя внимание на принцип модели наложения бинтов.

– Немедленно исправить! Времени на теорию нет, так что смотри и учись сходу.

Экспонируя потерпевших и основной фактор ошибки в работе Элизы, помещая узел не “вне”, а “на” ране. Грубый урок, ею был уяснён сполна. Молча согласившись, да всего-то повесив нос, немедля срезая проделанную работу, шлёпнув свежим пакетиком с новым свёртком бинта. На этот раз действуя по строгим правилам, посматривая, кто делает, что и как. Скрупулёзно обматывая крест на крест, выполняя круг у торса и завязывая узел на живом боку.

Элиза расслабленно выгнет спину, хрустнет костяшками пальцем, ощущая некую долю удовлетворения и незримого шефства над собой.

Наступит минутка забвения. Может казаться, что всем без исключения удалось помочь. И с этим чувством, под напором усталости смыкаются её веки, погружая тело в краткий сон. Рука незаметно дрогнет в дрёме, нежданно очнувшись уловив длинные гудки вездехода.

Колёсно-гусеничного голиафа, чьё нутро запитывается из шести перпендикулярно сцепленных у бортов торчащих баков. Гнутые трубы, обильно коптят, выбрасывая в атмосферу чернейшие сгустки продуктов деятельности нескольких двигателей. Передний ковш опущен, ломая и подминая под себя всевозможные препятствия, освещая путь, круглым, как блюдце прожектором у капота. Вдогонку покачиваются прицепы, в сумбурной тряске, почти не довозя тяжёлых. Забегают люди, а вместе с ними и поспешит Элиза, как только может спуская и перекладывая на носилки.

– Стоп. Стоп. – перейдёт знакомый врач дорогу экипажу вездехода. – Куда это вы их? Мы больше не можем никого принять!

– Так ведь. За нами будет ещё. А вы, единственные в округе.

Врач махнёт рукой, развернётся, лично распоряжаясь, кого из доставленных нести на операционный стол, а кому следует остаться на промозглом ветру. Беспомощно вращать глазами, шевелить пальцами, раскрывать рты, пытаясь что-то сказать. Привлечь внимание и без того загруженных мелькающих белых одеяний. Попробовать схватить за халат, но слабые пальцы разожмутся, не удостоившись ухода. Ибо там, где начинается ответственность, кончается безмерная забота о других.

“А их куда?” – из проносящихся лиц персонала, кто-то обратился к раздражённому врачу. Наверное, в кой-то мере и его понять можно. Измученного от долгих операций, от вида капающей крови, что перемешивается с разбитым кирпичом родного города. Сотен не смолкающих голосов, будто в единственный оазис на всей пустыне, стекающихся сюда. Сбоку, сзади, спереди, повсюду, хоть бери и затыкай уши. Почувствовала это и Элиза, растерянно взирая на царящую ругань и объяснения.

Не успевая разогнуться, кое-как обустроив и распихав первую партию новоприбывших, на подходе гудел уже второй вездеход. А там и ещё больше. Многие, спина к спине сидят, из прицепов торчат болтающиеся руки и ноги, и так и сяк рассортированных.

– Потом, потом. – не поспевая, отказывался врач. – В общую кучу их.

И в глубине души, хоть и не желая, неся изнемогающих, сопящих. Приговорённые, оставленные на произвол, до коих теперь не дойдут спасительные руки.

Зрелище, переполненное бесчувственности, равнодушия и страха. Жить с подобным Элиза никогда бы не смогла и потому вспылила. Выставив ту крошку человечности, что ещё теплилась в её душе, высвобождая коллапс внутреннего протеста. Она взорвалась, подобно тому реактивному снаряду, к несчастью жильцов, угодив именно в их дом. Развороша проёмы, разметав потолок и превратив в прах мебель, похоронив следы преступления под обломками. Она бы не смирилась, нет, никогда. Знакомая дрожь охватывало тело, но не от ужаса происходящего, не вселяемого завыванием над головой снарядов, а напротив – переполнявшей в тот момент, злобы. С это часа изменившись. Умерев и вновь воскреснув абсолютно иным человеком, вставая на защиту каждого.

Шаги её уверены и крепки, голова гордо поднята, а глаза блестят. Обогнав врача и умышленно перегородив собой дорогу, не пуская далее, она злостно толкнёт того в грудь, громко возмутившись:

– Как же это так? А они… – сослалась Элиза на оставленных. – Выходит, они не люди? Не заслуживают, хотя бы призрачного шанса на спасение? Давали клятву, и вот так легко поступаете!?

Попробовала схватить того за грудки, давай трясти из всей силы, но встретив жестокий напор и пощёчину, предпочла сверлить взглядом. Недолго думая, врач отодвинет марлевую повязку, захватив носом воздух продирает горло, сплёвывая на взбаламученную землю. Изобразив на своём лице непередаваемое разочарование возможно неких надежд на эту девушку, сунет руку в левый карман халата вытаскивая сероватый флакончик.

“На”. – подбросил он к рукам Элизы, чудом, пропустившей сквозь пальцы, и всё же сумевшей задержать ломкую оболочку.

– Обезболивающее. – дал объяснение врач. – Всеми я заняться не могу, а предложить мне больше нечего.

– Тогда я…

– Давай, коли. – подхватил он идею Элизы. – Трать ценный ресурс.

– Но вы обязаны! – пыталась Элиза воззвать к его совести.

– Хорошо. – казалось бы согласился врач.

Схватил за руку, подвёл, вместе нагнувшись поближе и без всякого зазрения, огласив и ей, и им:

– Присмотрись. Что ты видишь?

Идёт молчанье, прошмыгнул ветерок, а Элиза не впервые по новой предав себя, отведёт взгляд от вида вывалившихся внутренностей. Кто, как может, прикрывая неизлечимые повреждения, мучаясь, заталкивая обратно кишки и постанывая себе.

– Не жильцы. И это видно сразу. Так, должен ли я, тратить своё время безнадёжно? Обречь одних, а для других, попытать счастье, извлечь очередной осколок, перебивший трахею. Наблюдать, как под моим скальпелем расходится плоть и вместе с кровью, утекает жизнь.

Он отойдёт, оставит Элизу наедине, для размышлений. Не оборачиваясь подытожив, отдалившись на шагов пять, пересекая границу тента палатки:

– Достаточно на сегодня.

И пусть каждый решит сам: в самодурстве, иль признаке доброй воли, она вонзит иглу. Незамедлительно впрыснет инъекцию соседу, ловя умиротворённый взгляд. Макнёт, оттянет рукоятку поршня, но не поспеет до третьего по правую сторону дойти. Тот мёртв уже.

Рука занесена, глаза её безумны в опустенье, застопорившись в действиях своих. Испытает неназойливое прикосновенье, как будто кто-то сзади стоит.

– Не трать. – удерживая от удара за предплечье, попросит Элизу молодой человек.

Чуть сгорбленный по виду, с пушком под носом и телом дистрофика. Потянется, оставит пятками след, продвинувшись за движениями встряхиваемой Элизой руки.

– А ну… Пошёл!

– Фабиан, прав… – остановит обоих третий участник, как бы нехотя признавая сказанное. – Оставь. Пускай это поможет другим. – попробует повторить действия Фабиана, розовощёкая, младше на полтора года Элизы, девушка.

Она, конечно, рискнёт. Может даже показаться, что при своём маленьком росте, она скорее подпрыгнет, нежели подступит. Кратко ловя недоброжелательность и оставив всяческую задумку. Элиза же обернётся, потеряет всякий к двум возникшим уникумам интерес, будучи свидетелем, как легко и со спокойными лицами отошли в мир иной те, кому удалось поставить укол. Прочим же, из-за промедления, более ничто не понадобиться.

– Теперь. Да. – устало выскажет, поднимаясь Элиза.

О чём-то подумает, расстроенно бросит взор, протягивая и после передавая едва ли отпитый тюбик, Фабиану. Пошатнётся, ковыльнёт в сторону палатки, загибаясь плечом на бок и даже, как выяснилось, не отступив от парочки, повернёт в абсолютно противоположный угол.

Небо, на сегодня в последний раз взревёт. Выше по улице, в метрах двухстах скользнёт хвост реактивного снаряда и лопнет дом. Многие пригнуться, издадут крик, дабы предупредить других, упав лицом вниз, но только не Элиза. Опустив голову и бредя, бредя к разрушенным ландшафтам. Она измождённо вздохнёт, прижмётся спиной к куску раздробленной стены, сползая вниз.

Погибших чрезвычайно много. Их обирают, стягивают обувь, добывая из карманов и пазух документы, после сбрасывая тела в общую яму подальше. Из оперативного пункта трещит налаженный телефон. Докладывают, хвалятся спасёнными жизнями и оперативной работой. Присутствует и врач, не скрывая эмоций, он улыбается в трубку, горячо благодарит, судя по всему, услышав слова о предстоящей награде.

Элизе же, наоборот – противно.

Противна война, противна грязь, перемешавшаяся с кровью, противна сама мысль о беспросветности творящегося. Неистощимая злоба и душевная, давящая под рёбрами боль. Хоть брось всё, хоть откажись, несмело опуская руки. Пускай все видят, она готова – выйдя на линию перекрёстного огня, выступая исключительно вперёд!

Стоя на смерть, за эту идею, не поддаваясь уговорам и манипуляциям, она завопит гимном будущего, насаждая созидание и сосуществование в мире и покое. Верно, осталось совсем чуть-чуть, прежде, как она решится на какую-то фатальную глупость. Необдуманный поступок, чьи зачатки томятся в разуме, будет отодвинут на попозже. Отделив оный час, с участием Фабиана и Аэстри, должно быть из вежливости, решивших лишний раз поднадоесть, узнав поближе до теперешнего времени не встречаемого ими человека с эмоционально бунтарским нравом.

Кто как: притеревшись и осев поблизости, ковыряясь в сумочке, бросая косые взгляды, или же свесив руки, перекинув верхнюю часть торса и хлопнув в ладоши представившись:

– Я Фабиан. Доброволец. Прямо, как ты. – он дружелюбно поднял брови, раздавив самую широкую, что в своей жизни только видела Элиза, улыбку. – Так и…

Явно стыдился он, раскрасневшись, как неопытный мальчишка в первом поцелуе, ещё сильнее сгорбив спину и наклонив голову. Зачёсанные назад волосы слезли с затылка на лоб, теперь, доносясь оттуда отдельными и не связанными по смыслу словами. Для него, подобное поведение не считается из ряда вон выходящим, таким образом, не делая секрета в проявленной симпатии к той или иной представительнице более прекрасного пола. Впрочем, играя красками на лице не ради этого, в стремлении познать значимость высоких слов и действий.

– Знаете. – будучи неспособным поставить прямой вопрос, прибегнул Фабиан к более мудрёному варианту. – До всего… – придав лицу грустную гримасу, выставил он ребром ладонь. – На протяжении последних двух лет, меня преследовало дурацкое ощущение не понимая. Понятное дело… – пустился он в объяснения. – Над ответом хлопочут издавна, всякий раз интерпретируя его по-своему. Так, ради каких же сакральных целей, я… мы… – охватил Фабиан воздух руками, выражая само человечество. – Существуем?

Элиза напряглась, закатила глаза, сдавив один висок кончиками пальцев.

– Идут поколения, проходя собственную жизнь, продвигаясь по заранее заготовленному конвейеру: рост, учёба, кредиты, семья, старость. А главное, что никто не откажется быть другим. Не заявит свою личность. Быть собой, чтобы не оправдываться, не стыдиться в своей непохожести на отпрыска соседей. Чужие успехи, чужие провалы. Неужели я один такой? Такой… сломанный.

– Сегодня у многих так. – сухо отпустит Элиза. – Поверь. – развернулась она лицом к Фабиану, очевидно подействовав долгим монолог. – Мечты, желания. Всё разрушено, из-за чего люди вынуждены жить сегодняшним днём. Более для них не существует будущего и нету… – с чего усмехнулась девушка. – Планов. Вся их жизнь рельса, а мы – тени, чьи отражения размазываются, пропадая за окном.

– Как раз-таки о мечтах! – оживился Фабиан. – У кого как, с этим обстоит? Только честно.

Элиза хмыкнула, мечтательно сосредоточившись на предложенной задаче. Дёрнула головой наискосок, задалась непростым вопросом, перебрасывая взгляд по сторонам. В редком случае, фантазии был дан повод для работы, изобразив пейзажи цветущих лугов. Где, она бежит вдоль пышных полей, подёргивая на ходу лепестки, чихая и смеясь от лучей, бьющих в глаза солнца. Заденет носком сандалены камешек, споткнётся, упадёт катясь кубарем и приминая в лёгком летнем платье траву. Два кручения, и она остановиться, ловко завершив это дело на спине, сверкая поджаренными веснушками.

Вздох, себе представит это она, за последние годы осязая действительное счастье… свободу. Милая девочка в платье захочет подняться, пробежаться ещё, но упадёт от налетевшего ветра. Тучи сомкнуться, сменив день на ночь, а в небо ударят прожектора. Пищит сирена, дунув, рядом с ногами вонзиться бронзово-смуглый реактивный снаряд. Вспышка, всплеск, поднимается оранжево-красный грибок, сдирающий кожу и выжигающий изнутри. Вокруг развалины, плачь, слёзы и дикое горе.

“Нет” – подумает про себя Элиза раскрыв глаза. Ей нечего ответить.

“А вот я!” – подаст голос Аэстри.

На месте подпрыгнет, в один подъём переместившись поближе, упираясь плечом в Элизу. Вздымается пышная грудь, сверкает тонкая белая шейка идеально подходящая, под рыжеволосое каре – “необъяснимо”, что с её-то выдающимися данными, могло привести сюда и по какой причине.

Как оказалось, Элизе не обязательно подбирать слова, открывать рот, выдавливая фразочки и как бы улыбаясь. Аэстри сама, в силу располагаемых знаний, нередко противоречащих друг дружке, как выяснилось фактов из жизни, предпринялась к долгому перечислению пока не до конца ясных – то ли достоинств, то ли недостатков: Весёлая; Игривая; Капризная; В меру глупая и в тоже время умная; Со сложным характером; Сдержанная; Местами балованная; Любящая громкие компании; Неоднократно предпочитая наслаждаться тишиной.

В озвученном всякий раз списке, когда Аэстри собиралась с силами, постукивая палец о палец прежде, чем знакомиться с очередной компанией, неожиданно для других извергаясь откровенной речью:

– Глупость. – удивила она Элизу. – Кроме как, заглушения звуков внешнего мира и отдаления от реальности, забывая всю разруху, вряд ли я что более требую от жизни. – Аэстри стукнула себя по коленям, будто это она во всём виновата. – Утраты, невзгоды, деструктизм. – с умным видом, затараторила она. – Убить грядущее, испортить идеалы, снизить шансы. Я просто мечтала стать писателем.

Из сумочки её, показался разукрашенный в наклейки блокнот. Страницы раскрылись, пестря подчёркиваниями, обведениями слов и по множеству раз переписанными предложениями. Причудливые от руки зарисовки и умышленно искривлённые термины, придающие эффекта фантазии, подытоживало само название – “Нулевая Гравитация”.

– Хм. И о чём же? – глядя за переворачивающимися страницами, вопросила Элиза.

– По-всякому. – кратко ответит Аэстри. – Как ты думаешь, что главное. – призадумалась она, захлопнув блокнот. – Вернее, движущее в этом деле? То, без чего, ну никак нельзя обойтись.

– Не знаю… Грамотность! – наконец полностью отвлеклась от предыдущих мыслей безнадёги Элиза.

– Ну, фантазия. – подметил Фабиан.

– Выражение. – легко обыграла их Аэстри. – Это не просто слова, а посыл. Выплёскивание накопившихся эмоций, мыслей несправедливости и загнанных чувств. Чтобы обратить внимание. Направить к сердцу и воззвать к уму каждого, кто это прочитает! – показывая, она вновь затрясла блокнотом. – Несомненно, работы там непочатый край, но…

Приподняла она подбородок, выискивая слова, глаза незримо закатились, выставив указательный палец, держащей блокнот руки.