Репортажи из-под-валов. Альтернативная история неофициальной культуры в 1970-х и 1980-х годах в СССР глазами иностранных журналистов, дополненная интервью с ее героями

12 октября корреспондент «по коммунистическим делам» газеты Daily Telegraph сообщил, что секретарь райкома компартии, некто Б. Чаплин, ответственный за разгон выставки абстракционистов милицией 15 сентября, был уволен со своего поста. По сообщениям российских газет, его перевели на другую работу. Как пишет Daily Telegraph, увольнение чиновника подтверждает ощущение, что инцидент с выставкой, на которой грубо обошлись с несколькими западными дипломатами и корреспондентами, вызвал неловкость у советских властей.

Об этом же, только более подробно, пишет Хедрик Смит40 в газете International Herald Tribune от 11 октября. В заметке «Россия находит козла отпущения за диспут об искусстве» он указывает, что об увольнении первого секретаря Черемушкинского райкома КПСС Б. Чаплина сообщила «Московская правда», однако российские журналисты проявляют гораздо больше внимания к фигуре некоего В. Ягодкина, секретаря МГК КПСС по идеологической работе, который не мог не знать о готовящейся выставке в Беляево и должен был принять меры. По весьма распространенным слухам, у крайне консервативного, самоуверенного и активного Ягодкина тесные связи с М. Сусловым, одним из четырех партийных лидеров в Политбюро. Но установить, чей приказ выполнял Ягодкин – Суслова или Гришина, другого члена Политбюро или начальника Ягодкина, – не представляется возможным.

О выставке 29 сентября в Измайлово:

21–22 сентября в уик-эндовском выпуске International Herald Tribune корреспондент NYT Хедрик Смит поведал миру о неожиданном согласии московских властей на проведение выставки неофициальных художников 28 сентября. Как следует из заметки, замдиректора Главного управления культуры Мосгорисполкома М. Шкодин сообщил четырем представителям художников, что они могут провести выставку в лесной зоне Измайловского парка. По словам спикера художников Александра Глезера, все были удивлены таким быстрым согласием после недавнего разгона выставки в Беляево, хотя многие выразили разочарование тем, что дата ее проведения попадает на рабочий день (субботу), когда не все смогут прийти, – а заявку подавали на воскресенье. Решено было отсрочить принятие решения до обсуждения этого вопроса с остальными художниками и осмотра площадки для будущей выставки. Из неофициальных источников известно, что художники объясняют неожиданное решение властей общественным возмущением, которое вызвало на Западе жестокое обращение с авторами и публикой за неделю до этого в Беляево.

Также 21 сентября об этом решении Моссовета сообщила газета Daily Telegraph, с тем забавным отличием, что на встречу в Моссовет пригласили 12 (!) организаторов выставки и о разрешении провести выставку им сообщил заместитель мэра (?!) Н. Г. Сычев (ошибка – Н. Я. Сычев, секретарь исполкома Моссовета). Вероятно, на самом деле чиновников на приеме было несколько, а дальше разные художники рассказали корреспондентам свои версии.

В том же номере газеты сообщается, что директор галереи Тейт сэр Норман Рейд отменил свой официальный визит в Россию в знак протеста против разгона милицией выставки абстракционистов в Москве в предыдущее воскресенье. Теперь попечители Тейт могут не разрешить галерее предоставить России картины Уильяма Тернера для намеченной на весну выставки, посвященной 200-летию художника.

23 сентября и Daily Telegraph, и International Herald Tribune сообщили, ссылаясь на О. Рабина, что художники единодушно отказались вновь выставляться в субботу и потребовали провести выставку в воскресенье, чтобы как можно больше людей могли посмотреть их экспозицию. Об этом же, хотя и в более глобальном ключе, с пересказом бульдозерной предыстории и рассмотрением тщетных дипломатических усилий СССР по восстановлению дружеских связей с Югославией, пишет 23 сентября безымянный корреспондент газеты Guardian в сдержанно-инвективной заметке «Советский Союз пересматривает свое отношение к абстракции», отмечая, что сторонники перемен в СССР на какое-то время все же победили.

30 сентября Guardian помещает довольно подробный рассказ Питера Осноса41 из Washington Post под названием «Москва играет на публику»42 – о выставке «неофициальных» художников в Измайлово 29 сентября. На невиданное в Москве событие слетелось так много людей, что картины нельзя было рассмотреть. Но это было и не важно, потому что сами участники единодушно высказали мнение, что самое главное то, что выставка состоялась. В течение четырех часов зрители шли от картины к картине под неусыпным оком людей в штатском, которые, впрочем, только фотографировали толпу и не вмешивались. Три участника, являющихся членами МОСХа (указаны Михаил Одноралов, Виктор Скалкин и Алексей Тяпушкин), просили свое руководство разрешить им участвовать в выставке, но так и не дождались ответа. Теперь они опасаются дисциплинарных мер против себя. Известны и случаи запугивания тех экспонентов, что ходят на службу. Все эти нелепые превентивные меры – притом что выставка получила официальное одобрение, – кажутся иностранцам очень странными. Судя по информации корреспондента, окончательное решение разрешить выставку принималось не на городском, а на более высоком уровне и было связано напрямую с пошатнувшимся международным престижем СССР.

Хедрик Смит в не менее подробной статье «10 тысяч посетителей съехались в парк на выставку современного искусства» в газете International Herald Tribune от 30 сентября красочно описывает невиданное событие. По его словам, один французский дипломат даже назвал его «русским Вудстоком», а некий зритель сказал, что все это напоминает ему Париж, потому что тут много абстракции, но нет пьяных и нет полиции. Однако Смит подчеркнул, что эта «Вторая осенняя выставка на открытом воздухе», как было напечатано на приглашениях, имеет больше политическое, чем эстетическое значение, поскольку представленные картины были намного скромнее экспериментов Кандинского, Малевича, Поповой или Татлина пятидесятилетней давности. Впрочем, как отметил Александр Гольдфарб, молодой ученый и друг многих художников, даже этого бы не произошло без сильного давления общественности Запада. И сам факт публичного показа такого неортодоксального искусства, пишет автор, явно послужил ферментации определенных процессов и настроений в обществе. Так, группа поэтов уже обсуждала подачу заявки на уличное чтение стихов. Художники уже готовы подавать заявку на проведение следующей выставки в помещении. Некий студент заявил, что это только начало и публика должна продолжать знакомиться с подобным искусством, даже если мы не со всеми работами согласны. Благодаря западному радио и западным газетам люди сумели узнать, куда нужно прийти на выставку, добавил он.

Вообще, настроение в толпе кардинально отличалось от атмосферы на разогнанной акции за две недели до этого, отметил Смит. Сегодняшние зрители были молодыми и образованными и явно в праздничном настроении. К представленному искусству они относились с любопытством, уважением, дружелюбием, двигаясь друг за другом плотной толпой вдоль шнура, ограждающего работы. При этом, подчеркнул автор, в экспозиции не было открыто провокационных или политических работ. На выставку, продолжавшуюся 4 часа, пускали без ограничений, хотя некие люди в штатском фотографировали толпу и посетителей, общавшихся с иностранными корреспондентами. По мнению Смита, наибольший отклик у зрителей вызвали поэтично-сюрреалистические работы молодого художника Владислава Ждана.

30 сентября газета London Times помещает весьма любопытный и неординарный, но, к сожалению, анонимный обзор последних событий под названием «Референтные рамки для советских картин»43. Прежде всего, журналист указал на необычность второй выставки, поскольку она прошла не под эгидой какой-либо официальной советской организации и в то же время была официально разрешена. Уже в этом заключался серьезный отход от общепринятой практики проведения мероприятий в те времена. Но это не означает наступления новой эры свободного творчества в СССР, добавил автор и не преминул напомнить, что многие из выставлявшихся художников достаточно долго прекрасно зарабатывали, продавая свои картины на неофициальном и неконтролируемом рынке.

Однако предыдущая разогнанная выставка показала, что «в системе есть множество серых зон, где правила неясны и где люди с опытом и мужеством способны испытывать на прочность и даже расширять границы личной свободы». Справедливость этого постулата была многократно подтверждена в разной форме теми, кто прошел когда-то сталинские лагеря.

По мнению автора, неразбериха с первой выставкой была вызвана нежеланием местной администрации и СХ принимать решения, в результате чего выставка не была ни запрещена, ни разрешена. Чиновниками двигал главным образом страх перед начальством принять неправильное, нелояльное решение. А потом, учитывая природу системы и взращиваемую ею осторожность, ей было безопаснее отправить машины и бульдозеры для разгона выставки, чем думать о международном резонансе этого решения.

И тут журналист выдал замечательную фразу: «Очень многие чиновники среднего уровня на Западе с удовольствием прошлись бы бульдозерами по выставкам современного искусства, однако система, к счастью, не дает им полномочий сделать это». Ну а советская система дает своим чиновникам такие полномочия, поскольку она зависит от лояльности всего аппарата сверху донизу. «Но зависимость эта взаимная. Аппарат зависит от вышестоящих бонз и готов реагировать на прямые указания». А в случае с первой выставкой, справедливо отмечает автор, их не было. Как мы знаем теперь, решение о проведении второй выставки принималось на самом высоком уровне, и нельзя не согласиться с журналистом, отметившим «просвещенность и мудрость» высшего руководства, исправившего ошибку подчиненных и разрешившего проведение второй выставки. В самом деле, иначе получалось бы, что Советский Союз испугался нескольких странных картин, а его руководство было настолько невежественно, что направило бульдозеры против мирных художников. Кстати, тут автор опять поддел Запад, заявив, что немногие другие правительства проявили бы такую гибкость в подобных ситуациях.Однако, по мнению обозревателя, нельзя рассматривать это событие только в идеологической плоскости. Это не борьба между добром и злом или между свободным художником и идеологией, стремящейся подавить его, считает он, и здесь с ним очень даже можно поспорить. «Эта борьба охватывает многие аспекты, например меняющиеся точки зрения внутри советской системы, поиск новой референтной парадигмы и системы контроля, способной заменить сталинский террор (при котором все эти художники были бы расстреляны без церемоний). Эта борьба длительная и медленная, и ее передовая линия то уходит вперед, то возвращается назад, потому что на ход борьбы влияет давняя русская традиция (осторожничать? – Г. К.) и сказываются десятилетия изоляции, страха, неуверенности, инертности и незащищенности, а также глубоко укоренившаяся власть чиновничества среднего звена. А идеологические вопросы стоят в этом списке далеко внизу». …Конечно, не все моменты этого достаточно широкого анализа устройства советской жизни принимаются безоговорочно, но почему-то и теперь при чтении у нас возникает ощущение его непреходящей актуальности.

Журнал The Listener44 3 октября в разделе «Подслушано в эфире» публикует заметку под названием «Против абстракции». В ней излагается содержание выступления директора галереи Тейт сэра Нормана Рейда в передаче «Искусство во всем мире» на «Радио 3» (Би-би-си), где он объяснил причины своего отказа ехать в Москву для завершения переговоров по подготовке выставки Тернера. Как уже сообщалось, Рейд был возмущен разгоном выставки неофициальных художников в Беляево. «Я бы не хотел встретиться там с теми же людьми, что принимали решение о разгоне выставки абстракционистов», – сказал он. Говоря об историческом неприятии абстракции советской властью, Рейд признал, что «почти все правительства в мире с большим подозрением и тайной неприязнью относятся к абстракции, и наше тоже» (! – Г. К.). Но в то же время Рейд выразил уверенность в том, что в СССР есть умные люди, которые должны понимать абсурдность такой позиции по отношению ко всему искусству, созданному в ХХ веке. Вероятно, предположил он, их ярость была вызвана невозможностью найти выход из тупика, в котором они оказались.

Кроме того, Рейд обсудил в эфире грядущую в Москве выставку работ Пикассо из коллекции его друга Ильи Эренбурга. Он предположил, что Пикассо в свое время тщательно отбирал работы для Эренбурга и потому это, скорее всего, будут фигуративные работы. Однако, учитывая характер Пикассо, это точно будет «авантюрная живопись», сказал Рейд.

24 октября в газете International Herald Tribune появляется небольшая заметка о выселении без ордера и суда семьи фотографа Владимира Сычева, задержанного во время первой выставки в Беляево, и его жены Аиды Хмелевой. Эта пара арт-диссидентов была широко известна в те годы в Москве своей коллекцией работ неофициальных художников и салоном на Рождественском бульваре, где часто устраивались небольшие выставки и чтения поэтов. После выставок в Беляево и Измайлово многие художники стали сталкиваться с притеснениями и угрозами со стороны местных властей. Однако, по словам коллекционеров, еще за месяц до осенних выставок их предупреждали о выселении на окраину Москвы в квартиру меньшего размера, притом что в семье пятеро детей (!). Супруги оспаривали это решение в суде, но 23 октября милиционер и еще девять человек (!) в гражданской одежде сломали дверь и велели им выметаться, не предъявив никакого ордера.

International Herald Tribune от 25 октября сообщает, что советская пресса несколько запоздало набросилась на 65 участников выставки в Измайлово, которую посетили около 5 тысяч человек. Некий критик Рыбальченко в газете «Вечерняя Москва» заявил: «Миф о „непризнанных талантах“, раздуваемый Западом, развеялся: король оказался голым! <…> Но нельзя не заметить специфических намерений участников выставки показать свое враждебное отношение к нашей жизни, к русской культуре». Работы художников критик назвал «духовно мягкотелыми».

На тему этой выставки откликнулась 25 октября и газета Guardian, опубликовав большое интервью с искусствоведом Игорем Голомштоком в пересказе Тео Ричмонда. Статья иллюстрирована фотографиями художников Б. Свешникова, А. Харитонова, Д. Плавинского, В. Немухина, О. Рабина и искусствоведа И. Голомштока, репродукциями работ Д. Плавинского, В. Калинина, Е. Рухина. Голомшток, уехавший из России за два года до этого, назвал выставку в Измайлово 29 сентября «исторической датой, схожей по значению с 1957 годом, когда советские художники впервые смогли лично пообщаться с западными коллегами на Фестивале молодежи и студентов». В то же время он мудро воздержался от оценки качества выставленных картин, не имея возможности их видеть, указав лишь на участие многих серьезных художников в выставке, что уже делает ее событием. Голомшток отметил, что многие западные газеты окрестили событие «выставкой абстрактного искусства», что не соответствует действительности. По его мнению, на самом деле большую часть работ в экспозиции можно расценивать если не как реалистические, то, по крайней мере, иллюстративного толка.

События 15 и 29 сентября являются результатом долгого процесса завоевания своего места под солнцем, начавшегося вскоре после упомянутого фестиваля 1957 года, добавил Голомшток. Все годы между этими событиями так называемые «неофициальные художники» пребывали в СССР как бы в «чистилище», показывая свои работы только на квартирных выставках или в полуофициальных местах вроде вестибюля НИИ физических проблем и т. п. В то же время они могли изредка45 показывать свои работы за границей, приглашать к себе западных дипломатов и постепенно набирать известность. Неразрешимость и противоречивость ситуации не могла не привести художников к фрустрации, закончившейся взрывом 15 сентября.

Дальнейший диалог о сути «неофициального искусства» оказался весьма любопытным. Голомшток объяснил, что это искусство слишком разнообразно и объединяет слишком широкий творческий спектр, чтобы стать художественным трендом или ярлыком. Неофициальным его делает скорее вопрос качества, чем политики. «В официальном искусстве есть определенный уровень качества, и всякий, кто работает на более высоком уровне, немедленно объявляется врагом. Неофициальные художники в целом не интересуются политикой. В отличие от писателей-диссидентов они не пытаются повлиять на политическое устройство или на ход событий, хотя иногда их деятельность и может привести к некоторым изменениям в жизни страны». Но настоящая борьба, добавил Голомшток, идет между соцреалистическим китчем и проявлениями творческой свободы, самовыражения. С 30-х годов соцреализм методично разрушал и выкорчевывал традиции и русского, и западного искусства. Образовался гигантский культурный вакуум, и сегодняшнее «неофициальное искусство» – это реакция на этот вакуум. В нем есть две основные тенденции: есть художники, которые стараются имитировать Уорхола, Лихтенштейна и других западных художников, но есть и такие, которые внимательно изучают традиции русского искусства и русского авангарда, – и Голомшток предпочитает именно их. Он считает, что есть четыре художника, чьи работы отличаются отменным качеством и русской оригинальностью, – это Оскар Рабин, Александр Харитонов, Дмитрий Плавинский и Борис Свешников, хотя корни их творчества не только в русском искусстве: они уважают те направления западного искусства, которые еще «не сошли с ума» и не стали искусством отрицания и разрушения. Думаю, сейчас немногие согласились бы с Голомштоком, и даже подборка иллюстраций к статье вызывает неоднозначные эмоции, но это уже не важно. В конце интервью он предостерег Запад от чрезмерного оптимизма в отношении развития ситуации в культуре в России, хотя и отметил, что выставка в Измайлово улучшила положение искусства в СССР и «приободрила» неофициальных художников. В этом же номере опубликована заметка Джонатана Стила о творчестве Вадима Сидура и только что открытой в Касселе его скульптуре, воспевающей борьбу за свободу. Безусловно, это было беспрецедентное событие для того времени, когда почти безвестный советский скульптор вдруг устанавливал бы свою работу в капиталистической стране! Скульптура представляет собой отлитую из алюминия фигуру человека, стоящего на коленях со связанными за спиной руками, – Сидур называет ее монументом всем, кто умер под гнетом тирании. На открытии памятника присутствовал бывший посол ФРГ в СССР д-р Х. Аллардт, а друг Сидура Сэмюэль Беккет прислал свои поздравления к событию, но автор скульптуры, разумеется, не смог приехать из-за отсутствия визы.

Вышедший в начале ноября бюллетень Human Rights in the USSR46№ 9–10 посвятил почти шесть страниц обзору событий, связанных с прошедшими «осенними выставками». В качестве эпиграфа к публикации автор использовал слова одного из участников выставки в Измайлово, сказанные им западному корреспонденту: «Как видите, в Москве иногда случаются чудеса. Сегодня мы испытали здесь первые четыре часа свободы».

Также в обзоре приводится абсолютно справедливое мнение газеты Le Monde о подоплеке экспозиции 29 сентября в Измайлово: такой невиданной доселе в Советском Союзе выставке позволили состояться, «несомненно, не в результате какой-либо значительной либерализации культурной и художественной политики в СССР, но потому, что где-то в высших кругах решили, что нужен эффектный жест, чтобы закамуфлировать (главным образом, для западного мира) жесткий разгон первой выставки 15 сентября».

Действительно, это событие произошло именно тогда, когда советские посланцы на Совещании по безопасности и сотрудничеству в Женеве изо всех сил старались убедить своих западных коллег в бессмысленности усилий по наращиванию обмена идеями и информацией, и потому оно стало крайне неудачным для советской дипломатии.

18 ноября газета Guardian помещает заметку «Кремль предупреждает художников-диссидентов», противоречивая информация которой отражает смятение чувств и намерений в Кремле. Как следует из заметки, художники подали в Моссовет заявку на проведение в декабре выставки в закрытом помещении длительностью в несколько дней. Соответственно, А. Глезера вызвали в КГБ, где его обвинили в «антисоциальном поведении» (имея в виду общение с иностранными корреспондентами, клевещущими на Советский Союз) и велели отозвать и заявку на проведение выставки, и судебный иск о компенсации за уничтоженные во время «субботника» 15 сентября картины. В то же время Горком профсоюзов художников-графиков официально пригласил четырех художников-диссидентов участвовать в своей выставке.

Газета International Herald Tribune от 20 ноября сообщает в небольшой заметке47, что пять «художников-модернистов» получили разрешение принять участие в осенней выставке Городского комитета профсоюзов художников-графиков вместе с традиционными живописцами и графиками. К сожалению, никаких имен в заметке не указано.

На эту же тему газета Süddeutsche Zeitung от 20 ноября опубликовала заметку под названием «Попытка расколоть диссидентов?». Речь в ней идет о том, что на ежегодной выставке Московского комитета художников-графиков, открывшейся за день до этого в Доме художника, оказались представлены Оскар Рабин, Владимир Немухин и Лидия Мастеркова, которые 15 сентября приняли участие в разогнанной выставке под открытым небом в Беляево, а также Владислав Ждан и Отари Кандауров, в конце сентября выставившиеся вместе с вышеупомянутыми авторами в разрешенной воскресной выставке в Измайловском парке, и Дмитрий Плавинский, ошибочно указанный как участник выставки в Измайлово. Как видим, здесь уже указаны шесть художников.

Корреспондент Р. Химелли отметил, что Московский комитет художников-графиков (так называемый Горком) не является частью официального Союза художников, сделавшего соответствие качества работ канонам социалистического реализма и идеологического содержания условием для членства, а является профсоюзом. Кандауров, к примеру, выставлялся в профсоюзном Доме художников в предыдущие годы, но Рабина и Немухина, хотя они и члены Горкома, никогда не приглашали к участию в выставках.

По слухам, отбор некоторых известных нонконформистов для выставки вызвал споры среди других независимых художников, часть которых расценили это как попытку расколоть свое движение. Якобы Рабину, Немухину и другим советовали воздержаться от выставки в Доме художника в знак солидарности. Так или иначе, но художники советы проигнорировали.

Газета Times от 20 ноября с помощью своего корреспондента Эдмунда Стивенса приводит гораздо больше подробностей об этой выставке в статье «Хорошее и плохое на московской художественной сцене». Выставка, организованная Горкомом профсоюзов художников-графиков, открылась 19 ноября в ЦДРИ при большом стечении любителей искусства и западных корреспондентов, и это, как мы понимаем, новость хорошая. В экспозиции, пишет Стивенс, есть работы четырех «неофициальных» художников: Оскара Рабина, Владимира Немухина, Дмитрия Плавинского48 и Лидии Мастерковой. Из них трое вступили в Горком несколько лет назад, а Мастеркову срочно приняли за три дня до выставки, чтобы она смогла принять в ней участие. Выставка продлится несколько дней, после чего «неофициалов» должны принять в Союз художников для того, чтобы они стали «официальными». Хотя указанные художники и рады этому событию, они усматривают в этом приглашении некий макиавеллиевский маневр с целью расколоть их группу. Другие же видят в этом свидетельство проницательности и позитивного отношения к неофициальному искусству нового министра культуры Демичева, которого характеризуют как человека цельного и понимающего. Демичев сменил на этом посту внезапно скончавшуюся 24 октября от сердечного приступа Екатерину Фурцеву.

Плохая новость, по Стивенсу, заключалась в ужасном приеме в Москве канадского джазового пианиста Оскара Питерсона, прилетевшего 18 сентября из Таллина после концертов в Эстонии и Ленинграде. Организатор турне Госконцерт даже не прислал в аэропорт машину для встречи музыканта, и машину вынуждено было прислать посольство. Затем они долго искали гостиницу, забронированную для Питерсона, – оказалось, что это «Урал», где обычно живут продавцы цветов и фруктов на соседнем рынке. Убедить Госконцерт поменять гостиницу не удалось, более того, Питерсону с ассистентами странным образом до 23 часов не удалось нигде поужинать. Наконец, утром выяснилось, что рояли в театре, где должен был выступать артист, оказались расстроенными или просто неподходящими для выступления. После этой «соломинки» никакие убеждения посла Канады в СССР Р. Форда не могли удержать Питерсона от отъезда домой без выполнения контракта.