скачать книгу бесплатно
Я выиграла. Марша поменяла конфеты на шкатулку и пришла в такой восторг от мелодии, что в порыве чувств заехала матери жестянкой в лицо – не успела та выйти из зоны прилета и подхватить ее на руки. Теперь я уже дома и перевожу дух.
В теории.
– Да, да, вот так. О, боже!
Я закатываю глаза, а звуки из комнаты соседки захлестывают всю гостиную. Опять. Это продолжается все время, пока я нахожусь дома, с очень короткими перерывами. Этого пилота она подцепила на службе – не знаю, чем их там кормят в «Британских авиалиниях», но явно чем-то способствующим выносливости. У меня давно бы отнялись ноги, вагина взмолилась бы о пощаде, и все мысли были бы об одном – спать, а они, судя по звукам, заходят на третий круг.
Звонит телефон. Взглянув на имя абонента, я закатываю глаза. Так и знала, что сегодня это случится. Пусть мне за тридцать, я живу отдельно и не спеша плетусь по жизни, но родители все еще пребывают в убеждении, что я а) по-прежнему ребенок, б) не обладаю механизмами решения проблем и взрослыми навыками, в) нуждаюсь в напоминаниях по любым поводам. Они бы напоминали мне о необходимости чистить зубы, но боятся любых форм сближения. Поэтому они нудят исключительно по поводу вещей, которые значимы для них.
– Привет, папа. Как дела?
Я отвечаю на звонок, а сама смотрю на экран ноутбука. На самом деле меня занимает Леонт, я обожаю финальную сцену пьесы – Взгляните, о королева, Утрата нашлась! – и потом, мне известно, почему звонит папа. Нужно сказать, что Утрате очень повезло с этим приемным семейством.
– Еще, еще, еще!
Шардоне из тех женщин, которые точно знают, чего хотят от жизни.
– Я не ожидал, что ты ответишь так быстро.
Это вместо привета.
– Угу…
Противоречить нет смысла. Пассивный нейтралитет – оптимальная тактика с родителями.
– У меня нет времени на болтовню. Я просто хотел напомнить про обед в пятницу, по случаю маминого дня рождения.
– Сейчас… сейчас… сейчас…
Шардоне орет и колотит в стену.
– Да, папа, я помню. Я буду. Как и обещала.
– А ты где? Звуки такие, точно там оргия.
– Не знаю, как звучит оргия. Придется поверить тебе на слово.
Я ухмыляюсь. Пожалуй, в чем-то родители правы: стоит услышать папин голос, и я начинаю вести себя, как подросток.
– Можешь смеяться, но когда я был моложе… «С широко закрытыми глазами» – это практически про меня. Я знаю, что такое сексуальные звуки.
Я кривлюсь и изображаю рвотный позыв.
– О, боже!
Раздается вопль, стена чуть не сотрясается.
– Гоооол!
О, блин. Только не это. Пилот явно футбольный фанат.
– Ага, я слышу это от тебя с двенадцати лет. И это по-прежнему шокирует.
– Другие были бы счастливы иметь таких прогрессивных родителей. А ты вечно всем недовольна. Послушай, я бы хотел обсудить с тобой вот еще что…
Самое лучшее – ничего не говорить. «Другие были бы счастливы иметь…» – одна из его коронных фраз, за которой следует короткий, но чувствительный удар ниже пояса. Многословного ответа он не требует.
– … это касается твоей мамы. Я подумал, тебе стоит напомнить, что она еще не оправилась, так что будет лучше, если мы не будем упоминать об этом.
Он это серьезно? Отец говорит мне не расстраивать маму? Я хватаю подушку, утыкаюсь в нее носом и скрежещу зубами. Телефон на громкой связи остается лежать на столе.
– Думаю, это возрастное, – продолжает он. Замечательно. Ты думаешь, что дальше плыть некуда, и тут на тебе! – И поскольку я знаю, что ты не очень… ну, эмоционально отзывчивая … у меня сейчас тоже момент непростой… – Да, потому что сейчас вся нация в курсе того, что мне известно с раннего детства – что мой отец может быть трижды национальным достоянием, но полный козел. Не говоря уже о том, что использовать в одной связке слова «у меня» и «тоже» ему категорически противопоказано. Он утратил это право много лет назад.
В долг не бери и взаймы не давай;
Легко и ссуду потерять и друга[3 - Шекспир У. Гамлет. Акт I, сцена 3. Пер. М. Лозинского.].
Второе декабря
Рори
Нужно ли говорить, что мне нравится проводить время с родителями? Мы давно не виделись, и я только сейчас понимаю, как мне этого не хватало. Вчера было замечательно: мы наелись до отвала, обменялись новостями, повспоминали детство – универ мы всегда опускаем, точно любое упоминание о том времени может вызвать катастрофический системный сбой, – и вдоволь посмеялись.
Мама, разумеется, долго говорила о том, как я отлично выгляжу, какой загорелый и что у меня, должно быть, нет отбоя от австралиек. Пока мне удалось проигнорировать ее намеки, но я знаю, что прямой допрос не за горами. Ненавижу обсуждать эту тему. Я люблю маму, но постоянные разговоры о том, что мне следует снова начать встречаться, меня раздражают. Я злюсь, чувствую себя непонятым и отчасти виноватым. Пусть мы с Джесс не стояли перед алтарем и не произносили супружеские клятвы – хотя это всегда было в планах, – но мы клялись в верности друг другу, делили одну постель, и ее мягкие, как шелк, волосы сплетались с моими. Джесс больше нет, но те клятвы не утратили силы, и нарушить их было бы бесчестно по отношению к узам, которые нас связывали, к пожизненным обязательствам, которые мы на себя взяли. Я знаю, что в моей жизни придет момент, когда я смогу двинуться дальше, не забывая о Джесс, но этот момент пока не наступил.
Утром мы с мамой и Дейвом приятно болтаем о том о сем, и тема Джесс и моего нежелания встречаться, к счастью, не на повестке дня. Сейчас нам нужно обсудить насущную проблему. Я люблю маму, но дело серьезное, и спустить его на тормозах я не намерен. Договориться не получится. Я должен быть сосредоточен и взять контроль в свои руки.
– Спасибо, мама, очень кстати. – Я пью чай, который она приготовила. – Нет, спасибо, печенья не нужно. Присядь, пожалуйста.
Она, разумеется, ставит на стол банку с печеньем и снимает крышку.
– Ну что, поговорим про слона в посудной лавке?
– Ты про папу? А что о нем говорить?
Она всегда называет Дейва «папой», хотя он мне отчим, и меня это абсолютно устраивает – он заслуживает этого гораздо больше, чем мой биологический отец, который ушел, когда я только родился. Но отшутиться маме не удастся, как бы широко она ни улыбалась.
– Послушай, я знаю, что разговор неприятный, и ты предпочла бы его избежать, но я люблю тебя и должен знать, что происходит.
– Я, конечно, очень рада, что ты здесь, но ты зря беспокоишься. Порой жизнь сдает нам плохие карты, и мы не можем это изменить. Но мы можем их правильно разыграть.
– Х-мм. – Верное замечание, но я приехал не для философствования. – Я договорился о консультации и считаю, что нам следует пойти туда вместе.
– Это ты молодец.
Дейв отодвигает стул и присоединяется к нам.
– В этом нет необходимости. У меня отличный врач по линии бесплатной медицинской помощи.
– Да, но это хороший специалист. Я навел справки, она проживает в Бристоле и является одним из ведущих онкологов в стране. Вот, посмотри.
Я передаю ей информацию о консультации, и мама быстро пробегает глазами.
– Она и есть мой врач. И нам не нужно платить огромные деньги, чтобы попасть к ней на прием. Я не верю в частную медицину, никогда не верила, и впредь не поверю, и считаю глупым платить за то, что могу получить бесплатно. Операция назначена на неделю перед Рождеством, и это меня абсолютно устраивает. Национальная служба здравоохранения сработала очень оперативно, и я не вижу необходимости и не хочу лезть вне очереди. И не буду.
– Я просто хочу помочь. Я же не знал, что врач тот самый. Это ведь не преступление, что я проявляю участие?
– Что ты, вовсе нет. Я люблю тебя и понимаю твое желание, чтобы все шло так, как тебе хочется, правда. Но это ты контролировать не можешь, поэтому не пытайся. Давай я буду делать по-своему и обещаю все сделать правильно, я не буду рисковать. Замечательно, что ты здесь, но так не получится, чтобы ты приехал домой и взял ответственность на себя. Сопровождай меня к врачу, проводи со мной время, но отпусти поводья. Контролировать мир тебе не под силу, дорогой, пойми это.
У меня вырывается вздох – настолько сильный, что отлетает листок с данными врача. Я знаю, что после смерти Джесс пытаюсь больше прежнего контролировать окружающий мир. Возможно, мне нужно немного расслабиться и отпустить. Но мысль о том, что я могу потерять и маму… Нет, сейчас не время благодушествовать.
– Но вот что ты можешь сделать, так это рассказать мне все свои новости. Я заметила, что вчера ты уклонился от ответа на мой вопрос. – Ее плечи приподнялись, нос сморщился, между бровей пролегла морщинка, а губы растянулись в широкой улыбке. – На твоем горизонте появилась молодая особа?
– Мама … пожалуйста…
Я не знаю, как объяснить, чтобы было доходчиво и вместе с тем не грубо. Я не знаю, как объяснить, что даже взгляд на женщину вызывает во мне горькое, как желчь, чувство вины, которое подкатывает к горлу. Что от одной только мысли я чувствую себя так, точно изменяю. Я не знаю, как объяснить, что не верю в то, что могу встретить кого-то еще, кто будет понимать меня, как Джесс, что дважды такое счастье в жизни не выпадает. Я, конечно, не посмею ей сказать, что не рискну полюбить другую женщину и разочаровать ее, как случилось с Джесс. Я не смогу произнести эти слова вслух и услышать в ответ, что тем самым я не сделаю ничего плохого. Я бы хотел рассказать ей обо всех завихрениях чувств, которые бушуют во мне, но заранее знаю, что мама скажет в ответ, и не в состоянии это слышать. Это ложь, которую она считает правдой.
Я надеюсь, она не видит, как увлажнились мои глаза. Я надеваю на лицо фальшивую улыбку, смотрю на нее сияющим взглядом, тянусь к банке с печеньем и снова принимаюсь объяснять, как сильно я загружен по работе.
Белл
Еще три раза. Еще три раза за ночь. После «гоооол!» прозвучало «ур-р-р-а!», а напоследок – вызывающее крайнюю обеспокоенность «жги, жги!». Стоит ли удивляться, что пилот до сих пор не нашел себе постоянную партнершу. Хотелось бы надеяться, что это будет не Шардоне.
Я не спала до четырех утра и к тому моменту всерьез раздумывала над тем, как покромсаю эту парочку при помощи набора кухонных ножей, который папа купил мне, когда понял, что в «Харви Николс» мы попали в объектив папарацци. Положительным моментом папашиного тотального мудачества является то, что стоит ему попасть под прицел камер, и он сразу становится замечательно щедрым. Если камер поблизости не наблюдается, он вряд ли вспомнит, когда у меня день рождения, а как-то на Рождество я получила его последнюю кулинарную книгу с пятном от вина на обложке. Но это все же лучше хламидий, которые он от полноты души презентовал маме.
Сегодня у нас на работе собрание и, поскольку ни для кого не тайна, что у компании проблемы, то я нервничаю, так как пришла в нее последней. На работе свет клином не сошелся, я всего лишь помощник офис-менеджера – отвечаю на звонки и имейлы, подаю горячие напитки и улыбаюсь. Но на душе у меня неспокойно, и голова чугунная, когда я наполняю свой многоразовый стакан и готовлюсь отчалить.
– Привет! Хорошо, что тебя застала. Потрясающий запах. – Шардоне кивает на мой кофе. – Всего лишь хотела сказать, что твоя арендная плата поступила и… э-э, неловко говорить, но денег, которые я одолжила тебе пару месяцев назад, все еще нет.
Вот черт, совсем вылетело из головы. Это серьезный косяк. Угораздило же меня. Опять. Каждый месяц собираюсь, и каждый раз что-то происходит, или я забываю. Ну что я за растяпа. Раздражение из-за ее сексуальных завываний улетучивается, когда я осознаю, что сама накосячила по полной программе.
– О, Шардоне, извини, пожалуйста. Я все верну.
Я обещала это сделать до Рождества, а сейчас у меня на счету ноль. Зарплата, не успев появиться, исчезает практически сразу, и я понятия не имею, что буду делать. В приложение банка можно не заглядывать – и так ясно, что подарки я буду снова мастерить сама.
– Да. – Я вижу, что ей неудобно, и сержусь на себя за то, что поставила ее в такое положение. – Дело в том, Белл, что деньги мне действительно нужны.
Интересно, за сколько в наши дни можно продать почку не первой свежести?
Ад пуст!
Все дьяволы сюда слетелись![4 - Шекспир У. Буря. Акт I, сцена 2. Пер. М. Донского.]
Третье декабря
Белл
Теперь я официально безработная. Кредиторы наседали все сильнее, и компания, в которой я работала, была вынуждена объявить себя банкротом. Я благодарна им за то, что они заплатили нам за этот месяц, но ума не приложу, откуда возьму деньги в следующем.
День я провела в центре занятости, вечер – на indeed.com, а когда было уже за полночь и пилот снова пошел на взлет, я прыгнула в машину и помчалась к родителям. Еще одной ночи околофутбольных радостей я бы точно не выдержала.
Проникать в отчий дом в предрассветный час – особое удовольствие. В этом есть что-то запретное, а еще тогда появляется пара лишних часов насладиться домом, прежде чем придется с ними здороваться.
Пусть я в контрах со своим семейством, но этот дом люблю. Он принадлежал бабуле, а после ее смерти перешел к маме, и мы сюда переехали. Это было до того, как папа стал суперзнаменитым, тогда родители еще души не чаяли друг в друге. День переезда запечатлен на фотографиях, и отец смотрит на маму и на дом такими глазами, точно не в состоянии поверить своему счастью.
Больше всего я люблю свою спальню. Она находится под самой крышей, куда ведет узкая винтовая лесенка со старой выцветшей ковровой дорожкой. Кажется, здесь уйма тайных проходов и атмосфера романов Агаты Кристи. Перила покрашены свинцовой краской – ее, наверное, миллион слоев. Эта часть дома – полностью моя, ближайшее к ней помещение папа претенциозно зовет библиотекой. На самом деле это старая столовая, уставленная книгами, которые он отродясь не читал – их корешков касались только мы с бабулей.
Первое, что бросается в глаза, когда открываешь дверь в мою комнату, – это приклеенные на липучке афиши эпохальных постановок. Фиона Шоу в роли Ричарда II, Юри Ярвет – король Лир, «Сон в летнюю ночь» Питера Брука, Джон Гилгуд в роли Просперо. Глядя на них, я всякий раз улыбаюсь. До того как выйти замуж и переехать в этот дом, бабуля работала в костюмерном цехе «Королевской шекспировской труппы». «Буря», поставленная в Стратфорде-на-Эйвоне в 1957 году, стала ее последним спектаклем, поэтому плакат с Гилгудом был особенно дорог ее сердцу, а значит, и моему. Я до сих пор не съездила туда, но однажды обязательно там побываю.
Я подумывала забрать афиши с собой, но пока у меня нет постоянного жилья, пусть повисят тут. Они греют мне душу, когда я вынуждена бывать здесь, благодаря им частичка бабули живет в этом доме, где следы ее пребывания в основном стерты, заменены гладкими поверхностями и символами папиного успеха. Афиши, висящие на стене в моей комнате, кажутся нашим с ней продолжением. В этом есть что-то особенное, существующее только для нас.
В моей комнате есть тайны – явные, типа знаков «пацифик» и «анархия», нарисованных баллончиком на внутренней дверце шкафа. Мой старый одноглазый мишка по-прежнему прячется между матрасом и основанием кровати, после того как мама отдала его моей сестре, а я выкрала обратно и вытерпела неделю поношений и смертельных обид. Еще есть кеды, в которых я в младшей школе победила в беге с яйцом на ложке, а потом отказалась их выбросить. Это мое единственное спортивное достижение.
Этой ночью мне приснилось, что я нашла жестяную банку с заначкой, которую потеряла еще в подростковом возрасте. Не иначе как включился какой-то магическо-психический механизм. И сегодня, проснувшись, я нашла ее именно там, где увидела во сне – в кедах. Ну, разве это не чудо? Я потеряла ее пятнадцать лет назад, и сколько слез было пролито, когда я перерывала комнату вверх дном.
Я бросила курить давным-давно, когда родилась Марша, редкие вечеринки и моменты слабоволия не в счет, но сегодня мамин день рождения и наши первые совместные посиделки после публикаций в желтой прессе, так что, пожалуй, сегодняшний день подпадает под оба критерия.
Я на цыпочках крадусь вниз по лестнице, картинно расставив руки и растопырив пальцы, и через парадную дверь пробираюсь в сад. Главное – миновать кухню. Родители не ждут меня раньше полудня. Вот одно из преимуществ, когда с тобой не связывают больших ожиданий.
Я устраиваюсь на низко висящей изогнутой ветке любимого дерева – старой сосне, которая много лет была моим убежищем. В детстве я играла здесь в «Питера Пэна», «Ветер в ивах» и в «Царство фей», а потом стала Ариэль, и тогда сосна была Просперо, или я была Банко, а сосна – Макбетом.
Но сейчас я скорее кошу под подростка – на мне пижама, которую я носила в шестнадцать лет. С тех пор я слегка раздалась, сиськи торчат из майки, шорты обтягивают задницу, так что почки того гляди вывалятся наружу. Эта умопомрачительная красота дополняется древним клетчатым одеялом, в которое я кутаюсь. Оно в нашем доме, наверное, с прабабушкиных времен. Возможно, в нем еще живет вирус оспы.
Скрутив косячок, я запаливаю его и откидываюсь на ствол. Затягиваюсь – и меня накрывает знакомой волной.
Мысли плывут во вчерашний день. Шансы на то, что я смогу вернуть долг Шардоне, очень невелики. Можно начинать паниковать? Благодаря находке, которая в данный момент поступает мне в рот, а оттуда – в легкие, паника может погодить до завтра.
– Все смолишь? – раздается позади меня низкий мужской голос.
В нем есть что-то знакомое и в то же время неуместное. Я оборачиваюсь – одеяло сползает, открывая миру Снупи, болтающего с Чарли Брауном.
Что за фигня?
– Рори?
– Привет, как поживаешь? Не ожидал увидеть тебя сегодня, но тут на меня пахнуло, и я понял, что ты дома. Предположил, что это не Роуз.
Он улыбается – я вспоминаю, когда видела его в последний раз, и у меня сжимается сердце.
– Ага, приехала на день рождения.
Я машу косячком в его сторону.
– Вижу, ты в порядке.
Он мотает головой, темно-рыжие волосы стали длиннее. В восемнадцать лет он зачесывал их назад и делал вид, что кудрей не существует, а теперь они вон как отросли. Ему идет. В нем всегда было что-то озорное, но только капельку. Он охотно делал то, что ему говорили, никогда не шел вразнос. Впрочем, Рори был неплохим парнем. Насколько помнится, меня озадачивала его подруга Джессика. Она была из тех женщин, которые всегда кажутся в гармонии с собой. Мне о таком можно только мечтать. Как такое вообще возможно? Просыпаться утром и не париться вопросом о собственной адекватности.
– А у кого день рождения? Точно, что не у тебя. Ты же родилась весной – в марте, да?
Вопрос Рори прерывает поток моих мыслей. И как он это помнит?
