Кто тебе платит?

– Блядь… – засмеялся Андрей и вновь отпил из бокала.

– Ну а чего ты, Андрюша, блякаешь? Не первый год живешь! Нас специально обманывают, чтобы оправдать повышение цен! Мол, ртов так много, всех не прокормишь – дефицит, так сказать! Значит и цены можно завышать под этим предлогом!

– А я-то думаю, чего это мы всё беднее и беднее живём. Это вот эти суки из Бельведерского клуба нам всю кровь пьют! – Сирин хлопнул ладонью по дубовой столешнице, попав под перекрёстный огонь взглядов с соседних столов.

– Бильдербергского… – вставил Андрей, озираясь.

– Чего?.. – переспросил Сирин.

– Он называется Бильдербергский клуб. И да, это собрание всяких мировых шишек, но мало ли что они там делают… Может просто знакомятся друг с другом и кокаин с девочками кушают, – Андрей развёл плечами. – Я коммерсам этим тоже не доверяю. Ну, знаешь, такие деньги честным трудом не заработаешь, но, думаю, никаких заговоров они не строят. Мне кажется, почти все проблемы в мире от людской тупости и некомпетентности, а не от каких-то тайных лож. Как сказал один известный писатель, не помню, правда, имени: «Миром правит не тайная ложа, а явная лажа».

Сирин громко хлюпнул пивом, повернулся вполоборота к Андрею и произнёс одновременно снисходительным и хищным голосом:

– Андрюш, ты вот взрослый мальчик, а в сказки веришь! Конечно, они там просто так собираются – банкиры, министры, коммерсы. В огромном особняке и раз в год, ага. Ну голову-то включи, они же однозначно свои тёрки там трут, делят бабки и власть!

– Может и делят, а ты-то здесь с какого боку, старпёр? Без обид, Миш, ничего личного, просто ты им нахер не сдался, как и я, и Витька, и наши семьи все. Я пытаюсь сказать, что да, они там крутят налоги туда-сюда, навязывают тебе товары, продукты, страховки, пылесосы на батарейках, но вот лично ты, Сирин Михаил Игоревич, интереса для них не представляешь. Ладно еще, если б тебе тогда, ну… колено не задели…

– Андрюш!.. – вмешался Виктор.

– Ладно-ладно, Витюш, нормально, – перебил его Сирин. – Ну так чего там с коленом моим?

– Если бы не твоё… ранение, остался бы на службе – тебе ведь там нравилось очень – может дорос бы до высоких каких постов. Думаю, да, дорос бы, с твоим-то рвением. Вот тогда может и стал бы хоть какой-то интерес для заинтересованных представлять, хотя в это я тоже не слишком верю. А так, Миша, кому мы с тобой нужны!

– Может и так, Андрюш, но они ведь этими своими байками про перенаселённость оправдывают сейчас что угодно! Вот мы про пестициды начали…

– Миш, пожалуйста, мы же закрыли ту тему!

– Ну а чего… Ладно… Ну всё равно! Они же продвигают сейчас всякие социальные программы, а где социальное, там политическое! Так можно будет и войны оправдывать, за ресурсы-то, и слежку оправдывать, «чтобы повышать безопасность граждан в условиях напряженной социальной обстановки». Я вот войны не хочу, вот она мне где, наелся в молодости! И чтобы сопляк какой-нибудь штабной прыщавый за всеми моими шагами следил – тоже не хочу!

– Они у тебя и неровные еще, шаги-то! – засмеялся Андрей, стараясь разрядить обстановку. – Сопляк тот в картах запутается, на тебя глядя, ха-ха!

– Козлина ты, Андрюша, – усмехнулся Сирин в ответ и сразу же закашлял долгим, разрывающим, надсадным приступом. Взрывы кашля, как гигантские волны, вздымались один за другим над крохотными на их фоне шумами зала, бросая тень на все остальные звуки. Люди оборачивались к эпицентру этих взрывов, так пугающе вторгшихся в их пятницу.

– Всё страшнее кашляешь, – Виктор участливо подался вперёд, стараясь заглянуть Сирину в глаза. – Ты у врача давно был?

– Да сходил в апреле… нет… в мае – поставили мне эмфизему первой степени или как-то так. Якобы…

– Это рак что ли? – перебил Виктор, напрягшись.

– Да нет, это как бы ослабление лёгких и то ли воспаление каких-то участков, то ли там мокрота какая-то появляется, хер его знает, я не запомнил, там больше Наташка слушала, она со мной ходила, потому что там какая-то её школьная знакомая врачом работает. Так вот, это якобы от сигарет и малоподвижного образа жизни. Представляешь! Чего угодно напридумывают, лишь бы правду не вскрывать. Я ношусь, как белка ужаленная, целыми днями взад-назад! А у меня, оказывается, жизнь неподвижная!

– Кхе… Ну да! – Виктор ухмыльнулся, пригубив пиво.

– Мы-то с тобой оба понимаем, что это от нашего воздуха гнилого. Розу ветров нашу видел? От всех трёх заводов выхлопы несёт прямо в город, а не из города, как положено по всем этим… ну… нормативам.

– Вот, я тоже об этом постоянно своему Дениске говорю! А он упёрся и нет, мол, хочу с матерью и отчимом в центре жить, за городом у тебя неудобно. А вот когда в тридцать лет начнёт, так сказать, по врачам бегать – уж поздно будет! Надо рассказать ему про эту… Как ты говоришь?

– Эмфизему, – напомнил Сирин.

– Да, вот! Надо записать… – Виктор закопошился в просторной утробе пиджака, выуживая замусоленный блокнот и дешёвую ручку без колпачка. – Расскажу ему про дядю Мишу, он тебя помнит же. Расскажу, как ты загибаешься сейчас от кашля, может, одумается, ко мне переедет.

– Витюш, ну я не то чтобы очень загибаюсь, просто… просто…

Как мелодия в захлопнувшейся музыкальной шкатулке, его мысль, карамельной патокой вплывающая в зал из цветущего летнего вечера, прервалась, отсеченная острыми краями двух силуэтов, возникших в зевнувшем дверном проёме.

Сирин узнал тяжелые медные глаза над лёгкой щетиной, мягкие плечи в полиэстеровом пиджаке, взволнованное выражение полуспонтанных рук. Рядом, в нежном холоде серо-зелёных глаз, – гладкие волосы, забранные за слегка остроконечное ухо, словно бывшее продолжением выступающих скул. В сопровождении его внимания пара прошла к столу с меловой табличкой «Константин» (конечно, у окна, куда, как на витрину, сажают самых красивых) и, неловко и так неуместно лязгая стульями, смущаясь и пересмеиваясь, они сели друг напротив друга, улыбка к улыбке, обратив к Сирину тлеющие в алом солнце профили.

– Знакомые твои? – спросил Андрей окаменевшего друга. Тот молчал, и немигающие глаза, шевелящиеся ноздри и второй подбородок сделали его похожим на большую старую ящерицу.

– Миш!

– А? – Сирин вздрогнул.

– Я говорю, знакомые твои? – переспросил Андрей уже осторожнее.

– Да нет… Ну, то есть… – он замялся. – В банке их видел сегодня. Работают они там.

– Так ты их знаешь?

– Да нет, говорю, просто узнал их сейчас! – Сирин раздражённо дёрнул руками. – Вывели они меня сегодня. Как обычно всё: деньги неси, в это окно не плати, бумажку давай, бумажку подпиши. Думал – всё, уехал оттуда и как минимум полгода их морды не увижу, так вот они здесь теперь, гады!

– Ну ладно, Миш, ты же с друзьями здесь, а не с этими, чего так нервничаешь?..

– Я не нервничаю…

– Мишань, – мягко произнёс Виктор, – ну забудь ты, подумаешь, срать-то на них! Кто вообще любит в банк ходить?

– Да чего вы привязались! Я же сказал, что нормально всё.

Сирин опустил глаза. В полыхающих отсветах улицы, за которую пряталось солнце, его потемневшее лицо сорта «Изабелла» напряглось, и осиротевший взгляд, лишённый спокойствия, заметался по столу. Виктор первым нарушил молчание:

– Мишань, так тебе врач-то что сказал? Лечить как-то надо эту твою… эмфизему? Таблетки какие-то?

– Ну, говорит, сначала нужно полностью бросить курить и раз в месяц у него наблюдаться, «следить за динамикой». А чего там следить, если это не от сигарет? Мало того, что роза ветров у нас поганая, так еще и олигархи нас ядом поливают, только никто этого не знает!

Сирин подался вперёд и заговорил чуть тише, слегка покачивая головой в такт интонации:

– Вы вот слышали про химиотрассы? Их ещё на Западе называют «химтрейлы».

Андрей подпёр рукой лоб и прикрыл глаза. Виктор бросил на него быстрый и почти равнодушный взгляд, а затем обратился к Сирину:

– Это дороги какие-то?

– Нет, не дороги, – ответил он с многозначительным видом, прищуривая глаза и отправляя в рот картофель фри. – Видели, за самолётом белые полосы тянутся? Разумеется. Думаете, это конденсат такой? Чисто гипотетически – да. А на деле – нет! Учёные доказали, – это не я придумал, это реальные учёные какие-то уже доказали – что конденсат исчезает за несколько секунд, как обычный пар. А эти следы часами в небе висят. Дальше нужно продолжать?

Он сделал паузу и, не дождавшись ответа, продолжил:

– А почему всё так? Потому что это не конденсат! Это так называемые химиотрассы. Олигархи платят авиакомпаниям, а те втихую распыляют токсичные металлы: алюминий, барий стронций, ещё что-то там, всякие ядовитые газы, вирусы и микроорганизмы, сделанные в лабораториях. При помощи – угадай чего – при помощи генной инженерии, верно! Так нас травят с воздуха, как тараканов, чтобы сокращать население Земли. Всё очень просто.

Виктор воскликнул:

– Ого! А потом еще рассказывают, что у нас планета тесная! Они вот нас травят и в интернете следят везде, а сами кричат, что население растёт, чтобы нашу бдительность, так сказать, усыпить!

– Вот, верно мыслишь! На бумаге людей больше, а на деле – меньше. Красиво придумали, сволочи, а! – по лицу Сирина пробежала хищная улыбка, отразившая в себе гнев и восхищение.

– Одним злом другое прикрывают! –отозвался Виктор, копируя улыбку собеседника.

– Вот из-за этих уродов я и кашляю, а Юлька моя с детства на таблетках до конца жизни, а может и мать Наташкина башней тронулась из-за этого. А вот добраться бы до исполнителей! – его лицо искривилось, руки напряглись. – Я уж молчу про главных, но хотя бы до исполнителей! Такой большой заговор не построишь без огромной внедрённой структуры, это ведь всем понятно. Как у боевиков, помнишь, Витюш? Вот. И найти бы их, хотя бы самых нижних, да поспрашивать за это дело, как мы умеем.

– Н-да, спрашивать мы умеем, – усмехнулся Виктор. Его лицо приобрело вдруг необычайно сосредоточенное выражение, а затем он, после короткой паузы и слегка понизив голос, добавил: – А где бы ты, Мишань, начал искать в первую очередь?

– Вить, ты серьезно? – не выдержал Андрей, откинувшись на стуле и разведя руки в вопрошающем жесте. – Кого вы там спрашивать собрались? Кого искать?

– Андрюш, мы с тобой говорили, – перебил его Виктор, – и я просил тебя не бухтеть на каждое наше слово, даже если ты себя, как обычно, самым умным считаешь.

– Самым умным?!

– Да.

– Я?! – Андрей окинул друзей яростным взглядом.

– Ну вот ты уже в который раз сегодня показываешь какой ты умный и какие вокруг все идиоты – пояснил Виктор.

– Да это вы херню какую-то несёте, шизоиды! Вечер потрясающих историй – одна лучше другой! Вы вот сейчас обсуждаете, как будете искать исполнителей всемирного заговора и потом им суставы выкручивать! Вы совсем придурки поехавшие?

– Ты аккуратнее, во-первых, с выражениями, – ответил Виктор, – во-вторых, мы ведь ничего не планируем, просто так болтаем и мечтаем, мало ли какие у нас мысли, никто ведь не пострадал! А, в-третьих…

– В-третьих, – перебил Сирин, – давай просто поспорим с тобой, Андрюша, чисто гипотетически, что вон те двое у окна точно что-то знают.

Он кивнул на Беглова и Сашу, на столе которых уже успели появиться тонконогие бокалы с розовым вином, будто впитавшим последние лучи закатившегося солнца. Девушка увлечённо что-то рассказывала и иногда словно бы рисовала пальцем в воздухе, сопровождая слова воображаемыми картинками, а её зачарованный спутник, колдовскими глазами объявший и её саму и созданные ею порхающие кругом фантомные образы, вставлял время от времени, видимо, какие-то шутки. Во всяком случае, Саша смеялась.

– Это которые из банка? – уточнил Виктор. Он провёл ладонью по рукаву своего мешковатого пиджака, будто растирая замерзшую конечность. – Не знаю, они вроде нормальные…

– Пф, нормальные… – Сирин усмехнулся и громко хлюпнул пивом. Его правая нога дёргалась под столом, набивая быстрый ритм.

Андрей возмутился:

– Миш, ну ты же просто на них злишься из-за общения в банке, при чём тут какой-то заговор?! Я же вижу по ним – нормальные ребята, молодые, работу имеют, на свидания вот ходят, выглядят и ведут себя, ну, по-нашему.

– Наши вашим хуями машут! – резко отчеканил Сирин и расплылся в самодовольной ухмылке. Несколько человек за соседними столами удивлённо обернулись, но он вспугнул их, ощерив зубы и обдав каждого ледяной пустотой неподвижных глаз. Затем повернулся к друзьям и уже спокойнее, но с присущей ему менторской интонацией, продолжил: – Как вот, по-вашему, выглядят иностранные заговорщики, а? Они маски носят? Или, может, значки в петлицах? Вы же взрослые мальчики, ей-богу, чего ерунду-то несёте? Любой заговорщик будет выглядеть неприметно! А ещё – эти двое ведь не просто где-то работают. Они в банке работают! Разве существует место, через которое можно влиять на жизни каждого смертного сильнее, чем через банк, а, Андрюша? Вспомни, что нам Терентьев говорил: «Всегда следи за своими деньгами! На гражданке тебя не силой, так бумажкой нагнут, которую ты сам же подписал». Как-то так он говорил.

Виктор закивал:

– Вот именно! Палыч прав был, как обычно! И…

Сирин перебил его:

– А банк мало того, что собирает кучу твоих данных, Андрюх, так ты ему еще и денег за это должен! Лучше места для контроля просто не придумаешь! И я тебе зуб даю, что вот эта парочка в курсе каких-то вещей, которые нам знать не положено!

– Господи… – тяжело выдохнул Андрей. – Так… Давайте притормозим, мужики. Пойду я отолью пока, а потом покурить сходим, подышим. Ладно, Миш?

– Угу… – буркнул он, поморщившись и переводя взгляд куда-то в настенное ничто.

Виктор несколько раз кивнул, когда Андрей встал из-за стола и удалился в дальний конец зала, где изгиб тяжеловесной чугунной лестницы приглашал вниз.

– Миш, ты не злись на него только, он какой-то психованный сегодня, сам видишь. Он эти разговоры про политику всегда, так сказать, не любил, но обычно хоть не бесился. Не знаю уж, может на работе чего или…

– А… да плевать! Пускай сидит в своём выдуманном пузыре, – он махнул рукой, будто отгоняя гнус, – Вить, послушай… Это очень важно.

Сирин подался вперёд и полушёпотом произнёс:

– Мы с тобой должны этих двоих поспрашивать! Я точно знаю, что они что-то знают!

При этих словах глаза Виктора округлились, а густые угловатые брови дрогнули, оступились и полого соскользнули к морщинному разлому лба.

– Ну… не знаю даже… Я думал, мы это не всерьёз. Мы ведь не всерьёз? – он рассеянно улыбнулся. – Совсем-то уж кого попало нельзя вот так…

Сирин молчал, но говорил испытующим взглядом. Ледяные цветы в его глазах пустили кровавые корни, которые будто дрожали под мокрой пеленой. Несколько секунд он смотрел так и шумно сопел, затем слегка поморщился, многозначительно вздохнул, перевёл взгляд на стол и быстро вернулся к глазам Виктора, после чего произнёс:

– Вить, я точно знаю. И ты знаешь. Или ты всё-таки не знаешь и сам не веришь в это, а только поддакиваешь мне?

Виктор замотал головой:

– Нет-нет, Мишань, я эту муть за версту чую, как и ты. Надо совсем слепым быть, чтобы не видеть, что всё против нас, ну, простых. Но вот эти двое… Не знаю, Миш, вот так вот дёргать абы кого… Мне ведь и до пенсии уж всего ничего осталось, полтора года, считай.

– Вот именно! На пенсии тебя уже корочки не прикроют. А сейчас чего тебе будет-то? Надо сейчас хватать, пока горячие, и пока есть чем прикрыться! Ты ведь последний из моих близких, кто на службе остался. Скажем так, при полномочиях. Без тебя ничего не получится! – он едва успел договорить, как снова закашлял – несколько раз, оглушительно, надрываясь и краснея. Стол под ним слегка зашатался, и небольшая часть пива выплеснулась на столешницу. Два других бокала были почти пусты.

Отдышавшись, Сирин продолжил:

– Ты пойми, я и сам не хочу этим руки марать. Я ведь мирный человек, ты знаешь. И мы с тобой постараемся всё мирно сделать, аккуратно. Посидим с ними, побеседуем. Может, припугнём малость, чтоб не мялись. Само собой, до расширенных методов дойдём только в крайнем случае, если будут упираться. Обещаю.

Виктор вздохнул, поправил очки и бросил взгляд через плечо, туда, где сидели двое. Затем принялся задумчиво поправлять ремешок часов и через несколько секунд наконец осторожно ответил:

– А вот если они и правда, ну, чисто гипотетически, как ты говоришь, что-то знают, мы с тобой не нарвёмся? Ведь если это такой огромный заговор, то мы на его фоне просто, так сказать, никто.

– А мы и так никто, Витюша! – Сирин покачал головой. – Мы и так никто! Но вдруг мы единственные, кто это видит? Тогда мы уже кто-то. Тогда на нашей стороне, может, и кто посильнее нас объявится. И тут важно помнить, что любой высокопоставленный человек рано или поздно рискует стать высокопосаженным, а то и высокоположенным, если как следует его прожарить! Подумай, как тогда может твоя унылая жизнь измениться. О Денисе своём подумай. О его будущем, которое они убивают. О том, как он тебя зауважает, когда узнает, что ты мировой заговор вскрыл и всех нас, получается, спас. Там уже не придётся тебе его уговаривать к тебе переехать – он сам будет тебя боготворить, вот увидишь!

В дальнем конце зала кто-то громко чихнул.

– О! – Сирин многозначительно поднял брови и улыбнулся, затем взял свой бокал, и только сейчас заметил, что пролил пиво. Беззвучно матерясь, он потянулся за салфеткой, несколько секунд пытаясь выудить лишь одну из целой аккуратной стопки. Виктор молча наблюдал. Казалось, он глубоко задумался.

– Да чтоб тебя, ссс… – зашипел Сирин. – Идиотские…

– Миш, я не знаю, – тихо выпалил Виктор. – Мне нужно подумать. Хотя бы посмотреть на них подольше, пока мы здесь. Может, так сказать, интуиция что-то подскажет. Так-то они и правда какие-то мутные, если приглядеться.

– Вооот! Вот видишь! Ты приглядись, приглядись. Главное только не упустить момент. Верно, а?

– Да-да, это верно, да… – Виктор рассеянно и как-то отрешённо согласился. Его тонкие сухие губы были плотно сжаты, отчего рот, и без того маленький на фоне крупного, обвисшего до шеи, растаявшего лица, походил теперь на зашитый морщинками разрез.

– Я понимаю прекрасно, что ты сомневаешься, – пояснил Сирин. Он утробно икнул и шумно, с шипением выпустил воздух, надувая щёки, а затем добавил: – Мне и самому тошно об этом думать, я же нормальный человек, не псих какой-то и не садист, ну. Но дело есть дело.

– Разумеется. Просто нужно подумать как следует и, так сказать, приглядеться, понимаешь? И нужно Андрею рассказать, – Виктор вытянул шею и поглядел куда-то в сторону.

– Да на кой чёрт он тебе сдался? Он вон какой надутый ходит, умник херов!

– Миш…

– Я ему ничего рассказывать не буду больше, раз он себя выше всех ставит! Думает, раз устроился хорошо в ЧОПе своём…

– Миша!

– …так можно срать на всех? Раз у него денег больше, так он умнее всех стал? Это он в заграницах своих что ли насмотрелся всяких нигилистов и либерастов? Сидит, рожу сморщил, шизоиды мы у него, видите ли…

– О, вы обо мне уже! – пробасил появившийся за спиной Сирина Андрей, натянуто улыбаясь и опуская тяжёлую мясистую руку ему на плечо. Сирин дёрнулся, нахмурился и нервно встряхнул своё запястье с массивными часами на металлическом браслете.

Виктор заёрзал на диване и быстро ответил:

– Андрюш, да, мы тут, так сказать, обсуждали с Мишаней кое-чего, – он сделал маленькую паузу и добавил: – Короче, пойдём покурим? Я тебе там всё и расскажу. Мишань, тебе ведь Наташа запретила курить пока, да?

– Ничего она мне не запрещала. Это я сам просто решил попробовать потерпеть. Один хрен мой кашель не от этого, вот я и докажу заодно.

– Но ты ведь мне в начале вечера говорил…

– Ничего она мне не запрещала! – огрызнулся Сирин, хищно раздувая ноздри, однако злость в его голосе смешалась с какой-то многотонной очевидностью, закулисной истиной, которую невозможно опровергнуть, но нельзя подтверждать. Всего на мгновение его надменность, упрямая импульсивность и раздражительность улетучились под действием той скрытой, монументальной силы извне, и он сделался прозрачным и зыбким, как облачко мелкой водяной пыли на солнце, просвечивая удивительным узором лиц позади себя, но через секунду плоть его вновь обрела былую форму и произнесла привычным, хоть и надсадным голосом:

– Идите. Я жду здесь.

5

– О, а у меня тоже есть, вот здесь, на рёбрах, – Беглов дотронулся пальцами правой руки до левого бока, – сантиметров пять или шесть. На войне получил.

– На какой ещё войне? – Саша улыбнулась.

В зале приятно пахло деревом, сладким летним воздухом и её тонкими несладкими духами. Было по-тёплому странно чувствовать их здесь, вне пластмассовых стен банка – кажется, здесь им самое место. В розовеющих бокалах неподвижные бисерины пузырьков сбились в тесную упругую кучку. Саша была очень красивая.

– На холодильной, дачный фронт, – с притворно-серьёзным видом пояснил Беглов. – Война со старыми отечественными холодильниками. Их после Нулевой холодильной революции сослали на дачи и в деревни, а там они бунты подняли. Нас с ребятами направили на одну из таких дач.

– Начинаю понимать, – она продолжала улыбаться, но теперь удивление в глазах сменилось веселой искрой.

– Поначалу, как в кино, ничего не происходило. Я был наверху, на втором этаже, и в полутьме спускался на ощупь на первый по немного закручивающейся лестнице, как вон та, – он указал пальцем в дальний конец зала, где крупный блондин в светлом свитере всей своей бежевой массой взбирался по гулким чугунным ступенькам из-под земли, – только деревянная, конечно. Вон, смотри, там как раз один из наших «разведчиков».

– Ага, у них там Главный Штаб, – девушка весело кивнула.

– Да! – хохотнул Беглов. – Так вот, спускался я в темноте по крутой лестнице и… попал в западню!

Он состроил многозначительное лицо и подался вперёд:

– Нога промахнулась мимо ступеньки, и я полетел вниз, прямо рыбкой или ласточкой, не знаю как правильно сказать. Прямо вперёд! И руки, вот так, в стороны. А внизу, у самой лестницы, он ждал меня. «ЗИЛ-63»! Полтора метра ледяной стали. Белая, с прямыми углами, машина смерти. Он мне на лету мощно врезал своим углом прямо по рёбрам.

По инерции продолжая улыбаться, Саша удивлённо и сочувственно вскинула брови.

Беглов продолжил:

– От удара меня развернуло в воздухе, и я приземлился на спину, вот так, звёздочкой.

– Ох! – она нахмурилась, однако полупрозрачная тень улыбки ещё лежала на её лице, будто осознавая, что уходить не время.

– Несколько секунд не мог вздохнуть от спазма и страха. Несколько секунд боли и ужаса, – Беглов театрально уставился в стол и, понизив голос, заговорил быстро, без пауз, теряя воздух: – А этот… этот монстр просто замер рядом, беззвучный и непостижимый. Он просто замер, понимаешь? Он молчал! Он даже не гудел, как обычно!

Саша удивлённо рассмеялась.

– Я боялся пошевелиться, боялся смотреть на место удара, понимаешь, я боялся увидеть там своё бледное ребро, торчащее из свистящего и хлюпающего лёгкого, боялся увидеть свою оглушительно-серую смерть, но ещё сильнее, наверно, боялся, что мою смерть увидят близкие, не заслуживающее такого ужаса люди, и им будет страшнее, чем мне, а мне от этого станет ещё и неловко. Неловко умирать. Даже стыдно, пожалуй.

Девушка напряженно вгляделась в его лицо, словно смотрела сквозь вихрящуюся зыбь, дрожащий горячий воздух, за которым всё плыло, и частное разжижалось до общего. Эта противоречивость интонаций, незваная, как полуденный ужас, сбивала с толку. Он шутит?

– Кость…

– Да ладно, шучу! – словно прочитал её мысли Беглов. – Мне действительно было страшно, но я не об этом хотел рассказать. Я боялся посмотреть на свои рёбра, но когда через пару секунд всё же посмотрел – боже, сколько было крови! Весь бок, вся майка в крови! В общем, мои ребята тогда спасли меня. Сержант Ковальски буквально нёс меня на руках до госпиталя и всё шептал: «Герой, герой!».

– Господи, Костя! – Саша снова улыбнулась. Улыбка получилась милой и искренней. – Так тебя в больницу повезли?

– Нет, обмазали зелёнкой и всё. Ерунда.

– Понятно. Значит, мне лучше не подпускать тебя к холодильникам.

– А где ты собираешься меня сдерживать? – сверкнул глазами Костя.

– Ну… не знаю. Я имела в виду… в целом, – она слегка покраснела.

– Ха! Да шучу я!

– Ну посмотрим, кто кого перешутит! – ответила девушка с весёлым вызовом.

Он секунду помолчал и заметил:

– А этот Штирлиц всё так и таращится на нас.

Саша бросила быстрый взгляд туда, где сидели трое мужчин. За столом был один Сирин, а двое других как раз двигались к выходу.

– Друзья его одного тут оставили?