Куратор

Я начал искать браузер на телефоне. Это было непросто, потому что на айфонах всё совсем иначе. Нашёл. Запустил. Сразу открылись сообщения в ленте с какими-то анимешками, мультиками, мангами и прочими непонятными для меня вещами.

Всё закрыл и начал искать информацию в интернете.

А когда нашёл, то телефон чуть не упал из рук на пол.

– Толик, осторожнее. Ещё одна трещина будет, – с тревогой сказал Роман Андреич.

– Стараюсь, – проговорил я.

Проговорил спокойно, хотя внутри всё кипело.

Тут было чему удивляться. Потому что я прочитал новости о том дне в мае. А потом то, что было дальше.

Много обсуждали, что гастарбайтеры убили отставного полковника ФСБ во время ограбления. Кто-то возмущался, а кто-то злорадствовал. В общем, всё как обычно.

Аварию с участием студента местного политеха Давыдова Анатолия заметили и обвинили в этом тех же людей, что убили меня. Из-за этого возмущались больше. Ещё и поудивлялись, что мы с ним полные тёзки.

Потом о парне забыли. Сбили, да сбили, каждый день людей сбивают.

Потому что через какое-то время появилась другая новость, самая тяжёлая для меня.

Что полковник ФСБ в отставке Давыдов Анатолий Борисович, убитый в мае, сотрудничал с китайской разведкой. Продавал китайцам секреты, работал на них, устраивал саботажи на секретном объекте.

Были новости, что по его делу были задержаны несколько следователей следственного департамента ФСБ, расследовавшие его убийство, а также несколько оперативников и аналитиков департамента по борьбе с терроризмом, один из заместителей руководителя департамента контрразведывательных операций и двое офицеров из управления собственной безопасностью.

Это все те люди, которых я знал. Все те люди, которые приходили в Контору при мне, которые обучались у меня, которые называли меня своим наставником.

Все те, кого я считал надёжными. Те, кто должен был раскрыть моё убийство и понять, что произошло.

Все эти люди были названы предателями. Все, кроме Скуратова, которого я тоже всему учил сам.

Предателем назвали и меня самого.

Убили человека после тридцати лет службы государству и опозорили его память. Залили грязью репутацию. Подвели под срок множество преданных стране людей.

И будто этого было мало – случайно убили невиновного пацана, сбив его на машине, когда уходили. То, что мой тёзка умер, теперь мне стало понятно.

Все поверили им. Ведь у врагов есть ресурсы, власть, деньги – они контролируют всё.

Но они не знают одного: я жив.

Так что я продолжаю. Буду мстить не только за себя, но и за тех опороченных людей, верно служивших стране. И даже за того погибшего пацана, чьё тело досталось мне, я тоже отомщу.

Он тогда говорил, что я не на его месте, но всё оказалось иначе.

В любом случае, сначала мне надо выписаться отсюда, а после готовиться. А для начала мне надо понять, кто я теперь такой и что есть в моём распоряжении.

Глава 3

У нового облика было два важных преимущества.

Во-первых, обо мне никто не знал из бывших коллег и заклятых «друзей». Никто даже подумать не мог о такой возможности, что я жив, когда моё тело уже похоронили. Новый облик, зато старая память и опыт.

Во-вторых, мне больше не нужно было пить таблетки от высокого давления. Оно всегда держалось в норме, даже если я выпивал кофе из автомата рядом с лифтом. Сто двадцать на восемьдесят всегда.

Так что я собирался воспользоваться всем этим на полную.

Да, это дело не терпело отлагательств. И будь я в той жизни моложе, то не вытерпел бы и сбежал из больницы в тот же день. А потом грохнулся бы где-нибудь без сознания, если не хуже. И тогда этот второй шанс был бы потерян.

Так что я делал то, что требовалось. Лечился, приходил в себя. Использовал это время для подготовки, чтобы узнать, кем был тот человек, чьё тело мне досталось.

Три недели я следовал всем рекомендациям врачей. Понемногу вставал, привыкал к новому телу, немного читал и много думал. Пусть тело молодо, но сам-то я уже не такой нетерпеливый, каким был раньше. Нужна холодная голова, как говорил Дзержинский, и горячее сердце. А вот руки придётся запачкать.

Да, сейчас я один против всех. Не знаю, насколько велико влияние Трофимова, так что любая попытка с кем-то связаться из моих бывших коллег может привести к катастрофе. А влияние моего бывшего шефа и его покровителей было немалым, учитывая, как быстро они закрыли всех, кто мог мне помочь. И мой облик могут раскрыть, решат, что я связан, и примут меры.

Так что мне нужно собрать все данные, какие у меня были, и все доказательства. А после – либо найти того, кого Трофимов не купил, либо действовать иначе.

Буду выходить на него, на его подельников, на остальных. Уничтожить их снизу, там, где они не ожидают. Но дело закончу в любом случае.

Так что работаем.

В больнице время тянулось долго, и я не тратил его впустую. И пусть для всех я выглядел как тощий пацан с перевязанной башкой, который сутки напролёт сидел в телефоне, несмотря на все возражения врачей, на самом деле я работал.

Так и прошли три недели. Утром перед выпиской дед Толи Давыдова привёз мне одежду – джинсы и белую футболку, всё новое, с этикетками. Но брали их по размерам прежнего тела. А в больнице я сильно похудел.

При росте аж в сто восемьдесят восемь сантиметров я весил всего около шестидесяти кило. Так что на тело смотреть было страшно. Меня вполне можно было выставлять в кабинете анатомии, чтобы изучать скелет – настолько хорошо были видны все косточки. А голени и запястья вполне можно было обхватить пальцами, настолько они тонкие.

Кстати, насчёт голени мне повезло. Перелома не было, просто ушиб и растяжение из-за аварии. Если бы сломалась кость, я бы ещё не скоро смог действовать самостоятельно.

А вот с башкой, конечно, были проблемы.

– И главное – не забывай, – наставлял меня перед самой выпиской доктор Ерохин. – Тебя вытащили буквально с того света. Тебе повезло.

– Так вы же большой профи, Егор Иванович, – подбодрил я. – Лучший в области, как везде пишут. И сам это теперь вижу.

Нейрохирург посмотрел на меня, и краешки его губ поползли вверх. Похвалу любят многие. Это молодой парень с небольшой бородкой, ему едва за тридцать, но ко мне он относился по-отечески, думая, что сильно старше меня. Заходил ко мне часто, хотя долечивал меня другой доктор.

– Всё равно, Толя. Чудо, что у тебя речевой центр не пострадал, и что с памятью проблем мало, и что сам оклемался так быстро. А у тебя сам знаешь, что было.

Ерохин покрутил пальцем у виска. Не для того, чтобы показать, что кто-то свихнулся, а чтобы напомнить, где именно он сверлил.

– У тебя была клиническая смерть, почти четыре минуты, едва откачали. Это почти предел. А ещё мы тебе датчик ставили. Так что здоровье беречь важно, Толя. Тебе в особенности.

– Всё учту, Егор Иванович, – пообещал я.

– Ну и чтобы ты опять к нам не попал, надо себя беречь. Физнагрузку ограничивать, тяжести поднимать нельзя. С алкоголем и сигаретами завязать.

– Да я же не курю, Егор Иванович.

– Ну, это так, на всякий случай, – Ерохин пожал плечами. – А то бывает всякое. И башку береги, чтобы не ударили. Серьёзно тебе говорю. Ты у меня первый, кто так легко отошёл, но всё равно, не забудь, что…

– Через четыре недели на консультацию и КТ.

– Шаришь, – он усмехнулся и поднял кулак, я по нему стукнул.

Нейрохирург оставил мне свой номер. Я его записал, хотя на самом деле прекрасно запомнил. Память всё ещё не подводила.

Моя память. Памяти Толи Давыдова мне не досталось совсем. Но кое-что о себе новом я выяснил и на вопросы о себе отвечал. Так что все думают, что у меня есть небольшие провалы в памяти, а не полная потеря.

Да, чудо, как говорит доктор. И не только из-за того, что я легко оклемался, но и в том, что я вообще не мёртв. Хотя было бы очень иронично, попади я в тело парня, который бы стал овощем, что вполне могло произойти с такой травмой. Ерохин такой вариант не исключал.

Когда доктор ушёл, я напялил на себя принесённую мне одежду. Джинсы держались только на тазовых костях и благодаря ремню, застёгнутому на самую последнюю дырку, хотя хотелось проделать ещё одну.

Футболка была слишком большой. Хотя, как говорит молодёжь, это «оверсайз».

Да уж, освоиться, как сейчас говорит молодёжь – вот это было для меня задачей непростой. Да, Трофимов подвоха не поймёт, для него все младше сорока пяти – молоденькие пацаны и девчушки.

А вот ровесники заподозрят неладное. Я сейчас как разведчик, засланный в чужую страну, к чему меня не готовили.

Но я тренировался, много общался с молодыми медсёстрами и медбратьями, которые в большинстве своём были чуть старше нового меня.

Это было удобно. Во-первых, в этой больнице они были достаточно дружелюбными и со мной общались без проблем, тем более искать подход к людям я умел. Во-вторых, они делали скидку на травму и на то, что я могу помнить далеко не всё, поэтому если я говорил что-то не то, они мягко поправляли и ничего не заподозрили.

Так что я учился.

А вот семья и друзья – другое дело. Со своей семьёй понятно, я поискал их следы, но жена соцсети никогда не вела, а сын Олег прекратил выкладывать новые снимки ещё в мае. Ну, понятно, им же наговорили, что я предатель, да и их могли начать дёргать на допросы. Хотя в чём смысл – не видел обоих уже давно. Но нервы потрепать могут.

А вот с семьёй молодого Толи Давыдова были нюансы.

Меня забирал дед – это пожилой мужик чуть старше меня в моей первой жизни. Отставной военный, майор, я с ним раньше не встречался. Он соцсетями не пользовался, у него не было ни мессенджеров, ни смартфона вообще.

В телефоне тёзки была только одна скупая фотка – бабушка с дедушкой на вокзале, вот по ней я его и узнал.

– Поехали, – только и сказал дед.

На нём старая китайская жилетка с множеством карманов и мешковатые штаны, тоже с карманами. Приехал он на «Ниве», уже старой, побитой жизнью, с немного подгнившим дном. На протекторах шин видна глина, но такой в городе у нас нет. Ездил на речку?

Дед Фёдор Ильич Муратов повёз меня к себе домой. Я сел на переднее сиденье под суровым взглядом деда, пристегнулся и посмотрел на город. Ничего не изменилось.

Вообще-то, молодой Толя жил в общаге. Он иногородний, как и мать, но в Кислевске жили его бабушка и дедушка.

Судя по телефону, тёзка общение с ними поддерживал не особо – я не нашёл звонков, хотя контакты были. Но от бабушки постоянно приходили сообщения в мессенджер, в основном цветастые открытки с поздравлениями по разным праздникам и голосовые.

А что касалось родителей Толи, вопрос был интереснее.

Его матушка сейчас жила с каким-то программистом, уехавшим в Армению пару лет назад. Она молодая, ей меньше сорока, и очень активная в соцсетях. Вела блог про всякие токсичные отношения, абьюзеров и феминизм. И также попутно перемывала косточки всем своим бывшим, включая первого мужа, отца Толика.

Сын был на неё подписан и старательно ставил лайки, хотя вряд ли читал, что она там вообще пишет.

А батюшка сидел в колонии, доматывая второй срок. Вот такие пироги.

Они встретились в начале нулевых, когда были студентами. Папа Толика – весь такой из себя плохой парень в «адидасе» и кепке, а мама – весёлая студентка с активной жизнью.

Она тут же влюбилась в плохого парня, начитавшись всяких книжек и насмотревшись фильмов. Но быстро столкнулась с тем, что в жизни всё бывает иначе, ведь гопник, когда заделал ей ребёнка, начал пить, распускать руки, а после сел за воровство. Когда вышел – попался на воровстве через неделю.

Об этом она писала особенно подробно.

Всё её общение с сыном заключалось в редких голосовых сообщениях, мол, "как дела?"

Конечно, она мне звонила после пробуждения, но ничего не поняла, а я ссылался на усталость. Долго с ней не говорил, только писал.

Сначала у меня были опасения, что она тут же поймёт неладное, но приедет она нескоро. Да и не особо она интересовалась парнем, который всё детство был предоставлен сам себе.

– Да куда ты едешь? – проговорил дед, глядя, как по зебре проехала группа пацанов на самокатах. – Совсем ни ума, ничего. Собьют же, – он покосился на меня.

Вспомнил он, по какой причине я попал в больницу. Ну а я смотрел в окно. Июль, жара. Вокруг много девушек в коротких шортах и юбках.

Я уже чувствовал, что у молодого тела есть свои потребности и ограничения. И, несмотря на долгое пребывание в больнице, они никуда не делись. Так что надо держать себя в руках по возможности.

Вообще, тёзка был достаточно скромным парнем. Я изучил его телефон – в основном там были всякие картинки и мемы, и разные видео для записи в ТикТок, которые он не успел выложить. Включая то, где был записан я сам в тот день, когда чуть его не сбил.

Живых снимков мало, фото девушек нет совсем, так что подруги у него не было. Да и вообще, он мало с кем общался вживую. В основном сидел в разных чатах, с кем-то переписывался, но среди них было много людей из других городов, а не из Кислевска.

Конечно, знакомые были, они писали, спрашивали, куда я делся и как себя чувствую. Я нейтрально отвечал, что в больнице, прихожу в себя. В подробности никто не вдавался, они присылали ободряющие картинки и стикеры и на какое-то время забывали.

Так что близких друзей у парня тоже не было. Хотя порой он с кем-то пересекался – играл в баскетбол во дворе и порой виделся с другими анимешниками. Аниме, судя по всему, он обожал смотреть особенно, как и обсуждать.

Были одногруппники. В телефоне нашлись контакты старосты из университета, где осенью ждала сдача весенней сессии, которую я пропустил. Но тут можно сослаться на здоровье, которое не позволяет учиться, а потом что-нибудь придумаю.

И кого-то Толя должен был знать в общаге, там же лежал ноутбук парня. А вот денег и ценностей у него особо не было. Только телефон, купленный в кредит, уже просроченный, ноутбук, за который кредит был выплачен весной. И ещё кредитная карта.

Короче, активов мало, зато были водительские права, полученные в девятнадцать лет. А кое-что ценное было у старого меня.

В целом, я уже спланировал, что и откуда начать. Начну прямо сегодня.

Дед за время дороги почти не говорил. Судя по всему, с внуком у них не было общего языка, и в целом дед казался мрачным. Чтобы не нарушать маскировку, я пока тоже помалкивал.

Будь у меня ресурсы ФСБ, я бы живо узнал всё и о парне, и о деде, и обо всех его родственниках до седьмого колена. Впрочем, у меня и сейчас были возможности это узнать. Но если таким будет пользоваться двадцатилетний пацан, это может вызвать вопросы. Секретность – моё главное оружие.

Дед так и ехал молча, но в какой-то момент вдруг произнёс:

– В институт звонили, – голос у него глухой. – Сказали, осенью надо будет сдавать хвосты. Готовиться. Так что давай без своих телефонов и мультиков китайских. У нас ещё будешь жить, – добавил дед. – В этих общежитиях ничего не подготовишь.

Тон у отставного офицера был такой, что возражения не предполагались. Но я с ним поговорю.

– Не, дед, – я подумал назвать его Фёдор Ильич, но вряд ли внук так обращался к родному деду. – Ты смотри, какая ситуация. Во-первых, в общежитии много чего лежит из моих вещей. Во-вторых, там знакомые, кто может помочь. В-третьих… ну, вот включите вы с бабушкой телевизор на всю катушку, будете смотреть сериалы.

– Я не смотрю сериалы, – буркнул Фёдор Ильич, покосившись на меня.

– Вот. А она смотрит. А ты новости смотришь, да? И всё – какая учёба? Будет телевизор вместо учёбы. А там телевизора нет.

– Так-то оно так, но там у тебя телефон есть.

– Телефон у меня всегда с собой. Думаешь, без него сейчас можно?

Я покрутил в руках айфон Толика с треснутым экраном. Фёдор Ильич промолчал, сжав губы.

– Без телефона сейчас никак, – продолжал я. – Но учёба, конечно, нужна…

Всё это время я смотрел на реакцию. Нет, ничего он не понял. Слишком мало он общался с внуком, но судя по виду, дед думал, что парень будет капризничать, а не вести разговор, уважительно, но в то же время твёрдо.

– Тут ты прав, да, – я убрал мобилу. – Надо и старые хвосты сдавать, и к новой сессии готовиться. Но мне же ещё восстанавливаться надо… с памятью до сих пор не всё в порядке.

– Так-то оно так, – пробурчал дед. – Да вот не лечат нынче ничего.

– Это же мозг, так просто не вылечишь. Главное – потихоньку, полегоньку. Тем более доктор сказал: чем больше узнаваемых мест вокруг – тем проще будет идти восстановление. А в общаге-то там всё знакомо. И на телефоне фотки смотрю, помогает. Так что всё мне нужно. Вот такие пироги. Так что немного у вас поживу, потом вернусь. Добро?

– Добро, – он кивнул, ничего необычного в этом для себя не услышав.

На самом деле в общаге жить я не собирался, при первой же возможности куда-нибудь съеду. Но какое-то время придётся оставаться у бабушки с дедушкой, потом студенческое общежитие – оно работает летом, я узнавал, а потом – по обстоятельствам. Главное, чтобы никто не мешал.

Но если с первого дня уйду в нелегальную деятельность и скроюсь, это станет подозрительно. Сейчас не восьмидесятые и не девяностые. Сейчас у каждого человека есть свой цифровой след.

И если свою деятельность я могу делать тайно, то жизнь молодого Толика нужно изображать, чтобы не вызывать подозрений.

Мы ехали дальше. Магнитолы нет, на зеркале заднего вида болталась ёлочка, которая почти не давала запахов. На бардачке были закреплены три автомобильные иконки.

Я поглядел назад, на лежащую на заднем сиденье сумку, и на чехол из-под удочки, торчащий в багажнике. Немного пахло валерьянкой. Ещё и одежда подходящая, и складной стульчик позади, и глина в протекторах.

Это всё объясняет. Да ты рыбак, Фёдор Ильич. Я вот, кстати, тоже учил Олега брать на рыбалку валерьянку. И рыбачить он любит до сих пор, я знаю.

– Как рыбалка этим летом? – спросил я.

– Ты же не рыбачишь, – дед снова на меня покосился.

– Так в больнице делать было нечего. Вот и сидел, видео смотрел про рыбалку, что-то заинтересовался. Потом вспомнил – ты же рыбак.

– Дождей маловато в этом году, – сказал он намного теплее. – Я же тебя звал в том году, ты не поехал. Вот тогда клевало. А в этом году так себе. Хотя есть места.

– Давай с тобой потом съездим, когда время будет.

Это растопило его суровое сердце. Дед тут же начал рассказывать всё подряд, вспоминая новости, политику и всё остальное.

Ну а я расслабился. Мне никогда не мешало с кем-то говорить и думать о своём.

С дедом было несложно, я для него – пацан его дочери, которого он совсем не знает. С другими будет сложнее. Но после такой травмы провалы памяти объяснимы, и все это понимают.

О парне я много чего узнал из его телефона. Знаю, что он чаще всего заказывает в доставках, что покупает на маркетплейсах, какие смотрит каналы и сайты.

Хотя история браузера была подозрительно чистая. Наверняка он её удалял. Молодёжь же любит шутить, говоря, что если не удалишь историю браузера, то её увидит товарищ майор.

Не знаю насчёт майора, но товарищ полковник посмотреть её не смог. Впрочем, вряд ли там было что-то действительно нужное.

Телефон вдруг звякнул, я его достал. Пришло сообщение от какого-то парня с ником jojokun и аватаркой с каким-то анимешным парнем в фуражке. Впрочем, у меня самого было что-то подобное, только там был рисованный парень в псевдо-военной форме и с мечом, больше похожим на огромный канцелярский нож с такими же пропилами.

«Выписался уже из больнички», – спросил он, но вопросительный знак не поставил.

«Да», – написал я.

«Красава, бро! Домой катишь или к нам в общагу зарулишь? Зацени Дандадан, второй сезон подъехал. Огонь! Только Турбобабки там мало».

Ничего не понял, поэтому выбрал стикер с грустным котом, укрытым пледом, Толя часто его присылал знакомым, причём по любым поводам. Собеседника это устроило, он больше ничего не писал.

Ну а мы с дедом тем временем приехали. «Нива» остановилась у первого подъезда старенькой девятиэтажки.

На второй этаж я поднялся пешком. Слабость небольшая, она скоро пройдёт. Немного беспокоила нога, но это мелочь. Тем более, сегодня меня ждёт большая прогулка.

Дед открыл своим ключом. Квартира вполне себе неплохая и просторная. За дверью находился достаточно большой коридор, где пол был обложен светлой плиткой, а слева стоял шкаф вдоль всей стены.

Затем было здоровенное межкомнатное пространство, где стояло ещё два шкафа: один для одежды и один для книг. В нём было достаточно много советских изданий, в том числе таких, которые в своё время были серьёзным дефицитом.

Санузел раздельный, но вместо ванной только душевая кабинка. Слева две комнаты: спальня и ещё одна гостевая, где стоял зелёный кожаный диван и был телевизор, подвешенный на стену. Справа было большое помещение, где в своё время сломали перегородку между кухней и комнатой, из-за чего освободилось много места.

Бабушка, она же баба Настя, она же Анастасия Фёдоровна, хотя она ещё совсем не старая, сидела на диване, раскладывая карты на журнальном столике с резными ножками. В углу стоял телевизор, по которому показывали «Давай поженимся».

У стены стоял шкаф со стеклянными дверцами, старый, в нём сервиз и фотографии дочери, то есть матери Толи, и его самого в детстве, то есть, теперь меня самого. Там же был фотопортрет деда в молодости, молодой бабушки в платье и снимок с их свадьбы.

Ещё было несколько наград в открытых коробочках. Я глянул на них мельком, но запомнил, и это сказало мне больше, чем телефон. Дед, оказывается, старый вояка, прошёл Афганистан и обе Чеченские. Боевой мужик, майор запаса.

– Ой, а худой-то какой, – произнесла бабушка, всплеснув руками, и подошла ближе. – Не, так дело не пойдёт, Анатолий Борисыч. Тебе надо мясо есть. А то одна кожа да кости.

Она потрогала пальцами худое плечо с татуировкой.

– Само собой, баба Настя, – сказал я, чуть усмехнувшись. – А то в больнице кормили не особо шикарно.

– Ой, да не то слово.

Бабушка накинула на себя передник, висящий на стуле, и пошла к холодильнику.

– Не то слово, – всё повторяла она. – Я же лежала весной. Утром кашка на воде, в обед супчик постный, причём в любой день, а не только когда поститься надо. А вечером – смех один, а не ужин. Говорила им тогда, что даже мне этого мало, а как вы мужиков-то таким кормите? Куда это годится? А они всё – диетическое, диабетическое.

Она хлопотала по кухне. Разожгла газовую плитку, достала из холодильника огромную белую кастрюлю с нарисованными сбоку жёлтыми цветами. Я отошёл, чтобы ей не мешать, и уселся в мягкое кожаное кресло, провёл руками по шершавым подлокотникам и взглянул на карты, лежащие на столике.

– Ну что, казённый дом выпал? – спросил я в шутку. – Или на что ворожишь?

– Откуда ты такие вещи знаешь-то? – Анастасия Фёдоровна посмотрела на меня. – Я тогда сказала, что ворожу, а ты на меня посмотрел, как на слабоумную. А у Петровны внук твоих лет вообще сказал ей, что ты, бабка, совсем с ума посходила на старости лет.

– Не, ты чего, – нашёлся я. – Это же сейчас модно.

– А, вот оно что, – бабушка вернулась к своим делам, заулыбавшись. – Как модно, так сразу не старая суеверная бабка, а какой-нибудь хендмейд, – она засмеялась. – Или как это называется-то?

– Молодёжь любит всякую фигню придумывать, – пробурчал дед, садясь на диван. – Хренмейд.

– А я тут ходила в магазин, – продолжала баба Настя. – Говорю, вот у вас же написано-то, что скидка для пенсионеров. А посчитали без скидки.

Дед тем временем с шелестом развернул газету и начал читать новости.

– А продавщица говорит, а покажите приложение для скидки. А я говорю: какое приложение? Связи-то нет. У меня не открывается. А вы что, спрашиваю, не верите, что я пенсионерка? А она мне снова про приложение. Вот же народ пошёл. И главное – говорит так грубо!

Баба Настя продолжала рассказывать, нарезая белый хлеб толстыми ломтями. Он свежий, судя по сильному запаху, который сразу пошёл в комнате.

– А я говорю, ваш магазин – страшно смотреть. Цены – ужас, фрукты гнилые, над ними мошки летают. Ещё и гомном воняет. А вы мне всё про приложение.

Лежащий на столе телефон оглушительно зазвонил.

– Верка, что ли, звонит? – спросил дед, поднимая голову.

– Незнакомый номер, – бабушка надела очки и присмотрелась к экрану. – Кто это, интересно. Да, я слушаю, – ответила она, нажав кнопку. – Здравствуйте. Да, я. Кто? Что?!

Лицо изменилось, баба Настя приоткрыла рот, глаза расширились.

– Да что вы говорите-то такое? Да не может такого быть. И что мне делать-то?

Не понравилось мне это, я решил вмешаться.

– Кто звонит? – спросил я, поднимаясь с кресла, опираясь на поручни.

– Какое дело? – переспросила бабушка в трубку, не слыша меня. – Какое дело? Вы что?