Где мои джинсы

1

Иду по улице, голова не варит. Тяжесть дня отдаёт в печень, хочется лёгкости, но идти пешком от ближайшей станции метро до своего клоповника, потому что на карте не было даже двадцати пяти рублей, чтобы прокатиться с ветерком на общественном, не придаёт уверенности в том, что лёгкость когда-нибудь случится.

Поднимаю глаза. С усилием так отрываю их от асфальта, люди разбегаются. Одна тётка с надрывом лезет в сугроб зачем-то. Бежит с одного тротуара на другой. По ощущениям я – Моисей, а люди – красное море (спасибо, что не месиво), которое передо мной расступается. Не то чтобы с испугом, но всё-таки озираюсь. Вдруг сзади меня евреи, а я не совсем готов их вести куда-то. Облом, к счастью, евреев нигде не видно. Не понимаю тогда, почему тётка лезла в сугроб, а сзади её чуть ли не всеми силами подпихивал явно чужой ей, тётке, мужик. Интересно, ей было приятно ощутить такое матёрое внимание?

Бабки тоже ретировались, правда, в другую сторону. Было очевидно, что им не надо делать крюк через остановку, стоящую по правую сторону от меня. Отменяю дерьмо любого вида и наконец сталкиваюсь глазами с Моисеем настоящим. Да, стало быть, я был лже-Моисеем, правда, только для себя. Люди обычно внимательнее меня.

Мужик ссыт посреди улицы. Посреди белого дня. Даже солнце ещё не спряталось, а он ссыт, светит своим членом. Да, натурально, он у него от мочи блестит в руках. Стараюсь не смотреть, но почему-то взгляд не могу отвести. Сюр сего действа на меня обрушивается гипнозом, стою заворожённый. К горлу спускается набор мокроты из носа, появляется резкое желание харкнуть прямо на мужика и его блестящий член. Он как будто читает мои мысли, окрикивает меня как-то презрительно.

– Чего тебе надо, гавноед? – он даже как-то по-отцовски на меня рявкает, и я бегу от него, как та тётка в сугроб, но через дорогу, через трамвайные пути, по пешеходному переходу на красный свет. Если меня сейчас собьёт машина, думаю я, то я умру трусом.

«Боялся нелепых ситуаций,» – напишут у меня на памятнике. И та девчонка, на которую я пялил тридцать девять минут в метро сверху-вниз, не придёт на мою могилку положить парочку гвоздичек. Потому что я боялся не только нелепых ситуаций, но и разговаривать с красивыми незнакомыми девчонками, пока меня кто-то им сам не представит. Или они не заговорят со мной первыми. Или…

Я думаю, я вампир. Только у меня вместо темы с приглашениями, типа чтобы зайти в дом, приглашения представить меня незнакомым людям. Если меня представляют, ой, язык так и бьётся об нёбо в целях выболтать всю застрявшую в моей черепушке информацию за самое короткое время. Наверное, я пытаюсь побить чей-то рекорд Гиннесса. Но если меня не представить, пока, я просто буду тухнуть как молоко в дверце холодильника, случайно открытое и недопитое, уже которую неделю отправляя другие приятные, ах, любимые всеми продукты своим зловонием.

Дорога до дома растягивается ещё на лишних двадцать минут, потому что я сделал сраный крюк из-за того папаши с блестящим членом. Я шёл по парку, руки окончательно замёрзли и перестали слушаться, я даже выронил ключи у самой входной двери в подъезд. Меня незамедлительно выбесила бабка, сидящая на лавочке. Она явно недобро зыркнула в мою сторону. Сразу повисло напряжение.

Эта бабка каждый вечер выходит сидеть на лавке в своём любимом явно весеннем пальто. Как она только не отморозила себе ещё свою старую дряхлую задницу! Она выгуливает свою мерзкую псину, похожую на крысу, какого-то болотного цвета. Эта шавка вечно от неё убегает и шарится где-то по району, предполагаю, со своими настоящими подружками – помойными крысами, которым палец в рот не клади.

Последний раз, когда я ходил сбрасывать пакет с отходами на местную огромную помойку, одна из блядских недавно появившихся крыс прыгнула в мою сторону навстречу летящему мусорному пакету, который я надеялся докинуть до далеко стоящего бака «Смешанные отходы». Пакет, слава богам, сбил эту тварь в полёте, не долетел из-за столкновения до бака и, разорвавшись от безмолвной борьбы с когтями крысы, выпустил из себя на снежный асфальт всё содержимое. Крыса отвлеклась на это и стала копаться в мусоре. Если бы не этот отвлекающий манёвр, я бы лежал где-то в травме и получал свои порции уколов от бешенства и столбняка после нападения столичной крысы, потому что, признаться, дико завис от происходящей ситуации.

Короче, бабка презрительно на меня посмотрела и прошептала «наркоман». Я хотел обернуться, наорать на неё, послать её в жопу, но был слишком уставшим для такой чернухи, к тому же, пронеслось у меня в голове, тебя, Кирюха, ей никто не представил.

В квартире снова было пусто, как и всегда бывает пусто в квартирах у людей, которые живут одни. Я кинул ключи на кушетку под вешалкой, но промазал, и они черканули плитку прихожей и ударились о дверцу шкафа. Моё отражение в зеркале на той двери напоминало такое же фиаско, которое испытал каждый ключ в моей связке только что. С кроссовок стекло море воды, последствия слякоти на улице, но убирать это дерьмо совершенно не хотелось. Я знал, что потом просто дико прокляну себя за это, поэтому сразу же схватил половую тряпку, лежащую в углу, и придавил лужу. Я снял с себя джинсы, кофту, короче, всю одежду до трусов и кинул на диван. Ладно, трусы я тоже почти сразу снял и пошёл в душ.

Самое мерзкое чувство после работы, да и вообще после любого нахождения вне дома, на улице, на каких-либо мероприятиях, – ощущение нечистоты тела. Как будто вся кожа от макушки до пяток покрыта тонкой плёнкой из какого-то дерьма. Хочется это всё смыть. Храни бог мыло, оно справляется с этой гавнотой в одно касание. Я наслаждаюсь этим действом в течение пяти минут и вылезаю из ванны. Голый и мокрый тащусь на кухню, чтобы что-то быстро сожрать и припасть головой к горизонтальной поверхности и залипнуть в телефоне.

Чувствую, как слюна стекает по щеке и обволакивает подушку. Нет никакого желания сглатывать, поэтому я лежу на уже полностью мокрой наволочке и убеждаю себя, что всё нормально. Типа мне нравится. В конце концов, думаю я, убеждаю себя, что это не какое-то там дерьмо. Я думаю, интересно, если бы я обосрался, было бы это так же ок для меня? Ну, наверное, ни черта подобного, в конце концов, дерьмо воняет, а слюни не так чтобы. А что с блевотиной? Пытаюсь вспомнить, когда блевал последний раз.

А, да, точно… Я играл в приставку, в какую-то бессмысленную идиотскую игру с котом в качестве главного персонажа. У меня заболела голова. Виски сжало тисками, и я уже не сижу перед телевизором, а валяюсь на полу в какой-то дикой полудрёме. Вообще потом мы выяснили с моим супер-пупер лечащим врачом, что это произошло на фоне выписанных им мне неебических лекарств для сосудов, которые не могли вывезти нормально моё существование. Но тогда возникает вопрос: как таблетки, которые должны меня спасать, сделали мне так хреново? Я валялся на полу и пытался сфокусировать взгляд на своих пальцах, которые неестественно жёстко сжимали джойстик. Еле выдал им осмысленный приказ отпустить его и пошевелиться. Подвигал ступнями. Голову опять сжало, и я почувствовал, что сейчас из меня вылезет весь завтрак, которым я уже успел побаловать себя в утренние часы. И тогда я точно был уверен, что в луже своей блевотины я лежать не хочу, а блевать мне показалось лучшим решением всей жизни. Кстати, всем на заметку, когда выворачиваешь в такие моменты желудок на осмотр перед унитазом, ты будто сбрасываешь избыточное давление. И становится как в раю. Так я и поступил, резчайше вскочив со своего лежбища и побежав к толчку. Откуда силы на такое действие – понятия не имею. Это всё от воспитания, конечно. Типа если блевать, придётся убирать. Не сри там, где ешь. Ну и прочее-прочее, откуда потом берутся психологические травмы. Дружно: ну и хуй с ними!

Я пытаюсь воткнуть ступню и в носок, он как-то комично разъезжается, рвётся вдоль всей ноги. Остаётся только две полоски, свисающие со ступни. Я ору куда-то в сторону, даже особо и не рассчитывая на ответ:

– Где мои джинсы, ма!? – в комнату вплывает незнакомая мне женщина, эдакая шуга-мамми и кидает в меня джинсы. На размера два меньше моих.

– Что это за чертовщина? – спрашиваю я её, ища на её лице хоть какой-то ответ, потому что я просто нереально тороплюсь. Где мои джинсы??

– Как хочешь в них влезай, я их постирала… – она делает театральную паузу, её лицо становится каким-то мерзким и паучьим. Вместо сексуальной мамаши я вижу перед собой тётку с рынка. Такую тётку, которая и помидорчиками торгует, и огурчиками, и, если надо, ещё и поросёнка на составные части живого порежет. – И погладила!

Просыпаюсь в холодном поту. Что в этом сне пугает меня больше всего, я не знаю. Думаю, ни один психолог мне не сможет в этом помочь разобраться. Потому что даже если сонник не может помочь, какой уж тут человек с двухнедельными курсами из интернета? Стрёмно, что я сексуализирую место своей матери, а потом стрёмно, что на место такого эротического контекста приходит контекст омерзительный. Омерзительно обрюзгший. И превращает ситуацию в ещё более патовую. Стрёмно, что я тороплюсь настолько сильно, что не могу нормально носки надеть. Что докатился до такого, что не могу во сне где-то позаботиться о себе и купить нормальные, мать их носки! Стрёмно, кстати, остаться без штанов.

Это тоже такой страх, пришедший пешком из школы, где пацаны воровали друг у друга рубашки, брюки, пиджаки, трусы в физкультурной раздевалке и куда-нибудь эти вещи прятали. В женскую раздевалку, в женский туалет, развешивали на лестницах. И обязательно, не найдя виновного, прилетало по щам всем. В те моменты надо было иметь такую репутацию, чтобы твою одежду не трогали. Нельзя было прятать вещи, потому что это самый первый и яркий, как красная тряпка для быка, показатель того, что ты ссыкло. И твои вещи будут безбожно разворованы. Так получилось, что мои пожитки никто не трогал. Я был в компании тех, что ещё в десять лет курил за гаражами, хотя больше хотелось сплюнуть свои лёгкие и никогда не прикасаться к сигаретам, но репутация – эту залупу надо было заслуживать. Слава яйцам, меня забрала мать из той общеобразовательной школы и запихнула в школу с уклоном, где тоже были умники (каламбур, поняли? я типа про всякий сброд, а не гениальных деток), но от них не было столько проблем. И я уже мог не давиться никотином за гаражами в жару и холод.

Но оказаться без штанов в самый ответственный момент в жизни меня просто неадекватно пугает. Я думаю, если пожар, что мне делать? Купить ещё одну пару дежурных джинсов? Чтобы просто лежали в шкафу и были экстренным планом, если мои куда-нибудь запропастятся? Свалятся за диван, застрянут в стиралке, будут уничтожены мной, пока я буду ночью лунатить с ножницами в руках… До этого я никогда не лунатил, но вероятность существует. Да? Я смотрю на экран телефона. Времени уже так много. Блять, где мои джинсы?

2

Я заказываю всякую хренатень на доставку, чтобы потом забрать в пункте выдачи рядом с моим домом. Он прям в паре шагов, да и пройтись приятно, если на улице не минус тридцать. Хотя я даже в минус тридцать туда бегал, лишь бы встретиться с операторкой пункта выдачи и пересечься с ней взглядом. Жаль, что она не работает там 7/0, потому что её график настолько расплывчатый, что я уже год хожу туда, надеясь только на удачу.

Иногда даже получалось прикоснуться к её руке пальцами, когда она передавала мне ту или иную посылку. От этих касаний я уже точно бежал домой на всех парах, потому что мне надо было чертовски быстро раздеться и подрочить на ещё не остывший образ этой явно-обеспечивающей-саму-себя девчонки.

После дрочки я каждый раз предаюсь мыслям о ней. Я думаю, кто она, какая она. К сожалению, меня никто не может ей представить, поэтому я даже не знаю её имени. Чертовски тупо, что у операторов в этом пункте выдачи нет бейджиком с именами. Дрочить почти год на совершенно незнакомую девушку – верх бессилия. Даже в порнухе можно прочекать хотя бы какие-то имена актёров. Но здесь, как обычно, жизнь.

В общем, я думаю, ей подходит имя Вика. Да, пусть это Вика. И она, конечно, учится, снимает комнату в какой-нибудь сраной квартире с бабушкиным ремонтом, с облезлыми стенами, обшарпанным санузлом, естественно, не в моём районе, а где-то далеко, приезжает в мой излюбленный легко доступный (совсем не такой доступный, как она) пункт выдачи и работает тут днями напролёт по 14 часов каждую смену. Её жизнь тяжела. Ещё и учёба. Учится она, видимо, на отлично. Ей важно хорошо учиться. Может, ей важно получить красный диплом, а потом устроиться по специальности. По Вике видно, что она не пальцем деланная. Так что да, идёт на красный диплом, по ночам пишет курсовые, днём работает, чтобы не только гречу есть.

Самое интересное в моих мыслях о ней то, как я представляю, как проходят её свободные вечера. И ежу понятно, что их не так много в её жизни.

Чёрт, Вика-Вика, если бы ты знала, что вот он – я – готов на всё, готов приютить тебя в своей холостяцкой обалденной берлоге, строить с тобой быт, жить эту жизнь, ты можешь работать в своём пункте выдачи сколько твоей душе угодно, но на дорогу тебе теперь не придётся тратить кучу времени и, ну как ты можешь понять, денег. Вот: вышла, пять минут, ты на работе. Короче, Вика, надо знакомиться со своими постоянными посетителями, представляться, обмениваться контактами.

Вика по вечерам едет в трип по барам. Но она крохотная красивая девочка, малышка не сможет пройти огромное их количество, поэтому она вообще останавливается на одном. Сидит за барной стойкой, потягивает дайкири. Знакомится с каким-нибудь парнем. Это нормально, кстати, я не неадекватный человек. Девушка может иметь до меня сколько угодно половых партнёров, потому что я собираюсь иметь эту конкретную девушку, а не всех её бывших половых партнёров в чёткой последовательности. Парень везёт её к себе. Квартира у него нихуя себе. Чтобы производить впечатление на таких, как Вика. И ебётся она потрясающе. Я пропускаю весь их секс в своей голове, скипаю полностью. И останавливаюсь уже на том моменте, когда отлично себе представляю, что тот парень – это я, она сверху, а я лежу. Она двигается ещё один раз вверх-вниз и, тысяча чертей, какое же у неё охерительное лицо, когда она кончает. Её чёрные волосы идеально лежат по обе стороны лица, невероятно подчёркивая тон её бледной кожи. Я провожу большим пальцем по её щеке и распалившимся губам и снимаю её со своего члена, чтобы уложить рядом. Приходится снова дрочить на Вику с уже более выгодным для меня сценарием.

У меня есть знакомая в возрасте, когда в обществе уже хорошо бы иметь ребёнка. И у неё как раз есть дочь, которой хрен-знает-сколько лет. Ну условно, по-моему, она в первом классе. Или втором. Так как я ничего не знаю о детях, эта информация всегда пролетает мимо меня. Я просто не записываю это в своей черепной коробке за полной ненадобностью. В общем, эта моя знакомая – женщина в разводе. Чуть старше меня, на два года, так что когда я говорю «женщина», то сразу морщусь. Потому что я пока ни разу не мужчина.

Интересный факт, что выгляжу я как подросток, а ведь, напомню, женщина с ребёнком-школьником – моя ровесница. В общем, думаю, ничего удивительного, что я до сих пор боюсь, что не смогу найти джинсы. Найти джинсы во время небольшой перемены между уроком физкультуры и геометрии, буду бегать в одних трусах, переживая, что всем будет ужасно интересно вычислить размер моего члена через белую ткань трусов, которые мама погладила мне с вечера и оставила на стуле около кровати. И вот, мне снова семь лет. А у семилетнего мальчика, очевидно, размер достоинства примерно мизерный, потому что это и достоинством-то назвать очень тяжело. Но всё не так плачевно, конечно, однако около моего дома расположился детский сад, так вот, если я буду шагать мимо него, скорее люди подумают, что я забираю младшую сестру из школы, нежели уже свою дочь. Может, дело в блядской ответственности, которую я не хочу брать даже за себя, даже живя в одиночестве. И ответственность, то есть её отсутствие, не даёт мне встать на ноги и обрести то, что называют «взрослостью». По крайней мере, подростки не подойдут ко мне в магазине и не попросят купить петарды, пива или кент с кнопкой, потому что я бы всё равно не купил. А, когда я буду пить бад на лавочке у подъезда, сердобольная бабка со своей собакокрысой явно наорёт на меня и кинет угрозу, что всё расскажет моему отцу. Когда встретит его, разумеется, добавит она. Ой, дорогая бабка, я бы и сам был не против его встретить.

Короче, та моя знакомая – женщина в разводе. Ещё и с ребёнком, который выступает вечным приложением к ней. Даже когда у нас случился с ней единичный секс, мне кажется, думала она больше о своей маленькой копии, чем о том, как же я стараюсь, чтобы она кончила. Может, поэтому ни черта и не вышло. Наверное, когда мы встретились, у неё была дикая тоска по мужскому плечу после стольких лет брака с конченым абьюзером, контролировавшем каждый её шаг, так что, вылетев из этих отношений пробкой от шампанского, ей внезапно (так уж да) захотелось залезть в новую бутылку. И чем скорее, тем лучше. Почему-то она решила, что я отличное решение для такого хода. Смотрелась она слишком комично рядом со мной. Скорее не как девушка, с которой я могу проводить время, а как мамочка, которая родила меня в шестнадцать и теперь пытается не упустить «тонкую связь» сына и матери. Даже если внешне это всё выглядело так, то на деле было ещё ужаснее. Меня мало что напрягало в нашем общении, потому что мне не хотелось делать никаких шагов к сближению, кроме одно – хотелось ебаться, а она была самой легко доступной на тот момент девушкой в моём окружении. Конечно, ведь она почему-то думала, что запрыгивает в последний вагон. Мне было искренне плевать на её чувство. Но я отличный игрок. И никогда не бью в свои ворота.

Есть такой тип парней, которые стоят в курилке перед началом рабочего дня и обсуждают, какую цыпу кто-нибудь из них снял прошлой ночью в баре. Или малышку за соседним столиком в ресторанчике в центре. О, или дождался окончания рабочего дня красивой официантке, которая улыбалась ему весь вечер, а потом они потрахались прямо в его машине на парковке. Я не такой тип парней. Я тот тип, который стоит вместе с этой компанией и смеётся над вставленными шутками в этот рассказ или одобрительно похлопывает по плечу ещё раз получившего звание самца этой недели коллегу. Хотя я испытываю ноль одобрения в такие моменты. Ведь тело девушки – храм, понимаете? А? Да нихрена вы не понимаете.

Философия такая: я снимаю девушку другим способом. Почему-то мне кажется, он ранит меньше, однако, как я думаю теперь, наоборот. Мы становимся друзьями. Это не френдзона, она для олухов. Я реально становлюсь таким другом, от которого девушка ждёт тот самый шаг. Сначала это простые шаги, проявляющиеся в словах. Да-да, я всё готов выслушать, обо всём поговорить. Да, я как на ладони. Делюсь каким-нибудь секретом, типа боюсь оказаться без штанов в публичном месте. Искренность подкупает, правда?

Моя внешность не кричит о том, что на меня западёт любая с первого взгляда, мне нужен был свой спокойный способ справлять нужду. Секс – тоже своего рода нужда. Но я не из таких, кто сам может присунуть первой встречной. Мне важен психологический комфорт. Поэтому я ебусь только с девушками, которых хорошо узнал. Это нетрудно, их подкупает интерес к себе. Девчонки такие болтушки. Главное, научиться читать между строк.

Когда наступает грань, что все разговоры наговорены, а между мной и девчонкой уже не осталось неловких прикосновений, а они даже в какой-то степени вызывают небольшой трепет, и я не только про свой член, хватаю шанс, как горячий пирожок. Обжигает, но это приятное чувство. Правда, через немного наступает насыщение и мне становится нужна новая «подружка». Как погоня за первым ощущением, за, своего рода, победой. Но я выхожу сухим из этого, хотя психологически тяжело порвать со ставшим уже почти близким человеком. Мы сохраняем контакты, общаемся, иногда повторяем приятный секс. Мне нравится возвращаться туда, где ждут и ничего не просят больше взамен. Потом контакт постепенно стирается. Но остаются такие, как Оля, женщина с ребёнком. Я для неё запасной план, как и она для меня. У нас был ужасный секс, но что-то такое держит, не отпускает, возможно, именно этот план Б. Когда я думаю: окей, если всё будет совсем хреново в жизни, я женюсь на ней. И не будет нужно пытаться зачать ребёнка, ведь у неё уже есть целая дочь. Которую, кстати, я тоже смогу считать своей. Которая, может, будет не против называть меня папой и тянуть ко мне руки, чтобы я дал ей денег на новую тушь.

Тем более, я постоянно боюсь, что у меня не самые активные сперматозоиды и я не смогу оплодотворить свою самку, когда настанет это время «пытаться». Я боялся этого с самого детства, потому что мать всё время мне говорила, что это было чудом, что я родился. Мол, у отца было не всё в порядке. И почему-то нежелание иметь детей, которое связано у меня с нежеланием брать ответственность за ещё кого-либо, ведь я уже предвкушаю, как это тяжело – вырастить кого-то адекватного, совсем не влияет на то, что мне категорически важно зачать ребёнка или как-то обзавестись им, лишь бы быть уверенным, что с моим семенем всё нормально.

Ко врачу я, конечно, с этим не ходил. Но однажды я трахался с девчонкой у себя и решил войти в неё без презерватива. Чисто проверить, сможет ли она залететь. Она перебрала вина, я воспользовался этим и с удовольствием кончил в неё, а потом ещё месяц волновался из-за последствий. Было уже не до удовольствий. Затем я узнал, что она на таблетках. И это меня расстроило. Мне захотелось найти другую и проделать эксперимент, но к тому моменту, когда я нашёл, план вылетел у меня из головы.

На самом деле, с Олей непросто. Из-за этой едва уловимой неуверенности, которая сквозит у неё изо всех щелей. Никто не ставил на ней клеймо разведёнки с прицепом, так что она сделала это за всех. Сама. Хоть это у меня не растёт борода и меня можно принять за её сына, наш психологический возраст обратно пропорционален возрасту, написанному на наших лицах. Тупые люди обычно ещё живут с вечным ощущением, что им все должны, так вот, Оля не исключение. Страшно представить, какой вырастет Олина дочь без второго родителя, который хоть немного смог бы скорректировать действия и мыслительный процесс её матери. Но я словил некий коннект, возможно, потому что сам повёлся на историю, что в её доме мне всегда рады. Обычно я первый брал инициативу, делал какие-то шаги на сближение. А здесь ко мне шли навстречу. И слушали, развесив уши. Ой, да, неудивительно, я же явно был на ступеньку развития выше всего её окружения, а она была готова тянуться ко мне. Открытие мира театра и хорошей литературы – вау, даёт свои плоды. Она мне быстро наскучивала, потому что в этих отношениях я был потолком. Так что между встречами у нас были довольно большие паузы.

В один из отличных вечеров в одиночестве я лежал в ванной, заполненной почти до самого верха обычной водой, и пил детский ред булльчик. Маленькая баночка подходила к концу, мой пульс начинал зашкаливать, я был готов отрубиться прямо в воде, но тут мой телефон, лежащий на раковине, начал неистово вибрировать. Это была Оля, вусмерть пьяная, умоляющая забрать её из какого-то бара и отвезти домой. Конечно, я воспользовался этим, притащил её к себе, аргументируя это тем, что её дочь не должна видеть мать падшей женщиной. Я снова ещё чуть подрос в её глазах, за что она мгновенно отдалась мне. Секс был просто отвратительным. Она почти протрезвела по дороге ко мне в такси, у меня мы выпили сваренный мной кофе, но секс был всё равно чудовищный. Оля не могла сказать вообще ничего о своих ощущениях, лежала как хлебный мякиш подо мной, даже не шевелясь от моих толчков. Я старался изо всех сил, но, когда они были почти на исходе, пробормотала что-то вроде «погоди», я вышел из неё и спустил уже в туалете. Затем она призналась мне, что секс был худшим в её жизни. Я много отшучивался. Хотя дело было явно в ней, потому что я уже сложил о себе отличное представление после отзывов немногочисленных пользовательниц моих услуг, что я в постели довольно хорош. Блять, конечно, я не сказал ей, что ответственность за худший секс в её жизни лежит только на ней самой, потому что эта была та женщина, на которой я мог бы однажды жениться. Уверен, она была одной из тех немногих, кто влюблён в меня по-настоящему, может, она была единственной, поэтому до сих пор задержалась в моей жизни.

Но именно после секса с ней я час ходил по своей квартире и искал свои штаны. В итоге, она вытащила их из-под кровати, даже не извинившись, но я знал, что это она заткнула их туда, чтобы выйти победительницей того поганого вечера.

3