Сказание о Радонии. Книга 2. Два князя

Тени и свет играли на его шершавой поверхности, придавая трону колдовской вид. Тимофей, не отводя взгляда, медленно обошёл его, остановившись у обратной стороны. Что-то привлекло его внимание. Прищурившись, посадник вслух прочитал вырезанную в камне надпись:

– Ире мириннериме амессиме.

В тишине зала собственный голос показался ему чужим. Слова, высеченные у самого основания, были на норде – старинном языке предков, на котором говорили за Штормовым проливом. Норд давно исчез из обихода, и в Радонии его не использовали. Даже высокородные бояре, ведущие свой род от северных ярлов, знали его лишь поверхностно.

Тимофей Игоревич тоже изучал северное наречие в детстве. Отец настаивал на этом. Забытый язык был нужен не для общения – говорить на нём было не с кем. Он служил доказательством древности и исключительности их рода.

– «И, погибая, победим», – брезгливо поджав губы, перевёл он надпись.

Тимофей знал из уроков истории, что эти слова повелел высечь Великий князь Борис около полутора сотен лет назад. Он прославился своими странностями и, хотя в хроники вошёл с прозвищем Вещий, многие считали его скорее юродивым.

Борис мнил себя сновидцем, но его грёзы нередко оказывались дурными советниками.

Однажды, по его приказу, был подожжён радоградский посад. Во сне государю привиделось, будто город заполонили бесы, и уничтожить их можно лишь огнём. Пламя быстро охватило сотни домов, поглотив большую часть столицы. Неизвестно, избавил ли этот пожар город от нечисти, но тысячи жителей заплатили за княжеское виде́ние своими жизнями.

Высеченная в камне фраза показалась мужчине бессмысленной. Он усмехнулся, поражаясь нелепости изречения. Победить, погибая? Что за чушь! Победит лишь тот, кто заставит погибнуть своего врага! Иначе и быть не может. Очередной бред правителя, страдающего болезненными видениями.

Погружённый в мысли, Тимофей коснулся ладонями холодной поверхности престола. Обогнув его, бесшумно поднялся по ступеням, ведущим к сиденью. Семь шагов, семь ступеней. Окинув взглядом зал, посадник осторожно сел. Поёрзав, положил руки на подлокотники, откинулся и коснулся затылком твёрдого камня.

Холод скальной породы пробирал даже сквозь одежду. Сидеть было неуютно – казалось, поверхность мгновенно вытягивала из тела всё тепло. Но Тимофей не обращал на это внимания. Он посмотрел с высоты трона на бездыханное тело Юрия, усмехнулся и закрыл глаза.

Звук шагов заставил главу Радограда вернуться к реальности. Открыв глаза, он увидел Захара, входящего в Престольную палату сквозь распахнутые створки дверей. Тиун остановился, заметив восседающего на месте князя посадника.

– Чего смотришь? – буркнул Тимофей, поймав холодный взгляд старика.

– Тело Юрия ещё не вынесли, а ты уже на престол забрался. Постыдился бы! – недовольно произнёс управляющий.

Первый наместник нехотя поднялся.

– Да брось, – картинно вскинул он руки. – Притомился я, решил присесть. Дел с ильдом невпроворот! Всё сделай, всем сообщи! Дух перевести некогда.

– Престол – не стул, чтоб на нём отдыхать!

Тимофей усмехнулся и шагнул ближе.

– Ну полно тебе. Говорю же – без задней мысли сел. Ты лучше скажи, ильдеров нашёл? Кто князя понесёт? Или думаешь, мы с тобой вдвоём справимся? Ты-то мужик здоровый, а вот я, боюсь, не сдюжу!

Высохший, скрюченный Захар лишь покачал головой, посмотрев на могучую фигуру собеседника. Шутки, произнесённые над его бездыханным телом князя, казались ему неуместными.

– Нашёл. Как же не найти?

Тиун дважды громко хлопнул в ладоши. Из коридора один за другим вошли четверо мужчин и выстроились перед ним.

– Как ты и велел – четверо.

Тимофей одобрительно кивнул, разглядывая вошедших. Все подобраны со знанием дела – одного роста, крепкие, плечистые.

– Ильдеры, как правило, из родни берутся, – негромко заметил Захар. – Да только наш бедный князь один остался. Брат в Каменце, дети разъехались кто куда. Один Дмитрий здесь, да разве его поставишь…

– А эти кто? – осведомился Тимофей. – Обычные горожане?

– Нет, конечно, – старик удивлённо поднял брови. – Стража городская. Ростислав, да узрит Владыка его доброту, помог. Облачатся в парадные плащи и понесут. Всё будет выглядеть торжественно, достойно княжеского ильда.

– Хорошо. Решили уже, кто где пойдёт?

– Да, я назначил. Ерофей и Агашка, – тиун ткнул пальцем в двоих стоящих справа. – Сзади. Пимен и Трофим – спереди.

– Справитесь? – Тимофей посмотрел на четвёрку. – Из палат понесём государя до самых Бирюзовых ворот, через весь город. А потом вниз, по лестнице, на Нижний пятак. Выдюжите?

– Выдюжим, батюшка Тимофей Игоревич! – бойко отозвался Пимен. – Ни тебя, ни князя не посрамим!

Посадник хлопнул его по плечу.

– Молодец! – И, обернувшись к Захару, добавил: – Давайте, идите готовиться. Умойтесь, плащи почистите. Чтобы сверкали! Через два часа начнём. Коли всё пройдёт как надо – каждого награжу. Ступайте.

Тиун повернулся и, шаркая ногами, направился к выходу. Жестом велел ильдерам следовать за собой. Тимофей проводил их взглядом, затем взял стоявшую у ложа трость, опёрся на неё и, когда мужчины уже были у самых дверей, окликнул одного из них:

– Пимен! Поди-ка сюда.

Стражник мгновенно отделился от процессии и быстрым шагом подошёл к посаднику. Тимофей ещё раз окинул его взглядом. Мужик и впрямь был крепким.

– Пимен, верно?

– Верно, батюшка посадник!

– Хорошо. – столичный глава пристально посмотрел в его голубые глаза. – Скажи мне, Пимен, понимаешь ли ты, что дело, вам доверенное, имеет государственную важность?

– Понимаю, батюшка посадник!

– Отлично. Ты, я вижу, малый неглупый и надёжный. А вот твои товарищи – Агашка и остальные – они как? – нахмурившись, серьёзно спросил посадник. – Слабину не дадут?

– Нет, батюшка, не дадут! Агашка – из крестьян, с малолетства привык к тяжёлому труду. Ерофей – сын зодчего, тяжести таскать не впервой. А уж про Трофима…

Тимофей, не отрывая внимательного взгляда от лица стражника, резко взмахнул тростью и с размаху ударил Пимена серебряным набалдашником по левому колену. Мужчина осёкся, громко вскрикнул и, не удержавшись, рухнул на пол.

– Прости, ради Владыки, – со скорбным видом произнёс посадник, разглядывая трость, будто видел её впервые. – Как неловко вышло-то! Хотел опереться, сам не знаю, как такое случилось!

Лицо Пимена исказилось от боли, покраснело. На высоком лбу выступила испарина. С трудом подняв голову, он выдавил сквозь сжатые зубы:

– Ничего, батюшка…

Тимофей протянул ему руку.

– Ну, вставай-вставай, – участливо пролепетал он. – Как ты? Не больно?

Мужчина, опираясь на протянутую ладонь, с трудом поднялся. Его била крупная дрожь. Он покачнулся, касаясь земли лишь носком сапога. Было ясно, что стоять полноценно ильдер не может – удар оказался сильным, возможно, колено было сломано.

– Батюшка… – глухо произнёс он, глядя на посадника. – Может, стоит заменить меня? Колено…

– Ну что ты! – всплеснул руками Тимофей. – Чтобы из-за моей неловкости ты лишился такой чести? Я себе этого не прощу!

Он положил руку на плечо стражника. Тот снова покачнулся, едва не рухнув на дощатый пол.

– Ты, Пимен, меня успокоил. Вижу, можно быть уверенным и в тебе, и в твоих товарищах. Коли будет угодно Владыке – всё пройдёт как положено. А теперь ступай, готовься.

– Но…

– Ступай-ступай, – ласково повторил Тимофей, подгоняя стражника взмахом ладони. – Потом поблагодаришь!

Мужчина замешкался, но, скрипнув зубами, повернулся и, волоча ногу, кое-как двинулся к выходу. Тимофей молча, с лёгкой улыбкой проводил его взглядом – чёрные, непроницаемые глаза поблёскивали в полумраке.

***

Зимнее солнце уже клонилось к закату, когда процессия показалась из ворот детинца. Спустившись по широкой лестнице, вереница пеших и конных людей, сопровождавших тело Юрия, вышла на посадские улицы.

Впереди, держа на длинных древках заревитские хоругви, украшенные вышитыми на них седмечиями, шествовали юные екзерики во главе с архиезистом Панкратием. Одетые в лёгкие белые одежды, что развевались на студёном ветру, они ёжились от холода, морща свои детские лица. Напевая хоралы, шли медленно и чинно, задавая темп тем, кто следовал позади.

За ними, с бирюзовыми княжескими знамёнами, следовала первая сотня городской стражи. Одежда высоких, стройных воинов была тщательно вымыта, а латы – начищены до блеска. Плащи с серебряной вышивкой мягко шуршали, касаясь брусчатки посадских мостовых. В их окружении шагали ильдеры, несущие на плечах бездыханное тело государя.

Ровные ряды, движущиеся в унисон, вызывали трепет у тысяч зевак, собравшихся посмотреть на шествие.

Позади стражников, без всякого строя, толпой брели бояре. Многие привели с собой семьи.

Впереди, ближе к мёртвому Юрию, шли самые знатные и влиятельные. Афанасий Иванович Шлёнов явился на ильд с тремя дочерьми и внуками, теми, что постарше.

Матвей Алексеевич Стегловитый с двумя взрослыми сыновьями – такими же крепкими и румяными, как он сам.

Иван Антонович Залуцкий прибыл с наследником. Отец и сын двигались плечом к плечу, понуро опустив головы.

Аккуратно, стараясь не привлекать к себе внимания, Залуцкий приблизился к Шлёнову и тихо, едва слышно, проговорил:

– Что ж, Афанасий Иванович, вот и всё. Нету больше нашего кроткого Юрия.

– Да… – едва шевеля губами, отозвался тот. – Смрад будет над посадом ещё месяц стоять. Все чайки передохнут. Скорее бы всё это закончилось. – Мрачно согласился он и, сдвинув брови, серьёзно добавил: – Надеюсь, наследник окажется так же мягок, как его покойный отец. Не хотелось бы осложнений.

Залуцкий шумно втянул ноздрями холодный воздух и пожал плечами.

– Дождаться бы сперва этого наследника. – Он с опаской огляделся, желая убедиться, что никто не подслушивает. – Первый наместник, судя по последнему собранию Думы, свои виды на престол имеет.

Шлёнов сосредоточенно кивнул, соглашаясь.

– Да. От него чего хочешь можно ожидать. Весь род у них такой. Интриганы. Всегда воду баламутят. Думаю, нужно брать ситуацию в свои руки.

– Что ты имеешь в виду, Афанасий Иванович?

– У тебя личной стражи, той, что Ростиславу не подчиняется, сколько?

Залуцкий прищурился, прикидывая в уме.

– Полтора десятка человек.

– У меня два десятка. У Стегловитого ещё столько же. Думаю, стоит обсудить, как мы можем такими силами Тимофея обезвредить. Мы, конечно, давече его здорово осадили. Но коли ожидание Олега затянется – нужно быть готовым к тому, что посадник может взбрыкнуть. А так, глядишь, и себя обезопасим, и перед новым князем зачтётся.

Залуцкий с сомнением поджал губы.

– Маловато людей. У Ростислава куда больше.

– С ним я поговорю. Момента только подходящего дождусь. Он парень смышлёный, с самых низов поднялся. Умеет нос по ветру держать – Шлёнов, мерно переступая с ноги на ногу, покосился по сторонам. – А что до людей… Есть у меня один знакомый. Так скажем, искатель удачи. Под его началом пять десятков молодцев. На днях отправлю ему весточку и за разумную плату приглашу в столицу. Ты как, готов вложиться? – Он вопросительно посмотрел на Залуцкого.

– Готов! – уверенно ответил тот. – Думаю, и Матвей Алексеевич присоединится. Тимофей человек опасный. Лучше перестраховаться, чем потом локти кусать.

Оба одновременно посмотрели на массивную фигуру главы города в мохнатой медвежьей шубе, покачивающуюся впереди.

Тимофей Игоревич, следовавший сразу за ильдерами, прибыл с женой. Ирина, укрыв голову чёрным платком, издали напоминала навью – тонкая, худая, бледная. Она будто плыла над землёй по левую руку от мужа, не поднимая глаз. За её спиной плёлся краснолицый отец, Остап Туманский.

Первый наместник выглядел внушительно. Выше большинства бояр, он шагал уверенно, словно военный начальник во главе верной дружины. Вид у него был безутешный. Мужчина то и дело он подносил руку к лицу, вытирая слёзы, чем вызывал умиление у наблюдавших за траурной процессией горожан.

Однако не все радоградцы разделяли его скорбь. Многие, скорее, испытывали смущение. Тому было несколько причин.

Во-первых, люди не могли понять, откуда исходил тошнотворный запах, густым облаком окутавший шествие.

Во-вторых, среди провожающих не было княгини Рогнеды и её сыновей – Дмитрия и Ярополка.

Наконец, горожан тревожил сам вид тела – оно было полностью скрыто странными, покрытыми тёмными пятнами лоскутами материи.

Стоя вдоль улиц, люди шептались, зажимая носы. Переговариваясь короткими фразами, они пытались объяснить себе и другим замеченные странности. Единого мнения не сложилось, но все разговоры крутились вокруг гнева Владыки, якобы вызванного проступками покойного князя. Будто бы он был окутан зловонием в назидание праведным людям. А его жена, видя, что происходит, просто-напросто отказалась идти на ильд, опасаясь позора.

Под пение хоралов и тревожный шёпот толпы вереница двигалась по улицам посада ровно и степенно. Однако не всем её участникам этот путь давался легко.

Пимен, один из четырёх ильдеров, несущих тело, заметно хромал.

Добравшись перед началом шествия до дружинной избы – большой хаты, где жили стражники, – он внимательно осмотрел колено. Насколько мог понять, перелома не было, но ушиб оказался сильным. Сустав опух и посинел, а вскоре вовсе перестал сгибаться. Наступать на ногу было невыносимо, поэтому Пимен туго стянул её лоскутами ткани, сжав колено настолько крепко, насколько это было возможно. Чувствительность почти пропала, но и боль немного утихла.

Однако этой меры хватило лишь на часть пути.

Уже спустившись с лестницы, ведущей из внутренней крепости в посад, он ощутил, что неприятные ощущения возвращаются. Вскоре повязка ослабла, и наступать на повреждённую ногу снова стало мучительно больно. Пимен старался не подавать вида, но каждый новый шаг приносил всё большие страдания.

Остановить процессию было немыслимо. Потому, несмотря на неодобрительные взгляды других ильдеров, он продолжал шагать, прихрамывая и нарушая плавность движения носильщиков.

Лицо его покрылось испариной, ладони, сжимающие ношу, стали влажными и скользкими. Дыхание сбилось, он пыхтел, со страхом думая о том, что впереди его ждёт самый сложный участок пути.

Прошло немало времени. Небо над Радоградом уже окрасилось в багряные оттенки, когда шествие, наконец, пересекло посад и, двигаясь по Торговой улице, вышло к Бирюзовым воротам.

Небольшая ровная площадка за главными воротами столицы – Бирюзовый пятак – была единственным местом у городских стен, способным вместить значительное количество людей. В остальных местах каменная кладка стен прямо переходила в отвесные скалы острова, образовывая обрыв в десятки саженей высотой.

С Бирюзового пятака можно было спуститься на подъёмных платформах. Однако обычай требовал пронести тело князя по узкой, извилистой лестнице, высеченной прямо в камне. Внизу, на тёмных водах Радони, уже покачивался челн, подготовленный к свершению обряда.

Вечер догорал.

Ещё час – и тьма накроет столицу. По традиции, ильд происходил на закате, когда последние лучи солнца освещали небо. Нужно было спешить.

Екзерики и сопровождающая их стража расступились, пропуская ильдеров вперёд. За ними, плечом к плечу – ширина ступеней не позволяла идти более чем по двое в ряд, – на грубую каменную лестницу вышли бояре.

Сотни зевак собрались на Бирюзовом пятаке, наблюдая за происходящим сверху.

Пимен и Трофим первыми направились вниз. Катафалк с лежащим на нём телом накренился, сильнее давя на плечи. Преодолев несколько ступеней, Пимен задышал тяжело и прерывисто.

– Ты как, нормально? – не поворачивая головы, спросил Трофим. – Держишься?

– Колено болит, – сжав зубы, выдавил тот. – До смерти болит!

Трофим скосил взгляд, поглядев на товарища. Даже в неярком свете заката было видно, как по его лицу, искажённому гримасой боли, ручьями струился пот.

– Держите ровнее! – раздался сзади раздражённый голос Ерофея. – Носилки шатаются!

Пимен не ответил.

С трудом перемещаясь со ступени на ступень, он пытался не думать о боли, но её резкие вспышки в суставе не давали отвлечься.

Пройдя треть пути, ильдеры остановились. В этом месте лестница делала крутой поворот, и, чтобы продолжить спуск, носильщикам требовалось развернуть катафалк. Агашка с Ерофеем, шедшие позади, замерли.

– Пимен, Трофим – обходите! Поворачивайте аккуратно! – скомандовал Ерофей, крепче сжав рукоять.

Пимен, перехватив ношу влажными ладонями, принялся разворачивать катафалк, стараясь удержать равновесие.

Ледяной ветер бил в лицо.

Сверху, с пятака за ними следили сотни глаз.

– Хорошо! – подбодрил Ерофей. – Ещё немного!

Манёвр почти удался, когда Пимен сделал шаг – и колено пронзила такая острая боль, что он невольно согнул ногу, стараясь снять с неё нагрузку.

Тело его качнулось.

Стараясь удержать равновесие, он подался в сторону.

– Пимен, стой! – округлив глаза, закричал Трофим.

Но было поздно. Рукоять уже выскользнула из мокрых, скользких ладоней. С пятака донёсся встревоженный ропот. Пимен судорожно попытался перехватить драгоценный груз, но неловким движением лишь дальше оттолкнул его.

Катафалк резко накренился.

Тело Юрия, соскользнув, тяжело упало на ступени и, перевернувшись, с чавкающим звуком покатилось вниз.

Над головами оцепеневших от ужаса носильщиков раздались крики. Люди не верили своим глазам. Такого позора при совершении княжеского ильда ещё не знала история Радонии.

Тело, кувыркаясь, неслось по лестнице, с каждой секундой набирая скорость. Десятки ступеней пролетали под ним. Бирюзовая материя, покрывавшая тело, размоталась, шлейфом следуя за несущимся вниз Юрием. Наконец, почти у самого подножия скалы, там, где узкий спуск делал еще один крутой изгиб, падение остановили массивные перила.

Разогнавшееся, практически обнажённое тело с громким хрустом ударилось о камень, оставив на нём широкий тёмный след. Глиняная посмертная маска, скрывавшая лицо князя, с глухим звуком упала, расколовшись надвое.

Над онемевшей процессией повисла зловещая тишина.

Люди, разинув рты, взирали на произошедшее, не в силах отвести взгляд от изломанного, сгнившего тела своего владыки, который теперь, нагой и в неестественной позе, валялся на ступенях.

Один лишь Тимофей Игоревич не выглядел поражённым. В густой окладистой бороде посадника пряталась лёгкая, едва заметная улыбка.

Первым нарушил молчание Матвей Алексеевич Стегловитый, следовавший сразу за ильдерами.

– Вы что натворили?! – взревел он, обрушиваясь на носильщиков. – Да я вас голыми руками разорву! А ну поднять! Бегом!

Переглянувшись, трое мужчин поспешили вниз, спотыкаясь на ступенях. Оглушённый случившимся, Пимен плёлся позади, опираясь на холодные каменные перила.

Добежав, Трофим и Ерофей подхватили останки правителя и кое-как уложили их обратно. Собрав осколки маски, наспех примяли их и водрузили на прежнее место. Уродливые трещины изуродовали глиняное лицо Юрия.

– Иди сзади! – резко бросил Пимену Ерофей. – Давай, Агашка, хватай вместо него!

Снова взявшись за рукояти, ильдеры продолжили путь.

Вскоре процессия, наконец, спустилась вниз.

У Нижнего пятака – небольшого плоского участка скалы, возвышающегося над водой, – ждал украшенный лентами челн. Он был наполнен смоченными в соке Жар-Дерева поленьями.

Рядом, в нескольких шагах, находилась металлическая жаровня с пылающим в ней красным пламенем. Возле неё, как часовой на посту, застыл юный екзерик в белоснежных одеждах, в свете заката казавшихся розовыми. В руках мальчик сжимал незажжённый факел.

Когда тело князя уложили на дно лодки, все расступились.

На нижний пятак, легко раздвигая толпу широкими плечами, протиснулся Тимофей Игоревич. С брезгливой гримассой он снял осколки глиняной маски с лица князя и передал их юноше.

Затем, взяв у подошедшего екзерика факел, поднёс его к огню.

– Да примет тебя Владыка! – прогремел посадник. – Да найдётся у тебя ответ на каждый его вопрос!

Его голос разнёсся над Радонью. Подойдя к челну, мужчина взмахнул рукой и бросил зажжённый факел на поленья. В ту же секунду лодка вспыхнула жарким, ало-оранжевым огнём.

Подоспевшие ильдеры оттолкнули судно от пятака и, влекомое течением, оно медленно поплыло вниз по реке. Яркое пламя озарило Радонь, красиво отражаясь от поверхности воды и окрашивая в красный цвет лица замерших в молчании наблюдателей.

Люди с облегчением вдохнули чистый, лишённый смрада воздух.

Ильд свершился.

***

На Радоград опустилась ночь.

Ежась от пронизывающего ветра, княжич Дмитрий стоял на стене детинца. Юноша прищурился, всматриваясь в темноту, пытаясь не потерять из виду угасающий огонёк – челн, на котором покидал этот мир его отец. Но пламя, слабевшее с каждой минутой, постепенно угасало.

Наконец, Радонская ночь поглотила его.

Ни единого чувства не отразилось на лице княжича. Молча, в полной тишине, он отвернулся, собираясь спуститься с крепостных укреплений.

Но вдруг замер. Что-то привлекло его внимание.

Подняв глаза, он внимательно поглядел на металлические маковки башен детинца. Вокруг них разливалось бледное зелёное сияние.

Что-то екнуло в груди Дмитрия. Он метнулся к внешнему краю стены и поглядел на окутанный ночной тьмой далёкий берег Радони.

Сердце мальчика замерло.

С востока, по Степному тракту к Радограду текла огненная река. Тысячи факелов, которые несли тысячи воинов.

Огромное войско приближалось к столице.

Сглотнув, юноша поспешил обратно в палаты.

Глава 5. Князь мёртв, да здравствует князь.

До самого утра Радоград был охвачен необыкновенным волнением. Весть о том, что к городу подошла большая дружина, распространилась среди жителей, как лесной пожар в жарком липене. В ту морозную ночь никто не сомкнул глаз, пытаясь понять, кто именно прибыл к столице и с какой целью.

Стража наблюдала со стен, как река огней, достигнув Радони, разливалась по её восточному берегу. Войско раскинулось лагерем – огромным, простиравшимся на север и юг, насколько хватало глаз.

Хотя представить, что кто-то осмелится взять Радоград с помощью силы было невозможно, дозорные нервничали. Боялись не штурма – все знали, что стены столицы неприступны, – больше тревожила неизвестность. С такого расстояния невозможно было разглядеть знамёна даже днём, не говоря уже о ночной тьме.

Ясно было одно: рать чужая.

Под началом княжича Олега, а затем его брата Владимира, было гораздо меньше людей.

Ростислав распорядился усилить охрану стен и запретил опускать подъёмные платформы. Основная сила Радограда – столичная стража – находилась под его началом, и её голова был не на шутку встревожен. Однако, когда он прискакал в посадный терем, чтобы доложить Тимофею Игоревичу о случившемся ночью, тот встретил его с поразительным спокойствием.

С загадочной улыбкой Первый наместник сообщил, что беспокоиться не о чем и нужно просто ждать. Глава стражи был удивлён таким поведением, но, повинуясь воле начальника, удвоил количество людей у Бирюзовых ворот и больше ничего не предпринял.

Посадник оказался прав. Утром ситуация прояснилась.

Едва солнце поднялось над студёными, готовыми покрыться льдом водами Радони, от восточного берега реки отошёл челн. Стража тут же доложила об этом Ростиславу, который до рассвета, вместо сна, проверял посты и находился неподалёку.

Прибыв к Бирюзовым воротам, он распорядился не обстреливать лодку. Было очевидно, что одна посудина не представляла никакой опасности. Скорее всего, на ней в город направлялось посольство.

Так и оказалось.

Через час после отправления судно пристало к Нижнему пятаку. Из него вышли трое мужчин, облачённых в чёрные, расшитые золотом одежды. Увидев лестницу, ведущую вверх, они переглянулись и медленно начали восхождение.

У главных ворот посланников встречал сам Ростислав. В сопровождении десятка стражников он вышел на пятак, велел закрыть за собой ворота и, скрестив руки на груди, стал ждать.

Время текло медленно.

Здесь, наверху, ледяной ветер пробирал до костей. Ночная стужа не спешила отступать, и холодное утреннее солнце не могло согреть город, погружённый в напряжённое ожидание.

Послы, тяжело дыша и негромко чертыхаясь, наконец достигли Бирюзового пятака. Все трое были радонской внешности.

«Хвала Владыке, не ханаты», – с облегчением отметил про себя Ростислав, но вслух грозно спросил:

– Кто вы такие?

Стража за его спиной обнажила мечи. Воины на стенах натянули тетиву луков. Незнакомцы выпрямились, поправили на себе одежды и переглянулись.

Вперёд шагнул рослый, худощавый мужчина в чёрных каменецких латах с высоким воротником-стойкой, подпирающим подбородок. Бледное, неподвижное лицо его казалось каменным.