Время врачевать

Здоровяк продолжает с той же обезоруживающей фамильярностью:

– Руки у вас, похоже, тоже знают за какую сторону меча держаться, хотя и измазаны чернилами.

Монах бросает взгляд на свои руки, как будто видит их впервые. Он трет чернильные пятна, и улыбается чуть шире:

– Вы совсем недалеки от истины, шевалье. До принятия сана я, действительно, был воином.

– Вот как? Где воевали? На Святой земле? В Палестине? В Сирии?

– Вы угадали. Конечно. Где же еще? Я участвовал в Крестовом походе Фридриха Второго. Был ранен, стал свидетелем, как был пленен злосчатый Амальрих13, тоже попал в плен…

– О! Patrem omnipotentem14! Вы были в плену у сарацин? Обычно они не церемонятся с рыцарями. Если рыцарь попадает в плен, магометане сносят ему голову еще до захода солнца. Если, конечно, он не предложит особо богатого выкупа. Но, поскольку наш орден своих братьев не выкупает, то приходится сражаться… или умирать.

– Да, это так. Однако я не был посвящен в рыцари, хотя сражался, как и многие молодые дворяне, в легкой коннице.

Шевалье кивает.

– Долго вы были в плену?

– Три с половиной года.

Глаза тамплиера округляются:

– Изрядно! Как с вами обращались? Держали в яме? Заставляли работать на полях?

Францисканец качает головой:

– Нет. Мне повезло. Я попал в рабство к довольно богатому арабу. Его звали Абдулла ибн Саиб. Абдулла – человек не только богатый, но и чрезвычайно образованный и просвещенный. И свое богатство он сделал на том, что лечил людей.

Рыцарь поражается еще больше:

– Как? Чего только не узнаешь, спаси Господи. Чтобы цирюльник был богат, и почитаем? Такое только у варваров возможно.

Монах удрученно смотрит на тамплиера:

– Вы совершенно не слышали об арабском искусстве врачевания?

– Почему же… Слышал кое-что.

– Что именно?

– Много чего. Они, вместо молитвы, лечат колдовством, заклинаниями и черной магией, противной христианскому естеству. Мажут раны золой и коровьим навозом…

Францисканец усмехается и качает головой:

– Вас обманули. Никакого колдовства нет и в помине, уверяю вас. Они прекрасно справляются с переломами, вывихами, боевыми ранами. Лечат травами, отварами, мазями. Раны навозом не мажут – это досужая болтовня. Сушеный навоз арабы употребляют в виде топлива. Кровопускание, если и применяют, то там лишь, где это необходимо, а не по каждому случаю, как у нас.

Тамплиер кивает:

– Да, слышал я о таких делах… видел даже. Сам проткнул одного мусульманского князя насквозь. А всего через месяц, представьте, снова увидел его на коне.

Брат Гуго заинтересованно подается вперед:

– Как это было?

Тамплиер приосанился. Он рад, что нашел такого внимательного слушателя. Он приступает к рассказу.

Рассказ тамплиера

– Я вел отряд паломников из Акры в Нетанию. Южнее Акры расположены Невейские холмы. Между ними идет удобная дорога. Наверно, вы знаете.

Брат Гуго кивает:

– Да. Знаю.

Де Антре объясняет:

– Обычно мусульмане, если заплачена обычная дорожная подать, паломников не трогают. Но в этот раз пошло иначе. Налетел на нас отряд каких-то голодранцев. Мы, охрана, отбросили это отребье назад. Кого-то убив, кого-то ранив, кого-то покалечив.

Тогда они окружили нас. Развели костры на холмах. Всю ночь устраивали атаки, наскакивая то тут, то там. Пытались нащупать слабое место. Обычная их тактика.

Тамплиер, сверкая глазами, вдохновенно продолжает:

– Но мы были начеку. После каждого наскока они исчезали в темноте, утаскивая своих раненых и убитых. Утром, когда стало светать, их предводитель прислал мотержимона15. Толмач пригласил меня в шатер ихнего князя. Звали этого князя Джабал Малик ибн Бадр.

Мы уселись с Джабалом в его дырявом шатре, на подушки, и приступили к переговорам. Я сообщил этому проходимцу, что дорожная подать уплачена. Предъявил ярлык.

Джабал, увидев ярлык, долго качал головой и цокал языком. Сказал, не тому уплатили.

Меня такие слова возмутили.

По его словам выходило, что платить я должен был не Аль-Камилю, наследнику великого Салладина16, а этому оборванцу!

Я сказал, что сейчас отдам ему недостающее. Выхватил меч, и проткнул его. Да так, что острие со спины вышло. Доспех у князя оказался совсем никудышным.

Францисканец издает смешок. Тамлиер тоже смеется, делает глоток вина и продолжает:

– На меня кинулись его джуры17, но они против меня, как щенки против кабана. Я расшвырял их, как крыс. Вернулся в обоз.

Когда над холмами поднялось солнце, этого голозадого войска и в помине не было! Мы тронулись в путь, и благополучно прибыли в Нетанию. Я подумал тогда, что нечистая душа Джабала уже улетела к их Аллаху.

Но, примерно через месяц-полтора, я вел паломников обратно в Акру. Вижу…

Тут тамплиер, выдержав эффектную паузу, делает глоток вина.

Францисканец заинтересованно подается вперед. Рыцарь, насладшись вниманием, неторопливо продолжает:

– Вижу, на Невейских холмах опять этот Джабал. Сидит на коне, трясет ятаганом. Живехонек. Что это, как не колдовство?

Брат Гуго откинувшись назад, усмехается:

– Это наука, господин рыцарь. Чтобы так быстро поставить на ноги человека, недостаточно молитв и заговоров.

Тамплиер поднимает брови:

– Вот как? И это мне говорит слуга божий?

– Да, я слуга божий. Но что с того? Святые книги нигде не запрещают применять научные методы лечения.

Де Антре пожимает плечами:

– Удивительно. Впрочем, вы человек ученый. Вам виднее.

Брат Гуго справшивает:

– А чем закончилась эта вторая стычка с Джабалом?

Рыцарь весело смеется:

– Стычка? Не было никакой стычки. Он, как увидел меня впереди каравана, настолько обомлел, что даже ятаган выронил. Развернул лошадь, крикнул что-то своим голодранцам… Хлестнул коня нагайкой, и исчез. Больше я его не видел в тех местах.

Помолчав, он спрашивает:

– Расскажите, как вы попали в плен?

Рассказ брата Гуго

Францисканец улыбается одними глазами. Он ерзает на лавке, берет со стола четки, кладет их в карман. Наливает себе еще вина. Вздыхает и начинает рассказывать.

– Меня тоже проткнули мечом. Потому я и попал в плен. Мой хозяин, Абдулла ибн Саиб, стал лечить меня. Наверно, он пощадил меня, поскольку я немного понимал на арабском. Абдулла вылечил и выходил меня от раны. Я до сих пор испытываю к нему самую горячую благодарность.

Пока я не оправился от раны, я был слаб. Он приставил меня в помощь к своему аптекарю, в качестве подмастерья.

Сначала я просто делал, что прикажут. Растирал в ступке минералы. Выпаривал настои. Взвешивал ингредиенты.

Общаясь с Абдуллой, и его домочадцами, я быстро поднаторел в арабском. Поскольку я знаю латынь, то стал составлять рецепты самостоятельно, пользуясь трактатами.

Тогда Абдулла похвалил меня за усердие, снял цепи, и взял прислуживать в дом. Я стал помогать ему при операциях. Он лечил раненых на поле боя. Таким образом, за три года, благодаря старанию и усердию, я научился арабскому искусству врачевания.

Тамплиер изумленно восклицает:

– Вот оно что! Понятно теперь, откуда у вас такая осведомленность! А как вы избавились от плена?

– Это был счастливый для меня день. Абдулла отправил меня на базар в Дамаске, покупать целебные травы и минералы. Провидение устроило так, что я встретил странствующего миссионера из ордена святого Франциска. Я был рад увидеть соотечественника. Мы разговорились. Я рассказал святому отцу свою историю. Он поинтересовался, почему мои родные не торопятся собрать за меня выкуп.

– И почему?

Францисканец развел руками:

– У меня нет родных. Я сирота.

Рыцарь округляет глаза:

– Вот как? Ведь вы из дворянского сословия? Это сразу видно. Неужели ваше поместье не могло послужить залогом свободы?

– Увы. Хотя я и являюсь последним наследником славного рода, мне достались в наследство лишь старинное родовое имя, пегий конь, старый меч и пика.

Чтобы как-то свести концы с концами, я записался в Шестой поход, под предводительством Фридриха Второго.

– Вот как… Понятно. Но как же вы освободились?

– Миссионер предложил мне такую сделку: в обмен на мой выкуп, вступить в орден. Служить Господу всеми силами. Я принес ему обет тут же, на базарной площади. Святой брат сдержал слово, и через три месяца я был выкуплен орденом у Абдуллы.

– Повезло вам… А потом?

– Был назначен на послушание в аббатстве святого Иеронима. Это в Помероле18. Принял постриг и рукоположение. И вот уже шесть лет я исполняю в аббатстве обязанности кастеляна.

Тамплиер интересуется, прищурив глаз:

– Не обессудьте, святой отец, я не расслышал, как вас звали до того, как вы стали священником?

– Мое родовое имя д’Крансак, – ответствует францисканец, – но, вы обращайтесь ко мне «брат Гуго». Так будет правильно. Я оставил свое имя, когда принял сан…

Де Антре замечает:

– Видимо, у вас, францисканцев, немного другой устав, чем у нас, тамплиеров. У нас от фамильного имени отказываться не принято.

Францисканец тоже интересуется:

– Но ведь вы, тамплиеры, так же как и мы, кордильеры, даете обет нищенства?

– Да. Все верно. Мы, если вступаем в орден, то обязаны передать братству все наше фамильное, наличное, земельное имущество… и все другие виды собственности.

– Я это слышал.

– При вступлении в орден я так и сделал, – продолжает де Антрэ. – Передал ордену все свое имущество. А что вас смущает?

– Я вижу, вы совсем не нищенствуете. Этот камзол, чулки, кружева… Оруженосец, наконец… Никогда не слыхал, чтобы у рыцарей Храма были оруженосцы. Ваша милость обязана подчиняться своему приору, а вы разъезжаете по Галлии, живете в гостиницах… Как же так?

Как тамплиеру обзавестись оруженосцем

Тамплиер усмехается и разводит руками:

– Стечение обстоятельств. Артур – и не оруженосец вовсе, а мой подопечный. Воспитанник. Он круглый сирота.

Когда я прослужил в ордене семь или восемь лет, на меня неожиданно обрушилось опекунство, в виде Артура. Его отец погиб у меня на глазах у стен Агры. А мать неожиданно скончалась, в прошлом году, от оспы.

В завещании меня указали опекуном. У покойных родителей Артура оказались довольно обширные земли, в Шампани.

Естественно, орден тут же пожелал наложить лапу на это богатство.

Но, тут возникла юридическая закавыка. Дело в том, что эти земли не являются моим имуществом. Их наследник – мой воспитанник, Артур. Пока он не достиг совершеннолетия, орден не может завладеть его имуществом.

Когда Артур достигнет совершеннолетия, ему следует решить: либо он вступает в орден… либо женится, и занимается унаследованным хозяйством…

Брат Гуго кивает:

– Действительно, казус не простой. Как же вы (и орден) разрешили это противоречие?

Де Антре усмехается:

– Да как мы могли его решить? Никак мы его не разрешили… Великий магистр19 рассудил, что это создаст прецедент. Поэтому, он предложил считать мое опекунство приоратом. Меня объявили приором. Велели готовить Артура к вступлению в орден.

Брат Гуго смеется:

– Весьма остроумно.

Тамплиер кивает:

– Вот почему я сам по себе. Еду, куда хочу, одеваю, что хочу, и ем, что хочу. Внушаю Артуру, что нет ничего благочестивее и богоугоднее, чем быть рыцарем-храмовником.

– И сколько Артуру осталось до совершеннолетия?

– Уже меньше года. Следующим летом, в июле, ему исполнится четырнадцать лет. Он должен будет либо вступить в орден, либо жениться.

– То есть, получается, если он не пожелает вступить в орден, он должен, до этого времени, найти себе невесту?

Де Антре кивает:

– Получается, так.

Монах улыбается:

– А жизнь странствующего рыцаря не очень-то к этому располагает?

Рыцарь усмехается в ответ и кивает головой:

– Именно. Вы угодили в самую точку, святой отец.

Что монах делает в трактире?

Возникает пауза. Оба сидят, попивают вино, изучая друг друга. Тамплиер интересуется:

– Вы сказали, что из Помероля? Помероль – это в Бордо?

– Так и есть, брат мой, – подтверждает кордильер. – Это владения герцога Аквитанского.

Рыцарь кивает:

–Как я слышал, герцог Аквитанский весьма щедр. Много раз собирался я сломить десяток-другой копий на аквитанском турнире. Однако, каждый раз что-то мешало. Например, в этом году я всю весну, и большую часть лета, был в Барселоне. Король Хайме Арагонский устроил потрясающий праздник…

Брат Гуго уточняет:

– По случаю своего венчания с молодой королевой20?

– Да. Такое великолепие бывает раз в жизни. Пиры, турниры, балы… Длилась эта роскошь целых шесть месяцев…

Тут он надолго задумывается. Брат Гуго задает вопрос:

– А куда вы направляетесь сейчас?

– В Прованс.

Брат Гуго понимающе кивает:

– Видимо, на авиньонский турнир? Я слышал, что папа распорядился провести турнир, дабы возвеличить авторитет Церкви среди рыцарей…

– Так и есть, святой отец. Ходят слухи, что папа лично прибудет в Авиньон, дабы освятить своим присутствием ристалище. Возможность, лицезреть папу, стала для меня большим искушением. Это и заставило меня предпринять это, довольно утомительное, путешествие. Погода этой осенью совершенно испортилась.

Францисканец при упоминании Vicarius Christi21 сперва благочестиво крестится, а затем усмехается:

– Не следует отвлекать внимание папы только для удовлетворения пустого любопытства! Любопытство есть грех; я обязан наложить на вас епитимью.

С этими словами брат Гуго лезет за пазуху, и извлекает пакет из серой парусины. Открыв пакет, достает оттуда свиток папируса, несколько перьев, чернильницу, песочницу и перочинный ножик. Потом поясняет:

– Я путешествую по поручению отца-настоятеля аббатства св. Иеронима. Я обязан описывать путевые впечатления. Сейчас я запишу об удовольствии знакомства с вами, а вам пусть будет угодно рассказать мне о своем путешествии в Арагон и Барселону: где вы были, что видели… все, что заслуживает внимания…

Де Антре, удивленный невиданной епитимьей, поднимает бровь. В его глазах вспыхивает искорка:

– Да-да… Теперь я припоминаю некие истории, про странствующего монаха… Этот монах, появляясь в кабаках, записывает всякие побасенки, а потом перекладывает их в эпиграммы…

На лице францисканца, как молния, проскальзывает странное выражение, напоминающая и удовольствие, и досаду одновременно.

«Вот дьявол!», – думает он, – «Этому палец в рот не клади… А ведь меня предупреждали, что он умен и наблюдателен. Теперь прощай мое инкогнито… А я-то рассчитывал водить его за нос до самого Авиньона…»

– Да… похоже, это я, – признается он.– Но пусть вам будет угодно рассказать мне о своем путешествии в Барселону.

– Чтобы вы написали на меня эпиграмму?

Монах смеется:

– Боже меня упаси! Если я и пишу эпиграммы, то на людей недостойных, греховных и подлых, цинично драпирующихся в тогу добродетели… Мой интерес к вашим странствиям целиком умозрительный.

Де Антре улыбается в ответ, и пускается в пространный рассказ.

Он перечисляет балы и турниры, которые посетил, призы, которые завоевал, имена рыцарей, которых победил.

Брат Гуго, кивая, торопливо покрывает папирус ровными бисерными строчками.

Так проходит час. Де Антре уже откровенно зевает. Заметив это, монах слегка улыбается и бросает перо на стол.

– Наверно, следует отправляться спать, – предлагает брат Гуго. – День был тяжелый, а завтра снова в путь.

Он встает из-за стола и потягивается:

– Вот только проведаю своего мула и помолюсь. Я тоже, как и вы, следую в Авиньон. Если вам угодно, ваша светлость, я буду рад составить вам компанию.

Рыцарь тоже поднимается на ноги:

– Вы правы. Надо проведать лошадей. И проверить, как устроился Артур.

Они выходят во двор. Не успели они сделать и двух шагов, как на входные ворота гостиницы обрушиваются тяжелые удары.

Отряд

Кобель во дворе заходится бешеным лаем.

Грохот продолжается. Можно различить нескольких голосов, выкрикивающих ругань и божбу. Среди криков слышны возгласы: «Дьявол! Откройте скорее!», «Какого черта не отрываете?», «Откройте, черт возьми!»

Хозяин Жак, вытирая рот, выбегает из гостницы. За его спиной маячит серое лицо Пити.

В руке Де Антре, сверкнув, появляется кинжал.

– Клянусь кровью Господней, – хмуро предупреждает де Антре, – я сейчас выйду за ворота, и покараю бездельников так, что и на Страшном Суде будут помнить, как богохульствовать…

Францисканец мягко кладет ему одну руку на плечо, а палец второй прикладывает к губам, призывая к молчанию.

Хозяин Жак, вооружившись фонарем и тесаком, подбегает к воротам, открывает форточку. Удары стихают, их сменяют возбужденные голоса.

Слышны слова «ранен», «помогите», «откройте». Хозяин сдвигает засов и отказывает скрипящую воротину.

Во двор гостиницы вваливается толпа.

Двое идут впереди, с мечами наголо. За ними четверо, на импровизированных носилках, из веток и плащей, несут седьмого.

Этот седьмой без сознания. Его светловолосая голова безвольно болтается, рот открыт. Из плеча и живота несчастного торчат оперения двух стрел. Он в простом дорожном камзоле, из бурого сукна, холщовых штанах по колено, дешевых чулках. Сапог на нем нет.

Распоряжается отрядом невысокий, очень коренастый и широкоплечий человек, отдающий команды на немецком. Он в кирасе, железном шлеме с шишаком, кожаных штанах, и тяжелых окованных сапогах, с огромными шпорами.

Остальные, кроме раненого, одеты так же, как и предводитель.

Раненого осторожно заносят в гостиницу. Тамплиер и францисканец следуют за ними.

Оказавшись в общем зале, носильщики опускают раненого прямо на пол.

Командир отряда, оглянувшись по сторонам, убирает меч в ножны, делая напарнику знак сделать то же самое.

Немец снимает шлем. Его короткие, подстриженные ежиком, когда-то черные волосы, нынче обильно припорошила седина. Верхнюю губу украшают огромные усы. Подбородок закрывает треугольная бородка.

Путая немецкие и французские слова, командир что-то требует от хозяина.

Тот сперва не понимает, а затем, просветлев лицом, указывает на брата Гуго.

Повернувшись, седой немец встречается глазами с францисканцем, и на его лице появляется облегчение.

– Я есть боюсь, патер, что мой Теодор не дожить до утра, – с ужасным акцентом говорит он по-французски, – ему нужен отпущений грехов.

Брат Гуго переходит на немецкий и забрасывает седого вопросами. Тот отвечает краткими рублеными фразами. Де Антре почти не понимает по-немецки, однако слышит «söldner», «robbers», «donnerwetter», «verwünschung»22.

Закончив расспросы, брат Гуго замечает взгляд вопросительно поднявшего бровь де Антре, и вполголоса поясняет ему:

– Они напоролись на засаду. Теодор – вот этот, который ранен – ехал впереди. В него выстрелили, даже не окликнув. Он успел поднять тревогу, и даже убил кого-то из нападавших. Тут подоспели остальные и разделались с разбойниками, зарубив еще четверых. Их трупы сейчас лежат там, где была засада. Когда все закончилось, Теодора нашли на земле, рядом с лошадью. Он уже был без сознания.

Брат Гуго подходит к раненому. Перекрестившись, опускается перед ним на колени. Расстегивает одежду и осматривает ранения.

Одна стрела торчит у Теодора из левого плеча. Вторая из живота, на полпяди выше и левее пупка.

Арабское искусство врачевания

Святой отец берет раненого за руку, и щупает запястье. Заглядывает в рот, и под веки.

Потом поднимает голову и ищет глазами хозяина. Найдя, резким тоном приказывает:

– Жак, горячей воды мне, быстро. И мыльный раствор. Надо обмыть раны. Еще понадобится чистый холст, короткий острый нож, игла, нитки… Поставь небольшой котелок на огонь здесь, в гостиной, пусть кипит непрерывно… и… и еще потребуется зарезать курицу. Господин немец, скажите своим людям, пусть возьмут ее из курятника!

Хозяин Жак и седой немец смотрят на него, пооткрывав рты, не понимая.

На лице монаха появляется нетерпение. Он вскакивает и топает по доскам пола босой пяткой:

– Я что-то недоступное прошу? Делайте, что я скажу, если не хотите, чтобы я призвал на вашу голову кару божью!

Всё приходит в движение.

Хозяин срывается с места, и бежит на кухню.

Командир кричит «Ich befehle dir, ein Huhn zu fangen!»23. Гвардейцы вылетают во двор.

Оттуда слышится лай кобеля, переполошенное кудахтанье и крики: «Hier ist ein Huhn! Halt! Eric, kommen Sie richtig! Dummkopf! Schnappen Sie es schnell!»24.

Пити суетится возле очага, прилаживая над огнем котелок, и подбрасывая дров.

Брат Гуго, вместе с седым немцем, осторожно поднимают Теодора с пола, и переносят на обеденный стол.

Тамплиер столбом стоит в сторонке, открыв рот и выпучив глаза.

Францисканец поднимает глаза к небу, складывает руки и произносит краткую молитву. Потом наклонятся над раненым. Он несколько раз глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться.

Он начинает с того, что тщательно обмывает рану вокруг стрелы, на животе, горячей водой с мылом.

Затем берет нож, подходит к камину, и погружает лезвие в котелок с бурлящей водой.

Подержав его там с минуту, подходит к раненому. Примерившись, осторожно разрезает кожу и брюшину возле торчащей стрелы, расширяя рану. Сочащуюся кровь он останавливает кусками холстины.

– Господин немец, – просит монах, – мне понадобится помощь. Не соблаговолите ли вы помочь мне, чтобы было удобнее извлечь стрелу? Поддержите края разреза вот так, чтобы я мог добраться…

Седой становится на колени перед Теодором. Кордильер показывает, как надо держать края брюшины. Немец, нахмурившись, делает, как ему показали.

Погрузив руки в разрез, монах извлекает кишки вместе со стрелой, тщательно осматривает. На его лице появляется улыбка.

– Gloria Patri25! Ничего важного не задето, – объявляет он. – У вашего Теодора, господин немец, с божьего благословения, есть шанс выкарабкаться!

Отломив у стрелы острие, он стягивает с нее кишки. Седой отворачивается. Видно, что он с трудом сдерживает позывы к рвоте, но продолжает держать края разреза широко распахнутыми.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Речь идет о Шестом крестовом походе(1228—1229), предпринятым Фридрихом Вторым Гогенштауфеном.

2

Льё – старинная французская мера расстояния, приблизительно равна 4444.4 метрам. Это расстояние, которое проходит пешеход за один час.

3

Основной расчетной монетой во Франции в начале 13-го века, служил серебряный денье (deniers). Это небольшая серебряная монета весом приблизительно полтора грамма. Двенадцать денье составляли один соль (sols). 20 солей составляли один ливр. Соли и ливры были расчетными единицами, и в виде монет не чеканились.

4

Как уже говорилось, минимальная расчетная монета, денье, была серебряной. Из меди монет не чеканилось, поскольку медь считалась «низким» металлом, недостойным чеканки монет. Золотые монеты, такие, как гулден или флорин чеканились в Италии и Венеции. Во Франции золотые монеты, хотя и имели хождение, но не чеканились.

5

Согласно правилам, установленным французским королем Филиппом Вторым (1179–1223), каждый трактирщик был обязан записать имя постояльца в особую «гостиничную» книгу. Это дало королю новый источник для взимания налогов. В обязанности трактирщика входило не только обслуживание путников: размещение их на постой, обеспечение продовольствием и фуражом, но и защита от разбоя и воровства.

6

Отче наш (лат).

7

Английское ругательство, означающее «проходимец, прохвост, шельма» (англ.)

8

Самогонщик (англ.) Здесь: продавец пойла, трактирщик,.

9

Мир дому сему (лат).

10

Слава в вышних Богу (лат.) – начальные слова богослужебного гимна.

11

Наложница, содержанка, куртизанка (англ.)

12

«Лицом к лицу» – здесь: собеседник, визави, сотрапезник (фр.)