Время подозрений

Кирилл Коробко

Время подозрений

Деревушка Витроль.

Барон Йозаф Иероним фон Гейделиц нахлестывал и нахлестывал коня. Капитана гнали вперед чувство долга и ответственности. Его отряд должен был быть в Марселе еще два дня назад. Его грызла мысль, что груз двигается сейчас навстречу практически без охраны, а он, капитан, ничего не может с этим поделать.

Христиан тоже погонял своего гнедого изо всех сил, но отставал от капитана на три корпуса. Они проскакали за день уже пятьдесят миль, но капитан не собирался останавливаться. Конь под ним спотыкался, шатался и хрипло дышал. У Христиана, угрюмо скакавшего позади, лошадь выглядела еще хуже.

Было бы разумнее дать лошадям отдохнуть в трактире, на перекрестке Ла Фар. Они проскакали его полчаса назад. Теперь он остался в трех милях за спиной. Но барон не мог дать отдыха ни себе, ни коням, пока своими глазами не увидит ящики, опечатанные сургучной печатью с изображением виноградной кисти и меча.

До деревушки Витроль, где он рассчитывал встретить обоз, оставалось уже не более двух миль.

Его задержали в Кавераке непредвиденные обстоятельства.

Сперва Теодор Беллер, оператор, умудрился поймать две стрелы – одну в плечо и одну в живот. Затем капитана затащили на холостяцкую вечеринку. Сбежать откуда, не упившись, не было ни малейшей возможности.

Фон Гейделиц вспомнил, как ловко брат Гуго сбежал с винопролития. Капитан тоже хотел бы сбежать, под благовидным предлогом, но увы, дю Перш сунул ему в руки стакан отличного вина, а де Антре пододвинул истекающего прозрачным жиром копченого угря.

Вечеринка шла своим ходом, и капитану пришлось остаться, пока бочонок не источил из себя последнюю каплю…

Сегодня утром он, наконец, вырвался из Каверака.

Сначала он отправился в Ним. В Ниме его ждала первая, за эти ужасные три дня, хорошая новость. Йохан был здесь вчера утром. Негоцианты Санториус и Ливи, их агенты, оказались на месте. Йохан попросил о помощи и получил ее. Они втроем поскакали в Марсель, чтобы получить груз.

По расчетам капитана, Йохан уже вчера вечером должен был быть в Марселе.

Сегодняшний день, как полагал капитан, Йохан потратил на то, чтобы получить груз, нанять подводы, загрузить ящики. Фон Гейделиц надеялся, что Йохан справится с погрузкой не позже середины дня, и до темноты доберется до Витроля, или хотя бы до Ле Пен-Мирабо, где остановится на ночевку.

Капитан дал себе слово, что, если обоза в Витроле не будет, все-таки дать лошадям отдохнуть до утра. Потом придется скакать дальше, до Ле Пен-Мирабо. Фон Гейделиц боялся даже подумать, что обоза и в Мирабо не окажется…

Христиан

Конь капитана, хрипя и шатаясь, одолел вершину холма. Отсюда открывался чудесный вид на озеро Этан-де-Берр. Солнце уже опустилось за горизонт, начинало смеркаться, а пурпурные краски заката наполнили чашу озера дорогим вином цвета крови.

Капитан пожалел, что у него нет времени полюбоваться природой. Деревня Витроль лежала впереди, на берегу озера. До нее было не больше мили. В домах уже горели первые огни. Он снова хотел дать лошади шпоры, как вдруг услышал за спиной лошадиный всхрап, возглас Христиана и шум падения.

– Что ты там затеял, Христиан? – по-немецки спросил капитан, обернувшись. С подчиненными он всегда общался только на немецком языке. – Быстро поднимайся и едем дальше. Сейчас стемнеет. Эти крестьяне запрутся на ночь. Стучи, не стучи – придется ночевать, как отребью, в канаве!

– Я бы с радостью поднялся на ноги, господин капитан, – придушенным голосом отозвался Христиан, – но эта проклятая лошадь придавила меня… и, кажется, я разбил колено о камень!

Капитан, что с ним крайне редко случалось, длинно и витиевато выругался. Он вздохнул, осознав неизбежность еще одной задержки.

Спрыгнув со своего коня, и отправился осматривать Христиана и его гнедого.

Лошадь Христиана лежала на боку. Ее била крупная дрожь. Она судорожно дышала, выкатив налитые кровью глаза, нервно вздрагивала, даже не пытаясь встать. Фон Гейделиц быстро осмотрел ее ноги и убедился, что они целы. Лошадь упала просто от усталости.

– Почему ты не спрыгнул с лошади, Христиан, когда она стала падать? – язвительным тоном спросил фон Гейделиц. – Мне кажется, такому солдату, как ты, можно успеть сойти с нее, расседлать, да еще выспаться, пока лошадь падает.

– Я так и хотел поступить, господин капитан, – не менее язвительно ответил Христиан, – но, к сожалению, не смог дотянуться до пряжки подпруги. Полагаю, теперь, когда лошадь лежит на моей ноге, а мне чертовски больно, я наконец-то могу выспаться.

Капитан от такого тона Христиана даже опешил:

– Что? Ты осмеливаешься дерзить мне?

– При всем уважении, господин капитан, – устало ответил Христиан, – не будет ли вам угодно, наконец, перестать обвинять меня, и помочь выбраться из-под лошади?

Капитан, в досаде, дернул усами. Если всегда выдержанный Христиан начал дерзить, значит, он действительно на грани. Не следует перегибать палку.

– Конечно, Христиан, прости меня. Я и сам устал.

Он, наклонившись, быстро расстегнул все пряжки сбруи, чтобы освободить лошадь от седла. Затем вынул нож и перерезал ремень стремени, в котором, похоже, застряла нога Христиана.

Потом вытащил седло и положил на землю.

– Упрись ей в спину свободной ногой, Христиан! Я помогу ей подняться. Не хочу, чтобы она тебя раздавила или лягнула.

– Да, господин капитан.

– Отталкивайся от нее изо всех сил, ногой и руками.

– Да, господин капитан.

Фон Гейделиц стал успокаивать перепуганную лошадь. Он гладил ее по морде, чесал между ушей, похлопывал по шее, уговаривал, пока она не перестала дрожать. Тогда он, кивнув Христиану, потянул за уздечку.

Лошадь попыталась было встать, но не смогла, рухнув обратно.

К счастью, и этого движения хватило, чтобы Христиан высвободил ногу и откатился в сторону.

– Как твоя нога, Христиан?

– Чертовски болит, господин капитан, – доложил Христиан, осмотрев ногу. – Колено опухло.

– Согнуть ногу можешь? Наступить на нее?

– Думаю, да… Ох!!! Нет.

– Значит идти не сможешь.

– Нет.

– Проклятье!

Христиан посмотрел вниз, с холма:

– До деревни меньше мили, господин капитан. Не угодно ли будет вам прислать за мной подводу? Скачите вперед!

Фон Гейделиц долго молчал, взвешивая эту просьбу. Он смотрел вдоль дороги. Смотрел, как чернеет небо, на землю опускается ночь, а в деревушке загораются огни.

Наконец, от мягко сказал Христиану:

– Думаю, что нам не стоит разлучаться, Христиан. Давай сделаем так. Я помогу тебе забраться на мою лошадь. Она выглядит чуточку получше твоей. Я пойду пешком. Поведу обоих коней на поводу. Твой гнедой, смотри-ка, немножко отдышался и даже пытается подняться…

Лошадь Христиана действительно, перекатилась на живот и сейчас упиралась передними копытами в землю, фыркая и мотая головой.

– Господин капитан, но ведь груз…

– Я и так растерял всех своих товарищей, Христиан. Из десяти человек, что были со мной в Барселоне, ты один и остался. Даже если я и поскачу сейчас вперед, то все равно я не смогу охранять груз один. Я без своих солдат – ничто.

Христиан промолчал, видимо, не нашел что возразить.

Барон осторожно стянул сапог с больной ноги Христиана и помог закатать штанину. Крови не было, но колено распухло настолько, что было заметно больше здорового.

– Не помнишь, что делает наш ученый святой отец при таких случаях? – спросил фон Гейделиц.

– Нет. Я не переношу его лекарских действий, – ответил Христиан. – Помните, как он разрезал Теодору живот, а потом стал вытаскивать оттуда кишки, словно пучок соломы из старого тюфяка?

– Как такое забудешь…

– Я не смог этого выдержать. Выбежал блевать на улицу. Хотя я сам, как вы знаете, не одному врагу выпустил кишки на поле боя.

– Да. Знаю. Я сам еле выдержал это зрелище, так меня тошнило. А он, как нарочно, велел мне держать края раны руками.

Сказав это, капитан обтер ладони об одежду, как будто на них до сих пор была кровь Теодора.

– Помнится, – раздумчиво сказал Христиан, – мне Фриц рассказывал, что Ивар сломал себе голень. В позапрошлом году, в Цюрихе. Брат Гуго вылечил ее, привязав ногу к двум палкам.

Фон Гейделиц щелкнул пальцами и кивнул:

– Верно. Припоминаю. Было такое. Я тогда был в Кенигсберге. Мне доложили об этом, когда я вернулся в Цюрих.

– Ивар пролежал месяц, а потом два месяца ходил на костыле. Однако, нога срослась.

– Так и есть. Ивар, к моему возвращению, уже ходил, хоть и хромал при этом.

– Да, господин капитан. Он до сих пор прихрамывает.

– Ты дал хороший совет, Христиан. Я что-нибудь придумаю. Срублю пару палок… и мы примотаем их к твоему колену.

Фон Гейделиц извлек кинжал и пошел искать приличное деревце, чтобы срубить его. В окружающем дорогу кустарнике капитан, к своей досаде, не нашел ничего подходящего. Барон обошелся тем, что нарубил хороший пучок веток. Эти ветки он уложил вокруг ноги Христиана. Затем накрепко стянул ремнями. Получилось что-то вроде корзины. Уродливо, но выбирать не приходилось.

– Так пожалуй, получше, господин капитан, благодарю вас.

Христиан выпрямился, попытавшись слегка наступить на ногу.

– Знаете, господин капитан, благодаря этой «корзине» я могу даже слегка опереться на ногу. Теперь боль меньше чувствуется.

– Хорошо, солдат. Теперь садись на моего коня и поедем.

Капитан помог Христиану забраться на свою лошадь. Затем водрузил седло Христиана на спину его гнедого, затянул подпруги. Взяв обоих скакунов за повод, он зашагал вниз с холма, туда, где в надвигающейся ночи, мигала им огнями навстречу деревня Витроль.

Марсель.

Господин капитан фон Гейделиц, багровый от ярости, расхаживал перед стоящими навытяжку Йоханом, Иваром и Христианом.

Впрочем, сказать, что Христиан стоит навытяжку, можно было лишь с большой долей иронии. Солдат скособочился влево, опираясь на костыль, который для него выстругал капитан.

Нога Христиана торчала вперед, обвязанная частоколом прутьев, отчего напоминала заготовку корзины.

Сегодня утром фон Гейделиц прискакал в Марсель. Он был страшно разгневан. Он не встретил, как ожидал, обоза по дороге – ни возле Витроля, ни даже возле Ле-Пен Мирабо.

Мучаясь от неизвестности и самых страшных предположений, барон доскакал до самого Марселя… и что же он увидел на берегу прекрасной бухты Старого порта?

Эта бухта называлась Vieux-Port1 еще при римлянах. Но основали ее, как рассказывают, еще греки из Фокеи – за много сотен лет до рождения Христа. Корабли, стоящие в этой бухте, при любом ветре могли чувствовать себя в безопасности: и при сухом обжигающем сирроко, и при ледяной, пронизывающей до костей, трамонтане, и при дождливом марине…

Драгоценный груз капитана (пятнадцать ящиков, каждый длиной в пятнадцать вершков и шириной в три, выкрашенные в серо-зеленый цвет) так и валялся на причале у бухты, кое-как укрытый ветхой дырявой рогожей. Более того, один из ящиков был грубо оцарапан, печать исчезла, а один из двух замков сорван!

– Я вижу, Йохан, – орал фон Гейделиц, брызгая слюной, – что наш груз до сих пор в Марселе, а на одном из ящиков сорвана печать! Я вижу, что ящик пытались вскрыть! Я вижу, что ты серьезно нарушил свой долг. Ты будешь наказан!

Он посмотрел на двух других солдат.

– Ивар, Христиан! Взять его!

Ивар и Христиан тут же крепко взяли Йохана за руки. Капитан сделал шаг вперед, вытащил у Йохана из ножен палаш, из-за пояса кинжал, из правого сапога небольшой нож, а из-за выреза кирасы мизерикордию. Разоружив Йохана, он сделал два шага назад и внимательно осмотрел провинившегося. Тот был бледен, но спокоен.

– Мне кажется, одной поркой ты не отделаешься, Йохан. Я вынужден тебя повесить.

– Господин капитан фон Гейделиц, – ответил Йохан, – безусловно, это ваше право, наказать меня, если вы считаете, что я нарушил свой долг. Однако, – тут его голос дрогнул, и он продолжил шопотом, как будто его шею уже сдавила веревка, – господин капитан…

Он остановился, прокашлялся и начал заново:

– Однако, господин капитан, вспомните, что вы тоже один из повешенных, однако вы живы, потому что вас выслушали. Я тоже требую, чтобы меня выслушали. Мы с вами воспитывались в одной роте, хотя и в разное время: вы гораздо меня старше. Один из законов роты гласит – если обвиняют одного из нас, он имеет право апеллировать ко всей роте, чтобы рота судила его. Здесь Ивар и Христиан, пусть они тоже судят меня!

Капитан помолчал, раздумывая. Он уже понял, что опять перегнул палку. Йохан, как и любой солдат его роты, был воспитан с понятиями долга и чести и не мог допустить подобного бесчинства. Барон постарался поумерить гнев и сбавить тон.

– Что ж, Йохан, твое требование справедливо. Ты имеешь право на суд роты. Мы обязаны выслушать тебя. Для начала расскажи нам, почему груз до сих пор валяется здесь, на пристани, а не двигается в Авиньон? И особенно расскажи нам, почему груз, за который мы, как известно, отвечаем жизнями, оказался вскрыт?

Рассказ Йохана

Йохан приступил к рассказу:

– Слушаюсь, господин капитан. Как вы знаете, я прискакал в Марсель вчера ближе к вечеру. Я задержался так потому, что со мной ехали господа Санториус и Ливи, наши агенты в Ниме.

Капитан кивнул.

– Это мне известно, не тяни время. Почему ящик оказался вскрыт?

– Я к этому и веду. Когда я прискакал в Марсель, я стал искать судно одного из братьев Санчесов. Мне указали на одну из шебек, которая только что прибыла из Барселоны. Я нашел эту шебеку. Она называется «Золотая макрель».

– Что-что? «Макрель»?

– Именно так, господин капитан. «Золотая макрель».

Фон Гейделиц хмыкнув, покрутил головой:

– Надо же. Эта та самая посудина, на которой я был шкипером перед тем, как отправиться в Кенигсберг. Я передал ее братьям Санчесам. Но, продолжай, Йохан.

Тот продолжил:

– Я нашел шебеку и, к своей радости, увидел на палубе Ивара. Он мне сказал, что прибыл еще сутки назад и ждет нас. Я подошел к шкиперу, которого звали Фернандо Санчес…

Фон Гейделиц поднял брови:

– Фернандо? Не Мануэль? Не Макарио?

– Так точно, господин барон. Фернандо.

– Хм. Я слышал, что у братьев Санчесов был двоюродный брат, но в глаза его не видел. Должно быть, это он и есть. Продолжай.

– Я нашел шкипера и потребовал свой груз. Шкипер заявил, что грузом заведует его племянник, Диего, исполняющий обязанности суперкарго. Затем шкипер, сославшись на неотложные дела, исчез. Я разыскал племянника и предъявил письмо, которое для меня написал брат Гуго.

Капитан снова кивнул. Йохан продолжил:

– Этот Диего, племянник шкипера, подтвердил, что действительно имеет на борту груз, который должен передать некому молодому человеку. Суперкарго попросил меня подождать минуту, а сам спустился в каюту. Оттуда он вынес письмо из нашего барселонского консульства. Я издали узнал папирус, по свисавшей печатке. Диего пробежал это письмо глазами, осмотрел меня и заявил, что груз он мне отдать не может. Поскольку я не тот самый молодой человек, внешность которого описана в письме.

– Значит, ты не проявил должной настойчивости, – ядовито заметил фон Гейделиц. – Тебе достаточно было найти шкипера Санчеса и сказать, что ты здесь по поручению дона Раймундо Гомеса.

– Вы ошибаетесь, господин капитан, именно это я и заявил шкиперу Санчесу, едва только поднялся на борт. А шкипер отправил меня к племяннику. И, поскольку шкипера не было, мне пришлось общаться с суперкарго… Как вы знаете, господин капитан, я человек очень вежливый. Я вежливо и тактично объяснил этому Диего, что Теодор ранен и не может присутствовать при получении груза. Я подробно описал Теодора. – Йохан покачал головой. – Однако, Диего и слушать меня не хотел. Он, вслед за капитаном, сказал, что его ждут неотложные дела. Он очень невежливо повернулся ко мне спиной. Вот тут-то мне и пришлось проявить настойчивость, господин капитан. В результате моей настойчивости племянник шкипера получил одну или две оплеухи. На шум сбежались матросы. Но стоило мне взяться за рукоять меча, матросы тут же потеряли к нам интерес и занялись своими делами.

Барон снова хмыкнул:

– Хм. Отменная вежливость, я вам доложу. Что было дальше?

– Я завернул господину суперкарго руку за спину, отчего ему пришлось лечь лицом на палубу. Теперь господин суперкарго не мог сослаться на неотложные дела. Ему пришлось меня выслушать. Я стал внушать этому господину, что получу этот груз так или иначе, пусть бы мне пришлось сломать ему любую конечность, по его выбору. Я, конечно, вовсе не собирался ломать ему что-нибудь, просто проявил настойчивость. Но этот господин суперкарго оказался настоящим хорьком. Он скулил, извивался, сучил ногами и несколько раз пёрнул. Тут, на его счастье, появились господа Ливи и Санториус. А эти господа – негоцианты, они в Марселе всех знают. Оказалось, что они уже имели дела с Санчесами раньше. Они вступили в переговоры с суперкарго, а затем и со шкипером, который прибежал на шум. Арматоры объяснили господам суперкарго и шкиперу, что Теодор не может получить груз, по причине ранения, поэтому получить груз должен я. Вдобавок, господин Ливи поручился своей репутацией. В итоге, шкипер Санчес оказался настолько любезен, что велел матросам выгрузить мои ящики с борта шебеки и даже перенести их сюда, где вы их и видите.

Фон Гейделиц снова кивнул:

– Дальше.

– Мы с Иваром тщательно пересчитали ящики. Оказалось, что двух не хватает.

Пропажа

Фон Гейделиц не поверил своим ушам:

– Что-что-что???? Вот как? Это правда, Ивар?

– Совершеннейшая правда, господин капитан, – ответил Ивар. – Двух ящиков не хватало.

Фон Гейделиц даже сделал шаг назад.

– Was für ein Arsch2! Двух ящиков? Scheisse3! Совершенно не ожидал такого от Санчесов!

Йохан продолжил:

– Господа Санториус и Ливи уверили меня, что при перевозке груза, морем, такое иногда случается. Как вам известно, они негоцианты с огромным опытом. Они объяснили мне, что во время каждой перевозки что-нибудь да пропадает. Поэтому такие случаи даже не рассматриваются ими, как неприятность. Они посоветовали мне воспринять отсутствие двух ящиков, как простое огорчение, и отправились искать подводы.

– Это так, Ивар?

Ивар вновь кивнул:

– Так точно, господин капитан. Все так и было в точности.

– Хм. Продолжай, Йохан.

Йохан ударил кулаком правой руки в ладонь левой. Это была его старая привычка, про которую знали все солдаты роты. Так он делал, когда волновался:

– Я не послушался господ Санториуса и Ливи. Я велел Ивару караулить тринадцать ящиков, а сам вернулся на шебеку. Я потребовал от шкипера вернуть мне недостающий груз. Два ящика.

– Что сказал шкипер?

– Шкипер очень удивился. Он возмутился недостачей и пообещал во всем разобраться. Он вызвал Диего и поинтересовался, весь ли груз он мне сдал. Суперкарго стал уверять шкипера, что выдал мне из трюмов все, что мне причиталось, до последнего ящика. Однако от меня не укрылось, что племянник испытал заминку и запнулся, когда шкипер спросил его об исчезнувшем грузе.

Я понял, что он врет. Тогда я взялся на этого негодяя всерьез. Я выволок крысеныша из каюты, и уложил на палубу.

Я приставил ему кинжал к уху и пообещал, что буду резать его на кусочки, пока мне не вернут недостающие сундуки. Я не хотел причинять ему вред… только попугать… но так получилось, что он дернулся, и я немного надрезал ему ухо. Потекла кровь.

Этот негодяй взвыл и стал угрожать мне лютой смертью. Вот тогда-то я рассердился, по настоящему.

Я заявил, что если и это не поможет, то сперва отрежу одно ухо, затем другое, потом нос, потом пальцы, и буду резать его по кусочкам до тех пор, пока мне не вернут груз. Суперкарго сперва угрожал мне, требуя отпустить, потом плакал, клялся мадонной и скулил что-то.

Тут вмешался шкипер. Он предложил решить дело полюбовно – предложил мне самому осмотреть шебеку и убедиться в их честности.

Пришлось отпустить этого подлеца суперкарго. Я самолично, вместе со шкипером, осмотрел трюмы, кухню, матросское помещение, каюту капитана, канатный ящик, и даже ту маленькую каютку-форпик в самом носу, где они держат всякий хлам.

Барон поинтересовался:

– И что?

– И ничего. Я ничего не нашел. Наших ящиков, действительно, не было.

Барон покутил головой:

– Интересно. Что ты предпринял дальше, Йохан?

– Шкипер, решив, что крыть мне нечем, даже принялся утешать меня. Он сказал, что понимает мое огорчение. Но, во время рейса, бывает, случается шторм, и море смывает какой-нибудь ящик за борт.

И вот тут-то, господин капитан, я окончательно понял, что шкипер тоже лжет, хотя, на какой то миг, я ему даже поверил. Видите ли, господин капитан, первое, что я спросил Ивара (когда разыскал шебеку), я поинтересовался, как Ивар добрался. Ведь я человек вежливый…

Ивар, который, как вы знаете, сопровождал груз из Барселоны, заверил меня, что за три дня плавания отлично выспался, поскольку море было… как зеркало. Шебека скользила, поставив все паруса, улавливая малейшее дуновение бриза.

– Это так, Ивар?

– Так точно, господин, капитан. Это было самое приятное морское путешествие, какое я могу припомнить. Никакого шторма и в помине не было.

– Что было дальше, Йохан?

– Признаюсь, господин капитан, такая ситуация заставила меня растеряться. Я посоветовался с Иваром. Он заверил меня, что ящики не могли пропасть во время рейса. Ведь шторма не было, а ящики были спрятаны в задраенном трюме.

Они не могли пропасть и в течении тех суток, пока Ивар ждал меня. Он сказал мне, что после швартовки торчал на палубе, или ошивался на пирсе. Он не сводил с трюма глаз. Наших ящиков не выносили.

Поэтому, недостающие сундуки должны быть спрятаны на борту. Поскольку я сам осмотрел все помещения на шебеке, я понял: на судне должен быть тайник.

Я стал советоваться с Иваром, как заставить экипаж раскрыть место, где они прячут наш груз. Мы ничего не придумали. Точнее, придумали несколько вариантов, но сами же их и отвергли. Например, я предложил поджечь шебеку, чтобы матросы выдали нам тайник, но Ивар меня отговорил. Он меня спросил, с какой стати матросы будут спасать чьи-то ящики, когда горят их собственные матросские рундучки? В конце концов, Ивар подсказал мне, к кому нам обратиться за помощью.

– К кому же?

– Ивар сказал, что никто так не разбирается в тайниках, как таможенники.

Ивар вмешался:

– Позвольте сказать, господин капитан. Я имел в виду, что неплохо бы найти таможенника, который подскажет нам – за деньги или за выпивку – где искать тайники. Но вы же знаете Йохана, господин капитан. Он всегда идет напролом. Едва я сказал про таможенника, он вскочил, воскликнул «алилуйя» и исчез. Как я понял, он как раз на таможню и отправился.

– Это так, Йохан?

– Конечно, господин капитан. Я отправился на таможню. Правда, на таможне, узнав, что я обвиняю экипаж «Золотой макрели» в присвоении груза, даже говорить со мной не захотели. Они заявили, что это очень честный и порядочный экипаж, и до сих пор на эту шебеку не было ни малейшей жалобы.

Однако, я проявил вежливость и настойчивость.

Я переговорил с глазу на глаз с лейтенантом таможенников, в результате мои карманы облегчились на четыре су4. Мне пришлось пообещать отдать лейтенанту столько же, за каждый найденный ящик – то есть все мои деньги. Я заявил, что обладаю неоспоримыми доказательствами, что часть груза была украдена во время рейса. И сейчас находится – или на борту, или поблизости от места швартовки.

Лейтенант, получив первый взнос, немедленно проникся моим энтузиазмом. Он пожелал лично ознакомится с этими доказательствами. Поэтому я предложил ему прогуляться до пирса. Я привел его к Ивару. Ивар подтвердил, что путешествовал на этой же шебеке от Барселоны до Марселя, и никакого шторма по время двухдневного путешествия не было. Лейтенант поинтересовался у Ивара, видел ли тот, как ящики грузили на борт шебеки, а Ивар ответил утвердительно.

– Тут я взял кое-какой грех на душу, господин капитан, – вмешался Ивар, – ведь мне пришлось догонять шебеку. Она уже отвалила от причала и, поставив передний парус, маневрировала, выходя из гавани. Мне пришлось нанять ялик, чтобы угнаться за ней. Я впрыгнул на борт шебеки в последний момент – они уже поднимали большой парус. Наши ящики к тому времени был глубоко в трюмах, а трюмы задраены. Доступа к ним у меня на протяжении рейса не было. Тем не менее, сам консул, граф Кнайнборн, заверил меня, что лично проследил, как все пятнадцать ящиков были подняты на борт «Золотой макрели» и уложены в трюм. Оснований не доверять ему у меня нет. Поэтому я был уверен, что недостающие ящики все еще на борту.