Чтоб человек не вымер на земле…

Вот так вот пролетело, просквозило,

Ни смысла не имея, ни цены?

Вопросы эти чёртовы, ребята,

Мне в голове носить невмоготу,

Я их за неименьем адресата

Вонзаю, слово вилы, в пустоту.

Слова сплетая в узел, как верёвки,

Свой тезис излагая ключевой,

Начальство говорило на издёвке:

«Какое слово, парень, ты чего?

Подальше от подобного соблазна

Держись, коль ты на службе. Всё! Аминь!

И, если кинуть целесообразно

Противника, то ты его и кинь!

И хоть ты мент, Серёга, первоклассный,

Но ты в вопросах плаваешь простых.

Насчёт плохих парней мы скажем ясно,

Что с ними нету правил никаких!»

Эх, чёрт бы их побрал всех, ёлки-палки!

Мои мозги дают простой сигнал:

С таким подходом будем мы на свалке,

Куда Удав Ушастого загнал,

Где никакой не то чтобы движухи,

А просто жизни нету. Вот и всё.

Хоть умник ты, хоть дурень лопоухий,

Тебя уже ничто там не спасёт.

Будь ты хоть Ленин, Черчилль, Рузвельт, Сталин,

Мне всё равно, для всех один закон:

Кто слово своё держит, тот нормален,

А кто его не держит – мудозвон!

Вот так и повторяю я упрямо:

Где нет в словах ни правды, ни ума,

Там нету ничего, там только яма,

Там кости, котлован, могила, тьма.

И, если человек вам отвечает,

Что, если он ударил по рукам

И это ничего не означает,

Он сам, выходит, сплёл себе аркан!

И если он пойдёт такой дорогой,

То он дойдёт до ядерной зимы.

Потап и Клещ хотя бы, слава Богу,

Примерно так же мыслили, как мы.

Короче, Клещ в углу стоял с блокнотом

И адреса зачитывал подряд.

Разыграно всё было как по нотам,

Мы получили нужный результат.

Курьер болтал, ругался поначалу,

Когда ж один из верных адресов

Озвучил Клещ, мгновенно замолчал он,

Как будто дверь закрыли на засов!

Какие-то невидимые пятна

Он от стены пытался отскрести.

Ну вот, нормально. Всё теперь понятно,

Куда нам завтра с обыском идти.

И ничего особенного, кроме

Подарка, что подкинула судьба –

Стрелок очнулся в «Склифе», вот так номер!

И два разбоя принял на себя.

Мы были, прямо вам скажу, удивлены, –

Стрелок, казалось нам, объелся белены.

Он не на хате был тогда, а рядом, возле, –

Стоял на шухере, и всё – он нам сказал.

Потап, полковник, сузил чёрные глаза

И хрустнул пальцами. Он что-то заподозрил.

Пятнадцатая глава

Стрелок, на судьбу не пеняя,

Приветлив вполне с нами был:

Ну да, мол, Ушастого знаю,

Фамилию только забыл.

Я с вами теперь в диалоге,

Уж если сижу на мели.

В лесочке тогда, у дороги,

Вы жизнь мою, братцы, спасли.

Эх, доля ты наша лихая,

Погоня была высший класс!

Тут сам Голливуд отдыхает!

Да как вы догнали-то нас?!

Я помню ваш гроб на колёсах,

Что с нашим на пару сгорел!

Вот так в КПЗ на допросах

Стрелок свою арию пел.

Он вёл непонятно какую

Особую тему свою:

«Я в ваших застенках кукую

Недаром. Я всё признаю́.

Фактуру, которой навалом,

Я в памяти крепко держу.

Давайте я лучше, – сказал он,

На месте вам всё покажу!»

В «Уазиках» наших скрипучих

Людей набралось невпротык –

Стажёр, участковый для кучи,

Три опера, два понятых,

И я туда тоже поехал,

И Витька, чтоб рядышком быть,

Да чтобы ещё и прореху –

Подъезд проходной перекрыть.

Наш полк далеко не потешный.

Погнали, ребята, айда!

Формальное дело, конечно,

Но нам без него никуда.

Делов-то всего на минуту,

Однако закон есть закон!

И только Потап почему-то

Заранее был напряжён.

Приехали. Дворик. Беседка.

Песочница. Старый фонтан.

Турник. Волейбольная сетка.

Качели… Чего ещё там?

…На лавочках сидя, бабульки

Считают ворон в небесах.

Рабочий в строительной люльке

Висит на железных тросах.

Страховочный пояс, спецовка

И новая каска на нём,

И даже видна поллитровка

В кармане его боковом.

И всем оказалось по нраву

И за́видно даже слегка,

Что вид исключительно бравый

У этого был паренька.

Монтажник, маляр – да хоть кто он,

Любой был бы рад за него,

Ну, кроме Потапа, с которым

Творилось незнамо чего.

«Балбес этот, – несколько нервно,

Сказал он два раза подряд, –

Такой же строитель примерно,

Как я цирковой акробат!»

И взглядом в него одичалым

До ужаса, мама моя,

Он впился. Вот так своим жалом

Впивается в жертву змея.

Признаюсь, мы даже струхнули, –

Он знатный у нас дровосек, –

И только рукою махнули:

Бывает, устал человек!

Размахивать шашкой – рутина,

Он скор на такие дела.

Другая, однако, картина

На время его отвлекла.

Такой же, как наш, «Жигулёнок»,

Как старый баркас на мели,

Как серый бездомный волчонок,

Стоял сиротливо вдали.

«Не то здесь чего-то, я вижу, –

Потап паранойю свою

Включил, – а пойду-ка поближе

Я где-нибудь там постою!»

И шагом неспешным, тяжёлым –

Ну чистый на вид волкодав! –

Туда-то как раз и пошёл он,

Чего-то под нос пробурчав.

Он в дверцу переднюю ткнулся,

И крепкий седой мужичок,

Что был за рулём, встрепенулся

И тут же полез в «бардачок».

И быстро и зло у Потапа

Сверкнули глаза, как ножи:

«Эй, парень, куда тебе драпать?

Ладони на руль положи!

А вздумаешь если брыкаться, –

Потап был спокоен, как лось, –

То я тебе вместо нотаций

Башку продырявлю насквозь».

И вдаль тяжело и угрюмо

Смотрел сквозь стекло этот хмырь.

Он взят был без лишнего шума.

Мы даже какой-то пузырь

Потом в магазине купили

И вместо компота в обед

Совместно его и распили

Во славу грядущих побед.

А в ходе короткой развязки

Сперва мы скрутили их всех –

И этого клоуна в каске,

И всех остальных без помех –

Там план был красивый и дерзкий,

Там чудом каким-то стрелок

Из камеры группу поддержки

Нашёл и во двор приволок.

И тот, что сидел в «Жигулёнке»,

И те, что под видом ханыг

Сидели с бутылкой в сторонке,

И тот, кому пулей парик

Стажёр из нагана готов был

Сорвать ради хохмы с башки,

Что мимо как будто бы топал

За водкой в продмаг напрямки, –

Они были тоже были готовы

Серьёзный устроить замес

По звонкому громкому слову,

По первой отмашке с небес.

Там каждый их них в этой группе

Что делать, заранее знал,

Как только из люльки поступит

Тот самый заветный сигнал.

«Ложись!» – нам готовился крикнуть

Стрелок, чтобы с толку нас сбить,

А после в машину запрыгнуть

И прочь навсегда укатить.

Да-да, «Жигулёнок» в сторонке

С невзрачным на вид мужичком

К отчаянной бешеной гонке

Готов был. Не вышло. Облом.

Как будто башкой в барабан ты

Стучишь. Точно так же у нас

Звенела башка. Мы полбанды

Стремглав повязали, на «раз»!

Мы все их великие планы

Сумели пустить под откос.

Пора их уже под охраной

Везти в КПЗ на допрос.

Никто нам на свете не страшен,

Потап – это сила, стена.

Слабо было недругам нашим

Отбить своего дружбана.

Всё было исполнено чисто.

Проиграна партия их!

Стратеги, умы, шахматисты –

В гробу мы видали таких!

Недаром Потап – наш учитель,

Он весь им порушил расклад,

Мол, вот вам, менты, получите!

Мол, шах вам, в натуре, и мат!

И этот, что в каске, в спецовке

Сигналы своим подавал,

От страха поллитру «Перцовки»

В итоге и ту потерял.

От наших ответных ударов

Мозги у него враскосяк.

«Скажите-ка, Фишер! Каспаров!» –

Ребята над ним так и сяк

Смеялись, а я, между прочим,

На месте бы гада убил,

Поскольку и сам я рабочим

Недолго, но всё-таки был.

Мне даже почётное знамя

Комсорг за успехи вручал.

Итак, первый раунд за нами.

«Посмотрим, – Удав проворчал, –

Как вы наконец запоёте,

Завоете все всемером».

Они были в полном пролёте.

И транспорт подъехал, и в нём

Их свора едва уместилась,

Им страх теребил потроха.

А жизнь, что вокруг шевелилась,

Не так уж была и плоха.

Хорошее, доброе что-то

В душе шевельнулось у нас.

Фонтан, хоть сто лет не работал,

Но всё-таки радовал глаз,

Русалка активно и рьяно,

Красива, стройна, молода,

Смотрела нам вслед из фонтана:

«Куда вы, ребята, куда?»

И Солнце недремлющим оком

Нам сверху светило вдогон,

И бабушки в небе высоком

Всё так же считали ворон.

И листья легонько шуршали,

И день был прозрачен и чист.

Ну что? Мы стрелка обыграли.

Какой он, к чертям, шахматист!

А в люльке – так тот ещё хуже,

Там просто вообще дело швах:

«Перцовка», что грохнулась в лужу,

Разбилась на наших глазах!

Чего меня, братцы, задело?

Полно, сколько хошь, нету слов,

Когда они ходят на дело,

И раций у них, и стволов!

Мы много там всяческих штучек

Изъяли у них про запас.

Их техника явно покруче

В то время была, чем у нас.

Там полный порядок с руками,

Чего их зазря материть?

Они эти рации сами

Сумели себе смастерить.

И тот, что вверху своё соло

В строительной люльке свистел,

Он тоже был с рацией, сволочь,

А значит, уверен и смел –

Уверен, что все под контролем,

Что есть отходные пути,

И чётко расписаны роли,

Как будут они нас пасти,

Шаги наши все распрекрасно

Отслеживать, каждый этап!

И всё у них шло как по маслу,

Пока не вмешался Потап.

Он нобелевским лауреатом

Легко бы, наверное, стал –

Как сыщик и мент, но куда там?

Никто ему шансов не дал.

Они там понять не умеют,

Что мент, он в основе своей

Ботаников многих умнее

И прочих учёных людей.

Хоть кворумы ихние где-то

Какие-то списки ведут,

Ментов будто вовсе и нету.

Ментам ничего не дают.

Я это однажды исправлю,

Попробуй меня приструни,

Ведь это какая-то травля,

Что в полном пролёте они!

Вопрос представляется острым,

Я в виде ответа готов

Почётный какой-нибудь Оскар,

Гран-при учредить для ментов.

И тут для меня не критично

Отсутствие средств на кону,

Я в качестве спонсоров лично

Серьёзных ребят подтяну.

Ну вот, опять я съехал с темы, вбок свернул,

Чтоб ты, читатель, не погряз, не утонул

В пучине терминов моих замысловатых,

Тут целый ребус – так вот запросто, с листа

Понять специфику советского мента

И время то – вторую треть восьмидесятых.

Шестнадцатая глава

Читатель, знай: задача непростая

Красивые придумывать слова,

Заранее тебя предупреждаю,

Что это будет длинная глава.

В ней будет страсть высокого накала,

И дружба с элементами любви,

И героизма всякого немало,

Ты на меня особо не дави,

Что можно бы и как-то покороче

К финалу продвигаться напрямик,

А я и продвигаюсь, между прочим,

И даже кой-чего уже достиг.

Но по порядку. Скупщики-то эти,

Которых с перепою сдал курьер,

У нас вообще-то были на примете,

Мы даже их пасли на свой манер,

Но так, легко; мол, кто такой посредник?

Мы с бандой не связали их, а зря,

Они звеном там были не последним,

По правде между нами говоря.

Потап смекнул: «А там у них, должно быть,

Ворованного столько барахла,

Что можно бы и сразу взять под ноготь

Малину их, раз масть уже пошла!»

И голос его грохнул, словно обух:

«Накроем всех! Пора идти враскрут!

У прокурора санкцию на обыск

Нам без вопросов завтра же дадут!

Считай, складская база, пункт раздачи

Похищенного ценного добра

У них на этой хате, не иначе,

От бронзы до икон и серебра!»

Да-да, он про иконы на допросе,

Курьер, пока был пьян, чего-то плёл,

Сперва, как куст политый, плодоносил,

Потом в отказ, как водится, пошёл.

А поливал он сам себя не слабо,

Мозги свои из мрака выводя.

И Клещ не сразу понял все масштабы

Своих затрат. Ведь водка не вода.

Читатель, я хочу определиться

Насчёт одной из самых острых тем:

«Столичная», я помню, за пять тридцать

В один момент исчезла насовсем.

Мы все рыдали в голос, словно дети,

Шесть двадцать – вот такой была цена!

Но всё равно, я этому свидетель,

«Пшеничную» лакала вся страна!

У инженеров «сто» была зарплата

И даже иногда «сто пятьдесят».

У нас побольше. Мы не виноваты.

Да тут вообще никто не виноват.

Не надо нам, ментам, смотреть в карман-то,

Но я скажу всю правду, так и быть,

Что на свою зарплату лейтенанта

Я тридцать пять бутылок мог купить.

Ну, это я вам так, для интереса,

Для тех сказал, кого терзает стресс,

Что у России нашей нет прогресса,

А я считаю, есть у ней прогресс.

Динамика хорошая, ей-Богу,

Я пальцами по дереву стучу,

И, осознав былую безнадёгу,

Я в СССР обратно не хочу.

Таков мой отклик, знай его, читатель,

На некий ностальгический галдёж –

Числитель раздели на знаменатель,

(Шесть двадцать он), и ты меня поймёшь.

Числитель же – та самая зарплата,

Что нам давали, фантики, труха,

Чтобы у нас, скажу я непредвзято,

От голода не слиплись потроха.

Но скоро в мире каждый третий житель,

Кого уже ничем не излечить,

Едва ли знаменатель и числитель

Сумеет друг от друга отличить.

А я спокойно с цифрами играюсь,

Могу заполнить ими целый лист,

В числителях немного разбираюсь.

А, значит, кто я есть? Экономист!

Возьми сейчас вот стоимость бутылки,

Да и умножь её на тридцать пять!

И то, что выйдет, вряд ли без ухмылки

Своей зарплатой будешь ты считать.

Пожалуй, в этом деле я новатор,

Уж если вывел формулу свою:

«Пшеничная» – отличная индикатор!

Вот только жаль, что я её не пью.

Так вот, Клещу почти что трое суток

Из своего кармана довелось

Кормить-поить курьера. Было круто.

Он всё лакал, не глядя, «на авось».

Ему ломило грудь, сводило скулы.

Финчасть, вопрос по-своему закрыв,

Клещу пятёрку с боем отстегнула,

Блюдя какой-то скрытый норматив.

Он от жены огрёб за всё за это,

Он получил по полной от неё,

Что деньги из семейного бюджета

Потратил на какое-то ворьё!

Ну а Потап считал, что срочно нужен

Удар по точкам сбыта – рейд, разгром:

«Мы сплошняком, подряд их проутюжим!» –

Он бил об стол пудовым кулаком.

И Клещ, начальник нашего отдела,

Ему тогда сказал: «Потап, отзынь!

Ну что ты всё бежишь, как угорелый,

Мозгами хоть немного пораскинь!

Непрочно как-то, хило всё и хрупко

В конструкции такой, как ни крути,

Я предлагаю пробную закупку

Сперва у них негласно провести.

А после уже сразу всех накроем,

Без нас потом решат, как с ними быть,

Куда по приговору дружным строем

Отправить под конвоем лес валить.

Чтоб отследить в итоге всю цепочку,

Чего там есть, не худо б разузнать,

И нашего сотрудника на точку

Под видом покупателя послать.

Опасно, да, но время нас рассудит.

Тут нужен опер умный и лихой.

Нормальный доброволец если будет,

То вроде шанс маячит неплохой!

Придётся же, однако, всяко-разно

Вертеться перед ними и вилять,

Но есть один вопрос отнюдь не праздный:

Кого отправить дурочку валять?

Кому её исполнить, эту сказку,

Что вот, мол, типа, крупный оптовик

Затариться приехал под завязку,

Живой контакт наладить напрямик?

Хоть мы тут далеко не полководцы,

Но мы должны одно усвоить впредь:

Мы не имеем права проколоться,

Там можно и на пулю налететь!

Не верю, – Клещ сказал – случайным людям,

Которым застит разум звон монет,

Внештатников рассматривать не будем,

За бабки перекрасятся в момент!

Легенду про барыгу с крупным налом

Мы втюхать очень грамотно должны,

И чтоб они по собственным каналам

Узнали про него со стороны!»

Да, главный козырь – нужная легенда,

Тут спора никакого даже нет,

Работа внутрикамерных агентов –

Фундамент наших будущих побед.

А дальше целый месяц по крупицам

Легенда создавалась. Дело шло.

Но надо уже было торопиться –

Разбои продолжались, как назло.

И грабежи, и кражи – всё как раньше,

Казалось, враг все раны зализал

И вновь мечтает, сволочь, о реванше

И снова свои зубы показал!

Вот тут нам, хоть он гордый и спесивый,

Центральный аппарат сумел помочь,

Спокойно, методично, без надрыва

Он пряжу свою плёл и день и ночь.

Петровка поработала на славу,

Что даже из Матросской Тишины

На волю от воров пошла малява:

«Нормальный. Наш. Расслабьтесь, пацаны!»

Ушастый по своим каналам лично

Успел проверить, как оно чего,

Пробил, что мог, и, в принципе, логичной

Картина получилась у него,

Что, мол, на горизонте свет забрезжил,

Какой давно уже им не светил,

Что есть, мол, человек один заезжий,

На пару дней в столицу прикатил.

Тут кто к кому протаптывать дорогу

И шаркать ножкой должен наперёд,

Ещё вопрос. Он всё-таки помногу

И золото, и камешки берёт!

Куда он их потом, кому сбывает –

Вопрос уже, как водится, не наш,

Он, кстати, даже цены не сбивает,

Нормальный, стойкий, правильный торгаш!

У нас же были тонкие расчёты,

Мы перебрали всех до одного,

Нам надо было нашего кого-то

Отправить на разведку. Но кого?

Витюха рвался в бой: «Меня пошлите!

Я разберусь во всём на раз-два-три!»,

Но мудрый Клещ, отец наш и учитель,

Ему сказал: «Отставить! Не дури!

Ты умный, ты мозгов своих не про́пил,

Но наломать способен много дров,

Ты следователь всё же, а не опер,

Хоть и покруче многих оперов».

Они с Потапом кастинг учинили,

Просеяли пятнадцать человек.

Всё без толку. Мелькнули, проскочили,

Сквозь пальцы утекли, как талый снег.

Никто и близко не соображает,

Как надо роль фарцовщика играть,

Когда, как волчья стая, окружает

Тебя чужая вражеская рать.

Они три дня судили и рядили,

Кого из добровольцев бросить в бой,

Но ничего в итоге не родили,

Чего-то как-то туго с головой.

Потом – финальный раунд. Утром рано

Они засели вновь на шесть часов.

Они в итоге выбрали Толяна.

Дела не ждут. Пора, в конце концов.

При некотором общем пофигизме

Он умудрился фруктом стать таким,

Что из любой воды по ходу жизни

Выходит относительно сухим.

Он раньше был простым нормальным малым,

Он в областном трудился УВД

У чёрта на куличках, за Байкалом,

В каком-то там своем Улан-Удэ.

Ему всегда девчата были рады,

Вокруг него (он к этому привык)

Невест ходили целые армады:

Курлы-бурлы, красавчик, чик-чирик!

Мы вот они! И к ним, прибавив ходу,

Он щупальца тянул, как осьминог.

…Когда ты в эпицентре хоровода,

Земля порой уходит из-под ног!

Случайно так как будто, ненароком,

Но всё-таки ему же самому

Его любвеобильность вышла боком.

Сейчас я объясню вам, почему.

Я вам скажу, ребята, даже больше:

Он всех, кто рядом был, вгоняя в транс,

Не с кем-нибудь, с районной прокуроршей

Вступил в непозволительный альянс.

Конечно, погорел, а как иначе?

Он, как ни шифровался, всё же был

С поличным пойман у неё на даче,

Как раз когда к ней в спальню заходил.

Её супруг был бледен, как покойник,

Когда потом все фотки увидал, –

На генеральской должности полковник,

Он даже пить на время перестал.

Отец Толяна был в особой роли,

В номенклатуре местной состоял,

Он комитет партийного контроля

Бессрочно и бессменно возглавлял.

Но всё равно Толяну намекнули:

В столицу, в славный порт пяти морей,

В чём есть, пока тебя не тормознули,

Вали-ка ты отсюда поскорей!

Ведь ты ж туда при помощи папаши

Хотел на повышение идти,

Кто в министерстве, в главке честно пашет,

Тому открыты в жизни все пути.

А здесь ты с неожиданным авралом

Столкнуться можешь, с множеством хлопот.

Когда полковник станет генералом,

Тогда тебя ничто уж не спасёт!

Он с якоря, конечно же, сорвался.

Вокзал. Звонок. Последнее «прости!».

Он даже с нею не поцеловался,

Тут лишь бы только ноги унести!

Какой там главк, какая там Петровка!

Он был, в известном смысле, обречён, –

Как в лагерь трудовой, на перековку

Отправлен был на «землю» к нам в район.

Карьерный взлёт, увы, не состоялся,

Туман какой-то мутный впереди.

Толян обычным опером остался.

Вот так. А ты по бабам не ходи,

Не проработав тактику отхода,

Ещё и конспирацию забыв.

…Толян довольно быстро, за полгода

Вписался в наш рабочий коллектив.

Он не успел в столице примелькаться,

Он тут всего-то с нами пару лет,

Но по всему набору ситуаций

К нему вопросов не было и нет.

Он в лютый зной и в злую холодрыгу,

И днём, и ночью грудью на стволы,

Как бешеный, летел, бросался, прыгал

В любые щели, дыры и углы.

Он прикрывал своих, он знал, что делать,

Когда реально было горячо,

И нам, с кем он судьбу делил и делит,

Он подставлял сто раз своё плечо.

Да и в мозгу достаточно извилин.

Два года – как армейский карантин.

Ну подлинней. Он был у нас двужилен.

Нормальный, в общем, опер, не кретин.

И вот теперь он всяческие книги

Про артистизм обязан был читать,

Чтоб роль довольно крупного барыги

Свободно и естественно сыграть.

Он землю грыз, но дело шло не быстро,

И под руки, чтоб только не упал,

Заслуженного старого артиста

К нему привёл Потап, наш аксакал.

А тот вокруг поглядывал недобро

И на Толяна цыкал и шипел:

«Поймай его за шкирку, этот образ,

Иначе будет жалок твой удел!

Иначе в пять секунд тебя расколят,

Как только ты там скажешь пару слов,

А после прикопают в чистом поле,

И всё, мой друг любезный, будь здоров!

Да, ты не первый, с кем я занимаюсь.

Пока передо мною чистый лист,

И всякое бывало, я признаюсь,

Уж ты прости!» – сказал ему артист.

Он полон был то жалостью, то злостью,

Что у ментов хреново всё с башкой,

И даже в грудь Толяну тыкал тростью:

«Забудь уже! Не мент ты никакой!

Ты спекулянт, фарца, столичный фраер,

Ты беспринципен, жаден и хитёр,

И сам же удивлён, с судьбой играя,

Что на свободе ходишь до сих пор!

Ты мать продашь родную! – он долдонил, –

Бездельник! Гад! Барыга! Паразит!»

И как бы это всё одном флаконе

Толян обязан был изобразить.

Артист кричал, как резаный: «Не верю!

Вот если б Станиславский вдруг ожил

И к нам сюда вошёл, сквозь эти двери,

Он точно бы тебя сейчас прибил!»

Вот так его терзали две недели,

И, как ни странно, корм пошёл в коня,

Когда ему из шёлка шарф надели,

Он не узнал ни Витьку, ни меня,

Мол, что за шелупонь тут под ногами

Мотается в дешёвых пиджачках!

Он в образе уже был, а не с нами,

Витал себе в каких-то облаках.