Чтоб человек не вымер на земле…

Палить из автомата: «Тра-та-та!»,

И цель ясна, и ты поймал удачу,

То ты уже не видишь ни черта!

А после будешь водку пить от пуза,

Чтоб не лишиться разума и сна.

История Советского Союза

Подобными примерами полна.

Я руководству полностью лоялен,

Я вам любую тему раскручу!

Хоть Шуберта исполню на рояле,

Вот только ноты малость подучу!

А то и спеть бы можно дружным хором,

Один за всех и все за одного!»

Потап сказал: «Хоть парень неплохой он,

Но как-то это всё не для него.

Там может быть большая мясорубка,

А если так уж сильно рвётся в бой,

То пусть он сквозь бамбуковую трубку

Из-за угла плюётся бузиной!

А можно из рогатки желудями

В беседке сидя, словно в блиндаже,

По «Жигулям» стрелять очередями,

Когда мы всех повяжем там уже».

Да, шуточки что надо у Потапа,

Но и задача наша непроста –

Чтоб вся без исключенья в наши лапы

Попала завтра эта сволота.

И снова мы собрались, два отдела,

И сыщики, и следствие, и к нам

Володька прибежал, как угорелый,

И друг его, Сергуня, первый зам,

А, может быть, второй, а то и третий,

Он шефу в министерстве от души

Напитки наливает в кабинете

И чинит для него карандаши.

Сергуня – это бывший наш сотрудник,

Причаливавший часто к нам за стол,

И он их не забыл, те наши будни,

Когда на повышение пошёл.

Они готовы оба были к бою,

Горели, как бенгальские огни.

«Мы в отпуске. Возьмите нас с собою!

Не подведём!» – сказали нам они.

И, чтоб глаза на лицах не поблёкли,

Чтоб нам своих ребят не обижать,

Им каждому вручили по биноклю –

Район под наблюдением держать.

Мол, с утреца, с рассвета, понемножку

В окошко из подъезда, изнутри

Из круглого чердачного окошка

Сиди себе и в оптику смотри.

Признаться, я не слишком понимаю,

Все семинары в вузе пропустив,

Какая это оптика такая,

Где окуляр, а где там объектив.

Ну, мне-то и не надо, я с Витюхой

Посажен был в тот самый грузовик,

Который был не просто развалюхой,

А большей частью ездил напрямик.

А вбок там, влево, вправо – не особо,

Не слишком получалось у него.

Оно всё это было ничего бы,

Будь совести хоть капля у него!

«Не заведусь, и всё!», – вот так сначала

Он дал понять нам в самый первый миг,

Кто главный тут. Ему и дела мало,

Что он обычный скромный грузовик.

Но мы сумели с ним договориться,

Хотя, я вам скажу, не без труда.

Пришлось ему шепнуть, что ЗИЛ-130

Покруче будет всякого «Форда́»!

И сразу руль расклинило. Едва ли

Хоть кто-то в это верил из ребят.

Его, как нам потом спецы сказали,

Заклинило пятнадцать лет назад.

Короче, мы готовились по полной.

Я помню наших всех до одного,

Как вместе с пылью втаптывали в пол мы

Сомнения на тему «кто кого».

И, глядя вдаль на небо голубое,

Где ветер тучу в клочья растерзал,

Потап сказал стажёру: «Чёрт с тобою!

Готовь уже его, свой арсенал!»

Ну что же, вот и утро. Двор знакомый –

Не нам, Толяну, он тут лично был.

С лопатой и метлой от дома к дому

Удав под видом дворника ходил.

Два опера как будто бы грузили

Носилки, и Витёк в грузовике

Сидел со мной как раз в том самом ЗИЛе,

И Коля прохлаждался налегке,

Изображая юного спортсмена,

Махал руками возле турника,

Плечом вертел, чеканил мяч коленом,

Кирпич колол ударом кулака.

Мол, он простой дворовый обитатель,

Мечтающий сравниться с Брюсом Ли.

Вдох-выдох! Кхья! Поверь мне, мой читатель,

Что мы бы так с тобою не смогли.

Сергуня с Вовкой вдаль смотрели зорко

В свои бинокли. Едут! Мяч в игре!

Да, вот они – и «Волга», и «семёрка»,

Уже у нас под носом, во дворе!

Тут сохраняй спокойствие, рассудок,

Пускай они сперва войдут в подъезд

И всё, что надо, вынесут оттуда,

Вот тут мы и поставим жирный крест

На этой всей истории. Заходят!

Минута, и по лестнице гуськом

Идут назад. Идите! Путь свободен!

Последний миг – и мы уже поймём,

Зачем они вообще сюда совались,

И кто кого оставил в дураках.

Всё, вон они уже, нарисовались

С коробками картонными в руках.

И скачет пульс, и нервы на пределе,

И вот уже мы вяжем всех подряд!

Они и пикнуть даже не успели,

Когда Потап скомандовал: «Захват!»

Но как-то попытались всё же скрыться,

Рвануть в бега, мол, шанс не так уж мал,

Но грузовик, тот самый «ЗИЛ-130»,

Он слово своё веское сказал!

Витюха перекрыл им всю дорогу,

И «Жигулям» бросаться на него –

Как будто моське спорить с носорогом,

Людей смешить и больше ничего!

«Уходим!» – крикнул голосом гнусавым

Их главный. Он хоть ухо-то востро

Держал своё, но всё-таки Удавом

Был брошен на асфальт через бедро!

И Фаберже, эксперт их самый главный,

С глазами потемневшими на лбу,

Метнувшись вбок, позорно и бесславно

Вцепился в водосточную трубу!

Инфаркт как будто скрючил человека.

Согнувшись пополам, разинув рот,

Стоит – ни «бэ», ни «мэ», ни кукаре́ку,

Как будто он вот-вот уже помрёт!

Ну всё, не спим! Работаем по цели!

Его скрутили. Есть! И на других,

На остальных наручники надели

За шесть секунд на всех на пятерых.

Ну, а потом два месяца рутины,

Мы день и ночь плели стальную сеть,

Они там явно были не кретины,

Пришлось, как говорится, попотеть.

С такими опознание, допрос ли –

Задача не для среднего ума.

Сначала в КПЗ три дня, а после

СИЗО уже, Бутырская тюрьма –

Такой у них маршрут, всё как обычно,

Всё тот же распорядок и режим,

Хоть взяты они не были с поличным,

Но общий ход вещей неумолим.

Они, что было, всё почти признали,

Чтоб максимальный срок не получить.

Мы тридцать эпизодов доказали,

С которых им уже не соскочить.

Вот он и к нам пробился, солнца лучик.

Хотя и были мы настороже,

Но то, что все мы премию получим,

Реальностью казалось нам уже.

Ребята, вы мне можете поверить?

Нам по тридцатке лично обещал

Тот самый, бесноватый, вроде зверя,

С Петровки, тридцать восемь, генерал.

Характер у него, конечно, склочный,

Но, что он отвечает за слова,

Вам подтвердит, я это знаю точно,

Вся наша милицейская Москва.

И выдали ведь! Всё, как обещал он,

Случилось! Я, как вспомню это всё,

Как будто от какого-то причала

Какая-то волна меня несёт.

Я даже позабыл, о чём тут речь-то,

А, вот о чём: товарищ наш Удав

Вернул свою невесту. Это нечто.

Она к нему, неделю отрыдав

По той любви, что в памяти теперь уж

Какая-то накрыла полумгла,

Сказала (ты, читатель, не поверишь):

«А всё же дура дурой я была!

Любовь – она имеет свою меру,

Найди её, и можешь дальше жить!»

Она, узнав зарплату инженера,

Раздумала к нему переходить

(Жаль, не могли во время СССРа

В тюрьму за меркантильность посадить!)

Удав потом с улыбкою счастливой,

Мол, я три дня баклуши буду бить,

Позвал нас на природу выпить пива,

Ему хотелось премию обмыть,

А заодно возврат своей невесты,

Возможно, даже будущей жены.

Когда он нас привёл туда на место,

Немного были мы удивлены.

Мы в облаках, конечно, не витали

Насчёт родных красот, но всё равно

Давно такой разрухи не видали.

У нас так быть в России не должно.

Он нас привёл туда же, где когда-то

Хотя и помнить это тяжело,

Ушастый от своей ушёл расплаты.

Полгода с того времени прошло.

Разделав воблу весело и ловко

И сухари солёные достав,

Витюха, я, Толян, Сергуня, Вовка,

Стажёр и сам, конечно же, Удав

На брёвнышке сидели, прохлаждаясь

В лучах заката ярких, золотых,

И тосты, тосты разные рождались,

И дождь прошёл, и ветер поутих.

Психолог с нами был ещё, тот самый,

Что нам мозги настроить помогал,

Когда была завязка этой драмы,

И депресняк глушил нас наповал.

Он к нам с тех пор захаживал частенько,

Хотел найти логическую нить,

Мол, это как – башкою лезть на стенку

И мозг при этом целым сохранить?

Удав бы нас в кафе, в пивную пригласил,

Но это было уже выше его сил,

В связи с Указом всё вокруг позакрывали.

Иди в столовую, народ, и пей кефир!

Короче, вот она, природа, антимир,

Где мы уже друг другу пиво наливали.

Девятнадцатая глава

Нельзя без тревожного стона

На всё это было смотреть –

Какая-то база, промзона,

Не жизнь тут, скорее, а смерть.

Психолог, что к нам напросился,

Он словно помешанный стал,

Как сломанный столб, покосился,

Когда это всё увидал.

Свечою зажглась поминальной

Высокая в небе звезда.

«Удав, ты, вообще-то, нормальный?

Зачем ты привёл нас сюда?»

И, глядя на эту разруху,

Эстет весь такой из себя

И он же философ, Витюха

Сказал: «Да и ладно. Судьба!»

В какие бы светлые дали

Каким бы ни шли мы путём,

В конечном итоге едва ли

Куда-нибудь мы попадём,

Чтоб там хоть немного по сути

Пейзаж отличался для нас

От этой невиданной жути,

Что видим мы с вами сейчас.

Психолог писклявым фальцетом

«Смотрите, – сказал, – котлован!

Там дна у него даже нету,

А значит, я полный болван,

Что с вами сюда притащился,

Себя не спросив самого,

Во мне позитив отключился,

И как мне теперь без него?»

«А ну, веселее, наука! –

Удав ему пива плеснул, –

Занятная видится штука,

Ну прямо вообще караул!

Не где-нибудь там за морями,

А вот, посмотри, прямо тут,

Во всём этом соре и хламе,

Берёзы сквозь камни растут.

В конторах и офисах сидя,

Когда-нибудь кто из людей

Чего-то подобное видел

В работе и жизни своей?

И, сколько её ни мудохай,

Природа-то наша жива!

А значит, не так всё и плохо,

Как можно подумать сперва.

Берёз этих самых немало

Осталось несломанных тут!

Они, как ни в чём ни бывало,

Средь этих развалин растут».

…Мы вспомнили, как оно было:

В апреле, полгода назад,

Удав здесь вонзал, словно шило,

Во тьму обезумевший взгляд.

Да, было темно в этот полдень, –

И рваные россыпи туч

Казались щетиной на морде,

И воздух был сер и тягуч.

Большие бетонные глыбы

В тумане, в дыму, вдалеке

Лежали, как мёртвые рыбы

На чёрном от пепла песке.

Сразиться с открытым забралом

Удав порывался с врагом.

«Эй, где ты, Ушастый, – орал он –

Сюда! Мелкой рысью! Бегом!

Посмотрим, какой ты на деле!»

Но мир этот спал крепким сном,

И только берёзы шумели

В тот миг на ветру ледяном.

А после не раз и не два он

Рассказывал нам не спеша

Про то, как в глубокий нокдаун

Его провалилась душа.

«Деревья, и те даже могут, –

Он бил кулаком по столу, –

Сквозь тьму и разруху дорогу

И к свету найти, и к теплу!»

Они его просто сразили,

Он тихо шептал, как сквозь сон:

«Наверное, только в России

Берёзы растут сквозь бетон!»

А после он к этим берёзам

Опять приходил и опять,

Он долго там, как под гипнозом,

И час мог, и больше стоять.

И, глядя в высокое небо,

Он молча судил да рядил:

«Эх, если б у нас на земле бы

С ума бы никто не сходил,

И люди нормальными были,

И этот бы их психотип

У них отражался на рыле,

Мы многое сделать могли б –

Нормальным спокойным манером,

Без всяких скандалов и склок.

Ну вот Коля Шмаков, к примеру,

Вот он-то как раз бы и мог

С его багажом-то идейным,

Ну если уж так помечтать,

Каким-нибудь важным Эйнштейном,

Профессором логики стать!

Толян бы в кино бы снимался,

Он быстро бы стал там своим.

Поклонниц бы целая масса

Толпой бы ходила за ним.

Он в плане насчёт эпатажа

Сразил бы киношную знать

И мог бы, я думаю, даже

Алена Делона сыграть,

Который, чего-то попутав

Во внутреннем мире своём,

С привычного сбился маршрута

И начал работать ментом!

Стажёр – тот и вовсе упёртый,

Он запросто в честной борьбе

Заслуженным мастером спорта

По стендовой стал бы стрельбе!»

Сто раз это слышали все мы,

Что даже хотелось зевать,

Да он и сейчас эту тему

По новой хотел развивать.

Идеи гремели, как залпы,

Внутри, в голове у него:

«Витюха в ООН6 заседал бы.

А? Как вам оно? Ничего?

____________________________

6ООН – Организация Объединённых Наций.

Ему б заграничную визу

Поставил бы в паспорт ОВИР7:

Уж раз ты похож на маркиза,

Сиди и борись там за мир!

____________________________

7ОВИР – в советское время Отдел виз и регистраций, занимавшийся, в том числе оформлением документов на выезд за границу.

По всяческим там ассамблеям

Юлою вращайся, волчком!»

Но мы ни о чём не жалеем.

Мы пиво на брёвнышке пьём.

Отнюдь не в режиме гулянки,

А с трезвых достаточно глаз

Мы две трёхлитровые банки

Сумели прикончить за час.

Витёк мою старую песню

Исполнил про древнюю Русь,

Что живы мы все, хоть ты тресни,

Вот здесь я опять отвлекусь.

Друзья мои любят браниться,

Когда мы сидим в гараже:

«Чего это ты за границу

Никак не соскочишь уже?»

Вопросы, как острые гвозди,

Впиваются мне в мозжечок:

«Такие, как ты, для чего здесь?

Езжай за бугор, дурачок!

Башкой пораскинь. Ну чего ты

Не хочешь туда укатить?

Неужто тебе неохота

Жар-птицу за хвост ухватить?

Неужто в чужой стороне ты

На стену полезешь с тоски,

Что русских берёзок там нету,

Хоть сам себя рви на куски?»

Трудна моя в жизни дорога.

Куда ты вокруг ни взгляни,

Её ужасающе много,

Любой всевозможной …

И, значит, заламывать руки,

Покинув родные края,

По поводу горькой разлуки

С Отчизной – такому, как я,

Большущему сильному зверю

Резона особого нет.

«Я в грусть по берёзкам не верю», –

Сказал мой любимый поэт.

Но я про другие берёзы

По случаю выскажусь тут,

Про те, что в жару и в морозы

Не ведая страха, растут

На свалках, складах и промзонах

Под вой очумелых ветров,

Сквозь грязь на обломках балконов

Разрушенных старых домов,

Сквозь ржавчину и паутину,

Кирпичную крошку и пыль,

Развалины, слякоть, трясину,

Болотную чёрную гниль, –

Берёзы, которые к свету

Сквозь серую ломятся твердь.

Я вижу: им удержу нету.

Они прорастают сквозь смерть.

Немало по всяким Европам

Поездил я и полетал,

Прошёл по нехоженым тропам,

Своим там, однако, не стал.

Я там за границей психую,

Не пью ни ликёр, ни коньяк,

По белым берёзам тоскую –

По тем, что растут на камнях.

Тоскую по нашим ребятам,

С кем раньше я вместе служил,

Где каждый мне другом и братом

В те годы далёкие был.

В Нью-Йорке по Бруклину, Бронксу

Бывало, один по ночам

Гулял я, а после зарёкся,

Я даже слегка осерчал,

Что не с кем в полтретьего ночи

Стакан за здоровье махнуть, –

Не сразу, но всё же схлопочешь,

Когда про особый наш путь

Поведать случайным прохожим

С какого-то вдруг бодуна

Решишь – ведь должна же им всё же

Понравиться наша страна,

Когда не …к им какой-то

Расскажет про это, а я!

Застрелят-то вряд ли из кольта,

Но спросят: «А ты на фига

Сюда в это время припёрся?

Иди, куда шёл, у-лю-лю!»

Люблю я Нью-Йорк и нью-йоркцев,

Но Щукино8 больше люблю –

____________________________

8Щукино – район в Москве.

Безудержно, страстно и пылко.

Пусть я не какой-нибудь лорд,

Во мне есть особая жилка:

Я местный, и я этим горд!

Уж тут-то проблем не возникнет,

Хоть даже ты лордом кажись,

В ночи человека окликнуть

И рюмку с ним хлопнуть за жизнь.

(А если закрыто, всё глухо,

Не купишь нигде ни черта,

Серёга Евсенко, братуха,

Найдёт потайные места.)

И там, за бугром, мои братцы,

Чуть только закрою глаза,

Берёзы мне сразу же снятся,

И майская в небе гроза,

И дребезг ночного трамвая,

И даже Петров, замполит,

Который по пьянке мечтает

Пожар мировой запалить –

По ленинским как бы заветам,

Я в них не особо силён,

Пытался сначала, да где там

Понять этот самый закон

Насчёт всевозможных развилок,

Куда, по какому пути

Мы с песнями будем в затылок

Вперёд к коммунизму идти.

Когда коммунист не ворует,

Умерив свой пыл и задор,

Нормальный уже напрямую

С ним можно вести разговор.

Что делает он? Чешет репу,

Чтоб всем нам на нашем пути

Маяк, судьбоносную скрепу

Как можно скорее найти.

И, что мы в ответ там ни мелем,

Ему-то уж точно видней,

Что надо к намеченным целям

Идти в соответствии с ней,

Не просто подошвой вбивая

Булыжники в гладь мостовой,

А чтоб нас труба боевая

На подвиг вела трудовой!

А я им скажу, балаболам:

«В какую ты дудку ни дуй,

Но скрепа должна быть глаголом.

Глагол мой такой: «Не воруй!»

И ты вот представь, мой читатель,

Что, как бы он ни был нелеп,

А он не ворует, искатель

Тех самых загадочных скреп!

И, хоть я любого такого

Привык обходить за версту,

Люблю замполита Петрова

За искренность и простоту!

Над ним вороньё не пирует,

Закопанным в глину и торф.

Когда человек не ворует,

То, значит, он жив, а не мёртв.

Любому скажу: «Эй, братишка,

Какой ни манил бы нас флаг,

Но то, что без Родины крышка

И мне, и тебе – это факт!»

Идти до конца – вот мой метод.

Все знают – я тот ещё жук,

И я не могу не отметить:

Без нас-то ей тоже каюк!

Пусть ветер, хмельной отморозок,

Во всю свою глотку ревёт,

Вот хрен он от белых берёзок

Так просто меня оторвёт.

Пусть вьюга сжимает объятья,

Мне с ней воевать по плечу.

На этом вот месте опять я

Отвлечься немного хочу.

Достаточно долго, наверно,

Я с вами, друзья, говорю,

Я сам уже несколько нервно

На всё это дело смотрю.

Конечно же, он длинноватый,

Роман этот мой. Признаю́.

Но я вам озвучу, ребята,

Другую задумку мою.

Какую задумку? Такую:

Сомненья откинув и страх,

Людей осчастливить хочу я

«Войною и миром» в стихах.

Вот так, дорогой мой читатель,

Реальность – она такова.

Какой-нибудь очковтиратель

Пусть ищет другие слова,

А я разжую всё подробно,

Зачем, отчего, почему

Судьба нас долбает под рёбра,

Глядишь так, и сам всё пойму.

Тут – триста страниц-то всего лишь,

А там ты, тряся головой,

К четвёртому тому завоешь,

А что? И полезно, и вой.

Нет, я не какой-нибудь демон,

Наглец, бузотёр и буян,

А просто ментовская тема –

Бескрайняя, как океан.

В ней нет ни конца, ни предела,

Такой у природы каприз.

Я даже про всё это дело

Придумал один афоризм:

«Я рассказать хочу своим ребятам,

Пускай они заучат назубок,

Что мент неисчерпаем, словно атом,

Как космос, бесконечен и глубок!»

Меня, я так думаю, каждый

Захочет давить на корню,

Когда про ментов я однажды

Роман номер два сочиню.

В стихах, я напомню вам снова,

Он будет объёмным таким,

С «Войною и миром» Толстого

Сравнится размером своим.

Зачем я, вы спросите, братцы,

Стучу кулаком по груди?

Чтоб люди могли догадаться

О том, что их ждёт впереди

В преддверии скорого мига

(Пока ещё автор в строю),

Когда они новую книгу

Увидят в продаже мою.

Тогда-то уж точно захочет

Любой меня тюкнуть и пнуть

За мой, прямо скажем, не очень

Прямой и осознанный путь.

…Коллег моих разных немало,

Но всё же не целая рать,

Размах у кого небывалый,

Чтоб жизнь нашу всю описать –

Толстой, Достоевский. Платонов –

Он свой изучил котлован,

Ему навставляли пистонов,

Там тот ещё был балаган.

Да, много у нас грамотеев,

Которым особый почёт.

Я тоже туда тяготею,

Посмотрим, как дело пойдёт.

Я парень, конечно же, смелый,

Но есть закавыка в мозгу,

С которой неясно, что делать –

Я прозу писать не могу.

Тяжелый такой, словно камень,

Дефект у меня речевой.

А вот изъясняться стихами –

Вообще проще нет ничего.

Я здесь для того и отвлёкся,

Чтоб вспомнить родимый причал.

Я в юности секцию бокса

Почти каждый день посещал.

И вследствие этого факта –

Какой-то в башке моей звон,

Чего-то там сдвинулось как-то,

И мною открытый закон

Для умников разных, всезнаек

Озвучивать мне не впервой:

Поэт – это тот же прозаик

С отбитой слегка головой!

Ну вот я и буду стараться

Большой огород городить.

Таких литераторов, братцы,

Не следует строго судить.

Душа моя настежь открыта,

Посмотришь вот так на просвет,

И видишь, что там крутизны-то

Особой-то даже и нет.

Чего уж, и дальний, и ближний,

Все знают, каков мой удел,

Я мало чего в этой жизни

Нормально освоить сумел.

Заводом командовать вроде

Немного могу, это да.

Не слишком порою выходит,

А то и вообще ерунда,

Когда в чугуне столько серы,

И фосфора, мать его так,

Что нет ни надежды, ни веры,

Что кончится этот бардак!

И будто бы в полночь глухую

Метель заметает мой след,

И воз мой, который тащу я,

Буксует, и сил больше нет,

И совесть меня, словно сабля,

Кромсает: «Чего ты? Давай!»,

Поникла когда и ослабла

Седая моя голова,

И в ней не мозги уж, а тесто,

И нету в душе куражу,

Сюда я, на это вот место,

Спустя тридцать лет прихожу.

И вместо полезной глюкозы,

Которая слаще, чем мёд,

Я просто смотрю на берёзы,

А после иду на завод,

Включая мозги, между прочим,

И так начинаю пахать,

Что боссы уже мне не очень

Хотят …й напихать.

Спасибо им, белым берёзам,

Что могут меня излечить.

Всё ясно с моим этим возом:

Тащить мне его и тащить.

Но это совсем про другое

Беседу свою я веду,

Про то, что творится со мною

В две тыщи двадцатом году.

Сложилось. Могло не сложиться.

Вернёмся, однако, назад,

К моим дорогим сослуживцам,

Что рядом, на брёвнах сидят.

Удав мне по-дружески в спину

Тихонько локтём саданул,

Поближе стопарь пододвинул:

«Ты что там, Серёга, уснул?

Пускай даже пустишь слезу ты,

Не выйдя в большие тузы,

Берёзы твою крутизну-то

Как раз и поднимут в разы!

Как будто бы сладкая нега

Накрыла тебя, но смотри:

Стажёр за добавкою сбегал.

Сиди хоть всю ночь до зари!

Финальный аккорд эпопеи:

Он вот он: хоть враг не дурак,

Но мы, видит Бог, не тупее,

И наша взяла, как-никак!

Уже не стоим на ушах мы!

Довольно!» И, словно в ответ,

Стажёр из ракетницы жахнул

Во славу грядущих побед!

О! девушки к нам! Да какие!