скачать книгу бесплатно
Стоял один из первых дней пока ещё не надёжного, но жаркого тепла. Когда воздух прогревается, и на улице становится теплее, чем в озябших за зиму каменных домах. Потом будут ещё и похолодания, и ветра, пока в свою власть не вступит лето.
Но сегодня был именно такой чудесный, ясный, пронизанный солнцем день. Окно выходило в запущенный сад. Снег ещё стаял не везде, постепенно обнажая прошлогодний, не убранный с осени мусор, сквозь который уже проросла трава и первые весенние цветы. На деревьях настойчиво пробивались почки, кое-где взорвавшиеся нежной листвой.
Я прислонилась боком к оконному проёму и зачарованно любовалась этим великолепием. Ветерком донесло аромат… сирени? Сами собой в голове всплыли строки:
Что за наряды нынче у весны —
Безумство, наваждение, дурман!
Ужели ей привычные тесны
Зелёный шёлк, лазоревый сафьян?!
Одежды выбирая на лету,
Она меняет каждый новый день
Метель шальной черёмухи в цвету
На пламенем объятую сирень.
– Ну да, оно и в самом деле немудрено было память порастерять, – буднично вырвала меня из романтичного настроения Марлен.
Она в задумчивости стояла рядом и, видимо, всё это время крутила в голове озвученную мною новость о собственной амнезии.
– А денёк и в самом деле хорош! – женщина, наконец, расслабленно выдохнула, позволяя себе насладиться чарующим духом весны.
Я тоже развернулась к окну. Хотелось высунуться в него, но… рёбра не позволяли.
– Ну, ладно, на первый раз хватит, – прервала идиллию нянька, – ты вон уже на ногах еле держишься. А ну, давай в кровать. Потихоньку, не торопись.
Торопиться, впрочем, я бы физически не смогла, даже если бы меня об этом очень попросили – ослабевшие от отсутствия нагрузки мышцы предательски дрожали.
Но была счастлива уже хотя бы от того, что солнце продолжает светить, природа возрождается, в окружающем меня мире, кроме набивших уже оскомину серых, тёмно-зелёных и коричневых мрачных тонов, обнаружились и другие – яркие краски, а я уже встаю на ноги. Ну и что в комнате, наконец, стало свежо.
Так потихоньку я и осваивалась в новых, нежданно свалившихся на меня, обстоятельствах жизни.
Мачеха и отец меня пока больше не посещали, чему я была несказанно рада.
Лаура, видимо, решила, что свой лимит сострадания она уже исчерпала и успокоилась на том, что я, в смысле Таис, вообще жива. Отец – не знаю почему.
Как-то из любопытства спросила об этом Марлен, но она только рукой махнула, привычно поджав губы. Допытываться не стала, решив не забивать пока этим голову – на сей момент ждали решения более срочные и важные задачи.
Всё моё общество составляли нянька и Тео, регулярно забегавший к "сестре", поделиться новостями и своми детскими переживаниями.
Домашние новости, в основном, сводились к тому, на кого и за какую провинность сегодня накричала баронесса и её причитаниям о том, мол, "как это нету денег на новый корсетик" и "как её, несчастную, вообще угораздило выйти замуж в такую нищету, в которой порядочной баронессе просто неприлично жить".
Вот интересно даже, о чём она думала, когда рвалась в этот "замуж"? И как-то уж совсем нелогично Лаура упускала тот факт, что без этого "замужа", она и не баронесса вовсе. В общем, ничего интересного.
Однажды уже под вечер ко мне прибежал перепуганный Тео.
Я успела искренне привязаться к хулиганистому, но доброму ребёнку. Его взволнованность моментально передалась и мне. Тем более, что обычно он посещал меня днём, и сегодня уже забегал.
– Малыш, что случилось? – я не на шутку переполошилась.
Ребёнок стоял посреди комнаты, зажимая под мышкой какую-то маленькую коробочку, и не решался ни подойти, ни озвучить то, что его так обеспокоило. Глазёнки его широко открылись – было очевидно, что он отчаянно борется с подступающими слезами.
– Тео, миленький, не пугай меня. Что произошло? Иди сюда, – я всё же уговорила мальчишку подойти и усесться ко мне на кровать, – ну давай, рассказывай.
– Марлен разговаривала… Я услышал… Таюшка…
– Ну, – подбодрила его я, – с кем разговаривала?
– Сама с собой, как всегда. На кухне.
– И что сказала Марлен, что ты так испугался?
– Ты правда ничего не помнишь? – решился, наконец, он озвучить мучивший его вопрос.
– Ну как, – растерялась я, – маленько кое-что забыла. Потому, что головой сильно ударилась. Но это пройдёт. Ты-то чего так боишься?
– А вдруг ты и меня забыла-а-а! – уже ревел малыш, уткнувшись в моё плечо, боясь посмотреть мне в глаза и увидеть в них что-то не то, – Что ты меня лю-у-би-ишь!
– Эй, – я осторожно подняла ладонями мокрую от слёз мордашку, – хороший мой, как тебе такое только в голову пришло? Как я смогла бы тебя забыть?
– Честно-честно? – с надеждой он заглянул мне в самую душу.
– Правда-правда, – не задумываясь ответила я.
– Та-айя-а-а!
Я уже ревела вместе с ним.
Сердце разрывало это неприкрытое детское горе. Как он вообще почувствовал подвох? Наверное, были у них с настоящей сестрой какие-то тайные словечки или фразочки, о которых я не могла знать. И он сперва подавлял в себе сомнения, растущие на фоне возникающих нестыковок, а теперь, услышав слова няньки, нашёл им объяснение, решив, что его Таюшка забыла своего братика и как они любили друг друга.
– Мамочки, а ведь он прав, – думала я, баюкая маленького котёнка на руке, – детское сердце не обманешь. Нет, что бы не говорили – никак не обманешь.
На глаза попалась принесённая им коробочка, съехавшая из под мышки на подушку.
– А что это у тебя такое?
– Это? – Тео отвлёкся от своих переживаний и таинственным тоном сообщил, – мой тайник.
– А-а-а. – поддерживая игру, в тон ему протянула я, – Покажешь?
– Покажу, – хлюпая носом, серьёзно ответил он, устанавливая коробочку на табурет и торжественно открывая крышку, – у меня тут волшебная монетка хранится. Мне цыганка дала. Сказала, что я хороший, и монетка будет меня охранять.
Я затаила дыхание, слушая детские откровения.
– Я её тебе хочу подарить, – он порылся среди сушёных жуков, разноцветных осколочков витражей, камешков необычной формы и бог ещё знает каких мальчишеских богатств (я всё не успела разглядеть) и, наконец, извлёк из недр тайничка блестящую монетку с дырочкой и продёрнутой в неё верёвочкой.
– Тео, малыш, я не могу принять такой дорогой подарок – он ведь твой! Тебя оберегать должен! – у меня и в самом деле рука не поднималась забрать у ребёнка такую ценность, даже понарошку.
– Таюшка, пожалуйста! Цыганка сказала, что если украдут – горе тому принесёт, а если сам захочу подарить – то добро и мне и тому… ну, тебе будет.
Я взяла в руку монетку, внимательно разглядывая рисунок.
– Ну вот, – почти успокоился парнишка, – теперь ты меня никогда-никогда не забудешь.
– Я тебя и так никогда-никогда не забуду, – обняла я его, прикрывая глаза и вдыхая запах детской макушки, – что бы ни случилось.
* Автор стихотворения Чернышов Леонид.
12
Вчера опять приходил доктор, добросовестно отрабатывая герцогские монеты. В очередной раз поводил руками, погрыз недожёванные с прошлого посещения губы и снова промолчал.
– И? – с немым вопросом подняла я на него глаза.
Эскулап смутился под моим прямым взглядом, пожал плечами и ушёл.
– Ну и ладно. – Подумала я, – Сами разберёмся.
Потом у Марлен переспросила, что он вообще говорит о моём состоянии и что рекомендует делать. Нянька подтвердила мои подозрения о том, что местный Пилюлькин и сам не ожидал такого фантастического эффекта от пиявок и "благотворных жидкостей" и упирает на то, чтобы продолжать в том же духе. Ну и молиться, конечно же.
Из сбивчивых пояснений няньки я сделала вывод, что эскулап находится под впечатлением от древней доктрины о медицине, как о науке о восстановлении жизненной энергии. Смутно помнится что-то такое… про жидкие среды в организме, их равновесии, бла – бла – бла и лечении больного, основанном на выборе питания в зависимости от соответствия пациента одному из четырёх типов темпераментов.
Когда-то попадалась на глаза статейка про это, но я даже вникать не стала. Ибо муть полная, на мой взгляд.
Таки, доктор, вероятно, свято уверовал, что мне полагается исключительно жидкая пища. С чем я была уже категорически не согласна. Марлен, впрочем, тоже. Поэтому, мы втихаря решили порушить всю его стройную систему и кормить меня человечьей едой.
Чувстовала я себя уже довольно бодро. Имеется ввиду, острая боль отступила. Но здравый смысл твердил, что это впечатление обманчиво – не так-то быстро срастаются поломанные рёбра. И, не смотря на заметное облегчение, остаются пока очень хрупкими.
Поэтому, требовалось соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не навредить идущему на поправку (особенно после нормализации рациона) организму. Хотя валяться в постели становилось труднее с каждым днём.
Хотелось движения, физической нагрузки. Я бы с удовольствием хлопала на весеннем солнце подушки и делала уборку, но поднимать тяжести и махать руками было ещё тяжело, слишком опасно, да и элементарно не под силу.
Поэтому я в любой возможный момент просто ходила. Без надрыва, сверхнапряжения и резких движений заставляла себя вставать – чтобы укреплялись мышцы, усиливалось кровообращение, работали внутренние органы и прочая, и прочая… Остальное доделывали молодость и моя родная, привнесённая жизненная сила.
Сперва по возможности эксплуатировала Марлен, потом потихоньку сама. Никаких великих знаний по медицине у меня не было – угораздило в своём мире родиться на редкость здоровым человеком. Однако, все воспоминания о случайных разговорах или статьях, связанных с этой темой, наводили на мысль о движении.
Короче, одно я для себя усвоила чётко: хочешь встать на ноги – вставай. Вот такая банальщина.
Было бы неплохо восстанавливать мышцы в бассейне. Но, увы и ах, такой роскоши в этом доме пока ещё никто не придумал. Поэтому, сперва – дыхание, потом – хотьба, а там и осторожные упражнения. Силы потихоньку возвращались.
Помню свою первую прогулку по дому. Было жутко любопытно посмотреть на это средневековое жилище.
На первом этаже располагался достаточно большой холл, в котором, думается, предполагалось принимать крестьян и простолюдинов.
Ткани (некогда яркие и насыщенные, а теперь выцветшие до непонятных сливающихся оттенков), покрывавшие стены уже давно требовали замены, как и многое другое в усадьбе.
Большой камин в резном каменном обрамлении. Очень красивый – я надолго задержалась возле него, впечатлённо прикасаясь руками к завиткам монументальной конструкции. На дальней стене – потемневшая деревянная панель с замысловатым рисунком.
От изучения её меня отвлёк стенной шкаф – встроенные в камень полки для хранения документов и книг. А, понятно, это место, где сидел сеньор.
Над холлом первого этажа располагался верхний большой, когда-то изысканно украшенный зал, к которому вела винтовая лестница. Здесь старый барон принимал своих высокопоставленных гостей.
Приятной неожиданностью оказалась ведущая сюда же внешняя лестница – чтобы оказаться на улице можно было не идти через весь дом. А подышать кислородом можно было вообще не спускаясь вниз – на широком балконе.
За пределами верхнего холла располагались частные покои барона и членов его семьи. Но соваться в двери я не рискнула – не хватало наткнуться на жильцов. Потом попрошу Тео рассказать мне обо всём поподробнее.
Путешествие по мрачной обители разочаровало. Я бы с удовольствием и интересом побродила здесь в порядке ознакомительной экскурсии, если бы потом меня ждала уютная квартира. Но мысль о жизни в такой унылой обстановке навевала тоску.
Я шла по пустынным пыльным коридорам и задавалась вопросом: как изначально читаемо-добротное поместье можно было довести до такого ущербного состояния? В доме было тихо. Я вообще не видела слуг.
– Понятно, хозяйство в упадке, платить за работу нечем – вот люди и разбежались. – шевелились в голове невесёлые рассуждения, – Всю эту махину теперь просто некому обслуживать. Интересно, сколько их осталось, кроме Марлен и той второй… Жаклин. А нянька здесь, видать, вообще и за себя, и "за того парня" – и чтец, и жнец, и на дуде игрец…
Я уже совсем было "навострила лыжи" в свою комнату, как на лестнице неожиданно столкнулась с баронессой.
– Таис, нам нужно поговориить. Мне есть, что тебе сообщить. – критически оглядев меня заявила она и, взмахнув пышной юбкой, направилась в холодный зал. Предполагалось, видимо, что я проследую за ней.
– Ну ладно, – пожала плечами я, – послушаем, что вы имеете мне сказать, дорогая мачеха.
Лаура подошла к окну и замерла, задумавшись. Видимо, подбирала слова. Я не торопила.
– Мне нужно сообщить тебе хорошую новость, Таис, – сказала женщина.
– Угу-м, конечно, – мысленно насторожилась я, – именнно с таким выражением лица, предисловием и интонациями обычно и сообщают "хорошие" новости.
– Я вижу, что ты идёшь на поправку. Это очень хорошо.
– Сложно оспорить, – про себя усмехнулась я, - ну, давай уже к делу.
– Я подыскала для тебя хорошее место. – она чуть развернула голову в мою сторону и слегка замешкалась, как будто подслушала мои мысли, – Мне удалось убедить герцогиню Жозефину Мари Габриэль дю Сен-Марк де Шамбор принять тебя в свой дом в качестве личной фрейлины.
Сказать, что я опешила – всё равно, что промолчать.
– Оба-на! – полетели мысли, – А ты, барышня, совсем не промах. Пока девочка валялась без сознания, пытаясь выцарапаться в эту жизнь, ты и моральную компенсацию срубила, и её уже пристроила какой-то Жозефине… ля-ля… де Шамбор.(В жизни не запомню это нагромождение имён.)
Я пока абсолютно не понимала, хорошо вообще вот это "фрейлинство" или плохо. Но опять перемещаться куда бы то ни было не имелось ни малейшего желания – я здесь-то ещё толком не освоилась. И, пока мачеха монотонно гудела на одной ноте что-то про "весьма почтенный дом", "оказанную честь" и как я "должна быть благодарна и счастлива", спешно собиралась с мыслями.
– Как только ты почувствуешь себя вполне здоровой… Таис, ты меня слушаешь? – в этот момент Лаура повернулась боком, солнечный свет, льющийся в давненько не мытое окно, ярко осветил её и я получила возможность в первый раз разглядеть мачеху во всей красе. Тут на меня свалилось новое открытие.
Она была и в самом деле красива. Но поразило другое. Она не была моложава. Она была МОЛОДА. И эта морщина на лбу не являлась следствием возраста, портившим её прекрасное лицо. Скорее наоборот. Эта морщина и в целом выражение лица, добавлявшее ей лет – следствие дурного характера и наступившей неожиданно непростой жизни.
И её это, конечно, не оправдывает. Стервой в моих глазах она по итогу этого умозаключения быть не перестала.
– Да тебе годков-то от силы двадцать шесть. – прикинула я, откровенно разглядывая женщину, – Это ты, девонька, будешь рассказывать, как мне жить эту жизнь? А чего ж ты, такая дельная да продуманная хозяйство-то баронское не уберегла?
