скачать книгу бесплатно
– Интересно, сколько мне теперь лет? Ладно, это вот всё надо срочно приводить в порядок. – теперь я уже прям ждала свою пышечку, но она не шла. И никто не шёл.
– Нет, да? – я ещё раз с надеждой глянула на заботливо прикрытую дверь, – Тогда так, пока хотя бы комнату изучу.
Шторы опять задёрнули, но сквозь них всё ещё пробивались лучи явно клонящегося к закату солнца.
– Ого, это я до вечера продрыхла? Та-ак, подушка, судя по ощущениям, явно не пуховая… и, – я принюхалась, – видимо, древняя. Всё здесь какое-то древнее, провонявшееся запахом кислятины, пыли и ветхости.
– На потолке деревянные балки, – я подняла глаза вверх, – люстры нет. Зато есть светильник. Правда без свечек.
– Стены неровные, серые, похоже, просто камненные. – я скосила глаза влево, – На моей – невнятный дряхлый гобелен. В дальнем углу вижу крепкий сундук, окованный железом и прикрытый замызганной шкуркой неведомой зверушки. Большего пока не разглядеть. Главное, в комнате есть камин! Я всегда была мерзлёй. Однако, похоже, с дровами тут напряжёнка, судя по недовольному окрику блондинки, услышанному мной уже почти во сне. Интересно, кто она мне?
Мысли перетекли на людей.
– Явно чувствуется хозяйская стать. И одета красиво. Правда, потрёпанно. Странно это всё… А Марлен – молодец. Раз камин всё-таки горит – значит умеет она противостоять барской воле. Хотя, судя по интерьерчику и фасонам одежд, меня явно занесло в глухое средневековье. А значит, слугам здесь не очень-то позволительно вольничать. Но пампушечка явно не обычная бессловесная прислуга в этом доме, как, например, та вторая, которая доктора привела. Есть у Марлен в этом доме некие преференции. Факт. Да и характер чувствуется – кремень. Ладно, разберёмся.
– Теперь мужчина. Как она его назвала? – я наморщила ум, вспоминая подробности встречи, – Рауль. Да. Кстати, мой отец. Неоднозначное впечатление. С одной стороны видно, что дядька добрый, сердечный, но вот это его смиренное "да, дорогая"… Это же караул! Взрослый мужчина, а ведётся, как телёнок… Не знаю, по-моему, в Лизкином сыне характера больше, чем в нём. Крутит им блондинка, ой кру-у-ти-ит. Как хочет. Обидно за мужика. Человек-то хороший. Но безвольный какой-то. Как надломленный. И дочку любит, но внимания ей явно не уделял – сам признался. Или у них тут так принято? Ничего не помню толком про эту эпоху.
– А мальчишечка-то какой хорошенький. Беленький, кудрявенький, лучезарный. Как Маня Светкина… – воспоминание царапнуло по живому, – Эх, братишка, надо же… представляешь, Крис, у тебя теперь есть брат. Тёплышко маленькое.
Опять захотелось пить. На тяжёлой, простой, как квадрат Малевича, табуретке возле кровати стояла кружка с водой. Кряхтя приподнялась, попила и с шумным выдохом откинулась на подушку.
– Что ж тут так воняет? – досадливо поморщилась я, – О! Стоп! А я-то, я-то кто такая? Графиня? Баронесса? ("О как размахнулась!" – хихикнул внутренний голос.) Не, ну а что? Сплю на кровати – не на сундуке каком, комната вот своя с камином, дочь хозяина, прислуга даже имеется. Хотя, Марлен вообще язык не поворачивается прислугой обзывать. Ну, не барских мы кровей, не барских.
– Однако блондинка – явно не моя родительница. В пампушечкиных глазах вон в сто раз больше материнской любви ко мне светится. Как бы это всё поаккуратнее разузнать? В лоб-то не спросишь – чего доброго сочтут ненормальной, да в дурку сдадут. Интересно, есть у них здесь психушка? Наверное, всё-таки, при церкви какая-нибудь богадельня имеется.
– Короче, косим, Крис, под амнезию. Имеет право покалеченный ребёнок на амнезию, в конце концов?! Ещё бы вот в зеркало на себя посмотреть… Блин, что-то прям боязно. – честно призналась себе я.
В этот момент наконец-то пришла запыхавшаяся Марлен:
– Проснулась, детка? А я вот тебе ещё бульончику принесла.
– А мяса нет? – робко скрипнула я и опять закашлялась.
Надо было видеть её глаза. Крепкая нервами тётка, видать, не на шутку озадачилась.
– Нету сегодня…
– А с чего тогда бульон? – возник в голове резонный вопрос.
– Да и нельзя, миленькая. Я ж тебя неделю толком накормить не могла – а ну как кишки скрутит. Этого вот нам и не хватало – только-только очнулась же. И доктор запретил пока… Я тебе утром в бульон яйцо забью. – немного помолчав, сжалилась она надо мной.
– Ну ладно, – про себя подумала я и кивнула, – может она и права. У неё явно опыта побольше моего в этих делах.
Хотя есть хотелось, как здоровой.
Скормив мне такой же жидкий, как и утром, бульон (Где ж тут поправишься? Я уж молчу про потолстеешь.), моя спасительница собралась, было, уходить.
– Марлен, – окликнула я её (после горяченького голос всё-таки прорезался), – а можно поменять мне постель? И помыться…
Я осеклась, глядя, как вытягивается это круглое миловидное лицо.
– Ну хотя бы обтереться, – добавила я уже почти шёпотом, совершенно искренне не понимая, что не так.
– Детка, – пышечка обеспокоенно потрогала мой лоб, – так что же, прямо сейчас постель менять? Так и месяца же не прошло…
– Чего? – подумала я, – Месяца? Так ото ж оно и воняет всё.
– И мачеха твоя (я сделала в голове пометку) заругается. За дрова-то вон весь день поедом ела, а за постель и вовсе со свету сживёт! – ворчала тётка.
– Марлен, пожалуйста, мне плохо в этих пропитанных потом и болезнью простынях.
– Ну… не знаю, – она была явно расстроенна и растерянна, – не знаю.
– Нянюшка, миленькая – вырвалось у меня и я от неожиданности сама обалдела.
Так, значит, какую- то память Таис мне всё-таки оставила.
10
Первый раз за всё это время я увидела, как дрогнуло её лицо.
– Ладно, отобьюсь. Не в первой, поди. – Марлен поджала губы, сдерживая подступающие слёзы, и со вздохом пошла выполнять мою просьбу.
Я её честно зауважала. Совесть грызла за то, что подставляю хорошего человека под хозяйский гнев, но находиться в таком свинстве было невмоготу.
Первые страх и растерянность, притуплявшие восприятие бытовых моментов, схлынули. На их место пришло физическое ощущение себя в этом месте. И для меня, щепетильной в вопросах чистоты и благоустройства личного пространства, это было ужасно. Тело начинало отчаянно зудеться во всех местах, от запахов тошнило, я сама себе сейчас была противна. В таких условиях вряд ли возможно было бы уснуть.
В общем, с грехом пополам, стараясь производить как можно меньше шума, мы ( ну как мы… в основном, конечно, Марлен) навели приемлемые, максимально возможные санитарные условия.
Принесённые ею простыни тоже были не ахти какие – сыроватые и самую малость отдавали… ну вот этой, собственно, сыростью, но этот запах я вдыхала уже почти с удовольствием. С облегчением – это точно. Да уж, всё познаётся в сравнении.
Вопросов было много, но задавать их я не спешила. Во-первых, понемногу всё само собой начинало проясняться. Во-вторых, я очень надеялась на то, что "нянюшка" – это не единственное, что достанется мне от воспоминаний девочки.
В тазу с водой, принесённом Марлен, я попыталась было разглядеть отражение. Но пышечка без конца полоскала в нём тряпку (не забывая комментировать свои действия и ситуацию в целом), и в водной ряби разгляделись только ярко-голубые глаза и очертания тонкого лица.
Ещё у меня были ужасного цвета волосы. Правда, густые и длинные. Тем сложнее и больнее оказалось их разобрать. Оттенок называется – "никакой". С этим потом тоже придётся что-то делать.
В эту ночь я спала спокойно. Нервная система, видимо, слишком устала от потрясений и скомандовала всему организму отключиться, что я и сделала.
Утром меня разбудил аромат традиционного уже бульона с плавающими в нём обещанными нитками вбитого яйца.
– Э-эх, детка, тяжёлые времена настали. Пока старый барон(!) жив был, так и дом был – полная чаша, – приговаривала моя нянька, ловко потчуя меня своим бурдомесом, – и мясо каждый день, а по праздникам – так вообще стол – горой. И приёмы всякие, и веселье.
Я навострила уши, впитывая каждое сказанное ею слово.
– Хороший был человек, и хозяин крепкий. Во где у него эти старосты-лиходеи были! – женщина сжала крепенький кулачок, показывая, где конкретно находились у прежнего хозяина эти самые лихоимцы, – А теперь что?..
Марлен насупленно замолчала. Я подняла на неё глаза, побуждая продолжить рассуждения.
– Теперь всё, – отвечая на мой взгляд продолжила она свою мысль, – пока ещё маменька жива была, господи, упокой её светлую душу, так ещё худо-бедно держались. Не шиковали, но добро жили. А как не стало её – так всё и покатилось под откос.
– Ну а уж как Лаура в доме появилась, так и вообще худо стало – всё в раздрызг! – начинала в пол голоса горячиться моя кормилица, – Какой чёрт только прнёс эту … в наш дом! Охомутала, змея, барона и давай тут свои порядки наводить. Сама-то вон и не дворянка даже, родители у неё зажиточные, да не родовитые. Но больно уж ей, видать, в баронессы захотелось. Как уж она к нему прибилась – никто и не знает. Только барон после смерти матушки твоей совсем растерялся – сам не свой ходил. Вот и поддался. Тебе добра хотел, а вон оно, как всё вышло…
Я растягивала свою жидкую еду как могла, лишь бы подольше послушать няньку.
– Так и давай она последнее транжирить, – опять полыхнула Марлен, – на наряды да побрякушки. Догляду за хозяйством – никакого, вот и дожили до того, что мясо в баронском доме через день подают, на дровах да на свечках экономят. Я уж молчу про то, чтобы убранство обновить, да гостей принимать. Тьфу ты, прости меня господи. А эта всё командует… Докомандовалась, что уже и на себя денег не хватает, про тебя, мой ангелочек, и вообще разговору нет. Ну ничего, я ей тебя в обиду не дам. Ничего она мне не сделает. Напыжится, поорёт с важным видом, да и пойдёт восвояси. Я уйду – так тут всё окончательно развалится. Даже она это понимает.
Пампушечка распалялась всё сильнее, становясь похожей на аккуратный симпатичный заварной чайничек на самоваре. При всей миловидности образа, было понятно, что цену женщина себе знает и, в случае чего, и кипяточком плеснуть может.
– Я тут с покон веков. Ещё тебя у молодой баронессы принимала, её выхаживала, да тебя кормила. Мой-то сынок мёртвым родился – на кухне надорвалась… – Марлен немного помолчала, справляясь с горькими воспоминаниями, – так бог деток больше и не дал. И мужа прибрал… А матушка твоя слабенькая была – одно слово, "голубая кровь". В родах выжила, да потом так и болела долгие годы.Так и зачахла.
Я взяла нянькину руку и прижалась к ней щекой. Очень хотелось хоть немного утешить эту добрую, много пережившую на своём веку женщину, беззаветно преданную Таис и этому старому дому.
Насколько я поняла – её здесь ничего не держало. Будучи женщиной добросовестной и порядочной, имея за плечами колоссальный опыт ведения хозяйства, она могла уйти в любой другой, более благополучный дом.
Подозреваю, что и зарплату им тут уже давно никто не платил – работали за крышу и харчи. Но, если та, вторая служанка (Жаннет, кажется. Или Жаклин… потом уточню) оставалась здесь потому, что ей некуда было деваться, то Марлен болела за Таис и барона со всем его баронством всей своей широкой душой.
Бульон давно закончился, а мы так и сидели с ней вдвоём. Тёплые пальци мягко гладили по волосам. Марлен тихонько покачивалась, обнимая меня, задумчиво глядя в одну точку.
– Ладно, детка, – женщина поцеловала меня в макушку, выходя из оцепенения, – работать надо. И так засиделась с тобой. Пойду я. А ты ещё поспи.
– Марлен, – остановила её я, – Мне очень хочется походить, а одна пока боюсь. Как освободишься, приходи, пожалуйста.
– Конечно приду, ангелочек мой, только рано ведь ещё вставать – слабенькая совсем.
– Ну миленькая, хотя бы по комнате. Пожалуйста. Расхаживаться надо, а то так долго валяться можно, если даже и не пытаться.
– Ух как раздухарилась, – одобрительно покачала головой пампушечка, – значит и вправду на поправку пошла. Приду, родная моя, конечно, приду.
Я максимально уютно угнездилась под одеялом, стараясь не тревожить повреждённые рёбра. Дышать было тяжело, но не так сильно, как в первый момент, когда я очнулась. Терпимо, в общем.
Вообще мне показалось, что я принесла в это тело свою жизненную силу, если можно так выразиться. Потому, что избитый организм, не смотря на более чем скудную еду, полную антисанитарию, царившую вокруг, и лечение молитвой и пиявками (следы от последних обнаружились у линии роста волос на шее), заметно креп.
Но поспать мне не дали. В приглушённый сумрак комнаты на цыпочках прокрался мальчишка. И я была ему очень рада.
– Таюшка, ты не спишь? – шёпотом спросил малыш.
– Нет, не сплю, – так же шёпотом отозвалась я.
– Я с тобой маленечко посижу? Можно? Я соскучился. Я тихонечко, чтобы матушка не услышала, а то опять заругает. – взволнованно заторопился, зачастил маленький Тео.
– Иди сюда, ко мне, – я протянула ему руку.
– Меня в комнату отправили, а я к тебе сбежал. – радостно хихикнул малец, и тут же стал серьёзным, – Ты прости меня, Таюшка, это же всё я виноват. Если бы не побежал на дорогу, тебя бы тот страшный конь и не затоптал.
Понятно теперь, что с девочкой случилось. – отметила про себя я.
Мальчонка уселся на табурет и положил светлую головку рядом с моей на подушку.
Так в душе защемило, так захотелось прикоснуться к этому мелкому чуду.
– Не переживай так уж сильно. Случается всякое. Ты не виноват. Ты просто испугался и растерялся, да?, – я с тихим наслаждением гладила пальцами тонкую кожу детской щеки, трогательные мягкие кудряшки.
– Очень, – признался малыш и тревожно спросил, – ты на меня не сердишься?
– Нет, конечно, – поспешила его успокоить, – разве можно сердиться на такого хорошего мальчика?
– Я тебя люблю, – прошептало чудо, – больше всех на свете.
И немного помолчав, добавило:
– Только матушке не говори.
– Хорошо, – улыбнулась я, – это наш секрет.
11
К обеду пришла Марлен с чашкой угадайте чего? Но, на этот раз, о, чудо, к нему прилагался кусочек тощей, но от этого не менее божественной курицы! У меня от возбуждения, по-моему, аж руки затряслись.
Нянька потянулась за ложкой, но я её остановила:
– Давай-ка я сама уже буду хотя бы в этом себя обслуживать.
– Давай, детка, сейчас мы тебя устроим. – энергично взбив комковатую подушку, она приладила её мне под спину, помогая устроиться полусидя.
Быстро выхлебав бульон, я принялась смаковать жёсткое до невозможности мясо, отгрызая небольшие кусочки и долго-долго пережёвывая, практически расщепляя во рту.
А потом был променад по комнате. Марлен и я, вцепившаяся мёртвой хваткой в подставленную руку, медленно добрались до окна. Ноги дрожали, малодушно захотелось вернуться в кровать. Но сдаться так быстро я себе не позволила.
– Нянюшка, а голову мне тоже отшибло? – спросила я, чувствуя, как она тяжелеет в горизонтальном положении и вспоминая, как болезненно было разбирать сбившиеся спутанные волосы.
– Ох, детонька, да чего тебе только не отшибло. Как жива осталась – это вообще чудо господне. А ты не помнишь, что ли? – встревожилась женщина.
– Марлен, ты только не пугайся, но я и в самом деле кое-что забыла, – я осторожно начала готовить женщину к своей некоторой неосведомлённости в разного рода вопросах и деталях. И поспешно добавила, – но обязательно вспомню – ты только немножко мне помоги.
А потом и вовсе, чтобы переключить расстроенно-растерянную женщину с этой непростой темы, обернулась к окну:
– Смотри, какая красота вокруг! А давай окно откроем?
– Таюшка, да как можно? Холодно ж ещё. – она буквально округлила глаза.
А за окном зацветала нежная весна. Солнце светило так ярко, что слезились привыкшие уже к постоянному полумраку глаза. И грело через грязноватое стекло так, что невыносимо захотелось на улицу. Но эта задача пока была мне явно не под силу.
– Ну пожалуйста, я же не дойду во двор, а дышать свежим воздухом нужно. Доктор ведь наверняка говорил? – пришлось пойти на маленький шантаж.
Марлен набрала полную грудь воздуха, закрыла рот и медленно выдохнула. В глазах её металось беспокойство. Она, склонив голову на бок, внимательно посмотрела на меня ( в этот момент я клятвенно пообещала себе пореже озадачивать няньку нестандартными просьбами), и ,с силой толкнув намертво слипшиеся створки, распахнула окно.
Меня чуть не сбило с ног волной свежести и кислорода.
