скачать книгу бесплатно
Но дурень-то видел всё вкривь и вкось.
(Точно как ты и я!)
Минувшие годы – то наши невзгоды,
Работа ума и рук,
Но женщина всё забрала без изъятья,
О наших трудах не имея понятья,
Не зная душевных мук!
Дурак промотал и добро, и власть.
(Точно как ты и я!)
Он вере и чести позволил пасть
(Но леди всё мало и всё не всласть),
Однако дурак подтвердил свою масть.
(Точно как ты и я!)
Сулила удача большую отдачу,
Мы строили планы, друг,
Но леди вмешалась в великое дело,
И нашей победой она овладела,
Не зная душевных мук!
Она дурака обглодала сперва
(Всё – как у нас с тобой!)
И – в мусор его (в чём трижды права).
Дурак – живёт, но – едва-едва:
Ведь большая часть дурака – мертва.
(Всё – как у нас с тобой!)
И стыд меня гложет, что ныне, быть может,
Мы носим клеймо, как скоты,
Что леди, владевшая всем без изъятья,
Жила, ни о чём не имея понятья,
Но дурни-то – я и ты!
1897
«Когда закончит рассказ о Земле…»
Когда закончит рассказ о Земле
последний холст на мольберте,
И древние краски, и критик юнец
равно достанутся смерти,
Тогда мы устроим на эру (иль две)
отдых душе и телу,
Пока нас Мастер Всех Добрых Трудяг
опять не приставит к делу.
Всем праведным – благо: на трон золотой
их Мастер посадит охотно.
Он даст им кисти – хвосты комет –
и – в десять лиг – полотна.
И Магдалина, и Павел, и Пётр
пред ними въяве предстанут,
И век позировать станут они,
и век они не устанут!
Хвалу воздавать и хулу раздавать
лишь Мастер нам будет вправе.
И мы не пойдём на поклон к деньгам,
а также к суетной славе.
Работа – наш высший удел и восторг,
и каждый, как сможет, правдиво
Напишет Вещь для Бога Вещей,
их суть подтвердив и диво!
1892
Последняя сати
Не так давно, всего лишь несколько лет назад, в одном из кня жеств Раджпутаны скончался тамошний верховный правитель. Жёны его, нарушая закон против сати, введённый англичанами, готовы были вырваться из дворца и сжечь себя рядом с телом покойного супруга. Но ворота были заперты. Тогда одна из них, переодевшись любимой танцовщицей правителя, прошла через оцепление стражни ков и направилась к погребальному костру. Здесь храбрость оставила её, и она попросила своего родственника, вельможу при дворе прави теля, убить её. Он исполнил её желание, не догадавшись, кто был перед ним.
Удаи Чанд, повелитель, покидал земную обитель.
В Гангру пришли мы, друзья и вассалы владыки.
Гонги – целую ночь – печальную весть разносили,
Жёны – целую ночь – громко о нём голосили,
Мы – целую ночь – упросить их были не в силе
Вытереть слёзы и удержать свои крики.
Целую ночь вельможи были в покои вхожи.
Стражники были угрюмы и каменнолики.
Факелов пламя блистало тускло, неяро,
На ружьях Тонка блистало, на саблях Ульвара,
На сбруях Мевара блистало и на доспехах Марвара;
Звон во дворце в ту ночь стоял превеликий.
Целую ночь дышал он хрипло, неровно; лежал он
В Комнате Золотой, что на дворцовом крове.
Были шёпот и плач на женской слышны половине.
Жадные взоры Бунди державной княгини
Смерти искали – той смерти, которую ныне
C мужем она разделить не могла из любови.
Утром ушёл он на встречу с Богом; костры далече
Весть разнесли от горы до устья речного,
От Мальвы широких равнин к Абу кряжам скалистым.
И плач, догоняя плач, к звёздам взлетел серебристым,
Плач многочисленных жён – горе их было истым –
К звёздам взлетал всё снова, и снова, и снова.
Жрец, молчальник великий, рот завязал владыке,
Переодел его, в путь отправляя печальный.
Те, кто там был, княгини крик услыхали:
«Ныне с супругом отправимся в дальние дали!
Ныне умрём, как матери умирали!
Женщины, женщины! – Все – в огонь погребальный!»
Быстро дворцовая рота закрыла большие ворота.
Стражники в белом встали слева и справа.
И не успели на улицу выбежать вдовы,
Пали решётки и заскрипели засовы,
Заговорил барабан караульный дворцовый, –
На голубиц наших быстро нашли мы управу.
День горел-разгорался, и голос внезапно раздался.
Женщина, звонко смеясь, сверху нам прокричала:
«Быстро откройте! Я – Азизун-танцовщица.
Если дом прогнил, всякая крыса стремится
С прежним жилищем своим поскорее проститься,
И в новый вселиться дом, и всё повторить сначала!
Раджею я вертела, правила им, как хотела.
Вечером женщины править решили мною!
Пусть без меня они мукой насытятся горько.
Мне отворите, а их стерегите зорко!»
Мрачно смотрела ей вслед на утренней зорьке
Стража, стоявшая там мощной стеною.
Знали все, что от страсти Раджа считал за счастье
Там, где она прошла, целовать даже землю.
Бога её плосконосого чтил как святыню.
Если же, выпив, его земная богиня
Смерти хотела вельможе иль простолюдину,
Он их немедля казнил, кивку её внемля.
Мы отнесли его к славным предкам его державным:
Там издревле стоят Солнцерождённых гробницы.
Там обезьяны качаются, виснут, летают,
Там на колонне резной павлины блистают,
Там в помещенье Княгини кабан обитает,
Там вековечно песок пустыни струится.
Крикнул глашатай: «Боги, встречь откройте чертоги!»
(Мы же костёр разожгли, вождя провожая далече.)
«Друг англичан и воин с отвагой без меры,
Здесь владеющий всем – от Луни до Джейсульмера,
Джунглей великий Царь и Князь Песков Биканера,
В путь отправляйся – вечным богам навстречу!»
Пламя, багрово-ало, копья в небо бросало,
И, разгораясь, бросало всё выше и выше.
Женщина вышла из башни, что век пустовала,
Крадучись вышла, спрятав лицо в покрывало,
Плакала женщина, тщетно к Радже взывала:
Спал правитель, женского плача не слыша.
Спал он, забыв впервые страхи и страсти былые,
Холод ли, жар ли, – всё ему было едино.
Женщина трижды несмело к огню подходила,
Трижды войти и остаться в нём – не было силы,
Трижды сгорев от стыда, заголосила,
Ибо сгореть не смогла на костре господина.
Тут же неподалёку, вперив гневное око,
Некто за ней наблюдал. При господине
Он пребывал на пиру и в жестоком сраженье,
С ним кабанов он в кровавом травил упоенье.
Был по рожденью высокого происхожденья,
Близкой роднёй приходясь державной княгине.
Молвил он гневно: «Вижу, женщины нет бесстыжей!
Живо ступай в огонь, прочь с лица покрывало!
Разве не ты госпожой здесь была настоящей?
Разве не вождь покорился девчонке гулящей?
Разве пепел не бел, от сгоревшей щепки летящий?
Живо ступай и с владыкой ложись, как бывало!»
Она же – в ответ – поспешно: «Клянусь
душой своей грешной,
Всё, что ни делала, делала всё я неверно.
Вот, возмечтала: пока здесь не умерло пламя,
С мужем возлягу, восцарствую над Небесами,
Стану женою единственной! Прочие – в Яме
Пусть завывают – гееннской, безмерной и скверной!
Пламя дохнуло жаром, – злым, удушливым, ярым.
Праведный путь в Небеса оказался ужасен!
Если бы страж благородный, что строг, безупречен,
Век мой прервал, что великим пороком отмечен,
Низменный дух мой, такурскою сталью излечен,
Ввысь воспарил бы…». Такурец промолвил: «Согласен».
Сталь вонзилась прямая, кровь и жизнь отнимая…
«Думал, взойдёт на костёр владычица края.
Вместо неё простая пришла танцовщица.
Девкой была – умирает, чиста, как девица.
В путь, дорогая сестра! Улетай, голубица!
Рядом с раджпутским вождём удостоишься Рая!»
Пламя под грудой пепла ожило и окрепло, –
Женщине слава – подруге, жене, берегине!
