Вечные мы

Ещё. Глубже. Главное, на чём держится семья – sense of security, но одного этого мало: должно быть и чувство, что эта security не бесплатная и не автоматическая, что тебе не всё простят и не за всё погладят (но, конечно, никогда и не выгонят). Значит, должна быть уверенность, что ты сам никогда не сделаешь того, за что тебя станут любить меньше – как у ручного драйвера спокойная уверенность, что он никогда не выедет на встречку, хотя для этого достаточно малейшего движения. Поэтому можно иногда допустить небольшой вжих-вжих с визгом тормозов, чтоб глаза раскрылись и сердце застучало. Но если кто-то действительно срывается и выезжает на встречку – срочно бросаемся передвигать дорожную разметку (или делаем вид, что здесь она тренировочная, не всерьёз), чтобы не было чувства непоправимости и посттравматического синдрома: да, вильнуло, но не смертельно, просто будь внимательнее.

И ещё о security. Любить другого можно по-настоящему, только если любишь и себя – ведь это дар себя другому, как ни скромничай, ты и берёшь, и предлагаешь, а не станешь ведь дарить то, что сам ни во что не ценишь. Поэтому мы все должны стать друг другу зеркалами, но волшебными, приукрашивающими и льстящими, приучать друг друга к тому, что мы хороши, и помогать стать ещё лучше. Всегда смотреть на всех, замечать, как они на тебя смотрят, что им да и что им нет (у меня тут, конечно, опять блок, интроверты же не смотрят выше носков собеседника… заставлять себя, заставлять). Ловить оттенки улыбок, каждую мгновенно поднятую страдальчески бровь, и замечать, когда твою бровь заметили, чтобы сразу дать понять, где именно было фи (но что это же мелочь, а так всё чудесно). Очень важно не сползти в «хороша я и так», «полюбите нас чёрненькими», «чего пристали», «на себя посмотрите». То есть (от себя добавлю) нужно постоянно играть, наша страсть к естественности смыкается (диалектически, хм) с принципиальным притворством, и опять же фики помогают: актёрство как повседневная норма.

И вот тут есть идея. Первый наш шаг – это shared intimacy, «погляделки-помогалки», урок и заповедь, что в нас нет ничего некрасивого телесно. Не «задавить стыд», вот ещё, стыд есть дар, «стыд как клитор», люби его, стимулируй в меру, даже придумывай новый стыд, как новую одежду, чтоб слаще было скидывать. Это всё легко и естественно на самом деле, природа здесь помогает изо всех сил, и я, кажется, на этом уровне уже почти освоилась. Второй шаг – это записи разговоров, то есть речь, то есть, по сути, ум, интеллект, душа, насколько душа может быть записана значками. Это намного, намного труднее, блок здесь у всех, не только у меня, очень трудно полюбить то, что сам говоришь, со всеми спонтанными глупостями и заиканиями, буквально воротит поначалу. Очень трудно не заткнуться навсегда, зная, что всё пишется… вот не поверила бы раньше, но намного труднее, чем трахаться, когда на тебя смотрят. Но можно, и здесь хотя бы всё зависит только от тебя (кроме голоса, который предатель, ну так у нас записи текстовые не случайно). Помогает самому много писать, очень помогает править записи – как минимум даёт силы прочитать, зная, что очень уж ужасное можно будет вычистить. (А самое противное своё, кстати, неплохо и перечитывать… учиться любить себя «даже таким».)

И есть третий шаг. Который мы можем попробовать сделать, если все мы, и особенно я, одолеем второй, и хоть немного придём в себя после. Тоже записи, тоже техника, но теперь уже абсолютная full disclosure: полная видеокартинка со звуком, с множества камер, круглосуточно, кроме когда ты один (ну и доступно только тем, кто в кадре, privacy rules те же, что и раньше). Конечно, с автоматической фильтрацией и сжатием, чтобы не тратить на пересмотр полжизни. Мысли смутные были давно, что надо нам на себя повнимательней посмотреть, а тут Катя начала изобретать, как делать «правильный порн»… но уже стало ясно, что это гораздо более общая штука, и гораздо более сильная. Работали над речью, теперь будем работать над собой целиком. Пора, придётся, никак без: по-настоящему сделать и полюбить себя, the whole me, не искажённый самообраз и не фильтрованный, а самую что ни на есть суть. Усилить feedback в разы, пришпорить эволюцию, давление отбора! Тело, лицо, образ, ужимки, ухватки, всё, что копится за жизнь, что наросло – всё это разглядывать, крупно, замедленно, в деталях, всё чистить, всё править, всё приводить в минимально приличный вид. Всем любоваться, чтоб не пропало ни крошки красоты. Станем же совершенны! (Ох, Катя…)

Работы на годы, без малейших гарантий, с хорошим шансом похоронить всю нашу жизнь под обвалом. (И править-то никак, кроме вырезания и перестановки – слово в середине уже не заменишь, это тебе не текст.) До сих пор чем-то похожим только актёры занимались, и в куда скромнее масштабах, и получалось только у великих. Ну придётся нам всем стать великими актёрами, подумаешь.

(А четвёртый шаг – это будет уже просто телепатия, прямой обмен мыслями, слияние душ. Задание для neuroscience: обеспечить, четыре подопытных кролика есть.)

И решать-то мне, как младшей во всех смыслах. То есть если упрусь, ничего и не будет. Ох. Мне бы с собой разобраться для начала <…>

13. Да, это она (Катя)

ФИК: fuck for the world. (Довольно смутная идея пока.) Почему секс чудо: потому что подтверждение и оправдание всего тебя, со всеми потрохами. Да, это ты, ты это да: я тебя нашла, выбрала, хочу тебя продолжить, подарить и принять в дар вечность, спасти от смерти. Ты есть то, каким я хочу чтобы было будущее. Отсюда представим, что каждый наш половой выбор не потомство производит, а по-настоящему целый новый мир: и не холодный пустой или только в какой-то микроскопической мелочи с нашим разошедшийся (quantum many-worlds), а настолько новый, большой, хороший насколько нас двоих, взаимно усиленных и переплетённых, хватит. Экстраполируем себя на вечность! Миллионы существ и судеб зависят от того, с кем же ты наконец трахнешься – и как. Ответственность, чудо, ритуал. В кого же Парис яблоком кинет.

ИДЕЯ: вот такие башмачки, не с помпончиками, а с маленькими ветродуями снизу вверх, незаметными. Чтобы все развевалось, billowing, от юбки до волос, и ногам хорошо, и трусики не потеют в жару. Подойди ко мне, возлюбленный мой, я твоя свежесть (а зимой твоё тепло!), я оазис в пустыне, я возношусь к небесам, солнечный ветер колеблет вершины трав. А когда сердце бьётся чаще (от любви, конечно, от чего ещё ему биться), дуть тоже начинает сильнее, чтоб волосы взлетали и юбка задиралась. Хочу! (Кстати общий принцип, как улучшить любую одёжку: поддеть ярко-белое под низ, или пришить как изнанку, но чтоб сверху чуть видно.)

ФИК: тайные встречи. Мир последнего идеала красоты, через тысячи лет отбора и гениальности, где все немыслимо прекрасны и немыслимо разны, и где каждому невозможно не любить всех кого видишь и знаешь. Где сильнейшая «наша» любовь потянет максимум на вежливый интерес. Где избирательность в любви уже не работает by force of sheer beauty (что, скорей всего, невозможно, избирательность наоборот только вырастет, но попробуем представить). И конечно же, им нельзя, немыслимо без близости, со всеми кого любишь, то есть со всеми, period. Просто умрут без этого, задохнутся. Но – главное! – никому нельзя знать, кто когда и с кем и как. Всё должно быть в строжайшей тайне, потому что это слишком для них важно. Если узнаешь, что вот сейчас он с ней – это перетянет весь мир, накренит, обвалит, сойдёшь с ума. Или наоборот, нельзя будет не побежать к ним, не броситься, усилив всё взрывообразно, и тем ещё вернее сведя с ума остальных – будет чёрная дыра, big bang любви. Поэтому – тайна, тем более трудная, что они куда чутче нас, видят и понимают неизмеримо больше. Все знают, что у всех со всеми, но смертельно важно не общее, а частное – кто с кем вот прямо сейчас, и этого знать нельзя, и они все знают что нельзя, но не хотеть знать не могут. Ходят по краю. Даже случайных фраз типа «он с ней» избегают, привычно, потому что слишком бьёт по мозгам, даже когда речь о совершенно неодушевлённых и несимволических предметах. И чувство вины и тайной сладости у тех кто смог, всё-таки смог уединиться, и дичайший, на разрыв башки, неукладывающийся ни во что нестык между «все всех всегда» (и все знают!) и «мы с ним сейчас» – и никто, никто не знает… Что-то в этом есть, надо ещё думать.

ФИК, даже метафик: любили с детства, были разлучены бессчётно лет, и всё это время друг друга искали. Но в этом мире нельзя полагаться на узнавание по лицу, лица и тела меняются как одежды, как облака, вернуть нельзя и замереть нельзя, и чтобы узнать кого-то (в обоих смыслах!) нужно прожить вместе, дни или годы, но близко, тесно, чтобы наконец уверенно сказать: да. И вот он сходится, расходится, бежит, ищет, мечется, перебирает, влюбляется, иногда сразу в нескольких, живёт с ними или увозит в далёкие страны. Но не знает, что на самом деле он её уже нашёл, да, это она, она давно его узнала и ждёт, ну когда же, когда он её узнает, а он всё тоскует; она пробует так и этак, пытается быть разной, вспоминает какая она была в детстве, живёт с ним теперь уже в нескольких телах, уходит одной и возвращается другой – а на самом деле это всё она – и он любит её всякой, теперь уже любит, но всё равно мечтает о той, и не узнаёт её-их, вжимаясь ночью и восхищённо бегая кругами днём, и боится как бы «они» не ревновали его друг к другу, вот глупый. Эх, грустно вышло.

14. Поросёнок и перец

– Маш… Можно?…

Скрип двери, шорох.

Молчание.

Глубокий вздох.

– Элли… Здравствуй, Элли. Вот ты какая… Проходи, я всегда рада тебе…

Шаги.

Шорох. Скрип.

Смущённый смешок. Тихое «ой».

– Ничего, ничего, сейчас я… Вот так. Садись. Прости меня… Я знала, что ты придёшь, только не успела… приготовиться.

Быстрые шаги босиком.

– Минутку… проше пани…

Металлический стук. Шум закрываемого окна.

– Спасибо… что пришла ко мне, милая девушка Элли. Позволь… послужить…

Шорох.

Стеклянное звяканье.

– Ты такая красивая… Элли. Можно, я?… на волосы…

Слабый смех.

– …Вот так… Теперь ты, знаешь?… как улыбка возвращения домой… Ты дома, Элли…

Нерешительный выдох.

Тонкий звон.

Шелест бумаги или ткани.

Ритмичный неразличимый шёпот.

Тихий смех.

– (шёпот) Маша, Маша…

– М-м-м…

– …Глазищи хитрющи…

– …Дык…

Смех.

Вздох.

Кашель.

– Маша… А вот что ты сейчас делала, расскажи?…

– …Делала? Да что… Шью вот… штанишки мужу, чтоб не мёрз он в стужу. А в общем, ничего и не делала. Тебя ждала…

Дрожащий вздох.

– …Ну что ты, Эль… Ну… Всё же хорошо…

Глухой всхлип, но не без самоиронии.

– Элли, Элли… Знаешь… Одна маленькая девочка сочиняла сказки… о том, как вещи не любили делать то, для чего предназначены: обувь терпеть не могла надеваться, каша – есться, книжки – читаться… Но конец всегда был счастливый: через приключения, через уговоры других вещей… конформных… бунтари смирялись, начинали служить. И даже с любовью. Даже лучше всех… Понимаешь?

– …Маш, я… не знаю… Мне как-то… тревожно? Сама не знаю почему…

– Ты просто вживаешься… Сначала было странно и… страшно?… но и хорошо – да? ведь было? А теперь ты как бы всмотрелась и видишь, как у нас тут… всё…

– …Как?

– Как… на коленке сделано? Понимаешь, что я…

– Д-да, но… Не знаю. Может быть… Ну да, наверно… тревога, что всё непрочно так… будто случайно…

– Да, да… Но ведь это потому, что ты пришла, когда уже… что-то есть. И боишься, что… рассыпется. Или даже что ты сама, ненароком… Потому что трудно поверить вообще-то, правда же? Но я-то – я с самого начала, когда ничего ещё… видела, как это… получается. Оно ведь всё само, представляешь? Неостановимо. И тогда, и вот сейчас, с тобой…

– …Само…

– Андрей тебе расскажет, как мы с ним делали то и другое – не верь. Я уж точно ничего не делала. Просто жила…

– …А как же…

– Да вот так. Просто жить, казалось бы… Но хорошее копится, прорастает, а плохое – выветривается, вымывается, тоже… само. Не держится. Как вентиляция, или даже… иммунная система… понимаешь? Здоровая семья как здоровый организм, даже и во сне… спишь себе, а оно… чистка, упорядочивание… ладно. Я всё это к тому, что… мне уже давно не страшно. Что бы там ни было потом, вот это всё – что сейчас – у нас будет, будет быть… will have been. Не отнять. Часть нас, навеки… и тебя же…

Всхлипывания переходят в рёв.

– Элли, девочка моя… Когда попадаешь первый раз в Neverland, дрожишь и плачешь, так… боишься потерять. Это ещё не любовь – просто инстинкт, держаться, раз уж… повезло. Но когда ты научишься любить свой мир – не сразу, очень не сразу, не торопись, многие вообще никогда, хотя уверены, что любят – то страх уйдёт: это уже будет в тебе. Ты уже… будешь уметь любить. И сможешь полюбить и другое, понимаешь? Куда бы тебя ни забросило. Насколько б там ни было хуже, или лучше… В тебе затеплилось, теперь огонь можно кормить чем угодно…

– (шмыгая носом) А если не куда, а… кто? Кормить огонь… кем угодно, что ли?

– Ну-у… Перевлюбиться можно, это правда. Не в кого угодно, но можно. Труднее, конечно, и больнее… Но тут совсем уже другое. Тут надо не только о себе думать, да ведь? То есть перевлюбиться можно, но нельзя, потому что это не одной тебя уже касается. Это становится твой выбор, а не просто что тебе… выпало.

– Прям-таки выбор… Вот выбрал себе, и…

– Знаешь, полюбить – это… примерно как выучить новый язык. Не намного сложнее… и не легче, конечно. Но реально, и способ тот же самый: родиться и прожить детство, новое детство, с этим языком, с этим человеком. Стать опять ребёнком…

– Угу… То есть всё забыть… всё заново?

– А разве плохо? Забывание – добрая сила, полюби её… Ты никогда не забудешь до конца то, что по-настоящему тебе важно. Только лишнее. А нужное – вспомнишь, в самый нужный момент и вспомнишь, и тем больше обрадуешься. По-новому увидишь… будто проснувшись, да? И кстати – чем больше языков знаешь, тем легче же новые учить. Хотя… язык-то можно любой, а человека всё-таки нет, тут… химия… бывает с первого взгляда отторжение, не судьба. Но нам, кажется, повезло… И ещё: язык задан, не меняется… ну почти… а люди-то очень, и себя и друг друга…

– …Ох, Маш… Ох. Просто… Страшно мне, страшно и…

Всхлип.

– …А знаешь, что надо делать, когда страшно?… (громкий шёпот) Танцевать!

Смех сквозь всхлипывания.

– Я думала, ты скажешь…

Шёпот. Смех.

– А ты хочешь?… Ах ты же хочешь, милая девушка Элли, прости меня, ну конечно…

Смех. Всхлипы.

– Как же я не… Потанцевать всегда успеем, ага?… А то я всё про сон… болтаю тут, а девочке же надо спа-а-ать…

Шорохи. Расслабленный выдох.

– Давай-ко… ложись, вот я тебе… колыбельную спою…

Вздох. Всхлип.

Шорохи постели.

– Шли мы долго… ох да по дороге… Ох да устали… наши ноженьки, ох ноги…

Вздох. Шевеление.

– Маш… подожди… Я просто… посмотрю ещё на тебя, вблизи… можно?

Дыхание. Тихий смех.

– А хочешь?…

Детски-жалобное мычание.

Шорох. Рывок. Что-то мягкое падает на пол.

Шумное дыхание.

Судорожный счастливый смех.

– Ой… Маш… Ты правда мне… да?

– …(глухо) Дык…

Жалобный стон.

– Ох… нет, нет, не так, а… ага…

Стон.

Срывающееся дыхание.

– Маша… Маша, Маша, Маша… Вот так тебе, вот…

Дыхание поднимается. Крик. Мгновение стиснутой тишины.

Глубокий полувыдох, полустон.

Постепенно слабеющие всхлипывания.

Медленный вздох.

Тишина.

– …Маш… Ма-аша… Ты – Маша… странно как, да?… А у тебя висит – «одни»?

– …А-а… да?…

Заглушённый смех.

– Ты не забыла, у нас же сегодня…

– Да… я помню… но до ночи ведь ещё…

– Время быстро летит… девушка Элли… Можно так?

– …Ага… ох. А кто сегодня…

– У-у-у… это страшная тайна…

Смех. Долгий шёпот.

Вздох.

Тишина.

Шорох. Тихое звяканье.

– Какой у тебя…

– Нравится? Я тебе такой сделаю… И всем бы надо сделать, хорошая вещь. Да ленива я, знать…

– Ты?!

– Ну… Видела водомерок у нас в ручье, в лесу? Висишь над прозрачной водой, разглядываешь камни на дне… время остановилось… медленно, медленно сносит течением к перекатам… вдруг рывок, жизнь, порыв, мгновение – и снова золотая лень, снова широкая вода, медленно проплывают камни… Вот это я и есть. А Катя – стрекоза.

– А…

– А ты… Дай подумаю…

– Нет, я про…

– …Андрей… он просто мальчик. Гениальный счастливый мальчик… Он всегда мальчик и всегда растёт, и никто не знает, кем он станет… Меньше всего он сам. В каком-то смысле он наше будущее… общее, если мы не отстанем по дороге…

– …Маша… А ты ведь… ты его любишь?

– …Да, Элли. Я его люблю.

– А Катю? А… меня?

– Да, Элли. Я люблю Катю. Я люблю тебя. Ты поросёнок, вот ты кто.

Тихий долгий смех.

– …Я… эльф…

– Дык. То же самое. Оба розовые и с ушками.

Смех.

Мяуканье.

– О, кто к нам, смотри-ка… Где тебя носило, разбойниче… Ну-ко шасть сюда, шасть…

Мягкий стук лап. Беззвучный прыжок.

Шорох.

Мурчание.

– Ух ты, ох ты… Угнездился… Что в лесу делал, признавайся? Хороводы с мышками водил?… Дня три ведь его не было, да?

Мурчание.

– А лес-то наш… такой маленький стал, жалкий, как листья сдуло…

– Ой, да… Я как… летний ребёнок. В смысле, будто родилась только вот… летом, это же моя первая осень… здесь…

– …А воздух сегодня какой прозрачный – видела? Только осенью бывает… Дальний берег залива виден так страшно близко… будто придвинулся. Или будто мир наш сворачивают трубочкой… как сухой лист…

Мурчание.

Кашель.

– Маш, вот всё-таки… мне это важно. Ты можешь объяснить… Как это можно… любить всех?

– А как нельзя, если все хорошие? А как нельзя, если все плохие? Как нельзя, если все есть?

– Есть?…

– Вот да. Вы все у меня – есть. Вот я вас и люблю.

– Так просто… А вот как это – не сравнивать, не делить? То есть… я вижу как, но…

– «В этике работают только парадоксальные ответы» – помнишь? Это хороший пример тебе… Чтобы не делить – надо всегда отдавать. Чтоб не сравнивать – стать несравнимо разными…

– Ох… разными, да… Знаешь, мне же всё время страшно – потому что к одному… прилипнешь, и сразу: а как же остальные? Или: эй, ну-ка, а почему я с ним сейчас, это у меня… или просто чтоб равновесие поддержать? Я понимаю, смешно… но ведь это всё всерьёз! Страшно даже переключаться между… вами. Как в воду каждый раз. На одного-то нужно полжизни убить, пока понимать научишься, притрёшься… а тут…

– Значит, на нас – три полжизни? Полторы жизни, всего-то, ужмём легко…

Смех.

– Ничего, Эль. Не торопись. Тебе ещё покажется, что мы все тоскливо одинаковые… будет такой период, наверняка. Но и он пройдёт…

– …Слушай, а может это быть самообман – одного только любишь, остальных… терпишь?

– Хо. Знаешь-ка, если б все семьи так друг друга терпели, как мы…

– Маш, я серьёзно. Вот откуда ты, например, решила, что…

– Элли, это называется юношеский максимализм… погоди обижаться. Это клише, но точное. Modulo gender, естественно… Все ведь рождаются чёрно-белыми, да-нет, в генетике ничего сложнее не умещается. Минимум выживабельный и всё. А потом всю жизнь мы эту детскую чёрно-белость размываем, перемешиваем. Расширяем спектр. И это значит – подожди, подожди – это значит и освобождение от слов, среди прочих освобождений. Мудрецы немногословны. Потому что слово не для того изобрели, чтоб неоднозначность мира выражать, понимаешь? Это мы уже понакрутили, а изначально-то речь – чтобы влиять, убеждать. Подчинять. Охмурять – вот точно. Так что не держись за слова. Охмурят в два счёта.

– Я не…

– Это я про любовь – про слово «любовь». Такое… авторитарное. Сказано любовь, изволь соответствовать. Сказано не любовь – всё, завяли помидоры. Да?

– А разве нет? Что вообще имеет хоть какой-то смысл, если…

– Элли, всё имеет тот смысл, который тебе хватает сил туда вложить. Я просто не хочу держаться за слова… Давай не говорить «люблю» вообще, давай просто мычать. Будет честнее.

– Как мычать?

– Да так. Вот с Андреем у меня… м-м-м, с Катей… м-м-м, а с тобой вообще: м-м-м! Видишь, какие все разные?

– …Интересно, как это в записи будет…

– И бессмысленно спрашивать, где сильней. И где там любовь или что… А запись это не берёт, проверено. Будет м-м-м везде и всё.

– …То есть… века словесных ухищрений… всё, будем теперь мычать?

Смех.

– Слово – это знак. Знаки изнашиваются… Вещи растут и меняются, старые знаки им тесны. Поэт – это кто умеет делать новые знаки. Потому что знак не обязан быть понятным и простым. Целое стихотворение может быть знак для какой-то вещи. Оно же и создаёт эту вещь – открывает, объясняет. Ну а когда стих не написан, цитировать нету… а сказать надо… то хоть бы и мычи…

– …Знак – это же как имя?

– Конечно! Имя – знак в чистом виде. Слово всегда стремится стать именем. Слово – магия, имя – магия вдвойне… Такая сильная, что её даже страшно иногда, понимаешь, о чём я?

– Кажется… Когда как-то… трудно по имени звать, да?

– Да, да…

– …Имя не прицепляется никак, кажется чужим, дурацким… человек – это же о-о-о, а имя – какая-то случайная ерунда, разве может быть связь? «Ты» – и всё, никаких не нужно имён… Как себя же по имени не станешь называть…

– Да, точно… И это ещё потому, что мы с тобой интроверты. У интровертов всегда с именами кранты. Кате это уже труднее понять, и Андрею…

– А вот опять про сравнивание – я заметила… Когда пишу что-нибудь про нас, его почему-то ни за что не могу полным именем, только… инициалы. А «Катя», «Маша» – легко… Вот что с этим делать? Получается, он для меня всё-таки…

– Ну Элли, он же у нас и вправду… особая статья. Не переживай. У тебя ещё всё впереди. Ты ещё… полюбишь его имя, и разлюбишь, и своё секретное придумаешь… И не одно. Имя же – это на жизнь, а жизней много, много… Магия имён… как магия бесстыдства…

Смех.

Медленный вздох.

– …А вы никогда имена не путаете? У нас в семье папа всё время путал… И он не рассеянный, а просто… Всегда с нами играл, сказки сочинял… Но начнёт что-то объяснять, увлечётся, и – ой, извини, ты ж не Ната, ты другая дочка… Хохотали мы…

Слабый смех. Мурчание кота.

– А маму, я заметила, никогда по имени не звал, тоже вот… Только «ты» всегда, или вообще «э-э»… с балкона ей, помню… Любил её очень. Странно, да?

Вздох.

– Элли, Элли… А я твоё имя очень люблю. Оно на тебя очень похоже… Давай так потрёмся ушами…

– …(глухо) Понимаешь… Я же не поэт. Может, в этом всё дело… Ты же не бросай меня, ладно?…

– Ну Эль, ну… Ты нужна нам, очень. Нам, и мне… Ты другая, мы другие… но ты всё-всё понимаешь. А сама на звёзды смотришь… Как настоящий, у-у, эльф-поросёнок… Хочешь, чихнём?

– …Зачем?

– Прочищает. Нос, глаза, мозги… карму…

Слабый смех.

– Маш… А расскажи ещё… как понять, что любишь?

– …Ещё?…

– Ну… ты тогда читала нам, помнишь…

– …А, это…

Пауза.

– (читает) Посреди ночи, когда не спится, выйди голышом в осенний лес. Послушай, как шумят деревья, сощурься близоруко на звёзды, споткнись о корень. Вдохни: это твоё. Замёрзни, нырни обратно, прижмись к горячему сонному телу…

– (шёпот) «Не поймёшь, так хоть поебёшься»…

Фырк.

Смех, возня.

– А… ещё?

– М-м-м… Тёмный профиль на фоне светлого окна: протяни руку, обведи пальцем. Остановись на губах…

Вздох.

– А ещё… про платье было?…

– …Надень длинное, длинное, тяжёлое красное платье со шлейфом и иди, через огромный зал, иди как сквозь воду, сквозь жизнь, бреди к берегу, и свались у ног, дойдя: обрушься, вспучь юбочную волну, выдохни, затихни в бархатных руинах…

– …О-о… Маш, а у нас же есть такое?

– …Платье-то?… Ну… найдём, только… тебе красное пойдёт ли, надо смотреть… и подшить придётся…

– Ой, Маш…

Шум вставания. Кошачий спрыг.

– Прям сейчас… да? Успеем до вечера?

Кошачьи шаги удаляются.

15. Вальс (Маша)

Плавится воск. Падают сны. Веки летят.

Веки ясны памятью звезд, губы не спят:

плечи, стихи, дальше везде. Страшно рукой.

Крепче, стыдней. Облако-мир. Вот ты какой.

Здравствуй, пойми, не оглянись, я прошепчу,

новая жизнь, первая мысль, страшно лучу

в мире лететь. Дерево-сон: ветви в пути.

Много ли в том? Это не смерть. Миру расти.

Мне принимать, плавиться, течь, стискивать, знать.

Господи, лечь. Не удержать. Не удержать.

Тело. Душа. Брызги стекла. Обморок свеч.