Предпоследний крестовый поход

Это книга не покидала подвала Аделаиды несколько лет. Было страшно выносить ее наверх. К варварам, которые изорвут, растопчут, сожгут единственное, что спасало женщине жизнь столько лет.

Аделаида нашла нужную страницу, переписала заклинание на листок, достала из ящика сверток и поспешила наверх.

Прижимая к себе листок и сверток, будто это ее дитя, Аделаида села в машину. Несмотря на уменьшение транспорта в сотни , германская империя предпочла оставить дорожные знаки, правила и ограничения скорости, как было до священного атомного огня. БМВ тащился по серому городу и задымленным окраинам. Лишь на трассе, обрамленной выжженным и лысым лесом.

Бывший центр паллиативной помощи, ныне пансионат святой Гертруды, радовал глаз своим белым фасадом, с редкими подтеками от осенних ливней. Жидкая, но ухоженная растительность, педантичное кладбище прямо во дворе с маленькими памятниками, как на подбор. Пансионат выглядел жизнерадостнее дворца Виго. Клиенты гуляли среди кустов, сидели на лавочках или в инвалидных креслах. Их называли не больными, а именно клиентами. Эту формальность германская империя тоже сохранила. Сестры и санитары были одеты в яркие синие костюмы. Весь пансионат выглядел приятнее чем город, Аделаиду это успокаивало.

– Ваше императорское высочество. – к Аделаиде подскочила молоденькая сестра. – Генри готов к встрече с вами. Разрешите проводить вас в его палату.

Внутри пансионата было так же чисто и светло, пахло испражнениями, но в целом прилично.

Сестра приоткрыла в двери щелочку и пригласила Аделаиду в палату. На кровати сидел мужчина, с мокрыми после душа, волосами и рисовал что-то в клетчатой тетрадке. Большие круглые глаза и сросшаяся с носом верхняя губа, делали его похожим на зайца или другого зверька. С таким выражением лица трудно было определить возраст. Но Генри было двадцать восемь лет.

– Здравствуй Генри. – тихо сказала Аделаида.

– Ада! – пуская пузыри слюней косого рта сказал Генри. Он оживился, отложил тетрадь и стал суетиться по постели.

– Как нужно говорить? – строго спросила Ада и Генри насупился.

– Ваше высочество. – пробурчал он. Мужчина жутко шепелявил, но Ада могла разобрать, что он говорит.

– Молодец. – Ада потрепала Генри по голове и уселась рядом. Она заглянула его тетрадку. Квадратные кошки и собаки, люди из палочек, деревья. На одной картине зубастая голова собаки пыталась проглотить что-то похожее на душевую кабину.

– Ты что, не любишь мыться, Генри? – Аделаида перешла на более мягкий тон.

– Никто не любит.

В коридоре раздался визг и Аделаида вздрогнула.

– Это кого-то моют. – шепотом сказал Генри и прикрыл рот рукой.

У Аделаиды своих детей не было, и она понятия не имела как с ним обращаться. А уж тем более не знала, как вести себя со взрослым мужиком, у которого развитие пятилетнего.

– Королева Франции умерла.

– Когда? Я не видел, что бы рыли новую могилу.

– Она не жила здесь. И похоронят ее на родине. А ты скоро можешь стать королем. Ты хочешь быть королем? Тебе не придется жить здесь, и никто не будет заставлять тебя мыться.

Генри задумчиво пытался поймать соплю своей уродливой губой. Это оказалось не так просто. Не каждый дурак согласиться стать королем Франции.

На ужин Генри принесли кашу в пластиковой чашке и даже Аделаиде предложили. А после ужина приветливая сестра и остальные в красивых костюмах сменились. Теперь на посту сидел молодой паренек, занятый учебником фармакологии, и не обращавший внимание на шум из палат.

– Сегодня дежурит Жорж, можно будет погулять. – радостно сказал Генри и потянул Аделаиду за руку.

Не одного Генри радовал дежурный мед брат. Все клиенты вывалились из палат. Деды на колясках ломились в женские палаты. Возле туалета собралась компания. Они украдкой передавали друг друга украденный с поста антисептик и жадно прикладывались к широкому горлышку. Дам угощали вперед. Безруким и немощным помогали заливать спирт в горло.

Генри провел Аделаиду к запасному выходу, ключ от которого висел на гвозде прямо возле двери, и они оказались на улице. Теперь инициативу перехватила Аделаида. Она потащила Генри к маленькому кладбищу. Мужчина жался к ней как напуганный пес.

Они долго ходили среди надгробий, пока не нашли свежую могилу, где земля не успела покрыться корочкой льда.

Аделаида опустилась на землю, Генри сел напротив нее.

– Ничего не говори пока я не разрешу. Рот на замок. Понял?

Генри кивнул и повторил жест. Рот на замок.

Аделаида подняла горсть могильной земли и насыпала Генри на макушку. Он молчал. А Аделаида принялась читать с мятого листка. Генри не понимал языка, холодный ветер сдувал землю в глаза и на оттопыренную губу. Аделаида, не умолкая, подняла две новых горсти и насыпала ему на плечи. Генри задремал на холоде, пуская пузыри своим уродливым ртом.

Ведьма. Так звали женщину все соседи. На нее спускали собак, в нее бросались объедками. После прихода войск папы в их маленький городок жизнь стала невыносимой, и они с дочерью бежали. Бежали прочь.

Здесь никто не произносил этого слова. Здесь к ней обращались на Вы.

– Глубокий вдох! Не дышать! Готово. – полная, но очень подвижная молодая женщина вышла из-за двери и сбросила тяжелый фартук с бедер. – Вы здоровы, Азалия. Ваша дочь тоже. Но пока она побудет в детском отделении. Три года назад здесь была страшная эпидемия. Теперь мы всегда перестраховываемся.

– Спасибо сестра Сильвия. Вы очень добры. Мы уедем с первым проходящим караваном. Нечего объедать больных.

– Эти двери открыты каждому. Не только больному телом.

– Спасибо. Хотите я вам погадаю. Наверняка хотите узнать, скоро ли выйдете замуж?

Сестра Сильвия оживилась и уселась на кушетку, напротив своей пациентки. разложила карты на клеёнке.

– У вас много воздыхателей, но вы не обращаете на них внимания. Вы считаете, что недостаточно хороши для них.

– Мужчины любят фигуры вроде вашей.

– Чепуха. Не ваш вес тянет вас вниз. У вас нет своих детей, ведь так?

Сильвия кивнула.

– Тогда зачем, вы взвалили на себя участь чужой матери.

– Сестра Сильвия! Гретта упала с качели! У нее вся голова в крови! – в кабинет вбежала молодая девушка с двумя толстыми черными косами. Она была едва ли старше дочери Азалии.

– О господи! – Сильвия забыла про карты и подхватив аптечку побежала на двор.

Девочка осталась в дверях и стала пристально разглядывать Азалию. Женщине стало не по себе от такого тяжелого взгляда. Словно рентген аппарат, два черных глаза пытались заглянуть ей под кожу.

– Хочешь я погадаю тебе, дитя?

– Нет. – четко ответила девочка. Она подошла к кушетке, взяла несколько карт и стала перебирать их в руках. – Я и так знаю, что будет со мной в будущем. А вы?

В голосе была не детская уверенность. Девочка разложила карты рубашкой наверх и предложила выбрать одну.

– Это фокус? Мне говорить вам карту?

– У вас шестерка. – ответила девочка.

– Нет. У меня червовый валет.

Девочка двумя пальцами выхватила карту из рук Азалии и вложила новую. – А теперь?

– Это неправильно.

– Мне нельзя разговаривать с незнакомцами. – девчонка спрыгнула с кушетки и убежала к выходу.

Дети во дворе столпились возле качелей. Пятеро стояли кучкой и один желтоволосый мальчик поодаль. Сестра Сильвия и доктора Болман укладывали ребенка на носилки.

– Она поспорила с Марго! Это она виновата! – завопил кто-то из детей, показывая грязным пальцем на черноволосую девочку.

– Все в палаты! Немедленно! – пригрозила Сильвия.

Дети нехотя побежали внутрь госпиталя. Только двое толкались в дверях, чтобы потом быстро ускользнуть под крыльцо.

– Смотри, что я нашла, Роман. – девочка выложила карты под струйку света, пробивавшуюся через деревянные ступени.

– Карты таро. Видел такие у одной из рабынь. Ты взяла их у матери Ады, я прав?

– Прав.

– Сыграем в дочки матери?

– Мамаша твоя.

Внезапно, у крыльца раздался шум машин и тормозов. Немецкая речь донеслась до детских ушей.

– Ох, как это кстати. Я начал! – мальчуган показал своей подруге язык и выбежал встречать гостей.

Сильвия выключала свет на ночь, везде, кроме первого этажа, где находилась операционная, процедурные и боксы для тяжелобольных.

– Роман! Марго! Быстро в постели! – приказала Сильвия и закрыла дверь на ключ снаружи, но это никогда не становилось помехой.

Роман был завален немецкими словарями и клочками смятой бумаги. Марго клеем, и вырезками из учебников. Она сложила рисунки, тексты и сделанные днем ксерокопии в стопку и вылила на бумагу стакан чая. Затем из-под деревянной кровати, она вытащила на середину спальни СВЧ печь и засунула всю писанину туда. Самый простой способ состарить бумагу, для несведущего читателя. Для тех, кто разбирается были другие запасы бумаги.

– Волосы могут быть похожи на водопады?

– Волосы Азалии больше похожи на паклю, но можно и про водопады. Зачем ты взялся писать письмо ей? Ведь от ее лица у тебя получиться лучше. Не усложняй себе задачу.

– Я должен научиться оценивать женскую красоту. Когда я уеду отсюда, я уже не смогу быть собой.

– Как раз наоборот. После того, как ты добьешься всего, к чему готовишься, другим придется оценивать твою красоту и другим придется прикидываться кем-то еще перед тобой. – Марго проткнула толстый кусок кожи и принялась пришивать его к твердой обложке.

Очередной вечер клонился к своему завершению. Роман сидел на дереве, недалеко от веранды и заворачивал табак в черновики писем. На веранде Азалия и немецкий паломник о чем-то мило болтали. Он лапал ее, как все взрослые, в этом госпитале. Роман перестраховался и заправил бутылку вина реланиумом, так, что немец морщился, отхлебывая из горлышка. Азалия не пила совсем. Это было ему на руку.

Мужчина делает большие глотки. Он уже не в силах стоять на ногах, садится на деревянную скамейку, но продолжает пить. Наконец он валится под лавочку, и Азалия бежит. Страх свалится с дерева, сильнее чем страх перед тем, что он только что убил человека. Бумага сильно дымит, но Роман продолжает делать затяжки.

Глава 11. Да здравствует дурак!

Шел третий день прощания с королевой. От запаха не спасали распахнутые окна. У Анны отвалились уже четыре пальца, но количество желающих в последней раз коснуться руки ее величества не уменьшалось.

Папа наблюдал за процессом, высунув голову в окошко. Вечером его сменял кардинал. Когда отвалился пятый палец, церемонию прощания окончили и королеву наконец предали земле.

– Ваше святейшество. Просим вас ознакомиться со списком наследников престола.

– Как? Уже? Но сегодня будут обезглавливать убийцу королевы?

– Мы запишем для вас повтор. Ваше святейшество. Прошу вас. – кардинал подал список папе.

Колонка имен и фамилий расплывалась перед глазами после бессонной ночи.

– А что это за знаки вопроса?

– Мы отметили имена тех, чей потомок был отлучен от церкви и предан общему порицанию.

– А вот. Мартин Чашек. Странная фамилия.

– У его матери были чешские корни. Но он, к сожалению, вчера скончался. Упал с лестницы и свернул шею.

– Ладно. Алия Грожан.

– Алия Грожан умерла в родах сегодня ночью. Кровотечение.

– Оставьте тех, кто жив. Остальных вычеркните. – папа швырнул бумагу на стол.

– Ваше святейшество. Остаются лишь дети герцога Элиота Боша, зачатые во грехе.

– Сын не отвечает за грехи отца. Генри Йозеф Шульц. Это сын Вирджинии Шульц? Сестры императора Виго?

– Да. Ваше святейшество. Но…

– Приемлемый вариант. Не от безродной фаворитки. Хорошая родословная.

– Генри Шульц душевнобольной. – тихо, будто кто-то может услышать залепетали советники.

Папа расплылся в довольной улыбке.

– Блаженные у Христа за пазухой. Генри поможет нам наладить отношения с германской империей. Пересмотреть налоги на экспорт и импорт товаров. Возможно, положит начало военному союзу. Покойная Анна уделяла основное внимание внутренней политике, благослови господь ее душу, Генри сможет поработать на внешнюю.

– Ваше святейшество, вы несравненно правы, но Генри Шульц имеет разум как у несмышленого мальца. Он как дитя в теле мужа. Он даже не сможет самостоятельно заявить о своем праве на престол.

– А что, желающих еще нет?

– Пока нет.

Папа впал в ступор. Он боролся за власть потом и кровью. А тут даром не хотят. Хьюго с детства знал много о насилии и принуждении, но принуждение к правлению.

– Будем решать проблемы, по мере их поступления. То есть будем рассматривать кандидатов, по мере их заявлений.

Но все, кто хоть как-то соображал головой ушли в поход, либо предпочли славной смерти в поле боя казематы и тюремную баланду. Особо сообразительные прятались в старых бункерах, погребах, калечили себя, переодевались в женщин. Бог все видит, но кавалерийский комиссариат видит чуть меньше. Советники и канцеляристы тоже обладали капелькой логики, чтобы не засовывать своих детей на престол королевства. Все равно, что надеть себе на шею камень, пытаться отказаться от благ цивилизации и полностью отдаться воле церкви и немножко господа. А еще королевства, чьи последние обвисшие сосцы высасывают всевозможные ордены и институты христианства.

Охрана скучала без дела. Не самозванцев, которых нужно скидывать с лестницы. Не воров. Все уже разворовали придворные, даже железные кашпо сдали на металлолом.

Наследник престола рисовал деревья – палки, то что видел через грязное окно поезда. Они стояли вторые сутки. От правления его отделяли несколько сотен километров, украденных рельс.

А папа не мог дождаться, блаженного приемника. Лишенный изворотливости и грязных помыслов взрослого. Ребенок в теле мужчины – податливая глина. Запуганный зверек, всю жизнь проживший в пансионате для душевнобольных и инвалидов. Хьюго сможет сделать из него жестокого тирана или милосердного и щедрого правителя, который будет верен католической церкви. Хьюго уже представлял, как проведет кисточкой по челу сумасшедшего и явит его скудным остаткам горожан, которые возопят, бросаясь на телевизоры. Теперь они не одни. Теперь у них поводырь в эти темные времена. Теперь они не будут оплакивать королеву, а отроют бутылки и наполнят стаканы, за нового короля.

– История знала много психов на престоле Франции. От Карла Безумного до Людовика четырнадцатого. – рассуждал Луд. – Сигарету, ваше святейшество.

– А разве людям плохо жилось? – Хьюго протянул руку и принял уже закуренную сигарету из рук юноши.

– Меня там не было. Но среди большинства принято считать, что раньше жилось лучше. Детям делали прививки, а прилавки магазинов ломились от изобилия.

– Ну и до чего их довело изобилие? – папа случайно уронил пепел в свой бокал, вылил его содержимое на пол и наполнил снова. – Нужно жить в аскезе, что бы быть ближе к богу.

Где-то под подушками завибрировал телефон папы. Хьюго лениво провел пальцем по экрану.

– Да? Генри уже прибыл? Я думал ремонт дороги только начали. Дошел сам? Скоро буду. – папа отбросил телефон.

– Либо он умнее, чем мы думаем, либо конченный идиот. Ты будешь в библиотеке?

– А где же еще? – усмехнулся Луд.

– Буду ждать к девяти. – Хьюго перелез через мальчишку и принялся подбирать с пола свои одежды.

Черноволосая женщина со строгим лицом и мужчина с глупой улыбкой, что не мог смирно находиться в одном положении, а все время перебирал ногами стояли словно на смотринах.

Советники мусолили паспорт и свидетельство о рождении жирными от завтрака и мокрыми после туалета пальцами.

– Ваше святейшество. – женщина пала на колени и утянула за собой своего спутника. Тот ничего не понимал, но тоже опустился на колени и прижал голову к самому полу.

Папа не торопил их подниматься. Он неспешно изучил документы. Паспорт, свидетельство о рождении и внезапно в его руках оказались еще две бумаги. Справка об инвалидности. Свидетельство об опекунстве и регентстве.

– Простите, но эти бумаги действительны только на территории германской империи. У нас есть свои специалисты, которые могут подтвердить или опровергнуть дееспособность господина Шульца.

– Разумеется, это ваше право.

– Господин Шульц будет обследован без вашего присутствия.

– Но ваше святейшество, уважаемый совет, господин Шульц не способен обслуживать себя самостоятельно. Я ему необходима. – Аделаида была настойчива. Даже стоя на коленях, она смотрела на собрание с колокольни до небес. У нее есть способности, которых нет у остальных.

– Страх и уважение идут рука об руку. Ты не просто сирота, – Марго развернула наволочку и достала толстую книгу в кожаной обложке. – Я нашла это в вещах твоей матери, прежде чем они все сожгли.

– Мама бы не хотела, чтобы я мстила. Она хотела для меня нормальной жизни. Как у всех. Она не хотела, чтобы я была изгоем и вечно пряталась, как это приходилось делать ей. – девочка протянула руки к книге, но одернула их и вновь заплакала. Марго начинало это раздражать. Роману досталась самая легкая часть.

– Она бы не хотела, чтобы ты от нее отказалась, и забыла все, чему она тебя учила. Возьми книгу. И делай со своей жизнью, все, что захочешь.

Девочка утерла влагу со щек и взяла тяжелую книгу в руки. На кожаной обложке выжжена перевернутая звезда с распятым внутри телом человека. Она быстро перелистывала страницы и жмурилась, натыкаясь на страницы с жуткими рисунками дьявольских существ и расчлененных человеческих тел.

– Тебе нельзя здесь оставаться. Они убьют тебя, как и твою мать. Они увозят отсюда лекарства в закрытом контейнере. Я собрала тебе в дорогу еду и банку для испражнения.

– Но я не хочу…

– Я и не принуждаю. Ты теперь все решаешь сама.

– Ваше высочество, мы вас не принуждаем! – вновь заговорил папа, перебивая совет и возвращая женщину из детских воспоминаний. – Если вы не хотите подчиняться нашим законам, возвращайтесь к себе на родину. У господина Шульца хватает соперников, которые почитают наши правила. Это, уже ваше право.

– Простите, если оскорбила ваши законы. Я здесь лишь для того, чтобы обеспечить господину Шульцу комфорт и безопасность. Я не буду вмешиваться в медицинское обследование, если того требуют ваши правила.

– Вы умеете блефовать, ваше святейшество. – усмехнулся один из советников, когда Аделаиду и Генри проводили из зала.

– Вы осадили эту германскую дипломатическую блядь!

– И какой в этом был смысл? Демонстрация силы и независимости? Этот сопливый идиот не может двух слов связать.

– Этот блаженный муж – рычаг! Дело осталось за малым, кто будет управлять этим рычагом. Германская империя и французское королевство.

Советники зашумели. Подкупать и подлизываться дело обычное и привычное, но сидеть за штурвалом. Они не для этого вросли в свои кресла и мундиры. Это кропотливая и тяжелая работа. Проще купить желаемое, или украсть. А создаст его пускай кто-нибудь другой.

Священный атомный огонь изменил города и страны. Разрушил дома, улицы, памятники. Почти вывернул землю на изнанку. Сербия почти не изменилась. Улицы, заваленные мусором, но не старыми обломками войны, а свежими объедками, пакетами, бумажками, бутылками. Сейчас территорию заполонили цыгане, бродяги и бандиты. Но в этот раз ни папа, никто либо другой не наказал их скитаниями. Пока спасавшиеся от радиации переселенцы пытались прибиться к крупным городам, восстанавливать дома, производство и инфраструктуру. Сеять, пасти, работать. Цыгане свой образ жизни никак не изменили. Паломники и военные поговаривали, что некоторые из них даже не слышали о войне. Не знали, что в лету канули соединенные штаты, Россия, Китай. Они таскали из заброшенных домов одежду и матрацы в свои шатры, выпрашивали еду у сердобольных паломников, воровали детей и скотину в отдаленных германских деревнях. Пустые города с брошенным добром для них были раем. Но не все цыгану масленица, бывает и святой поход.

По улицам не бегали дети, не слышны были песни. На электрических столбах болтались мертвецы. Войско восхвалило ядерную зиму. А то при теплом климате, что был раньше, вонь бы сшибала с ног. По краям дороги валялись собачьи скелеты. Здесь прошли первые войска французского королевства. Фанатики и примкнувшая к ним городская шваль, бежавшая от алиментов, налогов и полиции. Вышли они пешком в лохмотьях, отказавшись от запасов провизии, техники и снаряжения, в угоду того, что им достаточно одной милости небес. И пулю нечестивого остановит не бронежилет, а сошедшая на них божья благодать. За их скромность господь вознаградит их вдвойне, а то и в тройне. На самом деле им бы и так никто ничего не дал. Что бог послал, тем и воюй, а будешь требовать – отберут последнее. Даже если не будешь, все равно отберут. Военные, обчистили запасы гражданских паломников в первые недели. Теплые вещи, заботливо собранные матерью, консервы, спиртное и сигареты. А магистр пожимал плечами. Раз благословлённый воин отнял, значит того пожелал бог. Надо смиренно претерпевать лишения и тебе воздастся. И вообще отойдите от машины магистра.

Христианская армия, словно тараканы разбежалась по заброшенным домам. Там забрали все, что можно забрать. Даже оторвали обои на растопку. Голые стены не радовали. Они едут уже ни одну неделю, и не заработали ни одного трофея. С горя, они прирезали парочку плохо схоронившихся цыган, но даже при них не нашлось ни крошки хлеба, ни золота, ни оружия.

– Нет. Те сумасброды, что отправились пешком, наверняка замерзли сразу после границы. Это дело рук германцев. Они развешали трупаков, как новогодние игрушки. Честолюбивые консерваторы. Наши бы сожрали всех аборигенов. – разглагольствовал Бруно.

– Ты бы держал свой язык за зубами. А то тебя сожрут. – шикнул Ричард.

– Я костлявый. Да и что я такого сказал? Каннибализм практиковался, когда вся пища после священного огня стала ядовитой и непригодной, животные закончились, холодильники не работали. Даже в библии упоминается людоедение.

– Что, правда?

– Конечно мой господин! Разве похож я на лгуна? Погодите-ка, вы что, не читали?

– Я читал устав! – гаркнул Ричард. – А теперь завали и ищи что-нибудь ценное или съестное.

– Я надеюсь, мой капитан, в трудной ситуации, вы не съедите меня.

– Учитывая то, что ты пьешь всякую дрянь, есть тебя опасно для здоровья.

Бруно был слегка оскорблен, тем, что господин назвал его несъедобным, но уже через пару минут обида прошла и он вновь начал болтать.

Ричард беседу не поддерживал, ходил из квартиры в квартиру, распинывая ногами мусор и битые стекла. Пока Бруно рылся в шкафах, он сидел на куче мусора и раскачивался в зад вперед. В начале похода магистр раздавал чудо порошки почти бесплатно. Но теперь, когда кончились деньги и провизия, повысил цены в несколько раз. Бензином не брал. Хотя, после некоторых его лекарств, они бы без машин могли пройти всю Турцию. Гонка за трофеями превращалась собирательство для магистра. Нашел в матраце деньги, беги с ними к магистру за дозой. Снял с трупа серьги – неси магистру. Твоя семья нашла мешок плесневелой крупы, пополам с мышиным дерьмом – вынимая ее из ртов голодных детей, неси магистру. Вообще магистру было положено отдавать двадцать процентов от всего найденного, но подсевшие на его лекарства солдаты, отдали бы и последние трусы, если бы он принимал плату ими.

Начинали они с верхних этажей, постепенно спускаясь вниз и вот на первом, когда капитан и сержант уже собирались покидать подъезд, до Бруно донесся глухой визг.

– Вы слышали, мой господин? – Бруно подскочил к капитану, но тот стоял, привалившись к стене и расстегивал куртку. Он дул себе под рубашку, вытирал с лица пот. Щеки на бледном лице горели румянцем. Ему было жарко, он прикладывал голову к обледеневшим стенам подъезда.

– Капитан, вам плохо?

– Мне жарко. – Ричард избавился от форменной куртки, бросил ее Бруно, оставив плащ на нательной рубашке. Бруно привязал бушлат к рюкзаку и протянул капитану флягу.

– Выпейте, станет легче.

Ричард припал к фляге, половину разлил на пол, еще немного утекло за воротник по подбородку.

– Что за моча?

– Получше ваших таблеток и порошков.

– Не смей дерзить мне! – Ричард оживился.

– Тише! Капитан. Вы слышите визг? Похоже на свинью.

– Это ржавые трубы.

– Вы вообще видели когда-нибудь живую свинью?

Ричард отрицательно замотал головой.

– А у нас при приюте была ферма. Мы там все работали. Я видел там и корову, и свинью. И визг свиньи я не с чем не спутаю. – Бруно приоткрыл ведущую в подвал дверь.