Предпоследний крестовый поход

С минуту оба молча пялились в пустую гробницу.

– Другого я не ожидал. – Хьюго присел на край, стянул респиратор на шею и закурил.

– Положим сюда любые останки. Побольше. Что бы мощей хватило на твой век. – Марго оглядела брошенную церковь.

– На наш. – поправил Роман.

– На твой. Я довезу до тебя до границы. Тебя встретит Аделаида. Жена императора Виго.

– Я никуда без тебя не поеду! – Роман едва не свалился в гроб. – Устроим тебя министром здравоохранения Германской империи. Монакийцы посодействуют. Марго, тебе некуда возвращаться!

– Вот именно. Я уничтожила свой госпиталь, а жить в цивилизации я не хочу. Просто не смогу. Там постоянные проверки, все следят за тобой. Там свои законы. А я привыкла к своим законам. Госпиталь святых Петра и Павла был маленьким государством. Отправишь мне молодых немецких докторов, восстановим госпиталь. Либо отправлюсь на север. Там у паломников нет приюта и на морозильные камеры не нужно тратиться.

– А потом нам опять взбредет в голову, что один пытается убить другого. Мы слишком стары. Нам нужно приглядывать друг за другом. Все свои лучшие годы я провел вдалеке от единственного друга.

– Дружбы не существует. – Марго приподняла респиратор и сплюнула. – Дружбой принято считать взаимовыгодное общение двух и более людей. Когда выгода заканчивается, заканчивается и дружба. Ее придумали, чтобы прощать долги и продавать глупые песни. И вообще, друзья, это самые опасные…

Роман перестал слушать. Витражный потолок затрещал от попавшего внутрь храма воздуха. Шум осыпающегося стекла. Роман не минуты не раздумывая вскочил и сбил Марго с ног, опрокинув на чужие кости. В ту же минуту огромная плита и тонны стекла грохнулись на то место, где стояла Хейфиц. Поднялись столбы пыли. Марго сбросила с себя Романа и натянула ему респиратор обратно на лицо.

Это от шума гуляло в церкви и билось о ее стены. Поднятая пыль оседала.

– Четыре года назад я освящал старый аэропорт перед восстановлением. Среди мусора я нашел памятку о действиях при аварии. Сначала нужно надеть кислородную маску на себя. Потом на другого. – Роман отряхнул колени и поднялся. – Ты конечно этой инструкции не видела, – Роман постучал пальцем по респиратору. – Но это и есть дружба. Тебе плевать, что мои родители были бандитами и работорговцами. Мне плевать, что ты ставишь эксперименты на живых людях. Ты знаешь о моей страсти к молоденьким мальчикам. Я знаю о твоих преступлениях. Но ни разу за тридцать лет, я не слышал от тебя ни одного упрека. И когда на моей шее затянулся шнурок от балдахина, и я подумал, что это ты послала убийцу, я хотел сдаться. Потому, что все мои победы никто больше не оценит. Они будут облизывать экран с изображением любого папы. Они будут кидать свои шапки на любой праздник, будь то Рождество или бал Сатаны. Вопрос в том, кто провозгласит эти праздники? Мы. Я видел много лживых добродетелей, что сыплют друг другу яд в чай и душат ночью подушками. Но мы, два негодяя и подонка никогда так друг с другом не поступим. Зло у которого есть друг, победит зло, которое действует в одиночку! Ты едешь со мной.

– А как же жить для себя, как же эгоизм? – спросила Марго не поднимаясь с пола. – Ты мог погибнуть! И кто бы тогда…

– Чхал я! – Роман нагреб целую охапку костей и бросил в гроб. – Я все еще Хьюго седьмой, верховный глава церкви и я вырву глотку любому, кто посмеет в это усомниться!

Кости загремели о дно гроба. Марго смотрела на обвалившуюся плиту.

– Извини. – сквозь зубы сказала она.

– Что? – Роман отвлекся от набивания ящика истлевшими останками трупов.

– Просто извини меня за все, что произошло.

– Тебе не за что… – Марго перебила Романа, тем, что обняла его и уткнулась носом в грязный халат. – И ты меня прости. Мы оба два старых параноика. Ты прав. Нам и правда нужно присматривать друг за другом.

Стены понемногу осыпались. Рация шипела, но ничего поймать не могла. У Романа затекло плечо.

– Надо валить отсюда. Ты не спишь там, Марго?

– Нет. Тащим гроб в тачку и валим из этого вашего Иерусалима.

Многовековую гробницу поддели арматурой, грубо протащили по полу и закинули в багажник. Дверями храма громко хлопнули. Над обвалившейся крышей все еще кружили темные облака пыли.

Эпилог

Молодежь с унылыми лицами, будто на дворе не две тысячи семидесятый, а какой-нибудь тысяча девятьсот двадцатый. Телешоу перед вечерним отключением электричества и не христианская музыка им куда интереснее, чем публичное сожжение ведьмы. А ведь оно, в отличии от глупых передач, транслируется без реклам.

Трансляцию можно посмотреть на всех центральных площадях, дома, в пивной, везде, где есть связь.

Где связи нет пылают хаты. Иссушенный мертвец, с золотым полумесяцем, украденным из взорванной мечети лежит под ногами Ричарда. Он безразлично осматривает один из городков, что мог принадлежать ему. Если бы героям не понадобился предатель, если бы война не была бизнесом. Если бы не стечение обстоятельств.

Святыня опустошена не ими. Их молитвы кричат чужие уста. И чужие пули вонзаются в тела их врагов, доверяя им лишь засыпать хлорной известью смердящие тела. Жалкие остатки последнего батальона отупленно глядят на колонны ржавых автомобилей и чужие костры в захваченных домах. На подбородках присохла кровь пустынных сусликов, которой они утоляли жажду. И только ле Пьер, гремя браслетами наручников хохотал как ненормальный. На всю пустыню.

Те кто искали смерть нашли ее. Те кто искали рай, видно в ссоре с головою. Те кто искали святой источник, нашли его под грудой тел крестьян и теперь у них выпадают волосы, кровь течет из носа по двенадцать раз на дню, а пища, если ее можно так назвать не пролазит в глотку. Источник силы был не для них, а для опухолей, что обнимает их органы метастазами.

Бруно пытается разбудить своего капитана, но это бесполезно. Он дошел до самого конца и умер во сне. Какая досада.

– Капитан Ричард!

Ричард повернулся. Откинул свалявшиеся патлы с лица. Его уже давно никто так не называл.

– Капитан! Господи! – перед бывшим капитаном, стоял его бывший слуга. Бруно. Ричард видел свое отражение в битом стекле. Заросшее грязное животное. Пыль забилась в морщины. Лицо Бруно лишь загорело. Он не оброс, не вымахал ростом и не похудел. От него разило кислым перегаром. На правом глазу красовалась черная повязка.

Бруно немедленно перекусил цепочку наручников.

– Капитан. Вы воняете хуже отхожей ямы. Видите, это? – он указал на свою повязку. – Напоролся на ветку. Но только никому ни слова. Все думают, что меня пытали муслимы.

– Я больше не капитан. – Ричард дотронулся до содранной с запястьев кожи и поморщился.

– Так ведь больше никого и нет. – пожал плечами Бруно.

– Мы проиграли?

– А хрен его знает. Я так ничего и не понял. Мы брали Иран вместе с немцами. Под их командованием. Бойня была страшная. Я наложил бы штаны, если бы конечно нас кормили.

– Мы победили?

– Я? Да. Последний отряд немцев пошел дальше. Хотят дойти до гроба господнего, несмотря на то, что папа давно мертв. Майор Гехельд, что взял город себе помер позавчера. Вся их рота отравилась водой. Но не я. Я то знаю, что нужно пить.

– Мы победили. – Ричард упал на колени. На песок. Они победили. Только кого? Тлеющий город больше ничей. Вместо славной гибели в битве, Ричард с кровью грызуна на подбородке стоит посреди чужой земли.

– Это ключи от администрации города. Я нашел их в нужнике. – Ричард протянул ключ на ржавом кольце.

– Зачем они мне? Зачем все это?

– Не знаю. – пожал плечами Бруно. – Но идемте со мной капитан. Я покажу вам фонтан, в котором вместо воды кровь!

На вопрос Ричарда «Кто победил?» Ответ был: никто. Но это лукавство. Победивший всегда найдется. Проигравших и без войны целый вагон. В тысячный раз играл Белый кролик. Трасса сужалась, а вокруг все чаще попадались ржавые авто и заброшенные здания. Где-то двое друзей везли свои старые кости и злые умыслы к новой жизни. Где-то на морозе горела Аделаида вместе со старым учебником анатомии. Где-то окунувшийся в источник солдат, вскрывал серозные волдыри грязным ножом. Где-то на жаре Ричард глядел на кровавый фонтан под пьяные усмешки своего оруженосца. Где-то, на руинах госпиталя святых Петра и Павла стоял магистр Антоний. Придавленная завалом нога не слушалась и волоклась при ходьбе как тряпка. Солнце слепило. Рот еле шевелился от жажды. Но сил хватило, чтобы крикнуть одинокому путнику на конной повозке: «Эй! Не хочешь скрасить долгий путь?» И тряхнуть пакетиком порошка.