Жизнь на биполярных широтах. Как выжить в экстремальных зонах собственной психики

После поступления в университет у нее все было хорошо, и оценки были отличными. Когда-то в средней школе ее считали вундеркиндом по физике. В свободное время она играла в музыкальной группе. Иногда я приходила на ее выступления и видела, как она выкладывалась на сцене до такой степени, что я невольно задавалась вопросом: неужели у моей дочери был и такой талант? Я верила, что депрессия у нее временная и связана с напряжением, которое она испытывала в период поступления в университет. Но меня кое-что беспокоило: ко второму курсу она заявила, что уедет из дома и будет жить самостоятельно. Ее отец очень возмутился и заявил, что это чушь, ведь мы и так живем в Сеуле, но он так и не смог сломить упрямство дочери, которая заранее подумала о том, где будет брать средства на свое существование. Так наш второй ребенок вырвался из-под опеки родителей.

Однако самостоятельная жизнь Анны не была стабильной и предсказуемой: в промежутках между учебой, работой на полставки, куда она устроилась, чтобы зарабатывать деньги на жизнь, и занятиями в кружке в ней что-то постепенно разрушалось. Я не могла не замечать такие изменения, но в то время я все это отрицала, говоря себе, что этого не может быть… Я видела свою дочь дважды в неделю и, несмотря на ее мрачное лицо, легкомысленно думала: кто сейчас не впадает в депрессию? А сама она никак не проявляла свои чувства.

Позже выяснилось, что Анна посещала психиатра и принимала лекарства, но мне она об этом не рассказывала. В конце концов ее попросили позвать маму, и я, стоя в больнице перед врачом, все отрицала, снова и снова повторяя, что с моей дочерью ничего такого не может быть. Конечно, все случилось только потому, что я слепо верила ее утверждениям, что она в порядке. Позже я узнала, что все дети, которые так болеют, прекрасно умеют притворяться и убеждать окружающих, что у них все хорошо.

В тот день я впервые сама увидела у дочери следы самоповреждений. Мы ужинали вместе, но я едва могла есть. После ужина мы вернулись к ней домой, и я попросила ее рассказать все от начала до конца. Только тогда она впервые призналась мне в том, насколько ей тяжело жить. Анна считала, что единственным для нее способом избавиться от душевной боли является смерть, и призналась, что однажды обдумывала план самоубийства…

Мой мир разваливался на части, но я должна была держать себя в руках. Мне нужно было срочно что-то предпринять, и прежде всего я отвезла дочь домой. В машине на обратном пути я впервые подумала о том, что проблема Анны – это не просто депрессивное состояние, но, учитывая мои ограниченные знания о психических расстройствах, я не могла определить точно, в чем дело.

Дома я уложила дочь в постель, чтобы она немного отдохнула. Моя тревога за ее состояние только возрастала, и мне не хотелось оставлять ее без присмотра. Когда я убедилась, что Анна заснула, я сказала мужу, что наша дочь сильно больна. Мы осознали, что медлить нельзя, и начали принимать меры.

Глава 3. «Спасите моего ребенка!»

Мы должны были срочно найти врача, который вылечит Анну. Несмотря на то что мы с мужем оба работаем в больнице, мы сразу решили не рассматривать вариант лечения дочери в нашем психиатрическом отделении. Мы отказались от него не из-за того, что не хотели, чтобы на работе узнали о том, что у нашей дочери есть проблема, а потому, что мы были уверены, что ей требуется госпитализация, и были хорошо осведомлены об атмосфере в психиатрическом отделении нашей больницы.

Так же, как и во время учебы в школе, нам важно было знать, с кем и в какой атмосфере нашей дочери предстоит проводить время. У моего мужа было другое мнение, но я без колебаний выбрала одну больницу, где у меня был знакомый старший коллега, которого я могла легко попросить об одолжении. Я договорилась о месте в больнице и изучила все, что смогла найти, о процессе лечения, однако мне потребовалось довольно много времени, чтобы решиться поговорить с дочерью.

В тот момент мне больше всего на свете хотелось напрямую спросить у Анны, что же такое с ней происходит, но я не могла задать ей такой вопрос. Причина моей нерешительности, вероятно, заключалась в том, что дочь думала, что родители мало что смогут сделать для решения ее проблем. Когда мы осознали серьезность ситуации и начали принимать активные меры, наша дочь немного раскрылась. К счастью, первое, что она сказала, было: «Я действительно хочу поправиться». Да, она пошла наперекор родителям и съехала от нас, но в результате ее ситуация все равно оставалась тяжелой из-за того, что самооценка Анны была серьезно подорвана, кроме того, дала о себе знать психологическая травма от того, что она не смогла учиться в том университете, в котором хотела.

Я предложила дочери поехать на ее первое обследование вместе, но она отказалась и отправилась в больницу одна. Однако на полпути к больнице ей стало трудно дышать в переполненном метро и пришлось выйти из вагона. У нее началась паника. Это определенно был симптом болезни, хотя в тот момент я еще не знала, что у дочери есть такая проблема. Анна приехала на обследование поздно, и мой коллега, осмотревший ее, диагностировал расстройство биполярного спектра на основе всей информации, включая тот факт, что она не смогла благополучно проехать в метро.

Термин «биполярное расстройство» я услышала впервые еще в школе, но симптомы, беспокоившие мою дочь, и представления об этой болезни, сложившиеся в моем сознании, были очень далеки друг от друга. Я тогда имела смутное представление о том, что биполярное расстройство – это заболевание, при котором период маниакального состояния, когда у человека хорошее настроение и он ведет себя странно, чередуется с периодом депрессивного состояния, когда человек сникает. Но в то время я считала, что проблема моей дочери только в ее депрессивном состоянии. Я знала, что депрессия была у нее настолько сильной, что девочка истязала себя, чтобы умереть, и планировала самоубийство, но эта информация была из той области медицины и психиатрии, о которой я совершенно ничего не знала. При первой же возможности я просмотрела профессиональную литературу на эту тему, но понять, о чем рассказывают специалисты, было нелегко.

Как бы то ни было, Анна оказалась в ситуации, когда ей требовалось лечение в больнице. Ей нужно было принимать лекарства, и если она продолжит прилежно их принимать, ей станет легче. Но путь к выздоровлению будет долгим, если не бесконечным: даже когда она выйдет замуж и родит ребенка, ей все еще придется принимать эти лекарства…

Мне казалось, что мой мир полностью раскололся на «до» и «после», и слова профессора о том, что моя дочь когда-нибудь выйдет замуж и родит ребенка, звучали непривычно и очень странно. Однако мне не оставалось ничего другого, кроме как поверить в них и следовать им.

Когда я говорила, что у моей дочери есть такая проблема, многие специалисты из моего окружения давали мне советы. В то время я услышала от них два важных утверждения, которые подарили мне надежду: «С возрастом становится лучше», – и: «У ребенка, который самостоятельно обратился в больницу, хороший прогноз». Я заучила эти слова и твердила их, словно заклинание, чтобы спасти свою дочь.

После того как было принято решение о госпитализации, Анна взяла в университете академический отпуск. Так для моей дочери и для нас, ее родителей, начался тот долгий путь, на который мы никогда ранее не ступали, и та другая жизнь, которой у нас никогда раньше не было.

Глава 4. Психические заболевания

Отец психически больного пациента описал свое состояние, когда он впервые поместил сына в больницу, так: «В тот момент, когда с грохотом закрылась железная дверь, я тяжело опустился на стул и заплакал».

Закрытое отделение психиатрической больницы вызывает у обычного человека ярко выраженные негативные образы, а в книгах и фильмах ужасов описание такого отделения используется для создания особой гнетущей атмосферы. Хоть я сама врач, для меня ситуация не сильно отличается. Время от времени мне приходится обращаться за консультацией в закрытое отделение психиатрической клиники. Я знаю, что для того чтобы войти в такое отделение, кто-то должен открыть мне тяжелую дверь, и из-за этого я раньше думала, что оно ничем не отличается от тюрьмы. Я также ничего не знала о пациентах с ментальными расстройствами, потому что психические заболевания лечат по другой методике, нежели общие, так что для меня это была та область медицины, которую я не изучала и которой не интересовалась. Прежде всего, я никогда не видела пациентов с психическим заболеванием среди моих братьев и сестер, и среди других родственников по материнской или отцовской линии их тоже не было.

Однако теперь моя дочь должна была ложиться на лечение в закрытое отделение психиатрической больницы. Это была особая задача: даже те вещи, которые мне нужно было приготовить, чтобы она могла взять их с собой, отличались от тех, что нужны для обычной госпитализации. Поскольку в такую больницу попадают пациенты, которые могут причинить вред себе или другим, им нельзя брать с собой ничего такого, что считают опасным. Я была удивлена тому огромному разнообразию вещей, которые запрещено брать с собой. Конечно, им не разрешалось брать никаких острых предметов, таких как ножи, но запрещена также косметика в стеклянных бутылочках, тетради на спиралях и влажные салфетки. Все эти меры были предприняты для предотвращения самоповреждений. Нам сказали, что были случаи нанесения увечий пружиной от тетради, а однажды кто-то положил между влажными салфетками лезвие бритвы. Еще запрещены ремни, обувь со шнурками, сумки с лямками и одежда с карманами, так как с их помощью есть возможность удушения или проноса острых предметов. Чем больше я слушала об этих запретах, тем новее мне казался этот чужой незнакомый мир.

По той же причине были ограничения в посещении пациентов: навещать пациентов могли только ближайшие родственники, которые с наименьшей вероятностью могли принести в больницу опасные предметы. В отделении нельзя было пользоваться сотовыми телефонами и Интернетом, поэтому пациентам нужны таксофонные карточки, а для развлечения им требовались книги и музыка в формате MP3.

Когда я складывала для Анны ее больничные принадлежности, то четко осознала, что моя дочь действительно серьезно больна, но она сама беспокоилась о другом и спросила меня:

– А вдруг я потом не смогу работать, потому что у меня есть запись о госпитализации в психиатрическое отделение?

Я почувствовала облегчение: если моя дочь, которая думала о смерти, переживает по такому поводу, то это дает нам надежду на будущее. Я пояснила:

– Твоя медицинская карта или название болезни никому не раскрываются, и даже когда ты устроишься на работу, никто не узнает об этом, пока ты сама не расскажешь.

И все-таки я переживала за нее: даже если она не столкнется с дискриминацией из-за ее психических расстройств, сможет ли она работать вообще?

Когда Анна скрылась за плотно закрытой дверью отделения психиатрической больницы, я тяжело опустилась на стул, но не заплакала: у меня не было времени плакать, потому что я должна была жить две жизни. После того как моя дочь ушла на лечение, я вернулась на работу в свою больницу и спокойно проводила обследования. Анну поместили в закрытое отделение психиатрической клиники, но мир не рухнул, и жизнь продолжалась.

Глава 5. Будни закрытого психиатрического отделения

В день первого визита к дочери я взяла с собой кое-какие вещи. В ожидании, когда откроется дверь отделения, я стояла бок о бок с пожилой женщиной. На вид ей было около 70 лет, а судя по одежде и поведению, она обладала значительным социальным и экономическим статусом. У меня в голове мелькнула мысль, что она пришла не к мужу и не к кому-то из родителей; вероятно, она навещает своего ребенка. И я подумала, что в таком случае этому пациенту должно быть уже более 40 лет! Неужели возможно такое, что я тоже буду стоять за дверьми этого отделения в ожидании визита к дочери на протяжении долгих лет или даже десятилетий? Я пришла в ужас от этой мысли и постаралась побыстрее ее забыть.

Но вот наконец послышалось звяканье нескольких ключей, и дверь отделения открылась. Анна, одетая в больничную одежду, казалась спокойной. Она рассказывала о том, что произошло в больнице, о том, что она хочет съесть так много разной еды, а я смотрела на нее и все еще не могла почувствовать, что моя дочь действительно должна здесь находиться. Возможно, самым важным моментом, который Анна получила от госпитализации, стало осознание того, что она не одинока: за запертой дверью закрытого психиатрического отделения находилось множество душ, которые, как и она, мучились после того, как их ранил мир. Но еще в этом отделении были люди, которые стремились помочь этим несчастным душам и считали это дело призванием своей жизни.

В закрытом отделении действуют необычные правила, и пациентам, которые ложатся туда добровольно, предоставляется гораздо больше свободы действий, чем тем, кто оказался там не по своей воле. Недобровольная госпитализация чаще называется принудительной: если сам пациент не осознает, что он болен, но при этом ведет себя опасным образом, то ближайшие родственники могут отправить его на госпитализацию в психиатрическую больницу без его согласия. В таком случае необходимо строго соблюдать определенные правила, так как в противоположном случае принудительная госпитализация может стать серьезным нарушением прав человека.

Пациенты, которые оказались в закрытом отделении психиатрической больнице по своей воле, могут относительно свободно общаться с семьей и гулять по территории больницы с опекуном. Конечно, так было до пандемии COVID-19. Я виделась с дочерью дважды в неделю. Больше всего меня беспокоило, не будет ли в этой больнице слишком много «странных» людей, но после того как я побывала там лично, я поняла, что мои переживания были напрасными: пациенты не были слишком странными. Например, красивый парень, ровесник моей дочери, рассказал, что попал сюда после того, как пытался покончить с собой, и для этого поджег брикет древесного угля. А приветливая девушка, ровесница Анны, изучающая искусство в университете, оказалась здесь из-за самоистязаний, вызванных сильной тревогой.

В этом отделении не было мрачных и пугающих людей, которых изображали в фильмах ужасов или в фильме «Пролетая над гнездом кукушки» (1975). Там были молодые люди, которые не причиняли кому-то вред, а наоборот, искали в этом месте защиты, чтобы мир не причинил вред им.

Во время трехнедельного пребывания в этой больнице Анне прописали лекарства, содержащие литий, и она смогла понемногу вернуться к стабильному состоянию. Однако на мой вопрос о том, какое у нее настроение, она всегда отвечала: «Я не знаю…»

Однажды во время моего визита мы с Анной сидели у одной из достопримечательностей больницы, которую она нашла сама, и я с удивлением подумала, что совсем не знаю свою дочь. Самой важной проблемой, которую мы с ней обсуждали во время ее пребывания в больнице, был вопрос о том, почему все так случилось, но я, конечно, не могла на него ответить.

Анна рассказала мне о своей подруге, с которой она общалась в период учебы в средней и старшей школе. Конечно, я знала эту девочку, но я не знала, что она нанесла моей дочери душевную рану. Если посмотреть на ситуацию внимательно, можно увидеть, что в поведении этой подруги не было никакого злого умысла, просто у нее было много зависти и недостаточно воспитания, поэтому своими разговорами и рассуждениями она оскорбляла других. Таких детей можно было часто встретить в нашем школьном округе, а моей дочери такое «дружеское» общение слишком глубоко ранило сердце. В том возрасте наши дети еще не понимали, что значит «заклятый враг». Эту девочку, вероятно, ранила мать, которая вызывала у нее сильный стресс, потому что постоянно твердила ей что-то вроде: «Если ты не поступишь в определенный университет, я тебя за человека считать не буду». В итоге моя дочь невольно испачкалась, словно в грязи, в негативных эмоциях своей подруги, которые были результатом искаженных отношений матери и дочери, а я об этом совсем ничего не знала.

Все это было в прошлом, и исправить это было уже никак нельзя, но я отчаянно сожалела о том, что не уделяла больше внимания той боли, которую испытывала моя дочь. Та подруга решила поступать в университет, в котором хотела учиться и моя дочь. Сама же Анна не смогла туда поступить даже после повторной сдачи экзаменов, что стало для нее травмой, от которой она никак не могла избавиться. Я сама в некоторой степени смогла избежать общественного представления о «меритократии[8]», которое на протяжении всей своей жизни я всегда подвергала сомнению, но моей дочери избежать его не удалось. Однако она заболела не из-за негативного влияния той девочки, все произошло как раз наоборот: именно из-за болезни, которой в то время уже страдала Анна, слова и действия подруги ранили ее сердце, словно бритва, и она жила, глубоко страдая каждый день.

С лечащим врачом Анны я была знакома еще с университета, поэтому наша личная консультация проходила в более свободной атмосфере, по сравнению с тем, как обычно проходят беседы специалистов с пациентами и их близкими.

Врач объяснила нам основные особенности болезни Анны и сказала слова ободрения, похожие на доброе напутствие. Ожидалось, что прогноз будет хорошим: Анна была зрелой личностью, не винила других людей в своих трудностях, и к тому же она сама осознавала, что больна, и сама обратилась в больницу за помощью. Большинство пациентов с такой болезнью проецируют все свои проблемы на окружающих, и в результате отношения с близкими рушатся: дети, которым поставили диагноз, и их родители иногда даже становятся врагами. Обвинение других может быть следствием психического расстройства, но у Анны это не наблюдалось: она сосредоточилась на том, что во всем, что с ней происходит, виновата она сама. Но из-за этого у нее была слишком низкая самооценка, что стало еще одной трудностью, хотя в ее проблемах отчасти могли быть виноваты и мы, ее родители.

Я всегда считала, что мне в жизни повезло: я родилась в хорошие времена, училась в хорошем университете, и мне нравилось то, чем я занимаюсь сейчас, поэтому я никогда не заставляла свою дочь, которой повезло меньше, достигать того же, чего достигла я. Однако у ее отца было иное мнение, поэтому он мог ругать Анну за недостаточные усилия. Впервые в жизни моя дочь пожаловалась на отца во время консультации с врачом после госпитализации. Она рассказала, что ощущала такой недостаток понимания с его стороны, какой ощущает человек со сломанной ногой, которому сказали встать и идти.

В отношении моей дочери врач сказала: «Ей нужно прожить свою жизнь, занимаясь культурной и художественной деятельностью».

Это означало, что, если родители будут заставлять Анну жить так, как хотят они, девушка будет несчастлива. И я не могла не согласиться с этим: разве я не буду благодарна судьбе, если моя дочь, которая была на грани смерти, немного поживет счастливо? Но я переживала из-за другого: мне было известно, что учеба – это самое легкое. В моей памяти всплывали истории многих гениальных художников, которые принесли бесконечное счастье окружающим, но сами прожили мучительную и несчастливую жизнь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Редактируя эту книгу, я не мог полностью согласиться со всеми утверждениями автора, однако эти профессиональные разногласия никак не умаляют достоинство ее содержания.

2

「디어클라우드 나인, 샤이니 종현 유서 공개 “난 늘 혼자였다”」, 『MBN』 2017.12.19. (Nine9 из Dear Cloud публикует прощальное письмо Джон Хёна из SHINee: Я всегда был один // MBN, 2017.12.19).

3

В России получить психологическую и психиатрическую помощь можно бесплатно и анонимно, обратившись в специализированные центры или клиники. Для экстренной круглосуточной поддержки в России работают телефоны бесплатной горячей линии психологической помощи, неотложной психологической и психиатрической помощи и телефоны доверия. Номера телефонов и контактную информацию кризисных центров каждого региона можно найти в Интернете. – Прим. ред.

4

최상운 『우리가 사랑한 고흐』 샘터 2015, 317~18면. (Чхве Санун«Наш любимый Гог // Samtoh, 2015. – С 317–317 ).

5

Отаку (яп. おたく или オタク) – человек, который сильно увлекается чем-либо. За пределами Японии этот термин обычно употребляется по отношению к фанатам аниме или манги. – Прим. пер.

6

Мания – чрезмерно возбужденное нездоровое состояние. – Прим. авт.

7

Письмо от 12.06.1890. – Прим. ред.

8

Меритократия – принцип управления, в соответствии с которым высшие руководящие должности должны занимать наиболее способные люди, независимо от их социального происхождения и финансового достатка. – Прим. ред.