Лилии полевые. Покрывало святой Вероники

скачать книгу бесплатно


Первым делом при наступлении ночи он направился к Торанию, который накануне был подвергнут безжалостному бичеванию. Устроить эту встречу было нелегко. Но при участии Маспеции ему удалось проникнуть к смертельно израненному рабу. Тораний очень обрадовался Альбину, он позабыл свою боль и едва приподнялся со своего ложа.

– О, как я рад тебя увидеть, господин мой! Да благословит Господь твой приход!

– Тораний, ты из-за меня страдаешь.

– Не говори так, Альбин, мы не язычники. Разве не радостно пострадать за веру! Я должен хвалить и благодарить своего Искупителя, Который даровал мне счастье перенести за Него бичевание.

– Мне жаль тебя, Тораний! Ты явился моим вторым и лучшим отцом.

Альбин склонился к рабу, припал на его окровавленное плечо и заплакал. В комнате несколько мгновений царило молчание. Слышалось только всхлипывание Альбина.

– Не горюй обо мне, господин мой! Разве ты не знаешь, что лучший наш удел, высшее счастье – это пострадать за Христа? Знаю, что отец твой хочет распять меня на кресте. Помолись за меня, чтобы Господь удостоил меня этого мученичества.

– Помолись и ты за меня, Тораний, когда будешь у престола Всевышнего. Твоя молитва будет сильна.

– Если удостоит Господь предстать пред лице Его, то буду просить Его, чтобы быть нам с тобою вместе на всю вечность. А теперь мы должны с тобой проститься. В здешней жизни мы больше не увидимся.

– О, Тораний, Тораний! – только и мог прошептать юноша.

– Любимый мой господин, не плачь обо мне! Я иду ко Господу! А ведь там вечное блаженство, вечная радость. Там не страшны нам будут наши гонители. Там Сам Спаситель! Не плачь же! Скажи мне: очень гневается на тебя отец твой?

– И отец, и мать страшно озлоблены. Завтра назначен мой отъезд в Сицилию.

– Понимаю: хотят скрыть твое обращение в христианство и заставить тебя вернуться к язычеству.

– Да, это ясно, но я решил в Сицилию не ехать.

– Как же быть?

– Сегодня ночью я навсегда ухожу из дома.

– Покидаешь родителей?

– Да, я не могу больше оставаться в доме, в котором хулится имя Христово и высмеивается наша вера. Со своими родителями я давно разошелся. Мы чужие друг другу. Что ж я буду делать здесь? Поэтому я решил идти к своим братьям и нести общий крест. Что ты думаешь относительно этого?

Тораний немного подумал, затем широко перекрестил голову Альбина и проговорил:

– Да благословит тебя Господь! Да благословенно будет намерение твое! Иди! Помни, что сказал Спаситель: «Если кто оставит дом или родителей Христа ради, тот получит жизнь вечную». Твои родители не бедны и не беспомощны. А там положись во всем на волю Божию. Кто знает, быть может, в будущем они и сами обратятся ко Господу.

– О, как бы я желал этого! – от всей души проговорил Альбин и крепко обнял раба.

Тораний, в свою очередь, заплакал.

– Крепись, мужайся, Альбин! Будем верить и надеяться, что мы с тобой снова увидимся в вечном Небесном Царстве. А теперь прими от меня, недостойного, мое христианское благословение.

Они обнялись и расцеловались. Один – бледный, израненный, приговоренный к казни раб, а другой – юный аристократ римской династии Магнусов – соединились в братском поцелуе. Единая вера в Царство Христово сделало их равными.

– Куда же ты думаешь идти?

– У меня один путь – к Люцию.

– А если его не найдешь?

– Спрошу, где он.

– Слушай, Альбин, что я тебе скажу. Если не найдешь Люция, то иди на Ардейскую дорогу. Там есть дом одного вольного отпущенника Вивидия. Это мой хороший знакомый. Он тоже христианин. Он охотно даст тебе приют, а там наше общество подумает, как тебе устроиться. Но сумеешь ли ты выбраться незаметно?

– Надеюсь.

– А не боишься идти ночью?

– У меня есть ноги, они выручат меня в минуту опасности.

– А тебе не жалко оставить Домициллу?

– Ах, Тораний! – грустно вздохнул Альбин. – Это самый тяжелый вопрос. Если кого мне жаль, то именно Домициллу. Я горячо люблю ее. Но что же делать? Как поступить? Ведь не могу же я ради сестры оставить свой путь и подчиниться родителям? Правда?

– Да, ты прав! Христос должен быть выше всего и выше всех наших земных привязанностей.

– Вот и я так думаю. Однако жаль, что она еще не приняла крещения, но надеюсь, что это совершится. Пусть как-нибудь Маспеция позаботится об этом. Чтобы не огорчать сестру, я даже не хочу говорить ей о своем намерении. Да простит мне Господь мое бегство из дома.

– Да простит нам Господь грехи наши, – тихо проговорил Тораний.

Они еще немного поговорили, затем обнялись и наконец расстались. Юное лицо Альбина было мокрым от слез. Ему было до глубины души жаль верного, преданного раба, на руках которого он вырос и под охраной которого много лет безбоязненно ходил по римским улицам. Теперь он уже больше никогда не увидит Торания: завтра верный раб будет злодейски распят на кресте. От этой мысли Альбин содрогнулся все телом; глубокое человеческое сострадание несчастному рабу навсегда поселилось в его юном сердечке. «О, Боже, дай ему силы! – с верою прошептали его губы. – А мы увидимся с ним там, в вечном Царствии Небесном!»

11

Домицилла горько плакала, склоняясь к плечу брата.

– Альбин, Альбин, что будет с тобой? Ты завтра едешь в Сицилию, а меня отец оставляет здесь.

– Не грусти, дорогая моя! Будем надеяться на Христа, что Он устроит все к лучшему.

– Но я буду скучать по тебе. Почему бы мне не поехать с тобой? Зачем отец хочет разъединить нас?

– Ответ ясен: он боится, чтобы я не сделал тебя христианкой.

– О, как он ошибается. Если бы он знал, что я уже почти христианка, недостает лишь крещения.

– Вот этим я и озабочен, Домицилла. При первой же возможности я хочу, чтобы ты окрестилась.

– Это и мое искреннее желание. Куда ты идешь, Альбин? Побудь со мной еще. Ведь это последняя ночь. Завтра ты уедешь… – проговорила девочка, видя, что Альбин хочет уходить.

В тоне ее голоса было так много умоляющего, что Альбин невольно подчинился и ненадолго остался, хотя ему нужно было спешить! Он знал, что ему, быть может, предстоит сделать огромный путь на Ардейскую дорогу, если почему-либо нет дома Люция или его семейства.

– Ну, Домицилла, спи с Богом! Мне нужно кое-что собрать с собой в дальний путь.

Он подошел и горячо расцеловал сестру.

– Как мне жаль расставаться с тобой, – говорила она со слезами.

Альбин тяжело вздохнул:

– Что же делать, дорогая моя? Нужно покориться Господу. Все пути наши в Его руках, как говорил наш пресвитер.

– Верю, – согласилась Домицилла.

Когда Альбин вышел из комнаты сестры, в доме тревожно спали. Мягкий лунный свет заливал перистиль и светлыми полосами ложился на полу портиков. Таинственно стояли нимфы около двух мраморных бассейнов, окруженных зеленью. Юноша быстро ушел в свою комнату и, опустившись на колени, начал горячо молиться Богу, чтобы Он помог ему в новом пути и дал бы силы перенести все испытания. После молитвы он надел простую темную тунику, взял восковую дощечку, стиль[39 - Восковая дощечка – дощечка из твёрдого материала (самшит, бук, кость) с выдолбленным углублением, так что бы образовывался бордюрчик, и залитая тёмным воском. В Римской империи пришла на смену свинцовых листов. На дощечке писали, нанося на воск знаки острой металлической палочкой – стилусом (стиль, стило). В случае необходимости надписи можно было стереть, загладить и воспользоваться дощечкой вторично.] и написал следующее: «Дорогая моя сестра! Я навсегда ухожу от вас. Я не могу более оставаться среди язычников и иду к своим братьям. Так хочет и требует Христос. Не сердись на меня и прости. Если же не здесь, на земле, то в вечном Царствии Небесном мы увидимся. Будем верить в это. Прости же. Горячо любящий тебя, твой Альбин».

Он осторожно прошел в комнату сестры и положил эту дощечку на стол. Затем приблизился к постели сестры. Девочка спала, свернувшись в клубочек. Долго стоял Альбин на пороге ее комнаты. «Увидимся ли мы с тобою, дорогая? Может быть, это свидание последнее? Ведь я иду к своим братьям во Христе, и нужно быть ко всему готовым! – думал он. – Спи мирно, сестра. Да благословит тебя Господь. А я… Я не мог поступить иначе. Прости меня!»

Он перекрестил Домициллу и, подавив грустный вздох, так же тихо вышел из комнаты. Из глаз его медленно катились слезинки. Он сунул под тунику все свои наличные карманные деньги, какие давал ему отец, и осторожно вышел в сад. Он шел, постоянно прислушиваясь и оглядываясь, точно вор. Его сердце усиленно колотилось от волнения. Он знал, что если бы его поймали домашние, то жестоко наказали бы и как преступника увезли в Сицилию. Приходилось поэтому принимать меры предосторожности. Но рабы крепко спали, утомленные за день, а собаки, хорошо знавшие своего хозяина, только радостно махали ему хвостами.

Альбин быстро перебежал сад, прячась под ветками садовых деревьев, затем как кошка вскарабкался на стену, отделявшую отцовский дом, и перепрыгнул в соседний переулок. Прощай, отчий дом! Прощайте, родители и сестра! Прощайте, добрый Тораний и ласковая Маспеция! Все это оставалось за стеной…

А теперь – в дорогу.

Можно себе представить изумление Люция и его родных, когда к ним далеко за полночь явился Альбин.

– Что случилось, Альбин? Почему ты один? Почему не с Торанием? – забросал его вопросами Люций.

– Если бы я не пришел сейчас, то завтра ехал бы уже в Сицилию.

– В Сицилию? Может ли это быть?

Альбин рассказал все. Его выслушали с величайшим изумлением.

– Значит, ты бросил дом и родителей из-за веры? И пришел к нам, людям бедным и отверженным? – вскричал отец Люция.

– Мне не место среди язычников, – скромно ответил Альбин.

Старик горячо обнял Альбина.