Лилии полевые. Адриан и Наталия. Первые христиане

Наконец, это одиночество стало нестерпимо для них. Они начали думать, не созвать ли им снова Совет, но исключительно лишь из язычников, и поступить во всем согласно с их мнениями?

Несколько раз поспоривши и даже один раз крупно поссорившись, друзья остановились наконец на последнем способе помочь своему положению.

Максимиан уже заранее решил, что гонение необходимо и притом гонение наистрожайшее и наибесчеловечнейшее. Но, заглянувши в списки христиан, он несколько дней еще колебался, придумывая и приискивая в своем уме, кто бы из язычников мог заменить тех, кто, по его мнению, должен был пасть под секирой палача?

Мысль эта была тяжела для правящего императора, так как все те, кого он уже осудил на казнь, были люди почтенные, всеми любимые и уважаемые, известные безмерной честностью, верностью и другими добродетелями, были в полном смысле этого слова столпами государства, уже расшатанного и падающего. И таких людей он не мог найти между язычниками, так как те, напротив, отличались всевозможными пороками.

Но сердце человеческое непостижимо. Те же самые христиане, о которых Максимиан знал, что они люди уважаемые и почтенные, друзья порядка и законности, те же самые христиане представлялись вновь глазам его людьми лживыми, бесчестными и презренными, казались корыстолюбцами, любостяжателями и развратниками только потому, что они были христиане. Они являлись перед его глазами бунтовщиками, которых следовало всюду разыскивать, казнить и истреблять вместе с их семьями и даже имуществом. Вот до чего додумался несчастный Максимиан.

Но где же достать императору такого человека, который бы, нимало не задумываясь, строго и точно исполнил бы все то, чего требовал от него Максимиан?

Где взять такого человека?

И Максимиан тяжело задумался, перебирая в уме имена своих сотрудников и приближенных. На одном имени он остановился, подумал с минуту и вдруг радостно воскликнул, потирая от удовольствия руки:

– О, я нашел себе помощника! Я нашел! Вот моя правая рука, вот совершитель моей воли! Победа – моя!

Не прошло и часа, как Максимиан вступил в беседу о мерах против христиан с военачальником Ветурием, свирепым и безбожным фанатиком-язычником.

Глава VII

Не без причины Адриан ничего не говорил Наталии о том, что делалось при дворе. Он не хотел пугать ее рассказами о намерениях Максимиана и о страшных приготовлениях к гонению. Это было ему самому настолько тяжело, что он рад бы был хоть немного забыться от действительности. К сожалению, этого нельзя было сделать. Благородная душа его страдала страхом за других, за тех, коих теперь ждало ужасное испытание. Он боялся за то, все ли будут мужественны, все ли будут в силах перенести это испытание и не упасть, не изменить своему Богу, своим убеждениям.

Тем не менее Адриан обещал своей жене рассказывать все, что только ни предпринималось против христиан при дворе кесаря. Он видел, что она страдает, ничего не зная, и ощутил некоторый упрек в своей душе за то, что ничем не делится с Наталией, горячо ему преданной и любимой. Ему самому было бы легче поделиться с ней своей печалью, своим страданием. Наталия своими советами и нежным вниманием могла бы поддержать его в тяжелой борьбе, и он, как это часто бывало и прежде, придя домой усталый и сумрачный, раздраженный или печальный, всегда находил в ней нравственное врачевство, которое успокаивало его душу и разгоняло печальные мысли, теснившиеся в его голове.

Но Наталия еще не была посвящена в последние события, произошедшие в Никомидии и при дворе, она ничего не предчувствовала и по-прежнему оставалась только верным советником и другом Адриана, не пытаясь расспрашивать его и навязываться со своими ласками, но ожидая во всем откровенности от него. Она настолько была уверена в искренности мужа, что не пыталась расспрашивать его, хотя видела, что что-то новое и грозное надвигается на ее спокойную, веселую, беззаботную, счастливую жизнь. Но Адриан молчал и делался только все сумрачнее и сосредоточеннее.

Дни шли за днями в доме Адриана в обычном порядке, только уж прежней веселости не замечалось в Наталии. Она стала молчалива, серьезна, почти никуда не выходила и подолгу сидела в своем кабинете, как бы что-то раздумывая или соображая. Даже домашние мало видели ее, так как она почти не оставляла свою комнату. Мало-помалу в доме воцарился поистине мертвый покой, потому что и прислуга боялась лишними разговорами или песнями нарушить молчание и спокойствие своей госпожи.

Ей еще не было известно, что предпринял Максимиан, в ее душе теплилась слабая надежда, что благонамеренными людьми будут предприняты все меры, чтобы продлить мир и безопасность в государстве, она цеплялась за эту мысль и веровала в нее, желая, чтобы честь умиротворения империи исключительно принадлежала ее мужу. Но черные тучи все гуще надвигались и вились над Восточно-Римской державой, и буря грозила разразиться ежеминутно. Предупреждающих, приближающихся ударов грома Наталия, впрочем, еще не слыхала.

Однажды Адриан вернулся домой настолько задумчив и печален, что позабыл даже поздороваться с Наталией, что он всегда делал, когда возвращался домой. Это показалось Наталии странным и вместе с тем неприятно поразило ее. Ей сделалось тяжело от такой забывчивости мужа, но она ничего не сказала и выжидала, что он ей станет говорить. Но он молчал, а лицо его выражало столько отчаяния и горя, что Наталия, схватив его за руку, быстро увела его к себе в комнату и поспешно спросила, не спуская с него глаз:

– Что это с тобою сделалось, мой Адриан? Ты даже позабыл поздороваться со мною… Что с тобой случилось?

Адриан крепко пожал руки Наталии и, тяжело вздохнув, проговорил:

– Прости меня, моя дорогая Наталия! Но то, что случилось сегодня, настолько потрясло меня, что я до сих пор еще еле держусь на ногах. Дай мне хоть немного отдохнуть, а потом я все стану рассказывать тебе по порядку.

Он тяжело опустился на близстоявшую софу, закрыл глаза и замолчал. Холодный пот выступил у него на лбу, а он весь дрожал, как в лихорадке.

– Что такое случилось с тобой, мой друг? Говори же скорей, не мучь меня! – проговорила, наконец, Наталия глухим, упавшим голосом.

Адриан молчал.

– Говори же! – почти крикнула Наталия.

Тогда Адриан открыл глаза и пристально посмотрел на нее.

– Решен, наконец, вопрос о христианах, – медленно начал он. – Разрешил его в самом ужасном смысле сам Максимиан и тотчас же энергно приступил к делу их истребления. Нашел он и помощника себе: военачальник Ветурий взял на себя почин в этом гнусном и кровавом деле!

– Что ты говоришь, Адриан? – воскликнула Наталия с ужасом и закрыла лицо руками.

– Христиане, – продолжал Адриан, – внешне совершенно спокойны, но в силу декрета Максимиана должны быть все истреблены, и эту постыдную услугу взялся совершить наш расторопный и кровожадный, наш страшный Ветурий.

– А когда это было решено? – спросила Наталия.

– Это решено вчера ночью, а сегодня уже отдан приказ, и начались действия по исполнению этого приказа. Ветурий позвал на совет всех офицеров здешнего гарнизона и прочел перед ними императорский указ, которым отныне навсегда воспрещается открытое исповедание христианства по всей империи. Затем Ветурий, уже от себя, призывал офицеров последовать этому указу и действовать во исполнение оного. На это некоторые из присутствовавших отвечали Ветурию, что указ расходится с их убеждениями, так как они сами принадлежат к тем людям, которые исповедуют христианство, и просили ходатайствовать перед кесарем об уничтожении этого декрета. Но Ветурий грубо перебил их и потребовал безусловной покорности и повиновения императорскому указу, присовокупив, что все, кто не желает исполнить его и отречься от христианства, не могут уже более оставаться на государственной службе…

– А потом что?

– Затем он предложил офицерам обдумать их слова и его предложение оставить государственную службу и дал им для этого всего только один час времени, категорически требуя от них ответа.

– И вообрази же себе, что было дальше, – оживился вдруг Адриан и, встав со своего места, принялся взад и вперед ходить по комнате. – Через час времени все лучшие офицеры, наихрабрейшие люди во всем войске, лучшие стратеги и тактики нашей великой армии, одним словом, цвет и украшение Римской державы, подали в отставку и, как милость, просили исключить их из списков армии. Казалось бы, Максимиан должен был понять все это и переменить свою тактику, но он предпочел оставаться и далее все в том же гибельном для него и для всех нас заблуждении и…

– И что же дальше? – торопилась Наталия.

– Ветурий принял от всех прошения об отставке и отнес их к Максимиану. Но по дороге многие из придворных останавливали его и вручали ему так же свои отставки. Император, когда узнал об этом, пришел в величайшую ярость, видя, что многие патриции35 и трибуны36 отказались повиноваться указу и лучше желают потерять службу, чем отречься от христианства. Говорят, что он даже воскликнул: «О! Для них это так дешево не пройдет! Пусть они не думают, что отделаются отставками: всем голову долой!» Но затем, одумавшись, он сам вышел ко всем нам. И вот тут-то возник спор. Начался он из-за того, что некоторые из патрициев и придворных, наиболее близкие к императору люди, не побоялись прямо и мужественно, даже немного в резкой форме высказать ему, что они не согласны с его мнением о пользе истребления христианства. Император сердился, страшно кричал и спорил с ними. Более всех оспаривал императора Горгоний, который представлял ему самые убедительные доводы, что Максимиан погубит свое государство, и предостерегал его от этого необдуманного и опасного шага. Но все было напрасно! Максимиан ничего и никого не слушал или, вернее, не хотел слушать, кипятился все более и более и смотрел на всех нас, присутствовавших, такими глазами, как будто хотел всех проглотить. Горгонию же досталось более всех. Император бесился и кричал на него, топал ногами и сжимал кулаки, осыпая этого прекрасного человека и старого, идеально честного, почтенного служаку грубыми ругательствами. Натешившись вволю, он ушел обратно в свои комнаты, взяв прошения об отставке офицеров и пригласив следовать за собой Ветурия, а нам приказал оставаться во дворце и ждать его возвращения. Почти два часа он сидел в своем кабинете с глазу на глаз с Ветурием, затем тот удалился, вероятно, домой, а император опять вышел к нам в приемную, еще более раздраженным, как показалось нам, чем был раньше. Это, впрочем, тотчас же и не замедлило обнаружиться…

– И что же говорил далее император? – почти шепотом спросила Наталия.

Максимиан продолжал по-прежнему беситься и грозил непокорным и непокоряющимся его указу. Он горько жаловался на то, что отовсюду окружен изменниками и предателями, намекая на тех, которые заявили ему, что они христиане, но более всего он негодовал на Горгония, грозил, ругался и вообще вел себя до такой степени неприлично, что я видел это в первый и, вероятно, уже в последний раз, и если бы он обратился ко мне таким же образом, как к Горгонию, то, клянусь честью, я бы не позволил ему этого и расправился бы с ним иначе.

При этих словах на бледном лице Адриана вспыхнул румянец, глаза заблестели, и он, гордо выпрямившись и остановившись перед своей супругой, с достоинством указал на свой меч.

– Что ж было далее, Адриан? – спрашивала Наталия, краснея и опуская глаза.

– А было вот что. Почти половина всех придворных и других чиновников и патрициев тотчас же стали просить об отставке. Император ответил, что это, конечно, воля наша – служить или не служить государю и государству, – и что неволить он никого не может и не хочет, но он знает, как ему надо поступить с государственными изменниками. Затем он, попросту говоря, прогнал нас всех от себя, и я теперь прямо оттуда…

Адриан замолчал. Наталия тоже молчала, она была положительно убита этим рассказом. До сих пор она еще питала слабую надежду на лучший исход вопроса о христианах, теперь и эта надежда была разбита и в будущем не представлялось ничего утешительного. Сердце ее мучительно сжалось.

Она взглянула на Адриана, хотела что-то сказать, но вдруг из глаз ее ручьем хлынули слезы. Адриан заботливо подошел к ней и тихо положил свою руку на ее плечо.

– Что с тобой, моя дорогая? Отчего ты плачешь? – спросил он ее своим ласковым и вкрадчивым голосом, с нежным упреком и печалью глядя на нее. – Разве ты забыла, что обещала и должна быть хладнокровной?

Он сделал сильное ударение на последних словах.

Наталия продолжала плакать.

– Не плачь, моя дорогая! – продолжал утешать ее Адриан. – Твои слезы ничему тут помочь не могут… Катастрофа, во всяком случае, неизбежна.

– Ах, несчастные, несчастные! – сквозь слезы проговорила, наконец, Наталия, качая головой. – Несчастные христиане! Ни за что, ни про что так погибнуть!

– Полно, Наталия, успокойся! Что ж делать, если император так хочет?!

– А разве невозможно что-либо еще предпринять, чтобы отклонить это общее, ужасное несчастье? – спросила Наталия, вдруг оживляясь.

– Нет! Ничего нельзя сделать! – решительно ответил Адриан.

– Ах, если бы я могла, я бы сама пошла к Максимиану и на коленях умоляла бы его отказаться от этого ужасного предприятия…

– О, дитя, дитя! – глухо проговорил Адриан, и горькая усмешка искривила его губы. – В детской головке детские мысли! Знай же, Наталия, что если целый сонм государственных людей, понимающих и защищающих интересы Римской империи, не мог отвратить Максимиана от его пагубных для целости державы замыслов, то что же могла бы сделать ты, слабая женщина? Оставь эту мечту и не думай об этом!

Он нервно повернулся и отошел от Наталии.

И в самом деле, благородная сама по себе мысль Наталии была совершенно несостоятельна. Прежде чем решиться на какую-нибудь крайность, нужно было терпеливо дожидаться дальнейших событий и тогда уже действовать согласно с обстоятельствами. Но это было крайне трудно и не было в характере обоих супругов.

В этот день они были так взволнованы, что даже не могли обедать. Роскошный, изысканный и обильный яствами обед римского патриция был предоставлен в полное распоряжение его многочисленной прислуги. Но и рабы, и отпущенники нехотя воспользовались предоставленной им милостью. Их мысли заняты были одним: отчего господа их так сильно огорчены, что не приступили даже трапезе ? Эта мысль не давала покоя прислуге и она, в свою очередь, тоже лишилась аппетита.

Это был очень невеселый день в роскошном дворце Никомидийского претороначальника.

Глава VIII

Обнародование императорских указов и других служебных известий не было особенной диковинкой для граждан новой столицы римской империи Никомидии. Они привыкли, что их государи к прежним титулам своим «самодержца» и «кесаря» присоединяли все новые и новые, как-то: «непобедимые», «великие», «первосвященники», «трибуны», «консулы», «проконсулы», «отцы отечества», «благочестивые», с присовокуплением имен местностей, где были одержаны победы, имен покоренных народов и их вождей, и количества павших неприятелей. О таких победах, на самом деле существовавших, но также иногда и не существовавших в действительности, императоры любили объявлять весьма часто. В конце концов Никомидийские граждане перестали даже интересоваться ими и, быть может, только из одной учтивости или даже из боязни, когда проносился слух о какой-нибудь новой победе «непобедимых кесарей», посылали к ним во дворец депутации.

Депутации поздравляли обоих императоров с воинскими успехами и доблестями (иногда чисто фиктивными) и благодарили их за заботу об охранении жизни верноподданных, их имущества и границ государства, которые к этому времени почти не раздвигались, а только действительно охранялись, хотя иногда и урезались стараниями воинственных соседей, отовсюду окружавших империю. Впрочем, никомидийские граждане слышали только об успехах римского воинства, слухи же об уронах, которые оно часто терпело, почему-то до них вовсе не доходили.

Как бы там ни было, но объявление последнего указа кесаря взволновало всю Никомидию, и народ огромными толпами собрался послушать глашатая и его секретаря, объявлявших указ во всеуслышание по стогнам37 и торгам шумной столицы. По всем улицам, переулкам, рынкам и дорогам, ведущим в окрестности города Никомидии, на столбах были вывешены доски, на которых читался указ, производивший множество оживленных толков среди горожан и поселян ближних деревень и собиравший к себе толпы народа.

На лицах всех без исключения граждан Никомидии ясно читались недоумение и скорбь, на лицах огромного большинства – недвусмысленный страх. И недоумение, и грусть, и страх нагонял на лица людей указ, довольно туманно объяснявший причины гонений той веры, которая уже давно никем не преследовалась, но зато весьма ярко грозивший ужасными наказаниями за убеждения, иметь которые никто уже не считал для себя преступлением. Такой страшный, кровавый и кровожадный указ читался жителями Никомидии впервые.

Указом этим императоры окончательно воспрещали всенародно исповедовать христианскую веру, объявляли, что все офицеры и чиновники, не отрекшиеся от христианства, исключены из государственной службы, и, наконец, сообщали народу, что по их повелению христианские церкви и молитвенные дома будут разрушены до основания.

Вслед за тем в Никомидии начались разные беспорядки и наконец произошло такое крупное волнение, о каком раньше никто и помыслить не мог.

Случилось же именно следующее. Среди белого дня, на центральной площади города, обыкновенно малолюдной, а в данный момент полной народу, один из императорских чиновников читал уже известный нам указ, как вдруг из толпы граждан выделился Иоанн и, подойдя к чиновнику, выхватил из рук его декрет и тут же, на глазах всех, изорвал его на куски.

– Это такая-то нам плата за наши победы над сарматами38 и готами39? – воскликнул он, с гневом глядя на чиновника и бросая лоскутья изорванного декрета на землю.

– Славной же платы дождались мы, братья! – прибавил он, обратясь к горожанам.

– Что это?! – воскликнул перепуганный чиновник. – Какая дерзость! Что ты сделал с императорским указом? Знаешь ли, что тебе за это будет?

– Пусть это будет и императорский декрет, – отвечал Иоанн, – но если это дело безбожное, то его следует уничтожить, хотя бы оно происходило от самого императора.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Префект – В Др. Риме административная или военн. должность.

2

Бассус – римское имя.

3

Актеон – согласно древнегреч. мифол., – прославл. охотник, внук Аполлона, бога красоты, и Кирены (нимфа, охранительница стад).

4

Византия – Восточная Римская империя, продолжение Римск. имп. в средневековье, когда столицей Вост.-Рим. имп. был Константинополь.

5

Лициний – римский император 308-324 гг.

6

Кандида (в значении чистая, белая) – древнеримское христианское имя.

7

Никомидия – древний город в Малой Азии, центр области Вифиния (ныне Турция, город Исмид или Izmit)

8

Адрианополь – город и район в северо-западной европейской части Турции. Битва у Андрианополя произошла весной 1361 года.

9

Халкидон – древне-греч. город в Малой Азии (ныне соврем. район Стамбула в Турции), основан в 680 г. до н. э.

10

Хрисополис – город в Восточн. Македонии, рядом с Халкидоном.

11

Фессалоника – приморский город в Македонии (ныне Салоники, европейская Турция).

12

Портик – выступающая часть здания, крытая галерея с колоннами, прилегающая к зданию, открытая с трех сторон.

13

Покупщики – то же, что продавцы – ред.

14

Морфей – бог сновидений (в древнегреч. мифологии) – ред.

15

Один фут – это 30,48 сантиметра. Семь футов – около 2 метров.

16

Апеннинские медведи – подвид бурого медведя, обитает в Италии, в Апеннинах, рост на задних лапах до 190 см., весит от 95 до 150 кг.

17

(Мф. 11; 28)

18

Максимиан – римский император в 285-305 гг.

19

Тит Флавий Веспасиан – римский император в 69-79 гг., стал первым правителем Рима, не принадлежавшим к аристократам: он был внуком крестьянина и сыном всадника.

20

Данные современных исследователей разнятся: разные источники утверждают, что Колицей мог вместить от 50 до 80 тысяч человек.

21

Юпитер Капитолийский – бог неба, отец всех богов в древнеримской мифологии.

22

Юнона – в древнеримск. мифологии богиня-покровительница и защитница государства.

23

Минерва – в древнегреч. мифологии богиня мудрости и искусства, сестра Юноны.

24

Вавилония – древнее царство между Тигром и Евфратом (территория современного Ирака).

25

Древняя Македония – древнегреческое царство в северо-восточной части греческого полуострова, историческая область современной Греции.

26

Персидское царство – древнее государство VI-IV вв. до н.э. на территории Передней и Центральной Азии, территория современного Ирана и Пакистана.

27

Соответствует времени написания повести – 1897 г.

28

Претороначальник – главный судья.

29

Марк Аврелий Валерий Максимиан Геркулий – римский император в 285-305 гг., гонитель христиан.

30

Городской трибун – должностное лицо в Древнем Риме.

31

Диоклетиан Каий-Аврелий-Валерий – римский император в 284-305 гг., гонитель христиан.

32

Вследствие неудачной попытки свергнуть с императорского престола зятя своего Константина и самому снова воцариться, Максимиан повесился (прим. авт. повести).

33

В числе многих клевет, к которым прибегали враги христианства, лжесвидетельствуя против христиан, была придумана кощунственная ложь, будто последователи Распятого Бога поклоняются ослиной голове.

34

Диадема – венец или повязка на голову из драгоценных камней, одевались царями, верховными жрецами и правителями в знак их сана.

35

Патриций – лицо, принадлежавшее к знатным римским родам, составлявшим правящий класс.

36

Трибун – должностное лицо в Древнем Риме.

37

Стогны – площади, дороги, улицы.

38

Сарматы – древний народ, состоявш. из кочевых ираноязычн. племен, с IV в. до н.э. по первые века н.э., населявш. степн. полосу Евразии.

39

Готы – союз древнегерманских племен, вероятно, скандинавского происхождения.