Хранители. Часть 1. Воплощённые элементали

– Я не знаю, деревья говорят загадками. Они только прошептали об опасности, а кто или что это будет, не сказали… Но у меня есть план, – она собралась с духом. – Помнишь тот год, когда я уходила на Облачную Гору, чтобы встретится с божеством моей стихии?

Мать в ответ молча кивнула.

– Если со мной.., – слова давались Резагде с трудом. – Если со мной что-то случится, обещай мне увезти туда Миприю. Если взойдёшь на Крестовый Хребет, то оттуда увидишь Лунное Озеро, там я построила небольшой дом, где вас никто и никогда не найдёт.

– Может быть, ты расскажешь мне, что происходит? – с затаённым страхом в голосе спросила мать.

Этот страх, мерзким холодом проползая по коже, точно змей, неприятно царапал своей чешуёй и заползал внутрь естества через каждую клеточку, желая добраться до сердца, чтобы остудить и остановить его.

– Я и сама пока не знаю, что происходит, матушка, – беспомощно развела руками Резагда. – Я получила предупреждение и хочу уберечь вас от зла…

– Это как-то связано с теми чернослужниками? – перебила её мать.

– Я не знаю… Ничего не знаю…

Из кухни донеслось:

– Мама!

Женщины поспешили туда.

– О чём вы так громко шептались? – с лукавой улыбкой спросила Миприя.

– Ни о чём важном, цветочек мой, – ласково промурлыкала Резагда и, взяв личико дочери в свои руки, звонко чмокнула её в носик.

– Но я слышала, вы шипели друг на друга, как разъярённые кошки.

И, словно услышав о своей персоне, белая кошка, спокойно лежавшая на стуле подле девочки, красноречиво мяукнула. Резагда в ответ ласково погладила её по мягкой шёрстке.

– А ты что-нибудь слышала, детка? – озабоченно спросила бабушка.

– Ни одного слова, только ваше разъярённое шипение, – весело улыбаясь, ответила Миприя.

Женщины посмотрели друг другу в глаза, которые заполняла не просто тревога, но всепоглощающий страх. Каждая боялась за жизнь другой.

– Мамочка, – снова обратилась к Резагде дочь. – Я хочу научиться читать. Как тот храмовый мальчик со всклоченными волосами, у него ещё руки всё время измазаны чернилами…

– Вот ещё! – воскликнула бабушка. – Что за вздор! Я вот никогда не умела читать и писать, и прекрасно обхожусь без этого!

– Да брось, это ей не помешает, – улыбнулась Резагда.

– Значит, ты разрешишь мне учиться?! – синие глазки Миприи смешно округлились.

– Да, я поговорю с отцом Комеллиа́ном…

– Пошли сегодня к нему!

– Сегодня? Но я только вчера была в городе! Ты ведь знаешь, я стараюсь не появляться там слишком часто.

– Но только один раз, пожалуйста! – пропищала девчушка. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

– Ладно, ладно, – рассмеялась Резагда, не в силах противиться просьбе своей возлюбленной дочери.

– Спасибо! – крикнула Миприя, вскочив со своего места и, с грохотом опрокинув стул, кинулась в объятия матери, а перепуганная кошка с ошеломлённым взглядом и сердито распушенной шерстью метнулась в сторону, опрокинув чашку с недоеденным травяным супом.

Женщины с облегчением рассмеялись. Это небольшое происшествие сгладило неприятные ощущения, которые оставил после себя страх серой дорожкой в их сердцах.

Саэрвил вернулся в город на рассвете к часу, когда открывали ворота. Сонные стражники прицепились к нему, допытываясь, кто он, что ему нужно в городе и зачем у него столько оружия. После вестей о чернослужниках стражники получили приказ проверять всех входивших в город более тщательно, поэтому Саэрвилу пришлось битый час терпеливо им объяснять, что он тот самый известный Метатель Ножей, который ночью отдыхал на свежем воздухе, а сейчас возвращается в город, чтобы развлекать публику и оружие ему просто необходимо именно для этих целей. В конце концов, чтобы стражники, наконец, от него отстали, Саэрвилу пришлось заплатить им пару золотых монет.

Он пришёл на постоялый двор, взлетел на третий этаж и, проникнув в комнату Баствида через окно, громко спрыгнул на пол. От резкого грохота головорез проснулся и, сверкая бешеным взглядом, не глядя метнул в сторону окна парочку ножей. Как и Саэрвил, он не расставался со своим оружием даже во сне, а потому застать врасплох его было практически невозможно.

Метатель Ножей ловко увернулся и, скривившись в усмешке, с иронией сказал:

– Промазал.

– Какого дьявола тебе здесь нужно, демон?! – заорал Баствид. – Живо выметайся вон из моей комнаты!

– Нет, – невозмутимо ответил Саэрвил, спокойно садясь в кресло. – Нужно поговорить.

– А до утра это не подождёт?! Ещё только час рассвета!

– Не подождёт.

От подобного ответа Баствид вскочил с кровати с исказившимся от ярости лицом. Он был раздет по пояс, и его сильное тело отливало бронзой в предрассветных лучах, но, натолкнувшись на пристальный взгляд Метателя Ножей, он разом съёжился и поспешно накинул на себя рубаху. Пройдя к столу, Баствид плеснул в таз воды и умыл лицо, от чего его хилая бородёнка сразу сжалась, как урюк, затем, взяв кувшин с кислым вином, он сел обратно на кровать.

– Говори, я слушаю, – отхлебнув вина, буркнул Баствид.

– Вчера на рынке ты встретил девушку в красном платье и с тёмными волосами, – издалека начал Саэрвил. – Ты разговаривал с ней… А она тебе отвечала?

Баствид глянул на него недобрым взглядом.

– Какое тебе до этого дела, красавчик? – презрительно спросил головорез. – На этот раз девка была не в восторге от тебя, от того ты и бесишься, да?

Саэрвил ухмыльнулся. Они возненавидели друг друга с самой первой встречи, что не удивительно, но теперь их ненависть была куда более глубокой, чем два года назад. Баствид сначала просто недолюбливал Метателя Ножей из-за его стихийных способностей, которые казались ему дьявольскими, но вскоре к этому присоединилась настоящая ненависть, ибо девушки отказывали ему, тогда как Саэрвил всегда пользовался их благосклонностью.

– Скажи мне, отвечала ли она тебе.

– Зачем?

– Это важно, Баствид. Возможно, это поможет нам в поиске нашей ведьмы.

Торжествующая было улыбка сошла с лица головореза. Он напрягся, глотнул ещё вина и, сморщившись от его ужасного вкуса, ответил:

– Нет, не отвечала. Была нема, как рыба.

Саэрвил задумчиво качнул головой. Значит, ведьма была действительно немой… Что ж, это не особо обрадует Ворона.

– И как же это поможет нам в поиске ведьмы? – нетерпеливо спросил Баствид.

– Она и есть ведьма, – приглушённо ответил Саэрвил.

– Откуда ты знаешь?

– Я проследил сегодня за ней.

– Так вот, значит, где ты был этой ночью, – хмыкнул Баствид и, подозрительно оглядев Метателя Ножей, прибавил: – А я уж, было, подумал, что ты сбежал, хотел отправить письмо Когвангу, но твоя глупая птица сидела у тебя в комнате, и только поэтому я понял, что ты просто вышел прогуляться.

Баствид насмешливо оглядел Саэрвила. Ему понравилась нервная реакция Метателя Ножей на слова о письме Когвангу, затаённый страх, мелькнувший в глазах, который тот не смог скрыть.

– Значит, ты знаешь, где она живёт?

– На непроходимых топях, – угрюмо буркнул Метатель Ножей, чувствуя себя чертовски паршиво. – И, судя по всему, она действительно нема.

– В самом деле? Разве такое бывает с подобными тебе, – брезгливо произнёс Баствид, сделав ударение на последних словах.

– Не знаю, я никогда не встречал таких как я, она первая. Но в городе поговаривают, что это с ней случилось после смерти мужа.

– Вот оно как, наша птичка была замужем… А дети у неё есть?

– Этого я не знаю, не видел.

Саэрвил откинулся на спинку кресла и упёрся взглядом в потолок. Сейчас он испытывал к себе настоящее отвращение, ибо считал, что совершил предательство в отношении близкого человека, хотя они с ведьмой даже не были знакомы. Но как бы там ни было, именно из-за него ей предстояло лишиться свободы и своей семьи, чтобы, как и он сам, стать рабыней Когванга.

– Как её имя? – услышал он сквозь мысли вопрос Баствида.

Губы Саэрвила тронула лёгкая нежная улыбка, и он мечтательно произнёс:

– Резагда…

Глава 3

Держа данное дочери обещание, Резагда уже в полдень привела девочку в город. День выдался более прохладным, чем накануне, время от времени налетали резкие порывы ветра, а небо заволокло грязно-серыми, тяжёлыми, напитанными влагой тучами, которые вскоре обещали прорваться с жутким грохотом.

Мать с бабушкой, держа Миприю за руки, вели её через весь город к Белому Храму, из широко распахнутых дверей которого струились тонкие ароматы благовоний и слышалось пение мальчиков-хористов.

Женщины прошли под величественной аркой и оказались во внутреннем, невероятных размеров, зале. Резные столбы, каменные своды, идеально белые, словно первый снег, нервюры и купол были выполнены из качественного мрамора. Круглые окна украшали яркие цветочные витражи, а многочисленные пустые скамьи из красного дерева стояли идеально-ровными рядами. Откуда-то сверху, лаская слух, лилось ангельское пение храмового хора, звуки которого словно призывали небеса разверзнуть свою даль, дабы явить этому несовершенному миру другой, более высший мир во главе с всесильным творцом.

В глубине храма возле алтаря стояли несколько монахов в белых одеяниях, практически сливаясь с такими же белыми стенами, но завидев неожиданных посетителей, впали в ступор.

Резагда остановилась и, оставив дочь с матерью, одна подошла к монахам.

– Мне нужен отец Комеллиа́н, – обратилась она к ним.

Со страхом разглядывая ведьму и совершая крестное знамение, монахи не сдвинулись с места и не ответили, но лишь один из них уверенно подошёл к ней.

– Что ты здесь делаешь? – зашипел он на Резагду. – Тебе здесь не место.

– Я пришла, чтобы увидеть отца Комеллиана, – невозмутимо ответила ведьма.

– Ты не должна была здесь появляться, Резагда. Монахи боятся тебя.

– Ты знаешь, мне всё равно, Адести́н. Просто позови его, и мы уйдём.

Монах выглядел злым, хотя в его глазах пряталась тайная нежность. Резко развернувшись, он быстрым шагом пошёл прочь, на ходу что-то бросив своим собратьям, а Резагда вернулась к матери и дочери.

Адестин – голубоглазый монашек, друг её детства. Когда-то вместе они бегали босиком по городу, играя в салки, бродили по лесам в поисках фей или гномов, а подростками ходили в храмовую школу, чтобы выучиться грамоте. Он любил её когда-то, несмотря на то, что уже тогда она проявляла свои стихийные силы. Но когда Резагда в свои семнадцать лет вышла замуж, а через год родила дочь, Адестин посвятил себя богу, присоединившись к братии их учителя отца Комеллиана.

– Презренные монахи, – брезгливо проскрипела мать Резагды. – Вечно они считают нас демоницами, а себя возомнили святошами.

– Почему ты их так не любишь, бабушка? – спросила Миприя.

– Есть свои причины, милая, – и в глазах женщины сверкнули злые огоньки.

– Прекрати, – не посмотрев на мать, бросила Резагда.

– А что? Девочка могла бы и знать…

– Не стоит ей знать твоё прошлое, мама. Прошлое должно оставаться в прошлом.

Голос Резагды прозвучал так веско и твёрдо, что лицо её матери скривилось от недовольства, но она уже более миролюбиво ответила:

– Не понимаю я тебя, как ты можешь относиться к ним так терпеливо.

– Не мне судить людей об их поведении. Раз уж они служат богу, пусть он их и судит. У меня есть дела поважнее…

Едва Резагда произнесла эти слова, как в арочном проёме появилась высохшая фигура монаха. Отец Комеллиан был глубоко старым человеком с испещрённым морщинами лицом и лысой головой, которая отбрасывала блики, словно стекло. Его яркие зелёные глаза светились радушием, добротой и любовью ко всякому живому существу, приходившему к нему, даже если это была ведьма. Наверное, также спокойно он бы воспринял и самого дьявола.

– Резагда! – издалека воскликнул отец Комеллиан, улыбаясь и явно радуясь встрече.

Доковыляв до ведьмы, он с сердечным теплом обнял её так крепко, что Резагда удивилась силе, которая всё ещё жила в его руках.

– Как же я счастлив снова видеть тебя здесь! Давно ты не приходила к нам, не навещала немощного, дряхлого старика, своего учителя.

– Отец Комеллиан, вы совсем не похожи на дряхлого старика и переживёте даже меня, – с нежностью глядя на своего учителя, проговорила Резагда.

– Скажешь тоже! – отмахнулся старик и, обратившись к матери своей ученицы, сказал: – Здравствуй, Эра́лькса. Как твоя жизнь?

– Своим чередом, – буркнула женщина.

– А это должно быть твоя дочь! – хлопнул в ладоши монах, и девочка ему улыбнулась. – Миприя? Как она выросла, ну просто красавица, вся в маму!.. Как же быстро идёт время, Резагда, – он вновь повернулся к ведьме. – Кажется, только вчера ты в свои тринадцать пришла ко мне учиться, и вот у тебя уже взрослая дочь… Как же быстро идёт время…

– Да, отец Комеллиан, время бежит нещадно…

– Пойдём, присядем на скамью.

Все вместе они сели на скамью под перепуганные взгляды молодых монахов.

– Работайте, братья, работайте, – кивнул им Комеллиан и, когда монахи засуетились, словно оправдываясь, добавил: – Они всё ещё не могут привыкнуть к вашему существованию… Ну, говори, что привело тебя ко мне, дочка.

При его последнем слове Эралькса презрительно фыркнула.

– Я привела вам свою дочь, она хочет учиться так же, как я когда-то.

– О, это прекрасно! У меня в классе уже есть три девочки, дочери богатых вельмож. У неё появятся подружки, а то помнится, ты была единственной в своё время моей ученицей среди мальчиков, но была самой лучшей.

Резагда улыбнулась нахлынувшим воспоминаниям, её отрочество, как и детство, было сладким и счастливым.

– Сколько лет твоей дочери? – спросил монах.

– Десять исполнилось в прошлом месяце.

– Хороший возраст, самое время начать обучение. Она сама попросилась или это было твоё желание?

– Сама.

– Что ж, прекрасно. Я и не думал, что ты разрешишь ей учиться у меня после того, как выбрала для себя другой путь.

– Вы лучший учитель, отец Комеллиан. И самый лучший из живущих людей, – окрасив слова в любовь, нежно прозвучала Резагда.

– Ну, что ты, брось эти шутки, я самый грешный из всех живущих людей!

Они рассмеялись, и лишь Эралькса, не разделяя их радости, недовольно скорчила губы.

– Когда Миприя может начать обучение? – спросила Резагда.

– Думаю, с завтрашнего дня вполне, сразу после богослужения. Пусть приходит, послушает, как поют мои мальчики, а потом начнутся и занятия.

– Хорошо, – кивнула ведьма.

– Ну, что ж, – монах тяжело поднялся с места. – Тогда завтра я буду ждать девочку здесь, а сейчас мне нужно идти, на верхнем этаже идёт ремонт, я должен за всем проследить. Прощай, Резагда, – с тёплым отцовским чувством он обнял свою любимую ученицу.

– Прощайте, отец Комеллиан.

Когда женщины вышли из храма, Эралькса недовольно проворчала:

– Какой напыщенный монах, точно павлин! Лицемер! Никогда он мне не нравился.

– Мама, прошу тебя, перестань, – вздохнула ведьма.

– Теперь ещё будешь таскаться сюда каждый день с малышкой! Могла бы и сама научить её всему, что знаешь!

– У меня не так много времени на это, ты знаешь. Тем более я не буду таскаться сюда каждый день. Приводить Миприю в храм будешь ты.

– Что?! – опешила Эралькса.

– Именно, – с грозным видом повернулась к ней дочь. – И я не желаю больше слушать твои претензии к монахам, и не смей Миприи что-то говорить об этом. Ты будешь приводить её на учёбу и забирать.

– Почему сама не хочешь? – скривилась мать.

– Ты знаешь, что я не могу слишком часто показываться людям.

Женщины двинулись по главной улице, но вскоре свернули в проулок и продолжили путь по узким улочкам меж близко стоявших домов. Здесь было совсем малолюдно, хотя весь город из-за погоды выглядел пустым. Резагда хотела навестить своего подопечного, которого долгое время лечила, но они едва успели сделать несколько сотен шагов, как хлынул проливной дождь, хлестая их по щекам, а ветер, удвоив силу, налетал свирепыми порывами. И хотя небесная влага была тёплой, совсем скоро все трое замёрзли.

– Замечательно! – воскликнула Эралькса. – Я промокла до нитки!

– Не ты одна! – крикнула ей Резагда.

– Но почему вы не послушали меня и не остались дома?! Надо было мне остаться!

– Сейчас дойдём до господина Бели́циуса и пересидим у него до окончания дождя.

Но идти предстояло ещё долго, необходимый дом находился почти в конце города, и если Резагда была неутомима, то Эралькса вскоре стала изнывать от усталости и боли в ногах, которые, несмотря на её достаточно молодой возраст, оказались слабы.

Неожиданно прямо перед ними словно из под земли выросли две молодые девушки, одна из которых смотрела на Резагду глубоко несчастным и просящим взглядом, а другая хватала подругу за руку, пытаясь оттащить назад.

– Вы и есть та самая болотная ведьма?! – резко спросила первая девушка.

Щурясь от стекавших в лицо капель, Резагда слегка кивнула.

– Я хочу обратиться к вам с просьбой.., – дрогнув, её голос прозвучал горько, губы жалостливо задрожали, и неожиданно потекли слёзы, смешивая свои солёные капли с чистыми хрусталями неба. – Две недели назад умер мой жених… Я знаю, что говорят о вас в городе, знаю, что вы умеете возвращать к жизни мёртвых… Прошу вас, верните мне моего любимого…

От этой невероятной просьбы лицо Резагды мгновенно окаменело, и даже хлеставший в лицо дождь и ветер словно перестали для неё существовать.

– Нет, – холодно ответила она. – Я не умею воскрешать мёртвых, всё это не более, чем слухи.

Резагда попыталась обойти девушку, но та вновь перегородила им дорогу.

– Не пытайтесь меня обмануть! – крикнула она. – Я знаю, что вы вызывали к жизни своего погибшего мужа однажды! Об этом все знают! Сколько вам потребуется платы? Я готова заплатить вам сколько угодно денег, только прошу вас, верните моего любимого!

Резагда молча и широко распахнутыми глазами, в которых стоял ужас, смотрела на девушку.

– Мне не нужны твои деньги, – наконец, чеканя каждое слово, проговорила она. – Воскрешением мёртвых я не занимаюсь. Если тебе нужна такая тёмная магия, обратись к колдуньям Могильных Холмов, если они, конечно, не прогонят тебя или, ещё хуже, убьют.

– Но вы!.. – начала было девица, но Резагда грубо перебила её.

– Я никогда не стану вызывать тёмные силы. Никогда! И тебе советую держаться от этого подальше! Если твой возлюбленный умер, значит такова воля проведения, и лучше бы тебе не вмешиваться в неё, не пытаться повернуть время вспять, не пытаться встать на уровень богов и думать, что ты вправе распоряжаться самой Смертью.

Резагда взяла дочь за руку и, обойдя опешившую девушку, решительно пошла прочь, но та беспомощно крикнула ей вслед:

– Значит, я обращусь к колдуньям Могильных Холмов! Я обращусь к ним, и они вернут мне моего любимого!

Девушка обессилено упала на колени прямо в грязную лужу и разразилась горестными, разрывающими душу, рыданиями.

Резагда остановилась, в её глазах блеснули зелёные огоньки, и тёплые слёзы, было, посеребрили её бледные щёки, но дождь моментально смыл их прохладной влагой. Она вернулась к девушке и, присев рядом с ней, стала заклинать:

– Делай, как считаешь нужным, но запомни мои слова. Никто не властен над Смертью, и то, что она забрала, уже не отпустит. Колдуньи могут вернуть тебе любимого, но это будет уже не он. Если его душа начала свой новый путь, к тебе придёт лишь только тело, которое уже начало гнить в земле, пожираемое червями. Он придёт не как человек, но как мертвец, которому не найдётся места в этом мире, и он не почувствует жажду мести. Он уничтожит тебя… Если же его душа ещё пребывает над нашим миром, он вернётся, но не найдёт себе покоя. Он будет глубоко несчастным здесь, потому что уже обрёл покой там, в мире куда более лучшем, чем наш. Ты не выдержишь той тоски, что опутает твоего любимого мёртвыми цепями… И ты попытаешься вернуть всё на свои места, но будет уже поздно. Душа твоего любимого, как и твоя собственная, будет проклята вовеки веков, и никогда уже вы не сможете найти себе покоя…

Так шептала ведьма оцепеневшей от ужаса девушке. Голос её стал низким и хриплым от слёз, которых не было видно, но которые бушующим потоком текли из её светло-карих глаз, озарённых зелёным светом. Закончив, она резко встала и, вновь взяв дочь за руку, пошла прочь, оставив бедняжку размышлять над её словами.

Эралькса не произнесла ни слова, и только когда они оказались перед домом господина Белициуса, спросила:

– Зачем ты с ней так жестоко?..

– Чтобы знала, – подумав, ответила Резагда. – И чтобы не повторяла моих ошибок…

– Ты могла бы ей как-то помочь…

– Как? Воскресить её любимого? Вновь ввязаться в эту тину потустороннего мрака?!

– Нет, конечно, – на удивление спокойно прозвучала мать. – Но могла бы утешить её, исцелить её душевную рану другим путём, ведь ты и это умеешь. Ты проходила это, дорогая, и знаешь вкус такого отчаяния. Ты прошла то, что хочет пройти она, и просто должна была отнестись к ней с большим сочувствием.

Резагда промолчала. Что она могла на это сказать? Тут её мать была однозначно права. Когда Резагда потеряла любимого мужа, она тоже пошла к колдуньям Могильных Холмов, и они научили её своему мастерству. Она смогла воскресить любимого, но.., великие боги, какая же бездонная, всепоглощающая тоска была в его глазах! Бледный как смерть, он целыми днями сидел у окна, смотрел в одну точку и не произносил ни слова. Не обнимал и не целовал её, как раньше, и даже не подходил к дочери, не ел, не спал, а просто сидел и смотрел куда-то в пространство или даже сквозь него. Что он видел тогда? О чём думал? Резагда уже никогда об этом не узнает. Тогда она была так счастлива его возвращению и думала, что то, что с ним происходило, было лишь последствием пережитого перехода. Но шли недели, месяцы, а ситуация не улучшалась. Эралькса тогда забрала двухлетнюю Миприю к себе домой, который находился в городе. Она не могла смириться с той чертовщиной, что творилась в обители её дочери, а Резагда начала медленно сходить с ума. Тот мрак и потусторонний хлад словно шлейфом тянулся из мужа, заполняя собой весь дом. Отпускать Баакле́ба не хотели. Это было не правильно, вырывать его из высшей сферы, что простирается над земным миром. Как же Резагда пожалела о том, что совершила. Какой же она была эгоисткой! После ей пришлось сделать то, на что она, как думала, никогда не была способна – убить того, кого любила всей душой.

Она убила его собственными руками. Словно обезумевшая фурия, Резагда раз за разом вонзала нож в его грудь несчётное множество раз и кричала от своей боли, а он даже не сопротивлялся. Какую муку она тогда испытала, смотря на распростёртое бездыханное тело мужа и тёплую алую кровь на своих руках. Она закопала его тело в своём саду, а ровно через год на том месте стала образовываться топь, которая с каждым годом только разрасталась.

Но её мучения на том не закончились, и Резагда, не обретя покоя, оставив дочь на мать, через год ушла к Облачной Горе и провела там долгих шесть месяцев, пока её хранительница, божество стихии земли, не ответила на все вопросы. Из-за её вмешательства в ход Жизни и Смерти душа любимого попала в иной низший мир, срединный между миром живых и мёртвых, где будет пребывать тысячелетия, не имея возможности вновь родиться человеком. Та же участь была уготована и ей, и это не страшило бы её, не загляни она посредством тех же тёмных сил в чистилище. Она была там и видела всё, что ожидало её, и видела Бааклеба, ни живого ни мёртвого, чувствовала его тоску, страх и боль. Он помнил всё, но не мог больше вернуться, обречённый существовать между мирами.

Саэрвил вёл Баствида через лес и болота до непроходимой топи. В пути головорез всё время бранился, проклиная этот лес, который он обошёл уже десятки раз, деревья и острые сучки, что норовили ткнуть ему в глаза, и длинные травы, в которых он путался. Его богатое одеяние сплошь украшали колючки репейника, а в сапогах хлюпала грязная вода.

Когда они, наконец, дошли до мрачной топи обрамленной пепельной вуалью тумана, изрядно вспотевший Баствид, уперев руки в бока, рявкнул на всё болото:

– Ну и где её чёртов дом?! Я не вижу его здесь! Его здесь нет, мы были здесь тысячу раз!

– Он здесь, просто скрыт туманом, – спокойно ответил Саэрвил, паривший над головорезом в воздухе. – Там, вдали, есть островок на котором стоит её обитель…

– И как же нам до него добраться?! Здесь всё в алчной трясине, стоит только ступить, и она поглотит в свои недра! Как же ведьма может проходить здесь?!

– Не забывай, она властительница стихии земли. Стоит ей захотеть, и тут же появляется тропинка, ведущая прямо к дому.

– Дьяволица! – побагровев от злости, вновь рявкнул Баствид. – И что нам теперь делать? Тебе, демон, придётся перенести нас к ней и обратно!