Галерея на тихом холме. Роман-лауреат Международной литературной премии Сегье

Раз в неделю или чаще Чхунхо звонил соседям по домофону и жаловался на шум. Он понимал, что, наверное, перебарщивает. Но в то же время думал: если не решить проблему сейчас, потом будет только хуже. Единственное, чего он хотел, – тишины. Сам Чхунхо жил просто: у него не было телевизора; ложился спать он в девять вечера, когда темнело; старался не включать свет, довольствуясь одной неяркой лампочкой в гостиной; и открывал нараспашку окна, чтобы чувствовать себя ближе к природе Пуамдона. Чхунхо любил покой и уединенность.

Однажды соседи сверху вместе с ребенком решили заглянуть к Чхунхо в гости, но тот, увидев их через камеру домофона, не открыл дверь. Он давно свыкся с мыслью, что проведет остаток жизни в одиночестве – так ему было комфортно. Когда соседи ушли, Чхунхо обнаружил у своей двери корзину с фруктами и маленькую записку:

«Здравствуйте. Это Ваши соседи из квартиры 301.

Приносим извинения за доставленные неудобства. Мы понимаем, что ребенок шумит, когда бегает или играет, поэтому учим его вести себя тише. Впредь обещаем внимательнее за ним следить. А еще будем носить домашние тапочки и постелем толстые ковры, чтобы минимизировать шум. Мы постараемся в будущем вести себя как можно тише, чтобы не доставлять Вам неудобств».

Тем же вечером Чхунхо вернул корзину с фруктами – повесил ее на ручку входной двери квартиры сверху. Если соседи надеялись сгладить ситуацию подобным пустяком, то не на того напали! Он не собирался идти на компромисс.

К тому же они не стали шуметь меньше. Может быть, жители верхней квартиры и постелили ковры, но из-за этого их ребенок прыгал еще активнее. В конце концов Чхунхо не выдержал и в ответ на любой шум стал яростно стучать по потолку палкой, конец которой обмотал джутовым мешком. Это помогало выплеснуть злость, но одновременно Чхунхо ощущал какую-то внутреннюю опустошенность. А от физического перенапряжения он задыхался. Решив, что слишком зациклился на проблеме шума и довел себя до нервного истощения, Чхунхо стал каждое утро прогуливаться по тропе, ведущей к горе Пугаксан.

Гуляя, Чхунхо размышлял о вещах, которые тревожили и пугали его. О том, как на место привычного приходит нечто новое и непонятное. Он боялся, что однажды сам станет старым и бесполезным. Поведение соседей сверху – супружеской пары и их ребенка – все больше укрепляло его в мысли, что сегодняшняя молодежь думает только о себе, не проявляя ни капли уважения к окружающим. Эти выскочки говорят все, что придет им в голову, и ведут себя так, будто кроме них никого не существует!

В тот день Чхунхо, как обычно, шел по тропе, ведущей к горе Пугаксан, когда на развилке увидел увлеченно фотографирующуюся молодую пару. В какой-то момент он пересекся взглядом с парнем, но, почувствовав, что тот собирается с ним заговорить, тут же прибавил шагу. «Наверное, хотел попросить их сфотографировать. Хорошо, что я не стал останавливаться», – думал Чхунхо. Уже пройдя вперед, он оглянулся и еще раз посмотрел на молодых людей в неброских, но симпатичных спортивных костюмах. Кто-то однажды ему сказал, что такой стиль называется «горпкор[1]». Чхунхо перевел взгляд на свои ботинки, которые от времени стали напоминать кору старой сосны. Одежда на Чхунхо была темная, грубая и тоже сильно поношенная. На фоне парочки он выглядел жалко, и это расстроило его. Казалось возмутительным, что эта разодетая молодежь приходит в горы исключительно на свидания или чтобы сделать селфи. Чхунхо ухватился за собственное клокотавшее внутри недовольство как за спасительную соломинку и продолжил путь наверх.

Когда боль в коленях после долгого подъема заставила его остановиться и передохнуть, рядом с ним снова оказалась та самая пара.

– Простите, вы не знаете, как пройти к ущелью Пэксасиль? – спросил запыхавшийся парень в солнечных очках.

Не успел Чхунхо подумать, что, возможно, тогда на развилке молодой человек хотел узнать дорогу, а не попросить сделать фото, как у него вырвался грубый ответ:

– Тц, вам надо было свернуть! Зачем вы сюда вообще поднялись?

Вспомнив, как они беззаботно делали селфи и смеялись, Чхунхо почувствовал новый приступ раздражения и даже отвращения. И вместе с тем было в их беззаботности что-то теплое и живое.

– Что?.. – в недоумении переспросил парень.

Чхунхо уже не мог остановиться. Эмоции взяли верх.

– Там, где вы фотографировались! Нужно было спуститься! Чего вы приперлись аж сюда?

– А… да, наверное… – пробормотал покрасневший парень и покосился на девушку. Та, в отличие от своего спутника, стояла прямо, скрестив руки на груди, и сердито смотрела на Чхунхо.

– Ну что за дед… – прошептала она.

Парень подтолкнул девушку в спину, поторапливая:

– Ладно, пошли.

Молодые люди стали спускаться, уходя все дальше, а Чхунхо провожал их взглядом, цокая и качая головой.

Он уже собрался продолжить путь, как вдруг что-то блеснуло на земле у его ног. Рекламная листовка. Чхунхо всегда подбирал мусор, который попадался ему на дороге, поэтому машинально поднял и эту бумажку. Ворча что-то о небрежных молодых людях, которые не могут даже элементарно уследить за своими вещами, он прочитал:

«Художественная галерея “Рандеву” – пространство для одного-единственного произведения искусства, созданного на основе чьей-то истории».

Название показалось Чхунхо знакомым. Он вспомнил, что уже несколько раз проходил мимо этого места во время своих прогулок по улице Пэксоктонгиль. Взгляд остановился на описании, которое гласило, что история любого человека, если она понравится работникам галереи, может найти отражение в произведении искусства.

– Что насчет моей истории? – задумчиво протянул Чхунхо, не в силах оторвать взгляд от листовки.

Он подумал, что когда-нибудь обязательно туда заглянет. А потом вдруг решил: почему бы не прямо сейчас? Ноги сами понесли его в нужную сторону.

Да, Чхунхо хотел, чтобы его оставили в покое. И в то же время остро ощущал желание выговориться, излить душу. Вокруг не было никого, с кем можно поговорить, и порой за целый день он едва произносил пару слов. Поэтому, вместо того чтобы подняться в гору, Чхунхо почти бежал вниз по дороге к художественной галерее.

Когда он вошел в выставочный зал, комья грязи, налипшие на его походные ботинки, рассыпались по полу. Чхунхо на мгновение смутился, но быстро взял себя в руки и осторожно двинулся в сторону экспозиции – к единственному произведению, как и было указано в буклете. Он настороженно осмотрелся по сторонам и только после этого обратил внимание на полотно. Первый раз в жизни он пришел в галерею, чтобы насладиться искусством. До этого Чхунхо лишь безучастно разглядывал репродукции в книгах или мельком смотрел на картины и фотографии, выставленные вдоль оживленных улиц. Его окутала холодная отчужденность. Даже шуршание собственной одежды, казалось, доносилось до него из какого-то иного измерения. Чхунхо привык находиться в знакомой обстановке, следовать четко установленному распорядку дня. Теперь, входя в «Комнату историй», он испытывал странные чувства, от которых по коже бежали мурашки.

Сев за небольшой столик на возвышении, Чхунхо взял ручку и придвинул к себе лист бумаги. Попытался что-то написать, но тут же их отложил. Ему казалось, что все это зря, – ну кто обратит внимание на его историю? Однако внутреннее упрямство оказалось сильнее: «Почему бы не попробовать? Что в этом такого страшного?» – подумал он и снова взял ручку. На этот раз в груди поднялась целая буря эмоций. «Что ты здесь забыл? Ты ведь не такой. Тебе не нравятся подобные вещи». Охваченный внезапным волнением, Чхунхо невольно сгорбился. В обычной ситуации он бы просто встал и ушел, потому что привык поддаваться своим сиюминутным порывам.

«Ладно, напишу хотя бы строчку. Вдруг больше сюда никогда не вернусь», – собрался с духом Чхунхо. И, сжав ручку покрепче, начал писать, с усилием выдавливая буквы на бумаге.

Пожалуйста, нарисуйте мою утраченную молодость.

Если бы только можно было снова увидеть себя молодым… Не знаю, возможно ли это, но я хочу убедиться, что тоже когда-то был полон сил. Я устал видеть каждый день в зеркале старое, морщинистое лицо. Если же Вы собираетесь просто нарисовать дряхлого сварливого старика, то не утруждайтесь. Но если Вы сможете показать ту искру жизни, что, возможно, все еще теплится во мне, если сможете вернуть ее мне хотя бы на картине, то, умоляю, нарисуйте. Прошу!

Заявитель: Ким Чхунхо

Чхунхо закончил писать, но все еще сидел, сгорбившись над листом. Он думал, что, возможно, его раздражает. Куда более невыносимым старость неизбежна, что с годами человек становится все более одиноким, теряет смысл жизни и каждый новый день для него превращается просто в поток времени. А следующим шагом будет смерть. Чхунхо вспомнил, как иной раз просто лежал в постели и тихо плакал.

Когда он вышел из галереи, мир вокруг выглядел не так, как раньше. Зелено-золотистые листья на деревьях теперь казались алыми. Осень брала свое, вторя пустоте в сердце Чхунхо. Он брел по дороге, усыпанной опавшими листьями.

Вернувшись домой, Чхунхо обратил внимание на непривычную тишину. Обычно в это время ребенок из квартиры этажом выше возвращался из детского сада и носился по комнатам, производя невыносимый шум. «Просто сегодня такой день», – подумал Чхунхо, но все же забеспокоился: вдруг с ребенком что-то случилось. Эта тревога показалась странной. Раньше он ничего подобного не чувствовал…

Открыв окно, Чхунхо вслушался в шелест листвы на ветру – этот звук успокаивал хаос в мыслях. Вот в чем была прелесть жизни в Пуамдоне. Ветер здесь не натыкался на бетонные стены, и порой его дуновения напоминали Чхунхо прикосновения теплой материнской руки. Эти воспоминания жили не в людях, а в природе.

Звук телефонного уведомления прервал размышления Чхунхо. Пришло сообщение из художественной галереи «Рандеву»:

«Здравствуйте, господин Ким Чхунхо!

Поздравляем, Ваша история ляжет в основу картины для выставки “Одно-единственное произведение искусства, созданное на основе чьей-то истории в художественной галерее “Рандеву”! В связи с этим у нас есть к Вам небольшая просьба. Если Вас не затруднит, пришлите, пожалуйста, несколько Ваших старых и новых фотографий.

Меня зовут Юн Хосу, я менеджер галереи “Рандеву”. Вы можете обращаться ко мне по любым вопросам. Мы скоро с Вами свяжемся!»

– Вот морока, – пробормотал Чхунхо, прочитав сообщение. Пока он думал, зачем вообще в это ввязался, сверху раздался топот. Чхунхо посмотрел на потолок и впервые попытался вспомнить лицо бегающего малыша. Неожиданно у него вырвалось: «Кажется, все в порядке». Не успел он почувствовать облегчение и смутиться из-за этого, как сверху донесся глухой удар. Чхунхо вздохнул: «Ну вот, опять началось…»

Чхунхо подошел к шкафу и достал старый фотоальбом, который не открывал много лет. После смерти жены он ни разу не возвращался к воспоминаниям о прошедших годах – это казалось бессмысленным. Надев очки и напевая какую-то мелодию, Чхунхо медленно перелистывал страницы. Он всегда пел или мычал какой-нибудь мотив, когда был чем-то увлечен или погружен в работу. Правда, в последний раз делал это очень давно…

Впервые за долгое время Чхунхо было чем заняться.

Добрый взгляд

Дверь кабинета открылась, впуская прохладный ветерок. Вошла Дами. Она поспешила закрыть доступ сквозняку и огляделась.

– Что-то ищете?.. – начал Хосу.

– Вот это. – Дами выхватила несколько салфеток из стоящей на столе коробки. – В выставочном зале плачет посетитель. Я хотела подарить ему наш буклет в качестве сувенира на память.

– Плачет посетитель?

– Да, пожилой мужчина.

– Пожилой…

Пытаясь что-то вспомнить, Хосу выпрямился и наморщил лоб.

– Случайно, не в походной одежде?

– Кажется, да. – Дами кивнула.

Ким Чхунхо лично приходил в галерею, чтобы передать фотографии, и Хосу запомнил его седые волосы, редкую неряшливую бороду, морщины, появляющиеся в уголках рта при каждом слове, поношенный наряд и грязные ботинки, явно видавшие лучшие времена.

– Думаю, именно он подал заявку.

– Ах… теперь понятно, – пробормотала Дами и задумчиво взглянула на салфетки в руке. – Наверное, нужно взять побольше. Пойдете со мной?

– Да, давайте.

Хосу без колебаний встал и вышел из кабинета вместе с Дами. По пути к выставочному залу он не мог отделаться от мысли, что эта галерея действительно необычная: художник, имя которого нигде не было указано, просто рисовал те картины, которые хотели видеть люди. А теперь Хосу направлялся в выставочный зал, чтобы утешить одного из этих людей. Качая головой, он ускорил шаг.

В зале действительно стоял Ким Чхунхо. На нем была та же одежда, что и при первом визите в галерею. Пожилой мужчина замер спиной ко входу, слегка выдвинув вперед одно плечо. Он сосредоточенно рассматривал работу художника. Обычно в зале демонстрировалась только одна картина, но на этот раз их было целых шесть. Казалось, одно произведение разделили на части: шесть полотен располагались парами, одно над другим; под нижними в качестве названия был указан возраст – двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят и семьдесят лет. Художник, опираясь на фотографии, изобразил эволюцию внешности Ким Чхунхо – с юности до сегодняшнего дня. Большие и выразительные глаза двадцатилетнего юноши с годами уменьшились из-за нависающих век, а в пятьдесят и вовсе превратились в щелочки. Высокие скулы, которые в молодости придавали лицу живость, к шестидесяти годам заострились из-за худобы. Опущенные уголки глаз и глубокие морщины делали лицо суровым и неприветливым… Под всей серией жирным шрифтом было написано название:

«Взгляд»

Хосу понял: несмотря ни на что, взгляд Ким Чхунхо не изменился. Пусть с годами его лицо похудело, морщины стали глубже, а волосы реже – глаза излучали ту же твердость и живость, что в двадцать лет. Ким Чхунхо наконец сделал пару шагов. Он подошел к разделу художника» и стал медленно водить пальцем по строчкам.

Примечание художника

Сначала это показалось мне немного странным. Вокруг так много молодых, полных энергии людей, а он попросил изобразить именно свою молодость. Я подумал: возможно, он считает, что растратил свои лучшие годы, и поэтому чувствует себя одиноко.

Пусть я никогда не встречался с Ким Чхунхо лично, но, изучая его фотографии, смог увидеть, как он менялся с годами, превращаясь из юноши, излучавшего решимость и силу, в зрелого мужчину. Время не щадит никого, как банк, который без колебаний снимает деньги со счета и не дает отсрочек.

Когда я просматривал фотографии и перечитывал историю, у меня возникло ощущение, что Ким Чхунхо просит меня найти последние сохранившиеся следы своей молодости. Возможно, он не хотел окончательно превратиться в старика, который читает нотации молодежи.

Но я нашел не следы, а саму его молодость. Он старел, но одно оставалось неизменным – его живой и яркий взгляд. Я приложил все усилия, чтобы передать это в картинах.

Господин Ким, в Вас есть молодость. Не обрекайте себя на одиночество. Каждый когда-то был молодым. И вы тоже. Создавая эти картины, я кое-что понял. Молодость не только снаружи, но и внутри. Просто однажды наступает момент, когда внешняя сияющая молодость проявляется особенно ярко. Но ведь момент короток, а жизнь длинна.

Поэтому не завидуйте молодости и не бойтесь ее. Мне нравится Ваш неизменный, глубокий и добрый взгляд. Взгляд молодого юноши, который Вы, словно драгоценность, пронесли сквозь года. Не потеряйте его.

Ким Чхунхо снова и снова перечитывал послание художника, проводя рукой по словам, будто желал прикоснуться к написанным мыслям. Затем он потянулся к гостевой книге, лежащей на столе рядом. Сколько прошло времени? Его плечи подрагивали, когда он, согнувшись, медленно перелистывал страницы. Старик плакал.

Когда Ким Чхунхо, тяжело ступая, направился к выходу, Дами предупредила Хосу:

– Я дам ему платок и вернусь, – и направилась следом за посетителем. А Хосу тем временем раскрыл гостевую книгу, пытаясь понять, что так сильно растрогало пожилого мужчину.

«В этом году мне исполняется восемьдесят три, но я все еще считаю себя молодым. По сравнению со мной Вы, господин Ким, еще совсем юны! О какой потерянной молодости Вы переживаете? Ха-ха-ха».

«Сейчас Вы выглядите моложе, чем в свои двадцать или тридцать лет».

«Действительно удивительный взгляд! Вы выглядите очень молодо».

«Прошу прощения, но мне кажется, что Ваш взгляд не столько молод, сколько… зрел. Такое ощущение, будто он говорит мне: “Ты тоже скоро постареешь”. Немного жутко, ха-ха-ха. Надеюсь, у Вас все будет хорошо».

«Стареть – это тяжело. Я редко кому говорю такое, но здесь я обрел товарища. Ваш взгляд молод, и это придает мне сил. Наверное, когда приду домой, взгляну на себя в зеркало. Держитесь!»

«Мне кажется, что в Вашем взгляде отражается весь Ваш пройденный путь. Пусть внешне Вы и изменитесь, но, надеюсь, даже к ста годам сохраните этот взгляд».

Перелистывая страницы, Хосу наткнулся на запись, оставленную самим Ким Чхунхо в ответ на два других пожелания.

«Дедушка, вы же наш сосед снизу, да? Я слишком громко бегаю у Вас над головой, поэтому Вы так постарели? Извините. Каждый раз, когда мама говорила мне так не делать, я вспоминал Ваше строгое лицо. Но на картинах Вы выглядите совсем не так. Дедушка, я больше не буду бегать. Держитесь!

Крольчонок из квартиры 301».

«Здравствуйте, уважаемый сосед из двести первой квартиры. Я мама ребенка из триста первой. Мы с ним совершенно случайно зашли в эту галерею. Мне хотелось навестить Вас, но никак не получалось, и вот мы встретились здесь. Рассматривая Ваши портреты, я осознала, что в последнее время слишком часто в разговоре с близкими и окружающими повторяла, что старею. Но Вы ведь выглядите совсем молодым! Простите нас за доставленные неудобства. Желаем долгих лет жизни и здоровья».

На бумаге, между записями ребенка и матери, остались мокрые пятна. Видимо, Ким Чхунхо плакал, пока читал. Свой ответ он аккуратно и с особым усердием записал ниже.

«Сосед из триста первой… нет, крольчонок… В общем, малыш. Как ты узнал, что это я? Прости меня. Не переживай обо мне и бегай, сколько хочешь. Веселись от души. Все равно днем я хожу в горы, поэтому дома никого нет. Только вечером будь потише, потому что дедушка рано ложится спать. Прости, что все время ходил с грозным лицом. Теперь я буду с тобой добрым. Станем друзьями. Дедушка из двести квартиры».

Хосу посмотрел на выход из выставочного зала. Ему было любопытно, с какими чувствами Ким Чхунхо покинул это место. Возможно, мир для него стал выглядеть немного иначе. Выйдя на улицу, Хосу заметил быстро удаляющуюся фигуру, за которой безмолвно наблюдала Дами.

– Мне кажется, у него доброе сердце, – пробормотала она, продолжая смотреть вслед Ким Чхунхо.

– Да, я тоже так думаю, – согласился Хосу.

– Кстати, Ким Чхунхо признался, почему расплакался. Когда я протянула ему салфетки, он сказал, что в последнее время часто плачет.

– И почему же?

– Сначала его растрогали слова художника и сами портреты. А потом, открыв гостевую книгу, он уже не мог сдержать слез. Там была одна запись… о добром взгляде. Это напомнило ему о том, что сказала его покойная жена перед смертью.

– Жена?

– Ты ведь на самом деле добрый человек, правда?

Дами произнесла эти слова, повернувшись и пристально посмотрев на Хосу. Тот смутился и почувствовал, как запылали щеки, – будто эта фраза предназначалась ему.

– Вот что она сказала. Хоть сам он никогда себя добрым не считал. После ее смерти Ким Чхунхо жалел, что не всегда был с ней ласков. Та запись в гостевой книге всколыхнула притупившиеся чувства. Он понял, что есть «то» дальше если продолжит жить так, как прежде, то перед смертью будет снова сожалеть. Потому что никогда ни с кем не был по-настоящему добр.

Несколько минут Дами просто стояла и смотрела куда-то вдаль, далеко за пределы художественной галереи, а потом, не отрывая глаз от горизонта, поинтересовалась:

– Вы будете сегодня обедать?

Хосу не захватил еду из дома, поэтому слегка улыбнулся и уклончиво ответил:

– Устрою легкий перекус.

В галерее не было традиции обедать всем вместе. Перерывом каждый распоряжался по своему усмотрению. В первый рабочий день, когда пришло время обеда, никто не сдвинулся с места. Растерявшись, Хосу просто сидел и ждал, не понимая, что делать. Наконец к нему подошел начальник и сказал:

– Нет-нет, так не пойдет. Не сидите без дела, идите пообедайте!

После того как его буквально вытолкали на улицу, Хосу шатался по Пуамдону в поисках места, где можно было бы перекусить, но так и не нашел ничего подходящего. Поэтому, бесцельно побродив по окрестностям, вернулся и до конца рабочего дня боялся, что кто-нибудь услышит, как урчит у него в животе.

Через несколько дней Хосу понял, что начальник во время перерыва предпочитает оставаться на рабочем месте, а Дами куда-то исчезает или тихонько уходит в конференц-зал. Они не спрашивали друг друга о планах на обед и не ходили вместе в ресторан. Тогда Хосу стал покупать сэндвичи. Он съедал их, сидя на скамейке между выставочным залом и вторым зданием, или просто пропускал обед и продолжал работать.

– Господина О нет, так что я, наверное, где-нибудь пообедаю и вернусь, – сказала тем временем Дами.

– Да?.. Тогда можно мне пойти с вами? – немного смущаясь и внутренне дивясь своей смелости, спросил Хосу. – Я не знаю ни одного хорошего ресторана поблизости. Было бы здорово, если бы вы показали мне парочку.

– Конечно, пойдемте.

Хосу почувствовал облегчение. Наконец-то он сможет нормально пообедать!

Следом за Дами он вышел из галереи и увидел, как по крутому склону поднимается Ким Чхунхо. Солнечные лучи касались его макушки, и старик часто прикладывал руку к голове, словно они ему мешали. Хосу не мог оторвать глаз от этой фигуры. Ким Чхунхо как раз остановился, как будто застыл на полушаге.

– Вы идете? – донесся голос Дами. Женщина уже ушла вперед и теперь поджидала замешкавшегося спутника.

Но Хосу не мог пошевелиться. Только когда Ким Чхунхо снова зашагал вперед, Хосу выдохнул и тоже сдвинулся с места.

Некоторые пути легко стираются из памяти, а другие превращаются в непреодолимый подъем. Для Хосу дорогой, по которой сложнее всего было идти, стала та, что пролегала прямо перед ним. Однако остановиться или развернуться он не мог. Делать шаг за шагом, преодолевать поворот за поворотом – разве не это смысл жизни? И Хосу вдруг представил, что однажды окажется на месте Ким Чхунхо. Он подумал, что все в жизни циклично, как времена года, и за спуском всегда следует подъем. Ему захотелось поддержать Ким Чхунхо, пожелать ему, чтобы его добрый взгляд никогда не тускнел. Ведь, в конце концов, время течет одинаково для всех, унося нас, словно волны, к неизбежному финалу.

Когда Хосу поднял голову, Ким Чхунхо уже исчез.

Вкус утешения

Хосу и Дами вышли из художественной галереи и неспешно зашагали по дороге. Хосу еще не привык к запутанным улицам Пуамдона с их крутыми спусками и подъемами.

– Вы раньше никогда не бывали в Пуамдоне? – спросила Дами, как будто прочитав его мысли.

– До того, как устроился в галерею, нет. Я даже не знал, что в Сеуле еще остались такие районы.

Хосу смотрел на оживленную дорогу, которая виднелась далеко внизу, за паутиной линии электропередач. Его не покидала мысль, что это место словно затерялось среди каменных джунглей небоскребов в самом центре города. По утрам Хосу стоял в очереди за кофе, днем пробирался через толпы клерков, пообедать, а вечером наблюдал, как на опустевшие улицы среди безмолвных высоток опускается тишина. Офисы вещательных компаний, в которых он хотел работать, находились в деловых районах, на фоне которых Пуамдон казался слишком тихим и уединенным.

– Не слишком ли здесь тихо? – спросил он у Дами.

– Да, и мне это нравится.

– В этом что-то есть… – из вежливости ответил Хосу, чувствуя легкое замешательство.

– Я часто гуляю по этим улочкам, и такое чувство, что каждый раз, поворачивая за угол, нахожу что-то новое, – продолжила Дами. – Встречаю уличных кошек, вижу, как у кого-то перед домом распускаются цветы, замечаю валяющиеся у бара пустые бутылки вина. Это место каждый день открывается для меня с новой стороны.

Слушая Дами, Хосу подметил, какие они с ней разные.

– Знаете, чего нет в Пуамдоне, в отличие от других районов Сеула? – вдруг спросила женщина.

– Нет… – покачал головой Хосу.