скачать книгу бесплатно
В 1917 г. на страницах ежедневной газеты «Мэил синмун» (Maeil sinmun) он начал печатать один из первых корейских романов – «Бесчувственность» \ «Бездушие» (The Heartless). После участия в Первомартовских событий 1919 г., Ли Гвансу скрывался от преследования японской полиции в Шанхае (Китай), где работал редактором газеты «Тоннип синмун» («Независимая газета», Don-nip sinmun) – печатном органе Временного корейского правительства[85 - Ким Сыну. Избранные корейские рассказы нового времени. – М.: Изд-во МЦК МГУ, 2003. С. 127–128.].
С 1926 г. Ли Гвансу работал главным редактором «Тона ильбо» и с 1933 г., и по совместительству, заместителем директора издательства «Чосон ильбо» (Chosun Ilbo), где опубликовал свой роман «Земля» \ «Почва» (The Soil). В 1933 г. он основал «Ассоциацию корейских литераторов» и стал ее первым председателем.
«Это было время литературного бума, и писатели играли ту роль, которая в более поздние времена перешла к спортсменам и эстрадным артистам – роль кумиров, объектов обожания. Ли Кван-су писал романы, работал в газетах, где за колонку ему платили 100 вон, что в те времена составляло эквивалент 4–5 среднемесячных зарплат»[86 - Ланьков А.Н. Судьба писателя. – сайт Корё сарам, 15.06.2009. – URL: https://koryo-saram.ru/a-lan-kov-sud-ba-pisatelya/ (дата обращения 12.01.2022).]. Большую часть своих произведений Ли Гвансу опубликовал на родном языке в Корее.
В эру «культурного правления» образованные и патриотически настроенные корейцы читали «Многострадальную историю Кореи» («Хангук тхонса»; 1915 г.) и «Кровавую историю движения за независимость в Корее» («Хангук тоннип» ундон-чжи хёльса», 1920 г.) корейского ученого-историка Кима Ынсика (Kim Eunsik, 1859–1926), изданные в Китае.
Благодаря ученому и писателю Син Чхэхо (Sin Chaeho \ Shin Chae-ho, 1880–1936) и владельцу газеты «Чосон ильбо» – Син Согу (Sin Sogu, 1894–1953) корейцы изучали историю своей страны. На страницах газеты постоянно публиковались рассказы на исторические темы – о когурёском полководце Ыльчи Мундоке (Eulji Mundeok \ Ulchi Mundok, VII в.), отразившем нападения войск китайской династии Суй (Sui War, 581–618), или о корейских женщинах, не покорившихся монгольским завоевателям Кореи, или о знаменитом флотоводце Ли Сунсине (Yi Sunsin, 1545–1598), который всегда одерживал победы на море в сражениях с японскими агрессорами.
Героями рассказов Син Чхэхо были исторические персонажи, чья воля и героизм помогли отстоять независимость Кореи в прошлом. Син Чхэхо – автор философских трудов о призвании человека и его исторической миссии. Он признавал право на вооруженную оборону, право «пролить кровь, чтобы защитить собственное достоинство, независимость родины»[87 - Тягай Г.Д., Пак В.П. Национальная идея и просветительство в Корее в начале XX в. – М: Восточная литература РАН. 1996. С.83.]. Японская колониальная администрация приговорила его к десяти годам лишения свободы[88 - Курбанов С.О. Курс лекций по истории Кореи: с древности до конца XX в. – СПб.: Изд-во С.-Петерб. Ун-та, 2002. – С. 386.]. Замечательный ученый и писатель Син Чхэхо умер в 1936 г. в тюрьме Люйшунь (L?shun) в Китае.
Чтение газет позволило корейцам познакомиться с новой национальной литературой и с мировым литературным наследием. Почти все корейские переводы иностранной литературы были вольными пересказами японских переводов. Вот один из вариантов японского перевода названия романа Л.Н.Толстого «Война и мир» (1863–1869, 1873) – «Плач цветов и скорбящие ивы, последний прах кровавых битв в Северной Европе». И подобных примеров произвольного перевода только названия иностранного литературного произведения в японской переводческой литературе можно привести великое множество[89 - История развития перевода в Японии и русско-японский перевод. Lingvo Plus – URL: http://www.lingvo-plus.ru/yaponskiy-perevod/ (https://ru.wikipedia.org/wiki/301,_302) (дата обращения 12.01.2022).].
Благодаря японцам, увлеченным русской литературой XIX в., корейская публика узнала о Л.Н. Толстом («тандокуяку» – «единоличный перевод всех сочинений одного писателя» Хара Хисаитиро «всего» Толстого, сорок семь томов), Ф.М. Достоевском («тандокуяку» Енэкава Масао «всего» Достоевского в двадцати томах) и А.П. Чехове («тандокуяку» Накамура Хакуе «всего» Чехова в восемнадцати томах)[90 - Ким Рехо. «Чехов контексте японской художественной традиции». Сб. Взаимодействие культур Востока и Запада. – М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1987. С. 164.].
Постепенно на страницах популярных корейских газет стали появляться и оригинальные литературные произведения молодых корейских писателей, выходившие без указания имен авторов и даже без заглавий. Корейцы полагали, что художественная проза на родном языке обладает неограниченными возможностями, недоступными историческим и философским сочинениям, они подчеркивали ее способность апеллировать к человеческим чувствам. Все без исключения приверженцы «новой прозы» в Корее придавали «особое значение воспитательной роли письменного слова»[91 - Солдатова М.В., Пак К.А. Современная литература Кореи. Учебное пособие. – Владивосток: Изд-во ДГУ, 2003. – С.15.].
В 1920-1930-х годах в газетах и журналах начали публиковаться корейские писатели Нового времени: Ли Гвансу («Бесчувственность», 1917), Ким Донин (Kim Dong-in, 1900–1951; «Батат», 1925), Хён Чингон (Hyun Jin-geon,1900–1941; «Счастливый день», 1924), На Дохян (Na Do-hyang, 1902-1926-1927; «Глухой Самрён», 1925), Чу Ёсоп (Chu Yo-Sup, 1902–1972; «Постоялец и моя мама», 1931), Ли Гиён (Ri Ki-yong \ Lee Gi-yeong, 1895–1984; «Родина», 1933). Герои большинства произведений корейских писателей Нового времени – простые горожане, крестьяне, рабочие, с их повседневными заботами и борьбой за выживание в условиях японского колониального господства.
Первыми корейскими драматургами, авторами пьес «новой драмы» (синпха \ shinp'a – аналог японской симпа \ shimpa) были литераторы, придерживавшиеся новых, прогрессивных идей, которыми они увлеклись во время учебы в Японии. Первые пьесы синпха были посвящены военно-политической истории Кореи. Позднее авторы расширили тематическое и жанровое разнообразие: детективные истории, оперы и трагедии о прекрасных, но несчастных наложницах (кисэн \ gisaeng), ставшие драматургической основой мелодрам.
Новая корейская литература оказала серьезное влияние на творчество кинематографистов. Особенно это заметно по фильмам, выпущенным в Корее в 1920-х годах. Писатели оценили огромные воспитательно-пропагандистские возможности кинематографа и его эмоциональное влияние на настроения публики, и активно сотрудничали с первыми корейскими кинематографистами.
Образование в Корее
Совершенно иначе складывались отношения к кинематографу японских и корейских зрителей, особенно подростков. После весны 1919 года корейцы вынуждены были смириться с тем, что около ста тысяч японцев (почти треть японского населения в Корее в 1919 г.) составляли бюрократический аппарат колониальной администрации. В стране была запрещена всякая общественная деятельность и создание политических, спортивных и даже литературных (за исключением религиозных) организаций.
Многочисленные религиозные школы, открытые протестантскими миссионерами внесли серьезный вклад в сохранение и развитие национального языка и самосознания корейцев. Деятельность религиозных организаций сыграла немаловажную в сохранении и развития национального самосознания корейцев. Среди многочисленных национальных религий, появившихся в годы японской оккупации, большинство проповедовали идеи исключительности Кореи, ее отличия от окружающих стран и права на самоопределение. Большой популярностью среди «новых» корейских религий пользовалась Чхондогё (Cheondogyo) – «учение Небесного пути» (Heavenly Way), основателем которой был паназиат Сон Бёнхи (Son Byong-hi, 1861–1922)[92 - Ли Ги Бэк. История Кореи: новая трактовка. – М: Русское слово – РС, 2000. – С. 351.].
Помимо интенсивного процесса образования «новых» корейских религий, отражавшего развитие национального самосознания корейцев, наиболее популярным оставалось христианство. Протестантские (американские) и католические миссионеры пользовались интенсивной финансовой поддержкой многочисленных христианских организаций за рубежом. К концу 1930-х гг. в Корее насчитывалось около 500 тыс. корейцев-христиан. Посещение христианских церквей, помимо удовлетворения религиозных потребностей, давало корейцам доступ к бесплатному образованию и медицинскому обслуживанию. Христианские религиозные собрания нередко служили легальным местом проведения национально-патриотических собраний[93 - Yim Louise. My Forty Year Fight for Korea. – Seoul, 1951, (2-е изд.: 1959 г.).]. В миссионерских школах изучали корейский язык (хангыль), историю страны и иностранные языки, зарубежную литературу, историю западных стран и философию. Наиболее способных учеников отправляли на учебу в США. Не только японское, но и американское образование стало доступным для корейской молодежи из бедных семей. Так, благодаря прогрессивно настроенным религиозным организациям за достаточно короткий срок корейцы освоили демократические и христианские ценности, не утратив национальной самобытности.
В феврале 1922 г. японская администрация издала приказ об образовании в Корее. Но провозглашенные равные права корейцев и японцев на образование, на самом деле, подразумевали всеобщее переобучение корейских детей японскому языку в школах по подготовке профессиональных рабочих, которых остро не хватало в аграрной стране. Сравнительно небольшое число государственных школ, открытых японцами, по их собственному признанию, преследовали цель «не столько давать знание корейским детям, сколько воспитывать в них любовь и уважение к японской нации». Это «уважение» и вдалбливали учащимся японские учителя, являвшиеся на уроки «в форме, с саблей на боку»[94 - Пак М.Н. История и историография Кореи: Избранные труды. – М: Восточная литература, 2003. – С. 771–772.].
Число учащихся в Корее во время «культурного правления»[95 - Ли Ги Бэк. История Кореи: новая трактовка. – М: Русское слово – РС, 2000. – С. 381.]
В основном, новый приказ был рассчитан на развитие системы школьного образования для детей японских колонизаторов. Но и в метрополии японские учителя не отличались особой мягкостью и человечностью. Как пишет Тадао Сато, который пошел в школу в 1937 году, «нельзя сказать, что воспоминания о моих учителях приятны. Одна учительница задала мне головомойку за то, что я прогуливал репетиции хорового пения националистической песни, исполняющейся 11 февраля, в День основания империи. Я помню также учительницу, которая была ответственной за нашу подготовку к вступительным экзаменам в среднюю школу. Она заставляла нас заучивать и декламировать серьезным голосом что-то об «августейших достоинствах Его Величества Императора»[96 - Сато Тадао. Кино Японии. – М.: Радуга, 1988. – С. 78.]. По всей вероятности, школьные учителя – мужчины и женщины в Корее и Японии придерживались военных методов воспитания подрастающего поколения – будущих солдат японской империи.
Система жестких наказаний была широко распространена в Японии и Корее не только в школах. С 1913–1918 годы «294 тысячи корейцев (каждый 56-й) подверглись сечению бамбуковыми палками»[97 - Пак М.Н. История и историография Кореи: Избранные труды. – М: Восточная литература, 2003. – С. 771.]. Статистики телесных наказаний школьников, прежде всего, учащихся старших классов, нет. Но известно, что во всех школах Кореи практиковались физические наказания, но систематического избиения учеников и полной безнаказанности учителей за проявление жестокости не существовало. Беспрекословного подчинения и дисциплины учителя добивались с помощью палок и всевозможных изнурительных заданий. И в современных южнокорейских школах долго практиковались телесные наказания, но многие родители, в отличие от старших поколений, вступались за своих детей. Вполне возможно, после целой серии фильмов о жестокости учителей в современной школе в южнокорейском обществе пересмотрели методы обучения, унаследованные со времен японской оккупации.
В 1924 г. был основан Столичный Имперский университет (после освобождения Кореи – Сеульский университет) с двумя факультетами – юридическим и медицинским, но подавляющее большинство студентов составляли японцы. Получить высшее образование могли только дети из обеспеченных семей. Большая часть корейцев отправлялась в университеты Японии и США. «Корейские студенты, обучавшиеся в Токио, «были радикально настроены. Они стремились постичь секрет западных знаний и причины успеха Японии в овладении Кореей. Студенты говорили только о свободе, независимости, христианстве… Большинство корейских студентов в Токио были горячими проводниками корейского национализма»[98 - Тягай Г.Д., Пак В.П. Национальная идея и просветительство в Корее в начале XX в. – М: Восточная литература РАН. 1996. С. 182.]. В 1931 г. в Японии было 3 639 корейских студентов, а в США – 493. Большинство выпускников зарубежных университетов после освобождения Кореи вернулись и остались на Юге полуострова[99 - Ли Ги Бэк. История Кореи: новая трактовка. – М: Русское слово – РС, 2000. – С. 381.].
Освоение кинематографических профессий
Корейские кинематографисты, многие из которых непосредственно принимали участие в Первомартовском движении, активно общались со своими единомышленниками и соратниками – литераторами и театральными деятелями, получившими образование в Японии и США. Не всегда взаимоотношения представителей творческих профессий с японской оккупационной администрацией складывались благополучно. Известно, что вплоть до 1930-х годов молодые литераторы и патриоты покидали Корею из-за политических преследований. Часть из них отправлялась в Китай, другая – в Советский Союз.
Очевидно, основными причинами медленного развития корейской кинематографии были финансовые трудности. В период становления кино корейская творческая интеллигенция нуждалась в помощи и полностью зависела от японцев, распоряжавшихся всеми финансовыми и техническими ресурсами. В числе первых кинематографистов в Корее были японцы: предприниматель, занимавшийся прокатом японских фильмов в Корее, Гошу Хаягава (Goshu Hayakawa \ Koshu? Hayakawa) и кинооператор Сойо Хирогава (Soyo Hirokawa), работник японской студии «Тэнкацу» (Tenkatsu), снимавший все первые японско-корейские фильмы[100 - Ким Хва. Популярная история корейского кино. – Сеул, 2001. С. 28.].
Как утверждает Тадао Сато, «мир кино, подобно миру развлечений феодального времени, был близко связан с «якудза» – гангстерами. С самого основания студий якудза были в их руководстве и среди служащих, и тот факт, что представители «низкого класса» работали в кино, до 1930-х годов удерживал многих выпускников университетов от деятельности в этой области. На студиях было много честолюбивых молодых людей, имевших лишь начальное образование, но одержимых желанием учиться»[101 - Сато Тадао. Кино Японии. – М.: Радуга, 1988 г. С. 6.]. Те же самые процессы происходили в зарождающейся корейской киноиндустрии.
Несомненно, влияние японского театра и кино в первых корейских фильмах было обусловлено «советами» японских продюсеров-якудза и предпочтениями японских цензоров, чиновников почтового ведомства. Многие японцы искренне симпатизировали корейцам и помогали не только в освоении новых знаний и даже сотрудничали в создании первых «чисто корейских» фильмов. Создание и прокат национальных фильмов, в которых первые корейские режиссеры и актеры с сочувствием, в реалистическом стиле «новой драмы», показывали горестные истории из жизни своих современников, скрыто выражая протест против японской оккупации, были невозможны, если бы не сочувствие аполитичных и более доброжелательных кинопредпринимателей-якудза, которые сами долго находились в положении «неприкасаемых» в своей родной стране.
Ким Досан – первый корейский кинорежиссер
В начальный период корейского кино (1919–1934), который современные южнокорейские искусствоведы определили, как «кинематограф Кореи во времена династии Чосон (Korean cinema in the Joseon era)[102 - Kim Dongin. «Reliving the Korean Film Renaissance (1950s-1960s)». – URL: https://koreanliteraturenow.com/essay/musings/kim-dongin-hwang-sun-won-park-kyung-ri-kim-seungok-reliving-korean-film-renaissance (дата обращения 12.01.2022).], не было четкого разделения между профессиями – артистами, режиссерами и сценаристами. Часто режиссером становился человек, нашедший деньги на создание фильма, а его друзья с энтузиазмом совмещали разные функции: играли, освещали, монтировали и комментировали фильм для зрителей. Иногда «мужчины исполняли и женские роли»[103 - Lee Young-il, Choe Young-chol. The history of Korean cinema. – Seoul: Jimoondang Publishing Comp, 1988. P. 39.].
Как это ни покажется странным, именно жесткие экономические и цензурные условия помогли корейцам создать и развить собственный стиль, киноязык и актерскую манеру игры – вычурное сочетание системы Станиславского и театра Кабуки, порывистой эмоциональности в выражении всей палитры чувств – от ужаса до безразличия. Нет и следа от японской сдержанности, запечатленной в длинных крупных планах героев с непроницаемо набеленными каменными лицами. Корейские актеры всегда в бурном чувственном водовороте, на крупных планах герои и героини всегда смотрят в зал глазами, полными слез и страданий.
В 1919 г. Пак Сынпхиль, владелец театра «Дансонса», финансировал постановку «кинодрамы» (театральная постановка с использованием кинокадров) «Битва за справедливость» / «Справедливая месть» / «Справедливая борьба с врагом» (Fight for Justice, Uilijeog guto \ Uirijeok Gutu)[104 - Ким Хва. Популярная история корейского кино. – Сеул, 2001. С. 28.] и стал первым корейским кинопродюсером. Для постановки кинодрамы он пригласил режиссера Ким Досана (Kim Do-san, 1891–1921).
О режиссере Ким Досане известно очень мало. По базе данных корейских фильмов можно судить, что Ким работал с Пак Сынпхилем с 1919 года. До постановки знаменитой кинодрамы «Битва за справедливость», он поставил две театральные пьесы «Большое горе детектива» (A Detective’s Great Pain, Hyeongsa-ui gosim, 1919) и «Дружба» (This Friendship, Si-ujeong, 1919). Во всех своих постановках Ким Досан работал вместе со своей театральной труппой «Театр новой драмы» (Kaehwagi Shinp'a Hwalkuk) и ставил спектакли в стиле нового театра «сингык» (singeukjwa).
В кинодраме «Битва за справедливость» были заняты корейские актеры и режиссер, но киносъемка и монтаж были произведены японцами. По версии Ким Хва, кинооператор Сойо Хирогава (Soyo Hirokawa) – работник японской студии в Корее – был первым профессиональным кинооператором, занимавшимся киносъемками всех первых японско-корейских фильмов[105 - Там же.]. По базе данных корейских фильмов (KMDb), приглашенным кинооператором был Миягава Суносуке (Miyagawa Sounosuke)[106 - Борьба за справедливость. – База данных корейских фильмов / KMDb – URL: https://www.kmdb.or.kr/eng/db/kor/detail/movie/K/00001 (https://www.wikiwand.com/ru/%D0%9A%D0%BE%D1%80%D0%B5%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D0%BD%D0%B0) (дата обращения 13.01.2022).].
Все представления корейских спектаклей или кинодрам обязательно должны были получить официальное разрешение японского генерал-губернатора в Корее. Вероятнее всего, спектакль назывался «Битва за справедливость», вряд ли японские власти разрешили бы постановку с вызывающе революционным названием «Справедливая борьба с врагом» или «Битва за справедливость», сразу же после жестокого подавления Первомартовских событий.
Действие кинодрамы «Справедливая борьба с врагом» разворачивалось на сцене, несколько раз в течение спектакля на сцену опускался белый экран и демонстрировались кинокадры с участием актеров-участников спектакля. В своем новаторском представлении Ким Досан показал возмущенного молодого человека Ильрана (Ilrang), который смог разоблачить коварную мачеху и вернуть себе состояние отца. Действие спектакля было наполнено чувством возмущения против вероломства и несправедливости. Публика восприняла необычный спектакль-кинодраму как выражение скрытого протеста всех корейцев против колонизации своей страны японцами[107 - Lee Young-Il. The Establishment of a National Cinema Under Colonialism: The History of Early Korean Cinema. – Seoul: Korean Motion Picture Promotion Corporation, 1988. P.12.].
Во время спектакля на экране показывались длинные планы реки Хан (Hangang) и железнодорожного моста через реку Хан (Hangang Railway Bridge). Этот пейзаж был хорошо знаком всем жителям Сеула и вызывал необычайное оживление зрителей в зале. Впервые публика увидела кинокадры из своей, а не чужой, заморской жизни. Корейцы заворожено смотрели на черно-белое изображение знакомых видов города и с восторгом замечали сходство увиденного со своими впечатлениями. К тому же пьеса о незаслуженно обиженном герое, которому удается восстановить справедливость, вызывала всеобщее восхищение.
В финале герой убегал за кулисы, и через секунду появлялся на экране. Бёнса громко предупреждал публику, что этот человек – главный герой пьесы Ильран, восстановивший справедливость. Актер на экране несколько секунд смотрел прямо в зал, а потом резко поворачивался спиной к зрителям и, в глубине кадра, садился в автомобиль и уезжал вдаль[108 - Ким Хва. Популярная история корейского кино. – Сеул, 2001. С. 18.].
Так в первой кинодраме корейские актеры под руководством режиссера Ким Досана с успехом демонстрировали новую манеру игры в стиле европейского театра (принцип четвертой стены). А публика в большим интересом воспринимала новаторство на сцене как сочетание нового модного технического изобретения (кинематографа) и старого, хорошо знакомого развлечения (театра).
Премьера первой корейской кинодрамы «Битва за справедливость» / «Справедливая месть» / «Справедливая борьба с врагом» состоялась 27 октября 1919 года.
Этот день считается в Республике Корея Днем рождения национального кино.
Появление цензуры фильмов в Корее
К 1920 году только в Сеуле работало более 10 кинотеатров. Так же, в крупных городах Кореи – в Пусане, Инчхоне и Пхеньяне появились кинотеатры разного уровня. Стихийный прокат кинофильмов был напрямую связан с отсутствием кинопроизводства в Корее и неустановившимися правилами международной торговли фильмами. Японский генерал-губернатор Кореи поручил контроль за кинопрокатом почтовому управлению. Чиновники-почтовики обязаны были просматривать все новые фильмы и выдавать разрешения на прокат фильмов в Корее. Если учесть, что почтовые отделения во всем мире до 1950-х гг. относились к военным ведомствам, то контроль за прокатом фильмов совершенно определенно можно назвать военной и государственной цензурой.
В 1922 году был введен закон о «Развлечении и контроле за развлекательными заведениями» (Entertainment and Entertainment Venue Regulation), позже, в 1926 году, появился закон о «Фильме и порядке цензуры фильмов» (Motion Picture and Film Censorship Regulation)[109 - Im Sang-hyeok. Freedom of Speech and Cinema: The History of Korean Film. A History of Korean Film Policies. – URL: http: //www.koreafilm.or.kr > eng > {{dead link}} (дата обращения 12.01.2022).]. В Корее цензура была обязана выявлять в фильмах все проявления неповиновения населения японским властям или призывы к борьбе за независимость[110 - Noh Kwang Woo. Formation of Korean Film Industry under Japanese Occupation. Asian Cinema 12, No. 2, Fall/Winter 2001.].
Возникновение цензуры, самым естественным образом, привело к образованию новых японских киностудий в Корее. Японские киномагнаты-якудза и владельцы кинотеатров в Корее стали энергично поддерживать производство фильмов в Корее – это было гораздо дешевле и выгоднее. По некоторым данным, в период «Рассвета корейского кино» (1903–1922) было снято тринадцать фильмов[111 - Ким Хва. Популярная история корейского кино. – Сеул, 2001. С. 77.]. «Рассвет» в истории корейского кино рассматривается исследователями как процесс превращения иностранного (американского, французского, датского и немецкого) развлечения в корейско-японскую мелодраму в стиле новой драмы синпха (под влиянием японской новой драмы – симпа и театра Кабуки) с ее печальными сказками о несчастной, роковой любви кисэн (гейши) и безвольного, часто легкомысленного, героя (нимаймэ, nimaime).
Творческое и техническое влияние японского кинематографа на первые корейские фильмы тоже было совершенно естественным процессом. Все самое прогрессивное корейские кинематографисты перенимали у своих японских коллег. Тем более, что в большинстве случаев все киноэксперименты в Корее финансировались японскими продюсерами. Так происходило освоение двойного влияния иностранного кинематографа на корейцев[112 - Kim Su-nam. A Discussion on Korean Film Aesthetics. In Asian Film Studies: History, Aesthetics, Identity, Industry. – Seoul: Good Living House Co. Publishers, 1998. Korean Society for Cinema Studies.]. Кинематографисты и зрители смотрели японские фильмы, которые демонстрировались в Корее и сравнивали их с иностранными картинами из Европы и США. «В 1920-е годы в некоторых японских картинах ощущалось воздействие немецкого экспрессионизма, датские и немецкие фильмы способствовали развитию бытового, погруженного в повседневность реалистического кино… И даже советские фильмы 1920-х…, которые сильно резались или вообще запрещались политической цензурой, находили увлеченных последователей среди студентов, восстанавливавших по книгам и журналам изъятые фрагменты»[113 - Сато Тадао. Кино Японии. —М.: Радуга, 1988 г. С. 22.].
Безусловно, корейские кинематографисты, в силу технических и финансовых ограничений, не всегда могли быстро освоить и воплотить все свои новые киновпечатления, почерпнутые из фильмов японских коллег, а тем более из фильмов более развитых американской или французской кинематографий. В этом не были заинтересованы и японские продюсеры, которые стремились производить такой кинотовар, который пользовался бы успехом не только в Корее, но и в Японии. В те времена уже сложилось мнение, что Япония – единственная азиатская страна, которая сможет противостоять агрессивной западной цивилизации.
Период немого кино (1923–1934)
Период немого кино в Корее совпал с окончанием Первомартовского народного движения и началом эры «культурного правления» (1919–1929). Японские предприниматели, опираясь на опыт американской киноиндустрии, принялись энергично развивать новый прибыльный бизнес не только в метрополии, но и в Корее. В период немого кино в Корее действовало около 42 студий, в основном, с японским капиталом, на которых выпускалось по 13–14 фильмов ежегодно[114 - Там же.].
Первый немой фильм «Обещание Вольха»
Юн Бэкнам (Yun Baek-nam, 1888–1954) – руководитель Корейского Народного театра (Minjong Kukdan, Minjung Theater Company \ People's Theater) был приглашен японским генерал-губернатором для постановки кинофильма «Клятва, данная под луной» или «Обещание Вольха» (The Vow Made Below The Moon \ Wulha's Vow \ Plighted Love Under the Moon, Wolha-Ui Maengseo \ Ulha ui Mengse, 3 бобины, 35 мм, 1923). Сценарий и постановка – Юн Бэкнам, в главной роли – первая киноактриса Кореи – Ли Вольхва (Lee Wol-hwa \ Lee Weol-hwa, 1904–1933). Это первый полный художественный фильм Кореи[115 - Lee Young-Il, The history of Korean cinema: main current of Korean cinema. – Seoul: Korean Motion Picture Promotion Corporation, 1988. P. 30.].
По краткой аннотации из базы данных корейских фильмов, это мелодрама о Ёндыке (Yeong-deuk) и его невесте Ченсун (Jeong-sun). Ёндык попадает в дурную компанию, пьянствует и развлекается с женщинами. Он влез в долги и был жестоко избит в игорном доме. Отец Ёндыка отдает все свои сбережения, чтобы погасить карточные долги сына. Ёндык клянется любимой Ченсун, что он будет жить скромно и честно[116 - Клятва, данная под Луной. – База данных корейских фильмов / KMDb – URL: https://www.kmdb.or.kr/eng/db/kor/detail/movie/K/00015 (https://en.wikipedia.org/wiki/Yonggary_(1999_film)) (дата обращения 13.01.2022).].
«Клятва, данная под луной» или «Обещание Вольха» режиссера Юн Бэкнама считается первым немым корейским фильмом[117 - Yecies Brian, Shim Ae-Gyung. Lost Memories of Korean Cinema: Film Policies During Japanese Colonial Rule, 1919–1937. – Asian Cinema Vol.14, No.2, Fall/Winter 2003. P. 29.].
Судя по титрам из базы данных корейских фильмов, кроме актрисы Ли Вольхва в фильме снимались и другие актеры Корейского Народного театра. Вероятно, роль Ёндыка исполнил Квон Ильчхон (Gwon Il-cheong, – 1958)[118 - Гвон Ильчхон (– 1958) – База данных корейских фильмов / KMDb – URL: https://www.kmdb.or.kr/eng/db/per/00008529 (дата обращения 13.01.2022).].
Финансовую поддержку в создании фильма оказало почтовое управление Кореи (Chunch'ukjangryob), контролировавшее производство и прокат фильмов. Чиновники-почтовики, были не только цензорами, но и продюсерами некоторых корейско-японских фильмов. Позже Юн Бэкнам выяснил, что владельцем авторских прав фильма «Обещание Вольха» является не он, а японская фирма «Сонгюк» (Songjuk)[119 - Lee Young-Il, The history of Korean cinema: main current of Korean cinema. – Seoul: Korean Motion Picture Promotion Corporation, 1988. P. 30.].
Другой корейский немой фильм «Граница» (National Border \ The Border, Kukgyong \ Guggyeong, 1923; 10 бобин, 35 мм) режиссера Ким Досана считается первым немым полнометражным фильмом.
По очень краткой аннотации из базы данных корейских фильмов можно понять, что в фильме рассказывалось о том, что недалеко от границы, в воровском притоне, любовница главаря влюбляется в одного из членов шайки, а потом убегает с ним[120 - Граница. – База данных корейских фильмов / KMDb – URL: https://www.kmdb.or.kr/eng/db/kor/detail/movie/K/00014 (http://www.cinemasia.ru/movies/_13/_93/1393.html) (дата обращения 13.01.2022).]. Возможно, за границу.
По некоторым сведениям, Ким Досан закончил работу над фильмом на несколько месяцев раньше Юн Бэкнама[121 - Режиссер Юн Пэк-нам. – Увидел в Чончу / Seen in Jeonju, 27.11.2009. – URL: http://www.koreanfilm.org/tom/?p=353 (https://translate.googleusercontent.com/translate_c?depth=1&hl=ru&prev=search&pto=aue&rurl=translate.google.com&sl=en&sp=nmt4&u=https://en.m.wikipedia.org/wiki/Tear_gas&usg=ALkJrhgXhEOp8eM1oWn-uVkp9yAZNOh_dw) (дата обращения 13.01.2022).]. Но колониальные власти, государственная цензура, не одобрили фильм «Граница» и не дали разрешения на прокат.
В базе данных корейских фильмов указаны режиссер Ким Досан и продюсер Пак Сынпхиль. По версии Ким Хва, съемки фильма «Граница» Ким Досан доверил двум операторам – японцу Наригио (Narigiyo) и его ассистенту, корейцу Ли Пхильу (Lee Phil-woo, 1897–1978)[122 - Ким Хва. Популярная история корейского кино. – Сеул: 2001. С. 24.].
Ли Вольха – первая корейская киноактриса
Режиссер и руководитель театральной труппы Корейского Народного театра Юн Бэкнам пригласил актрису Ли Вольхва (Lee Wol-hwa \ Lee Weol-hwa, 1904–1933) на главную роль в фильм «Клятва, данная под луной» или «Обещание Вольха».
По некоторым источникам, настоящее имя актрисы Ли Чонсук (Lee Chon-suk \ Yi Chon-sook, 1904–1933). Возможно, после успеха первого немого корейского фильма «Обещание Вольха» актриса решила взять псевдоним из названия своего дебютного фильма.
По базе данных корейских фильмов, Ли Вольхва сыграла только в четырех корейских фильмах или спектаклях в Корейском Народном театре: «Клятва, данная под луной», «Печальная мелодия моря» \ «Печальная песнь моря» (The Sorrowful Song of the Sea, Hae-ui bigog, 1924) режиссера Ван Пхильлёля (Wang Pil-ryeol), «Безрогий бык» (An Ox without Horn, Ppulppajin hwangso, 1927) режиссера Намгун Уна (Namgung Un, 1904–1949) и «Секрет на улице Чина» или «Черный жемчуг» (The Secret of Jina Street \ Black Pearl, Jinaga-ui bimil, ilmyeong heugjinju, 1929) режиссера Ю Чанана (Yu Jang-an)[123 - Ли Вольхва. – База данных корейских фильмов / KMDb – URL: https://www.kmdb.or.kr/eng/db/per/00021869 (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%B0%D1%81%D1%91%D0%BC%D0%BE%D0%BD_(%D1%84%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%BC)) (дата обращения 13.01.2022).].
По некоторым источникам, основной причиной заката творческой карьеры актрисы Ли Вольхва называют ее склонность к полноте.
Корейско-японское кино
С именем японца, который в 1923 году поставил фильм по мотивам популярной корейской конфуцианской сказки «Сказание о Чхунхян» в источниках полнейшая путаница. По одним данным, владелец сеульского кинотеатра «Корейский театр» (Choson Theater) Мацусиро Хаягава (Matsujiro Hayakawa)[124 - Park Sunyoung, SEONG CHUN-HYANG, – URL: https://festival.ilcinemaritrovato.it/proiezione/seong-chun-hyang/ (дата обращения 12.01.2022).] организовал съемки фильма героине корейской сказки о Чхунхян. По другой версии, японский кинематографист и предприниматель, бывший школьный учитель, Гошу Хаягава (Goshu Hayakawa \ Koshu? Hayakawa) снял фильм «Сказание о Чхунхян» (The Story of Chun-hyang, Ch'unghwangjon, 1923)[125 - Yecies Brian, Ae-Gyung Shim. Korea's Occupied Cinemas, 1893–1948: The Untold History of the Film Industry. University of Wollongong, 2012. – URL: https://www.researchgate.net/publication/289810776_Korea's_occupied_cinemas_1893-1948(дата обращения 12.01.2022).].
В базе данных корейских фильмов на странице фильма «Сказание о Чхунхян» (1923) указаны только имена трех корейских актеров: Ким Чунгвана (Kim Choon-gwang, 1900–1949), Чхве Ёнвана (Choe Yeong-wan, 1900) и маленькой девочки Хан Рён (Han Ryong, 1920)[126 - Сказание о Чхунхян. 1923. – URL: https://www.kmdb.or.kr/eng/db/kor/detail/movie/K/00016# (http://www.cinemasia.ru/movies/_38/_8/388.html) (дата обращение 13.01.2022).]. Вполне возможно, что в дату ее рождения закралась ошибка, и эта девочка – взрослая актриса, сыгравшая первую в истории корейского кино роль преданной Чхунхян.
По версии Ким Хва, в работе над фильмом Хаягава привлекал только японцев. А корейцы были приглашены только в качестве бёнса[127 - Ким Хва. Популярная история корейского кино. – Сеул, 2001. С. 24.]. По другой версии, в фильме о Чхунхян у Хаягавы почти вся съемочная группа состояла из корейцев[128 - Yecies Brian, Ae-Gyung Shim. Korea's Occupied Cinemas, 1893–1948: The Untold History of the Film Industry. University of Wollongong, 2012. – URL: https://www.researchgate.net/publication/289810776_Korea's_occupied_cinemas_1893-1948 (дата обращения 12.01.2022).].
Некоторые исследователи подчеркивают, что фильм «Сказание о Чхунхян», созданный японцами в 1923 году, был задуман как знакомство японской публики с корейской культурой. Известно, что японец Хаягава организовал культурное общество «Донг-а» (Donga Cultural Society) и экранизировал самую популярную конфуцианскую сказку корейцев «Сказание о Чхунхян», которая не была широко известна в Японии. А фильм о преданной Чхунхян был представлен, как достойный пример истинного конфуцианского поведения идеальной жены или наложницы (любовницы-содержанки)[129 - Там же.].
Известно, что «Сказание о Чхунхян» – самое раннее произведение корейской литературы, переведённое на иностранный язык в 1882 году[130 - Сказание о верной Чхун Хян – наследие мировой классической литературы. – Спецпередача в честь 66-летия Всемирного радио KBS/KBS World, 15.08.2019. – URL: http://world.kbs.co.kr/service/archive_view.htm?lang=r&id=index&board_seq=505 (https://translate.googleusercontent.com/translate_c?depth=1&hl=ru&prev=search&pto=aue&rurl=translate.google.com&sl=en&sp=nmt4&u=https://en.m.wikipedia.org/wiki/Shin_Hyun-joon_(actor)&usg=ALkJrhjM7JVN_qST79ykDrpCZi5efk6lDw) (дата обращения 13.01.2022).]. Вряд ли японец Хаягава читал по-корейски. Вполне возможно, что кто-то из его помощников-корейцев сделал для него адаптацию на японском языке. А, может быть, как бывший школьный учитель, Хаягава ознакомился с немецким или французским переводом «Сказания о Чхунхян». Тем более, что имя главной героини Чхунхян переводится со старокорейского как «весенний аромат», что вполне в традициях японской поэзии.
По всем критериям того времени «Сказание о Чхунхян» – это самый популярный сюжет японской «современной драмы» 1920-х г. сингэки (shingeki): богатый, молодой и красивый «человек любит гейшу, но они не могут пожениться из-за ее профессии»[131 - Сато Тадао. Кино Японии. – М.: Радуга, 1988 г. С. 12.]. Герои страдают, плачут и в финале (по традиции театра Кабуки) обязательно уходят по «дороге цветов» (специальному подиуму в зрительном зале), чтобы покончить жизнь самоубийством. В корейской сказке о Чхунхян юные влюбленные тоже много страдают и плачут, но в финале встречаются, женятся и больше не расстаются. Так что, японца Хаягаву можно смело отнести к тем продюсерам, которые первыми внедрили в японское кино корейско-американский «счастливый конец» (happy end).
Для корейской творческой интеллигенции японский фильм «Сказание о Чхунхян» (1923 год) был болезненным вызовом колониальной администрации, стремившейся японизировать корейскую литературу или заменить корейскую культуру японской. К сожалению, в то время в Корее не было ни одного профессионального кинематографиста. Получить азы профессии корейцы могли только в Токио или Киото на киностудиях «Никкацу», «Сётику», «Тохо» и «Дайэй». Киноиндустрия развивалась только за счет японских инвестиций и профессионалов. Японец Хаягава, заинтересованный в развитии своего предприятия, выбрал самый оптимальный вариант. Вероятно, его, как представителя колонизаторов в Корее, меньше всего интересовало мнение нищих и бесправных энтузиастов национального корейского кино.
Но первый корейско-японский фильм «Сказание о Чхунхян» еще раз доказывает, что влияние японской вестернизированной, а значит, более прогрессивной в то время, культуры в Корее было достаточно большим. Вряд ли зрители в Корее и Японии переживали по поводу неприкосновенности корейского литературного и драматургического источника. Тем более, что в корейской «новой драме» симпха (shimpha \ shimp-a), так же как в японской драме симпа, влюбленные герои очень несчастны и обречены на трагический конец. По примеру японцев корейцы перенесли из традиций театра Кабуки слабого героя – мужчину, который умеет только ухаживать и вызывать ответные чувства.
Традиции симпха (симпа), сохранившиеся до сих пор, позволяют корейским и японским героям постоянно рыдать на сцене и на экране, смущая европейских зрителей своей «не мужской» плаксивостью. И сегодня юные южнокорейские и японские поклонницы того или иного кино- и телекумира меньше всего обращают внимание на то, что их герой постоянно льет слезы и сморкается. Напротив, девушки-подростки их любят именно за то, что такие герои «очень нежные и чувствительные».
Увлеченность корейцев постоянно страдающими героями, которые сохраняют верность своим любимым в самых чудовищных и трагических обстоятельствах, была воспитана как раз на популярной истории о преданной красавице Чхунхян. По самой популярной версии, юная Чхунхян влюбляется в сына наместника уезда Ли Морёна и они совершают брачный обряд. Но Морён уезжает, а Чхунхян остается его ждать. Новый наместник уезда предлагает Чхунхян стать его содержанкой. Гордо отвергнув предложения чиновника, Чхунхян оказывается в тюрьме. Там она, жалуясь на свою горькую участь, героически переносит пытки и издевательства обиженного сластолюбца. А потом, чудесным образом, Чхунхян снова встречается со своим любимым, успевшим жениться. Так как Чхунхян – дочь кисэн, то она согласна стать наложницей любимого Ли Морёна. Так что сказка заканчивается очень счастливо.
В 1954 г. в СССР была издана повесть «Чхунхян» в переводе А.Ф. Троцевич (1930) с очень подробным подзаголовком: «Повесть о вернейшей из верных жен, о не имевшей себе равных ни прежде, ни теперь, о Чхунхян»[132 - Корейские повести / Сост. А.А. Холодович. – М: Художественная литература, 1954. С. 75–188.].
Стойкость и мужество кореянок, которые они проявляли в действительности, всегда вдохновляла мужчин, особенно кинематографистов. Но, пожалуй, в отличие от всех других классических корейских сказок, история о Чхунхян – самая популярная. В корейском кино она экранизировалась почти каждое десятилетие. Все известные кинорежиссеры считали честью получить возможность снять собственную версию о преданной красавице. По мнению Ким Хва, после японской версии о верной Чхунхян «последующие постановки фильма по классическому произведению «Сказание о Чунхян» всегда оказывали огромное влияние в развитие корейской кинематографии»[133 - Ким Хва. Популярная история корейского кино. – Сеул, 2001. С. 24.].
В создание фильма «Сказание о Чхунхян» Хаягава вложил собственные средства, полученные от проката японских фильмов, в основном, произведенных на киностудии Никацу (Nikkatsu). Но фильм «Сказание о Чунхян» Хаягава демонстрировал только в своих кинотеатрах, исключительно для японской публики. Чуть позже этот фильм был экспортирован в Японию[134 - Lee Young-il, Choe Young-chol. The history of Korean cinema. – Seoul: Jimoondang Publishing Comp, 1988. Р.21.].
Примерно в те же годы Хаягава выпустил на экраны своих кинотеатров фильм «Мелодия трагической любви», который пользовался в Сеуле большой популярностью. В стиле японской новой драмы симпа рассказывается о печальной истории любви гейши и богатого наследника – типичного нимаймэ (nimaime – слабый герой театра Кабуки). Женские роли в фильме были исполнены мужчинами, что больше всего возмутило корейских зрителей[135 - Ким Хва. Популярная история корейского кино. – Сеул, 2001. С. 24.]. Да и сами японцы в период бурного развития кинематографа стали насмешливо относиться к мужчинам в роли женщин.
Кино сыграло с мужчинами-актерами, исполнявшими женские роли в основных видах традиционного японского театра Но и Кабуки, злую шутку. Крупные, статичные планы в фильмах исполнителей оннагата (onnagata – актеров театра Кабуки, исполнявших женские роли), веками возводивших в принцип изощренное мастерство в показе тех качеств, которые до сих пор привлекают мужчин в женщинах (жеманность, кротость, робость перед мужчиной), превратили почтенных артистов в гримасничающих комиков с густо набеленными лицами и острыми кадыками.
Первая копродукция в корейском кино
Корейские кинозрители уже не хотели мириться с «неправдоподобной» подменой женщин напомаженными, смешно кривляющимися японскими мужчинами. В Корее, в отличие от Китая и Японии, немногочисленные кореянки-актрисы появились примерно с XVII–XVIII вв., когда по всей Корее путешествовали десятки семей бродящих актеров-мелодекламаторов «пхансори». Девушки и женщины, без стеснения выходили перед публикой, пели и декламировали под аккомпанемент барабана, пересказывая содержание средневековых китайских и корейских повестей, написанных в конфуцианском духе. «Пхансори» исполняли как мужчины, так и женщины, независимо от возраста. Поэтому для первых корейских кинематографистов было более естественным привлекать для работы опытных театральных актрис или привлекательных и талантливых девушек-дебютанток.
В 1919–1921 гг. продюсер и кинопрокатчик Пак Сынпхиль – главный конкурент японца Хаягавы, представил публике три кинодрамы. Первую кинодраму «Хаксэн Чулю» (Haksaeng Chului) поставил руководитель Театра «Хёксиндан» (Hyokshindang Theater) Им Сонку (Im Song-ku \ Im Seong-gu, 1887–1921). А руководитель актерской группы Ли Гисэ (Lee Gi-se \ Lee Ki-se, 1988–1945) поставил две кинодрамы «Настоящий друг» (A Truly Good Friend, Jigi \ Chiki, 1920) и «Горестные сновидения» (Eternal Love of Su-il and Sun-ae, Changhanmong, 1920). В современном понимании первые кинодрамы – это спектакли в европейском стиле с несколькими сценами с киноизображением.
«Горестные сновидения» или «Незабываемая душевная боль» – корейский вариант повести японского писателя Гоо Одзага (Goo Odzaga), написанный писателем и драматургом Чо Чунхваном (Jo Jung-hwang). Кинодрама «Горестные сновидения» или «Незабываемая душевная боль» или «Вечная любовь Суиля и Суна?» (Eternal Love of Su-il and Sun-ae, Janghanmong, 1920) – история любви Ли Суиля (Lee Su-il) и Сим Суна? (Shim Sun-ae) была поставлена Ли Гисэ (Lee Ki-se, 1888–1945)[136 - Вечная любовь Суиля и Суна?. – База данных корейских фильмов / KMDb – URL: https://www.kmdb.or.kr/eng/db/kor/detail/movie/K/00030 (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B5%D1%83%D0%BB) (дата обращения 13.01.2022).].
Содержание кинодрамы. Действие происходит в Пхеньяне. За девушкой Суна? начинает ухаживать богатый помещик. Парень Суиль ревнует свою любимую. Но девушка принимает ухаживания богатого поклонника. А бедный и покинутый влюбленный Ли Суиль устраивается на работу к ростовщику, после смерти своего хозяина он становится богатым. Суна?, разочарованная в своем богатом поклоннике, решает покончить жизнь самоубийством. Она пытается утопиться в реке Тэдонган, но ее спасает друг Ли Суиля. Ли Суиль узнает об искренне раскаявшейся девушке, благодаря усилиям спасителя Суна?. Мораль повести Чо Чунхвана: любовь подстерегает много испытаний, но самым опасным является корысть.
Все кинодрамы Пак Сынпхиля в театре «Дансонса» пользовались большим успехом у корейской публики, настроенной антияпонски[137 - Lee Young-Il. The Establishment of a National Cinema Under Colonialism: The History of Early Korean Cinema. – Seoul: Korean Motion Picture Promotion Corporation, 1988. P.12.].
В 1923–1924 годах Хаягава вместе с Пак Сынпхилем экранизировали другую популярную корейскую сказку о двух братьях – «Сказание о Хынбу и Нольбу» (Heungbu and Nolbu, Heungbujeon).
Это сказка о двух братьях. Один брат богатый и жадный, а другой – его полный антипод, бедный и добрый. Старший брат Нольбу захватил все имущество родителей и выгнал младшего брата Хынбу из родного дома. Бедный брат Хынбу нашел раненую птицу (по разным версиям: аист или ласточка), вылечил ее и отпустил. Благодарная птичка подарила доброму брату семечки, из которого выросли тыквы. Одна была полна золотых монет, а из другой выпорхнула фея, исполняющая все желания. Как только Хынбу стал богатым и счастливым, жадный Нольбу тут же вспомнил о существовании младшего брата. Хитростью он узнал как разбогател его брат-бедняк. Нольбу поймал птичку, перебил ей крыло, сам ее вылечил и выпустил. Птичка жестоко наказала алчного и коварного брата. Она подарила ему семечко, из которого выросли тыквы. Нольбу еле-еле смог распилить толстую тыкву, из которой вылез злой дух. Он жестоко избил Нольбу и отнял у него все его имущество. Пришлось Нольбу обратиться за помощью к младшему брату Хынбу. Тот ему помог. И с тех пор братья жили дружно[138 - Сказка о Хынбу и Нольбу. – Русскоязычное Амино для фанатов Корейской Киноиндустрии и Азии, 21.09.2018. – URL: https://aminoapps.com/c/kdrama-rus/page/blog/skazka-o-khynbu-i-nolbu/rVxd_EnteuMYYQPjKJrExqmvwmJWxBaLD (https://www.kmdb.or.kr/eng/db/kor/detail/movie/K/05710) (дата обращения 13.01.2022).].
Кореец Пак Сынпхиль согласился на сотрудничество с японцем Хаягавой не только потому, что в сказке есть намек на «общие корни корейцев и японцев». Он согласился на совместный проект не столько из-за финансовых соображений, сколько потому, что очень надеялся на сообразительность корейских зрителей. Вероятно, Пак Сынпхиль показал в плохом, жадном брате японца-колонизатора. А японец Хаягава был лоялен и к власти, и достаточно снисходителен к корейцам. Он не был наивен и прекрасно понимал, что и корейцы, и японцы увидят сходство с собой в хорошем брате, и, хитро усмехаясь, будут наблюдать за неудачами плохого брата. Вполне возможно, предпринимателя Хаягаву больше интересовали проблемы развития своего предприятия и кассовый успех его фильмов в Корее и Японии.
Ли Пхильу – первый профессиональный кинооператор
Ли Пхильу (Lee Phil-woo \ Lee Pil-u, 1897–1978) – первый профессиональный кинооператор Кореи. Он начал свою творческую карьеру в кино как помощник киномеханика в сеульском кинотеатре «Юмигван» (Umikgwan). Более серьезное знакомство с кинотехникой в 1915 году Ли продолжил на студии «Чольхвальсопан» (Ch'olhwalsop'an Studio) в качестве ассистента английского кинооператора. В 1922 году Ли Пхильу стал ассистентом японского кинооператора Наригио – работника японской киностудии «Сонгюк», прибывшего в Корею и снявшего документальный фильм, который не был одобрен японским генерал-губернатором по политическим причинам. Ли Пхильу предложил Наригио принять участие в съемках одного из первых корейских фильмов «Граница»[139 - Lee Young-Il. The Establishment of a National Cinema Under Colonialism: The History of Early Korean Cinema. – Seoul: Korean Motion Picture Promotion Corporation, 1988. P. 14.] режиссера Ким Досана.
В 1924 году состоялся дебют Ли Пхильу, как кинооператора, в документальном короткометражном фильме «Женский теннисный турнир» (National Women's Tennis Tournament, Jeonseon-yeojajeonggudaehoe, 1924, 2 бобины, 35мм) режиссер Ли Гисэ[140 - Там же.]. Фильм пользовался большим успехом. Впервые корейская и японская публика увидели женщин-иностранок в коротких юбочках. Это случилось в те времена, когда женщины редко появлялись в публичных местах поэтому документальный фильм Ли Пхильу можно считать «порнографическим». Вряд ли японская цензура позволяла корейским зрителям смотреть «бесстыдные» фильмы французских и немецких кинематографистов, в которых полуодетые девицы были «гвоздем программы». А в 1920-е гг. немой кинематограф развивался во всех направлениях, в том числе и в эротико-порнографическом.
Коммерческий успех «Женского теннисного турнира» позволил корейскому продюсеру Пак Сынпхилю, постоянно конкурировавшего с японцем Хаягавой, и корейскому кинооператору Ли Пхильу, который, возможно, всерьез конкурировал с оператором-японцем С.Хирогавой, снять полнометражный художественный фильм по мотивам корейской сказки «История Чанхва и Хонрён» \ «Сказание о Чанхва Хонрёнчон» (The Story of Jang-hwa and Hong-ryeon \ The Tale of Changhwa and Hongnyon, JanghwaHongryeonjeon \ Changhwa Hongnyonjon, 1924, 7 бобин, 35 мм, 1924). По базе данных корейских фильмов, режиссером фильма был Ким Ёнхван (Kim Yeong-hwan, 1898–1936)[141 - История Чанхва и Хонрён. – База данных корейских фильмов / KMDb – URL: https://www.kmdb.or.kr/eng/db/kor/detail/movie/K/00018 (дата обращения 13.01.2022).].
К началу XX века конфуцианская сказка неизвестного автора, сохранилась только в устном виде, корейские писатели-фольклористы записали северный (Пхеньянский) вариант. Впервые «Сказание о Чанхва Хоннёнчжон» было опубликовано в 1915 г. в корейском издательстве «Сечан согван» и сразу стало популярным во всех слоях корейского общества. В русском переводе сказка называется «Сказка про Розу и Лотос»[142 - Сказка про Розу и Лотос. – Хранители сказок. Собрание авторских и народных сказок, 17.05.2010. – URL: https://www.hobobo.ru/skazki/skazki-narodov-mira/skazka-pro-rozu-i-lotos/ (дата обращения 13.01.2022).].
История о сестрах-сиротках Чанхва и Хоннён – популярный сюжет корейских народных сказок. Мать девочек умерла, отец женился на уродливой и ужасно злой женщине из рода Хо. Мачеха била, унижала сироток. Особенно доставалось старшей сестре Чанхва. Девочка не выдержала издевательств мачехи и утопилась. В тоске о сестре Хоннён тоже бросилась в пруд, в котором погибла Чанхва. Новый уездный начальник, узнав о случившемся, приказал схватить и казнить злую мачеху. Отец погибших девочек женился в третий раз, у него родились девочки-двойняшки. Когда сестры подросли, их сосватали за сыновей-двойняшек справедливого уездного начальника.
Фильм «История Чанхва и Хонрён» или «Сказание о Чанхва Хоннёнчон» пользовался большим успехом. Это был первый в истории корейского кино полнометражный художественный фильм, созданный без финансового и технического участия японцев[143 - Ким Хва. Популярная история корейского кино. – Сеул, 2001. С. 27.].
Кисэн – покровительницы нового искусства
В Корее своеобразными творческими мастерскими были гостиные кисэн (kisaeng – корейский эквивалент гейши), в которых собирались молодые представители художественных профессий. Часто бедствующие литераторы, актеры и музыканты находили не только утешение у кисэн, но и не стеснялись принимать от сочувствующих куртизанок материальную помощь.
То же самое происходило и в Японии. Известного японского кинорежиссера и актера Кэндзи Мидзогути когда «он в очередной раз оставался без работы, его старшая сестра-гейша, любовница аристократа, поддерживала его дух и помогала найти новую работу»[144 - Сато Тадао. Кино Японии. – М.: Радуга, 1988. С. 14.]. Неудивительно, что основной темой новой японской драмы симпа были влюбленные гейши, страдавшие из-за своего низкого социального происхождения и нерешительности своих любовников.
Не секрет, что к кисэн в Корее, точно так же как к гейшам в Японии, общество относилось пренебрежительно. А все кисэн были образованными женщинами, владевшими китайской иероглификой (часто каллиграфией) и корейским литературным языком. Главным условием их профессии являлось наличие богатого покровителя, за счет которого кисэн содержали свой домик, в котором имели право принимать других гостей. Так кисэн становились не только музами, но и бескорыстными спонсорами и покровительницами многих творческих проектов, в том числе и кинематографических.
В отличие от приличных кореянок и бедных горожанок, кисэн были первыми зрительницами фильмов своих друзей-кинематографистов. Возможно, появление женщин в корейском кино было связано с «изящным» влиянием кисэн на своих покровителей и состоятельных участников кинопроцесса.
В 1927 г. в Сеуле издавался специальный журнал для кисэн «Чанхан» (издатель – известный корейский писатель Чхвэ Сохэ (Choi So-he, 1901–1903)[145 - Ким Сыну. Избранные корейские рассказы нового времени. – М.: Изд-во МЦК МГУ, 2003. С. 137.]. Как и японский киновед Тадао Сато, кореец Чхвэ Сохэ считал кисэн достойными женщинами. И, вероятно, согласился бы с мнением Тадао Сато о том, что гейши были особым типом японок, «способных в отличие от своих ненадежных мужчин, типа нимаймэ, на решительный поступок и, таким образом, затмевающих их».
