скачать книгу бесплатно
Мы в доме печь не успели сложить –
Всех печников воевать сразу взяли
Да положили. Как с домом нам быть?
Стоит одинокий, просторный, холодный…
Печь уж сложили вдвоем, как могли,
Дом же, однако, к житью мало годный –
Зябко там. Дарим, Авдотья. Живи.
Вам все равно идти некуда. Места
Нету у нас – много внуков. Матвей
Воротясь дом поправит – умелец известный.
Мы не чета, хоть одних с ним кровей».
На деверей робко Авдотья глядела.
Жались к ней дети. Поспорить с родней,
Как-то себя отстоять – не умела.
Знала: Роман управляем женой.
После свекрови в избе заправляла
Только она, а пока говорил,
Строго Татьяна на мужа взирала.
Он замолчал и глаза опустил.
Дмитрий повел дом показывать. «Таня, –
Взмолился Роман, – пусть у нас поживут!
Жалко тебе?» – «Чем кормить мы их станем?!
Нет, пусть отдельно хозяйство ведут». –
«Злая ты, Таня! Ведь дети Матвея…» –
«Он их плодил, тебя спрашивал? Нет!
Так отчего мы теперь их жалеем?
Наши воюют!» – услышал ответ.
Спорить не стал. «А моя-то в землице,
Агафья, – дорогою Дмитрий сказал. –
Каждую ночь сиротинушка снится…»
Ввел семью в дом, тяжело замолчал.
Холодом, сыростью сразу дохнуло
В лица вошедшим. Простился с родней
Дмитрий с порога стыдливо, понуро,
И, не спеша, побрел к брату домой.
4. На селе
Авдотья о детях в том доме боялась –
Застудятся. Дров им навез печь топить
Дмитрий, но, сколько она ни старалась,
Согреться нельзя было. Как зимой жить?!
Нынче весна хоть. Снаружи теплее,
Чем изнутри, было. Скоро пришла
К ней Журавлева, Авдотью жалея,
Стряпать хозяйку к себе позвала.
Слышала, печь у нее и не варит
Как следует. «Что же, спасибо, приду».
В лавке съестного у них же набрали
И к Журавлевым – готовить еду.
Те, видя скудность, своей поделились.
Дали семян на посев. Две семьи
На удивленье селу подружились,
Хоть и чужие они – не сродни.
Соня приехала. В бедности видя
Семью, уж оставить ее не могла.
Село – его грязь и тоску ненавидя,
Денег последних просить не смогла.
Да и Авдотья во старшей нуждалась.
Соня писала, жених же молчал.
В Финляндию выслать письмо опасалась,
Дабы кто горький ответ не прислал.
Он жив! – жила верой. Дни быстро летели.
Сельские сверстницы Соню своей
Ровней признать ни за что не хотели –
Много чужого заметили в ней:
Речь, городскую одежду, осанку…
Робость и гордость попутали. Та
Не походила ни в чем на крестьянку.
С сельской родней мало зналась она.
Больше близ матери в доме сидела
Аль на дворе была. Всё же о ней
Вскорости знать уж молва захотела:
Кто шил наряды чудесные ей?
В ответ улыбнулась: «Сама я их шила».
К швейной машинке девчат подвела,
Как обходиться с ней, им объяснила.
«Мы не умеем! Ты сшей нам сама.
Ткань принесем». Всем сперва шила даром,
Потом платить стали. Хоть и бои,
Хоть и нужда, были юны недаром.
Желали красивыми быть здесь они.
Юность брала свое. Чаще платили
Продуктами. Реже деньгами. Наряд
На селе городской вошел в моду – форсили,
Пусть редкий отец новой моде был рад.
В крестьянской одеже куда как сподручней
Труд сельский нести. Городское надеть
Платье на праздник что разве. «Ты лучше
Шей сарафаны аль их не суметь?» –
Соню с сомненьем отцы вопрошали. –
«И сарафаны могу», – был ответ.
В столице хоть шить те случалось едва ли,
Где восемь жила Соня памятных лет.
Удались сарафаны. Пошел по округе
Слух добрый о Соне. Бралась та всё шить.
К труду на селе не привычные руки
Ее, шитьем стали домашних кормить.
(Не ошибся Матвей в Соне!) Время летело.
Семья небогато, но сыто жила.
Корову рябую (детей пожалела!)
Старуха-вдова им на двор отдала.
Лошадь из двух своих девери дали.
Хоть и бранился с Татьяной своей
Роман, всё же братья родне помогали.
Али они Журавлевых скупей?
Что же Матвей? Слал он редкие письма.
Солдаты встречали его хорошо –
И наши, и немцы. Желанный мир близко!
Опасности будто смеялся в лицо.
Раз к немцам пошел… И его задержали.
С листовками был, без оружия он.
Нашли бы оружье, тогда б расстреляли.
И так нарушал, несомненно, закон.
Таких агитаторов много ловили,
А их всё не меньше. Вздохнул офицер:
Уж больно смутьянов солдаты любили!
Вот этому б пулю всадить всем в пример!
Эх! Молча выстрелил… Писем не стало
С того дня от мужа. Напрасно жена
Каждый денечек вестей ожидала,
Страшные мысли от сердца гнала.
Однажды конверт наконец получила.
Открыла. Прочла. И дрожащей рукой
Печную заслонку затем отворила –
Стал чужой почерк седою золой.
Пусть будет так. Пусть никто не узнает.
Сама ж заболела. Как радостно ей
Было мечтать, что она умирает:
Бог даст с мужем встречу, призрит их детей!
«Мама! Она! Революция!» – Соня
С улицы в дом забежала, смеясь. –
«Что ж так кричит, ведь такая тихоня!» –
Думала мать, на иконы крестясь. –
Ну, революция… Две пережили,
Эта уж третья»… Осенние дни
Желтой листвою близ окон кружили,
Золотом землю мостили они.
«Что, моя милая?» – «Папа вернется!
Вернется домой!» Мысль об этом вошла
В душу девичью, как в ночь входит солнце.
Прежних обид ни следа не нашла.
Острою болью любовь отболела.
Отца поняла дочь. В родимом селе,
Глухом и забытом, душой повзрослела,
Пусть приходил финн печальный во сне.
Звал за собою. В тот миг просыпалась
Соня в слезах. Что убитый зовет,
Как-то сама она вдруг догадалась.
Молилась – Создатель тоску отведет.
«Вернутся все наши! Какое же чудо!
Мамочка, правда?» – Что молвить в ответ,
Когда и дышать в жару матери трудно?
«Отец не придет, моя милая, нет.
Ты никого не пугай этой вестью.
Помни сама. А теперь мой черед…
Было письмо, а в письме том известье…
Детей береги… Пусть священник придет».
Батюшка был не давнишний, а новый –
Монах. С ним живой разминулся Матвей
Всего ничего – побывал сперва дома,
Там и узнал об Авдотье своей.
