скачать книгу бесплатно
Василиса ничего не сказала, с неприязнью глядя на соперниц.
– Первые из Корзово, – донесся сзади женский голос. – Соседка моя бывшая, дочек везёт. А вторые сани я не знаю.
Сестры обернулись. За ними спешила за водой Рыжая Рута, держа в левой руке вёдра и помогая правой, с коромыслом, не упасть на сколькой дороге. Молодка видная, с рыжим цветом волос, с длинными бровями, румяная, с яркими губами и с утра в расшитом тулупе.
У колодца толпились и бабы, и мужики.
– Я тоже пойду на смотрины, интересно, что принесут невесты. – Тётка Пчела, переливала воду из колодезного ведра в свои вёдра, стоящих в салазках, одно за другим, снова и снова крутя поворотное бревно с цепью. – Работницы в доме нужны, я уже еле ползаю от усталости. Одна горбачусь на всех мужиков. Надоело.
И она, закрыв крышками вёдра, потащила салазки за собой.
Дива, Мила и Вася в разговор не вступали, не выросли ещё для обсуждения взрослых бабских сплетен и слушали молча.
– Все девицы, как девицы, приданое завтра выложат, – веселилась толстая Тихомира, стоящая рядом с такой же Ладимирой. – А Василиса принесёт подстреленную лису.
– Зачем лису? – Смеялась Рыжая Рута. – Их сейчас стрелять нельзя, с приплодом они. Принесёт зайца-беляка по всей шкуре плешивого.
Василиса слушала, тихо улыбаясь и думала: «Правильно бабы говорят. Ну, принесут все девушки приданое, а я чем удивлю?»
– Смотри, куда расписные сани завернули, – с удивлением прокричала Ладимира. – К Щуке-вонючке. Разве у неё есть родственники?
Бабы наблюдали, как во двор неприятной соседки заезжали сани. И кобыла, запряженная в них, песочного окраса, была незнакомая. Ворота в заборе Щуки никогда не закрывались, ей было лень их подправить.
– Была у неё младшая сестра, в Сукромлю от Щуки и матери сбежала. Вернее, они её обменяли на свою жратву. Давно. – Вспоминала Тихомира, снимая рукавицы. – Ишь, как теплеет. Выдали Малину за старого кузнеца Любомира в Сукромле. А теперь, видимо, сестра привезла дочку сватать.
– Как они смогут жить у Щуки? Там же грязь и вонь. – Удивилась Ладимира. – Сестра её и племянница с виду ладные, чистые.
– Видимо, припёрло баб, раз они сюда из города добрались, – решила Тихомира.
– Бабоньки, – к колодцу подошла Ведунья с корзиной, снегоступами и двумя палками. – Мне помочь нужно, снадобье истолочь и сварить с травками. С утра вся княжья дворня объелась и дрищет в нужниках. Надо бы сбегать к старухе Аните, она много трав сушит, и у неё точно ещё осталось. Пошлите к ней мальца, пусть принесёт.
– У нас самих дети животом маются, – возразила Тихомира, до этого не спешащая домой. Её вёдра с водой стояли у ног. – Не добежит малец до бабки Аниты, три раза по дороге присесть придётся. А везде снег и он задницу примёрзнет, или, что хуже, мудья простудит.
– И мои пятеро из нужника не вылезают, как и соседские пятеро. – Ладимира подхватила коромыслом верёвки своих вёдер. – У нас же дети на праздники вместе за столом сидят, по-родственному.
Обе подружки, со временем ставшие похожими на родных сестёр, поспешили уйти от колодца.
– Нам бабушка Снежана не разрешает у тебя учиться, Ведунья. – Отказались близняшки. – А уж к Антите по высокому снегу мы сами не пойдём. Ты, Ведунья, не обижайся.
– А я помогу, мне интересно. – Василиса приставила вёдра и коромысло к колодцу и подошла к Ведунье. – Только недолго.
– Иди, не сомневайся, – прошепелявил беззубый дед Бакота. – Ведунья плохому не научит. Мы за столько дет давно это поняли.
– Вот и хорошо, улыбнулась Ведунья. – Держи палки, корзину, снегоступы и беги прямо сейчас. Передашь травнице пирог с курицей, он в заплечной корзине. – Ведунья натянула верёвки корзины на плечи. – И поспешай, солнце скоро ляжет в закат.
* * *
У бабки Аниты Василиса не хотела задерживаться. Поднялась на низкое крыльцо, прислонила в угол палки и достала из корзины пирог, завёрнутый в тряпицу. Не снимая снегоступов, зашла в дом, где изнутри вся крыша была завешана пучками трав.
Невысокая старушка в старом, залатанном на плечах и у ворота шерстяном платье, лежала в обнимку с пятнистым, розово-серым кабанчиком.
– Доброго дня. В деревне травки нужны от слабости в животе. – Василиса поклонилась странной старушке и положила на стол пирог. – Прими бабушка Анита. Ведунья передала, он с суженой кислицей и курятиной.
Опустив кабанчика на пол, Анита, опираясь о бревенчатую стену, встала и, пошуровав в кожаном кармане передника, протянула Василисе нож.
– Вот, – бабка Анита махнула на две связки травок. – Срежь вон тот пучок и тот, что над дверью. Тебя Ведунья ко мне послала из-за того, что себе на замену готовит? – Нервно огладив платье, Анита начала теребить у горла завязки. – Я тебя научу разговаривать с деревьями и травами, если у спею.
Подпрыгнув, Василиса срезала пучки трав и стояла перед старушкой в растерянности.
– Не думаю, что на замену. Просто я привыкла много ходить, особенно по лесу. Мне не тяжело добежать до тебя.
– Спасибо за пирог, порадовала. – Старая Анита уложила в корзину Василисы травки. Она оглядывала девицу серыми, почти прозрачными глазами. – Ты приходи, Вася. Я мало кого вижу, а ты мне по душе. После моей смерти можешь занять этот дом.
– Но у меня есть новый дом, – осторожно заметила Василиса и старалась дышать в сторону. Несмотря на травы, запах старой, давно не мывшейся старушки и её кабанчика с грязным задком, шибал в нос. – Мне не нужно, отдай ещё кому-нибудь.
– Не отказывайся, – тихо перебила Васю Анита. – Меня скоро не будет и дом твой. Главное – не выгоняй и не режь моих домашних. Корову Уважу, гусыню Утю и этого кабанчика Тютю. – Понимая, что речь идёт о нём, Тютя моргал маленьким умными глазками в белёсых ресницах. – Он, видишь, небольшой, но поросята от него крепкие, из всех деревень свиноматок везут, едой платят. Знаешь, как смешено он на свинушек запрыгивает? Я ему пенёк для удобства подставляю, пока хозяева свиноматку держат.
Рассмеявшись, Василиса погладила пятнистого Тютю по голове и тут же посерьёзнела.
– Мне некогда, торопиться надо, Ведунья траву ждёт и темно скоро будет. А где у тебя коровник?
– Нету, – Анита прижала жилистые руки к груди. – Они, мои родные, здесь, в доме, в сенях живут. Сейчас за двором гуляют. И им тепло и мне за молоком да яйцом далеко не идти. – Попятившись, старушка села на лавку. – А свой дом никогда лишним не бывает. Без своего дома жизнь не в жизнь. Он крепкий, не сомневайся. А мне недолго осталось.
– Ой, не люблю я разговоры о смерти, – поморщилась Василиса. – Побегу я.
Она выскочила из дома Аниты и быстро пошла, споро помогая себе палками при ходьбе в высоком снегу и не видела, как старушка, вслед ей, провела плавный круглый знак оберега.
* * *
В доме князя Переслава, в клети Ведуньи, передав ей корзину с травами и сняв снегоступы, Вася села напротив пожилой женщины.
– Ведунья, а ты была когда-нибудь замужем? – набралась смелости спросить Василиса.
Здесь было темно, пахло снадобьями и травами. Над жаройней[43 - Жаройня – небольшой открытый очаг в комнате.] на треноге в котле кипела вода.
Поставив перед Василисой ступку с пестиком, знахарка насыпала в него сушеных птичьих желудочных плёнок, взятых из большого туеса.
– Была я замужем. – Ведунья несчастливо улыбнулась и рассказывала спокойно. Так бывает, когда душевная рана уже не так сильно болит. – Начиналось всё, как и положено, светло и правильно. Только познакомились мы с суженым моим, Порошеней, необычно. В самом начале осени и его и моя семьи отправились на санях собирать грибы, ещё первые, губастые[44 - Губастые – грибы, в отличие от пластинчатых – трубчатые: боровики, подберёзовики, маслята, подосиновики и т. д.].
Но жили мы в разных деревнях и знали друг друга только вприглядку, встречались на общих праздниках и похоронах. Мы же все на земле через пять рук друг другу родственники…
Так во-от, я отошла от своих и поняла – заблудилась. Покричала: «Ау!» и пошла по солнцу в сторону деревни. Лета не было чтобы кто-нибудь не заплутал в лесу, но обычно все возвращаются. Потерявшихся насовсем, помнят много лет. И вот иду я себе, песенку про грибочки пою, второй короб набираю, первый уже закрыла и закинула за спину, а небо тем временем заволоклось тучами и солнце пропадало. Оглянулась я, а куда идти – не понимаю. Снова покричала «Ау», а в ответ ни «ау», ни «му-му».
И тут меня от страха пробила аж до пота… А из – за дерева вышла Лешачиха-Лохматка.
– Страшная? – немного испугалась Василиса, не прекращая толочь желудочки.
– Не очень. Ты добавь ещё плёнок в ступку. Народу много на общих харчах объевшихся и нужно сухих травок докрошить. – Ведунья не спеша стала отрывать травы от сухих пучков. – Так-то Лешачиха похожа на обыкновенную бабу, только волосы не в косы заплетены, а простоволосые торчат в разные стороны и мох с на них свисает. Ноги у Лешачих странные. У них босые ступни вывернуты наоборот, пятками вперёд. Смотреть жутко. Тут я вспомнила, чему учила бабушка. Когда заблудишься, нужно переодень лапти задом наперёд, и они сами тебя выведут в нужную сторону.
– Мне бабушка тоже самое советует, – вспомнила Вася.
– Не перебивай… Так вот, глядя на меня Лешащиха перетопталась, но молчала. Я тряпицу с яичным пирожком оставила на пеньке, а она махнула в нужную мне сторону…и сгинула. Пройдя совсем недолго, я оказалась на опушке берёзовой рощи. А впереди поле со льном, значит, я рядом с деревней. Льняных наделов у нас немного, а этот был княжеским, до небосклона тянулось.
Встала я у берёзы, прислонилась лбом к белому стволу, поблагодарила Лешачиху за подсказку. А тут прямо передо мной появился высокий парень в широких портах и светлой рубахе, ткнул меня в бок своим туесом с грибами:
– Слышь, девица, где ближняя деревня, кушать хочу, с утра голодный.
– Здесь рядом, по краю поля нужно дойти до пшеницы, а там уже и крыши будут видны.
Я отвечаю, а сама боюсь парня. Он чужой, а никогда не знаешь, как себя поведёт чужой человек. Тут начался дождик. Я стою и капли у меня стекают с платка на грудь. А парень стоит красивый, кудрявый. С его волос, перехваченными берестяной повязкой стекал на лицо дождик, на бородку, на усы, и он смешно с них слизывал воду. И я перестала бояться.
– Вместе пойдём, – сказал парень. – А то я лесу видел диких, они тоже грибы собирают. Могут обидеть.
– Пойдём, – сразу согласилась я.
И пошли мы с ним по лесу. Оба мокрые, дождь льёт, а мы улыбаемся друг дружке.
– Столько хватит? – спросила Василиса, показывая ступку Ведунье.
Очнувшись от своих воспоминаний, Ведунья слегка нахмурилась, но сразу пришла в себя.
– Подсыпь ещё… Так вот, по пути вышли мы с парнем к знакомому хутору и постучались в калитку крайнего дома. Там жила старуха Паша – одна-одинёшенька. Трёх дочерей замуж отдала, зятья всегда помогали и теперь она только ждала гостей. Сидела Паша на лавке под оконцем, грибы для засушки резала. А чего ей делать-то? Поленница забита дровами, у колодца на журавле ведро раскачивается, огород весь посаженный, из живности одна корова и кур полный двор.
Увидев нас, бабка Паша пригласила в дом. Тут же налила нам козьего молока, показала куда идти и сказала, что ей по делам нужно в деревню, и побежала в сторону, даже дверь за собой не закрыла.
«Тебя как зовут, девица»? – спросил парень и так заглянул в глаза, что я поняла – пойду с ним хоть на край света. «Лапушка», – отвечаю я. «Только я дочка Ведуньи, ко мне никто не сватается». «А я не испугаюсь. Меня Порошеней зовут».
Он поклонился мне и ушел в другую сторону, раза три на меня оглянулся и помахал рукой.
Пока я дошла до Явидово, с тяжелыми коробами с грибами, бабка Паша добежала в Корзово до свахи Разумеи, матери теперешней свахи Забавы. И орала она на всю деревню, что я и Порошеня собрались пожениться. Разумея, та из дома выскочила, заставила мужа запрягать коня в сани и вопила, что дочь Ведуньи собралась замуж. А уж Разумея знала всех в округе, даже родителей моих сватала и всех по именам помнила, кто кому в родственниках приходиться и кровосмешения не допускала.
В Явидово мама моя сидела на крыльце нашего дома, с виду спокойная.
– Я знала, Лапушка, что ты не заблудишься, а бабуля твоя поклоны Мокоше кладёт, просит помочь тебе выйти из леса. А где парень то? Уже слухи дошли, что ты в лесу нашла себе жениха.
– Он в Корзово ушел. – Я села на крыльце рядом с мамкой. – А от кого ты узнала о Порошене?
– Берёза прошептала. Я, когда за тебя волновалась, к нашему дереву во дворе, лбом прислонилась и увидела тебя и парня…
Тут и сани со свахой подъехали. Мама обернулась к толстой Разумее, уже разодетой для сватовства. Она от неожиданности, что дочку замуж возьмут, даже встать не сразу смогла. Знаешь, Вася, потомственных Ведуний неохотно в семью берут. Знают, что это навсегда и других супружниц в доме не будет… пока ведунья захочет жить с супругом. Вторую бабу мы рядом не потерпим… Так вот мама прямо со ступеньки спросила:
– Парень-то хоть хороший?
Спрыгнув с саней, сваха сразу пошла в дом.
– Тётка Паша сказала, что не пожалеет твоя Лапушка о супружестве.
Я и не жалела…
Вечером из Корзово приехали родители Порошени. Сваха Разумея из нашего дома до утра не уезжала, примеривалась, как ей очередную свадебку сварганить, да курочку с петушком и рушников расшитых заработать. Всё прикидывала с каких родителей сможет больше взять.
Познакомились мы тёплым летом, а свадьбу сыграли осенью. А нам уже так хотелось любви, так было невтерпёж, что я бегала на хутор бабки Паши, в лаптях на голую ногу. И мы с Порошеней проводили там ночку на сеновале. И ходить, казалось тогда, недалеко… И так нам было вместе сладко.
Глаза Ведуньи светились воспоминаниями и из них текли ручейки слёз. В слезах отражался огонь лучин. Казалось, течёт боль, но сладкая, молодая.
Василиса тоже вытерла слезу. А Ведунья продолжала вспоминать.
– Свадебку сыграли на две древни, хоть и небогатую. Жили мы хорошо в доме у мужа, и ни свекровка, ни свёкор не обижали. У них только один сын был, остальные три дочери, старшие сёстры, разъехались по домам супругов.
– Так у тебя уже давно нет мужа, Ведунья. – Удивилась Василиса, хлюпнув носом. – Его никто никогда не видел, я спрашивала. Помер?
– Убили, – ведунья вздохнула. – Через лето после нашей свадьбы, через седмицу после Купалы, на Корзово напали кочевники. С самого рассвета налетели. Спрыгнули с саней, заулюлюкали. В дома, на соломенные крыши пускали огненные стрелы. На мужчин и молодых девок, выскочивших из дверей, накидывали сети.
У нас и мужики и бабы по всем деревням владели мечами и луком со стрелами, с детства учили от врагов-налётчиков обороняться. Но три лета никто не нападал, вот и расслабились. Многих тогда увели. Поначалу так растерялись, что никого к князю на помощь не послали.
Когда наши мужики пришли в себя и подхватили мечи и луки, кочевники окончательно озверели. Били всех подряд. Моего Порошеню проткнули мечом насквозь, хотя таких видных, как он, всегда продавали в рабство. Это я потом узнала, позже.
Старух и стариков не брали, поубивали тех, кто не успел спрятаться. Беременных баб не тронули, других, что схватились за оружие, порубили. А я лежала в доме, плохо мне было от жары, беременная. Но меня один изверг за косы стащил с лавки, под дых дал, задрал подол и залез на меня сверху. Здоровый мужик, с белыми растрёпанными волосами, они всё время мне в лицо лезли. В потной вонючей рубахе, в таких же портах. А на нём и меч на поясе, и нож на перекрёстных ремнях с плеч. Так он, не снимая их, и набросился на меня на полу. И всё насиловал, не обращая внимания на мой живот. А у меня в нём уже стучалась Лика, на жестокость жаловалась.
За этим, в ремешках на туловище, вбежал второй, но насиловать не стал, увидев мой живот. Ничего не сказал, вышел.
Белобрысый лохматый взвалил меня на плечо и внес из дома. Тогда я увидела во дворе моего Порошеню и свёкра, оба пропоротые мечами, в крови.
«Что мы сделали тем людям, чем обидели», – не понимала я. – «Почему убивают и мучают?» Я закричала, чувствуя, как из меня потекла кровь, выбрасывается из живота ребёнок ни в чём не виноватый… и я потеряла сознание. Кому нужная чужая баба в крови? Меня там и кинули, во дворе. Повезло. Родилась моя Ликочка. Хорошенькая, только не разговаривает, хотя всё слышит.
Тут дружинники князя подоспели вместе с мужиками из Явидово. Мы с ними похоронили половину деревни. Костёр горел два дня, все дрова пожгли. С трудом, но мы выжили. Меня и Лику потом мама с отцом забрали сюда, домой, в Явидово. А Корзово постепенно возродилось. Кто успел спрятаться в лесу, кто сбежал от кочевников.
Больше детей у меня не было. Не беременела, хотя пыталась сходить замуж, но не получилось. Не могла забыть Порошеню… И тех извергов никогда не забуду. Не понимала я их.
– А теперь понимаешь?
– Теперь – да. Они не люди, они нелюди. В них больше звериного. Где приспичит – ладно бы ссуться, а ведь срут. Оголодал такой зверюга – отнимет последний кусок у кого угодно, а то и убьёт. Уд у него вонючий немытй встал, захотелось блядства – изнасиловал. Хоть бабу, хоть ребёнка.
– И что же, они Богов не бояться? – Возмутилась Василиса.
– А у них и боги такие. – Ведунья закладывала в кипящую воду травы. – Звериные. – Утерев лицо передником, она забрала ступу и высыпала желтый порошок в кипяток. – Иди домой, Вася, у тебя уже глаза слипаются.
* * *
Дома женщины и Ведогор ещё подъедали блины, и пили лёгкую брагу, но Вася поставила вёдра с водой к печи, отказалась от ужина и легла спать первой.
Деревня Явидово. Масленица. Вторник-Заигрыш. Утро
И встала Василиса ещё в ночи.
– Ты куда собралась? – Годислава еле подняла голову от подушки.
– Мама, да что мне принести на стол для невестиных смотрин? – Василиса сняла ночной платок, и переменила исподнюю рубаху на кожаные порты, достав их из-под подушки. – Клубок пряжи с узлами, или ту подвязку, которую я ткала всю зиму? Там узор кривой, нитки перепутаны. Сама бы на неё не глядела, повешу на шею Снежной бабе. – Надев на носки кожаные поршни, протопала к двери. – Мне Девана обязательно должна помочь, я ведь, как и она, ещё девственница, в подарок ей принесу цыплёнка, она их любит.
