скачать книгу бесплатно
Оглянувшись на Любашу, Славунья прищурилась, отложила скребок.
– В долг не дам, сама вот гостей назвала, хоть детей сегодня накормлю. Илонег мой стесняется, ушел чистить овчарню.
– Милая соседушка, – Любаша прибавила в голос мольбы. – Мне бы хоть солонины кусок, я бы на три дня наварила, или пяток гусиных яиц, зайчиха у меня окотится на днях, мясом отдам.
Подойдя ближе к соседке, Славунья тихо повторила:
– Не дам. Утки-куры в зиму плохо несутся, и ты знаешь, я сама на сносях, тоже с утра до вечера есть хочу. Спроси у Ведуньи, она не откажет. Или у князей в долг, они обязаны помогать, у них закрома общинные, мы часть урожая отдаём на сохранение.
– Извини…
Ощутив прилив жара на щеках, Любаша развернулась, проскочила сени, перебежала крыльцо и, на бегу здороваясь с девицами и бабами, кого сегодня не видела у колодца, оказалась за воротами, на улице.
Стыдно признаться – была она на прошлой седмице у княгини Умилы, и та дала ей лукошко яиц и ведро проса. А раньше ходила к Ведунье и та, ворча, всё-таки выдала из общинных запасов две копчёных утки и ведро замороженных лещей. Но ведь дома муж, двое мальчонков, свекровь, дед и все они голодные. И она сама ест за двоих, скоро рожать. Идти просить по соседям ой, как не хочется… Неужели опять унижаться?
И тут острым глазом Любаша увидела княжеские сани в конце деревни. Это чей же дом? Надо же, тётки Снежаны. Что же княжич Гранислав там забыл? Любопытно, нужно навестить.
* * *
Перебежав мимо двух домов, держась в тени высоких сугробов, сметённых к заборчикам, Любаша оказалась совсем рядом, заглянула в раскрытые ворота. И тут её в сердце и, особенно в желудок, толкнуло чувство возможной удачи. На волокуше, которую она заметила только теперь, лежал оленёнок. Не освежеванный, не плоский от спущенной крови, а как живой. Значит, в лесу Васька не оставила требухи. А и действительно, такое расточительство можно позволить только летом.
Любаша с супругом старались не есть мяса, детям отдавали, хотя обоих с голодухи заносило от слабости. А сейчас так захотелось мясца! Аж до красных кругов в глазах, до выворачивания желудка и боли в кишках.
В доме всю птицу подъели, оставили только двух взрослых зайцев на развод и зайчонка, и каждый день смотрели на них голодными глазами. Младший сын Мотя орёт – детишек есть нельзя, так вы и меня сожрёте. А голод не тётка – и грызёт и мает. И если хоть кусочек мяса добыть, то какого же она наварит вкусного, с горохом, кислицей и чесноком, варева на два дня! И, может, хоть обрезанные кости дадут или требухи.
* * *
Замечтавшись, Любаша прослушала, о чем там договаривались княжич и Годя-Годислава, только поняла, что Гранислав звал Василису к себе в дом.
Вот разговоры по деревне пойдут! И ведь никто коме неё ничего не слышал. И завтра у колодца она первая всем расскажет о приглашении!
* * *
Сощурившись, Любаша внимательнее вгляделась… Надо же, в руках Васьки-охотницы красные сапоги, не в каждом доме есть такие, а тут сразу две пары… Василиса засунула их за пазуху и пригладила тулуп.
«О чём это я? – Опомнилась Любаша. – Пора идти в землю кланяться, в долг мяса для детей просить. Не упасть бы по дороге от слабости, не растянуться на наледи и повредить тяжелый живот».
С трудом дождавшись проезда мимом себя быстрых княжьих саней, Любаша вышла из тени и открыто поспешила по дороге на край деревни.
Деревня Явидово. Вечер
Зайдя во двор, Василиса и Годислава остановились, поджидая домашних. На том же дворе, темнел соседний недостроенный, без крыши, высокий дом. В темноте он казался особенно большим. Строить его начал ещё отец Васи, Богуслав, помогали ему братья Годиславы. Но когда супруг пропал в лесу, о доме и думать перестали. Не желая терзать себе сердце, Годя отвернулась от дома.
С крыльца сбежал Ведогор. За ним семенила тётка Домослава. Вышедшие чуть раньше близняшки Дива и Мила так и стояли на крыльце, щурились в наступающий вечер.
С заднего двора спешила бабушка Снежана. В обрезанных валенках, в домашней залатанной одежде, с тёплым платком на плечах, она походила на хлопотливую осеннюю лисицу – облезлую, но сытую.
* * *
Закидывая петлю низких ворот на устойчивый столбик, высокий и мощный Ведогор не отрывался от рассматривания оленёнка.
Обратно залегший на волокушу Сотя гладил ещё тёплого оленя. Ведогор, видя обрядовый непорядок, согнал сына с добычи.
– Кыш, негоже с убитым зверем миловаться, иди в дом, грейся, попей горячего взвара. – Он за шкирку снял с волокуши сына и шлепком отправил к крыльцу и тут же развернулся к племяннице:
– Добрая охота, Вася, добрая. Везучая ты, ты племяшка. А, может, как говорят в деревне, Богуслав тебе помогает? Оберег у тебя наследственный…
Тут дядя получил локтем под дых от Домославы.
– Не поминай зазря моего брата и говори тише, муженька. – Поправив на груди душегрейку, накинутую на тёплую домашнюю рубаху, Домослава прогудела. – Богов хвали, а не свояченицу. А вы чего встали, итит вас, ленивых? – Обернулась она к дочерям. – Нам свежевать, а вам на посиделки идти, прясть. Зима кончается, а у вас к Масленице мало обновок. Вы нищими хотите нас выставить, осрамить?
– Мама-батя, – первой, как всегда, затараторила Дива и, не переставая, теребила концы платка. – Ну чего мы туда-сюда на все сиделки-посиделки шастаем? Все наши парни об нас гляделки обглядели. Так вы же всё равно нас за них не выдадите, не отдадите. И чего их дразнить?
– Да! – согласилась Мила.
– А ну, молчать! – Ведогор погрозил кулаком, и дочери насупились. – А кто про вас, дурынд, славу по деревням разнесёт, что вы самые красивые и богатые? А? Как раз родичи тех, кто с вами на посиделках пряжу прядёт, сплетни придумывает. Идите в дом к ткачихе Славунье, ни руки, ни ноги, не отвалятся, набивайте себе цену.
Махнув в сторону двоюродной сестры, Дива с укоризной заметила:
– Батя, да ты вспомни. На Купалу Ведунья объявила Василису старшей, и ей первой идти замуж. А сестрица в супруги не собирается. – Обернувшись к стоящей на крыльце сестре, Дива чмокнула её в морозную щёку. – Да, Васька? Оставишь нас без мужей и детей?
Обняв сначала Диву, а затем Милу, Василиса сняла рукавицы и приложила ладони к плечам каждой.
– Не оставлю. Пойду за первого посватавшегося, мне всё равно. И тут же сбегу! Не хочу замуж.
– Та-ак, завели длинную байку. – Нагнувшись, Домослава разглядывала оленёнка. – Все знают, непряха среди девушек и баб – позорище, но наша Василиса – охотница, что хочешь на шкуры обменяет, её каждый в жены возьмёт! А вы, обе, мало прядёте! Вот и идите на посиделки! Небось, на миру, при людях-то стыдно будет веретено отложить. – Разогнувшись, она повернулась к невестке. – Ты чего столбом встала? Хромай на задний двор, разводи костры.
Вперевалку поднявшись на крыльцо, бабушка обняла внучку.
– Добытчица моя. – Прошептала Снежана. – А белочек моих любимых принесла?
– Да чего их добывать? Они же полусонные зимой, тупой стрелой одну за другой сбивала, только успевала стрелы подбирать, а двух вынула из силков. – Достав из-за пазухи снегоступы и кинув их в угол сеней, Василиса сняла под тулупом верёвку и отдала бабушке связку белок. – Готовь, и я с тобой посижу, отдохну.
Прихватив белок, Снежана заторопилась за внучкой в тёплый дом, на ходу ощупывая пушистые хвосты.
Сёстры переглянулись, подхватили из сеней приготовленные котомки.
– Жбан с квасом возьмите! – Крикнул Ведогор, подобрал обронённую дровину. – Чай не чужие пряники жуём, на посиделки дочек не голодными отправляем. – И забормотал, глядя на Годиславу, чтобы не слышала супруга. – Годя, у меня квас уже из ушей льётся, лучше медовой браги хлебнуть. Принесёшь?
– Сейчас за ножами и углями схожу и вынесу, – заговорщически отшепталась Годя.
* * *
Две красавицы неспешно вышли со двора, притоптывая намёрзший наст подшитыми кожей валенками.
Из избы выскочил Сотя. Он так и не разделся, только снял платки. Шапку держал в руках, и его кудрявые светлые волосы торчали во все стороны.
– Мне скучно! Я с сёстрами хочу!
Глядя ласковым взглядом на пока единственного сына, Ведогор согласно кивнул и полез за ворот зимней рубахи, за которым у него хранилась вся домашняя нужная мелочь. Нащупал складной ножик.
– Вот, возьми, будешь резать по дереву. Сядешь рядом с Итиром, он толковый резчик, учись. Просить ножик будут – не давай.
– Всегда просят. – Обрадовался Сотя.
– Во-от. – Ведогор с удовольствием погладил волосы сына и надел ему шапку. – В руки давай, а работать не разрешай, затупится. Платки где?
– А ну их к Лешему, платки эти. – Сотя провёл ладонью по вспотевшего лбу. – У конюховского Ныти есть ножик и у Кладиной дочки, Олеси, тоже. И я не буду в платках идти, теплеет же.
– И то верно, ты весь в упарине. – Подошедшая к сыну Домослава поцеловала ребёнка в лоб и поправила шапку. – А Сходя и Олеся, так они дворовые, при князе. У них ножи не свои, им просто так, побаловаться дают. А мы на свои кровные сменяли, поросёнка за ножик отдали.
По привычке Домослава пыталась завязать тесёмки своей на груди и большом животе, но душегрейка не сходилась.
– Я помню, мама.
– Мы все помним – проворчал Ведогор.
На крыльцо вышла Василиса, переодетая в домашнюю рубаху и короткий жупан[18 - Жупан – Верхняя демисезонная женская одежда.].
– Домослава, тётушка. Вот… Это сёстрам. – Спускаясь по ступеням, она держала две пары сапог в вытянутой руке.
Что Ведогор, что Домослава пооткрывали рты, разглядывая невиданную до сих пор обувку.
– Это откуда ж богатство такое? Это ж кто делал? Это же сам воротник Тимослав мастерил? – Быстро говорила Домослава, боясь взять в руки сапоги.
– Не знаю. Я их на дороге нашла. – Врать было стыдно, и Вася покраснела, но замечала её смущение только мама. – Перед охотой. В лес шла – в сугробе схоронила. А на обратной дороге княжич Гранислав признался – обронил, но отказался брать – велел сёстрам отдать. Говорит, им всё равно скоро замуж идти, в приданое будет. – Польстила тётке Василиса.
– От, в чём наши девки на Масленицу, на смотринах будут удивлять! – Обрадовался Ведогор. Он взял из рук племянницы сапоги. – Это же стоит целую корову.
– Две, – уверенно заявила Домослава, забирая сапоги у мужа. – Тут помимо кожи с двух свинух, ещё сколько пошло на стельки бычьей срезки. – Повернув перед глазами подарок, она восхитилась. – В два ряда жилами прошиты. И вышивка, и бусины… княжеская одежда… И тулово держат, – прощупав кожу, она заключила: – Береста вложена для стояния. В богатые дома девок замуж отдадим…
Деревня Явидово. Приятная суета
Сняв петлю с калитки, во двор вошла Любаша.
– Вечер добрый, – проговорила она, не отрывая взгляда от оленёнка на волокуше. – Вот, зашла по-родственному, всё-таки муж мой, Ратибор, тебе, Домослава, двоюродным братом приходится. Помощь нужна?
– Нужна! – Резко ответила хозяйка. – Других родственников от мяса отгонять! Полдеревни сейчас на запах слетится.
Нахмурившись, Любаша положила руки на выпирающий из-под короткой шубки большой живот.
– Грех её обижать, – тихо, но настойчиво сказала Василиса. – На сносях она.
– Я тоже, – чуть тише проговорила Домослава. – Я тоже со следующего месяца буду на сносях.
Не считая нужным влезать в женские разговоры, Ведогор заворчал, примиряя женщин.
– Чего время теряем? Завози, супружница и ты, Любаша, на задний двор волокушу, к навесу для свежевания. – Забрав у Домославы сапоги, он протянул их вверх, на крыльцо, Василисе. – А ты снеси обнову в дом.
С мужем спорить Домославу не учили, и она смирилась с его решением, тут же шлёпнула себя ладонью по лбу.
– Погоди, Ведогор, там бабские тряпки висят.
– Тьфу ты, нечисть какая… – Свояк Васи плюнул перед собою, затем за левое плечо, – Беги, Васька, занавешивай.
В один прыжок Вася проскочила в сени, к берестяному ларю. Откинула крышку, достала четыре куска грубого полотна, а на остальные сверху положила сапоги. И тут же, чуть не упав, выскочила на задний двор через тёмный выход.
За домом, на малых кровяных вешалках, мотались стираные тряпки. Как часто бывает, у женщин, живущих вместе, месячные у них приходили одновременно.
Накрыв тканью замёрзшие на морозе тряпки в неотстиранных разводах, Василиса обтёрла руки снегом.
– Идите! Спрятала от глаз и звериной крови! – Крикнула она и, глянув на стемневшее небо, стала утаптывать снег перед столбами для свежевания скотины.
На зимней стороне дома, на стене сушились распяленная шкура медведя и трёх волков. Шкуры защищали скотный двор, пристроенный к дому от ветра и избавлялись от блох. Медведя добыл ещё отец Василисы, Богуслав.
* * *
Навес для свежевания был сделан из двух сосновых брёвен, подпиравшихся с трёх сторон деревяшками поменьше. Сверху перекладиной служил обтёсанный ствол осины, зажелтевший от времени. А над перекладиной, под сугробом снега, серела узкая крыша. Рядом с навесом стоял широкий пень для обработки добычи, чуть дальше пестрел в снегу большой каменный валун, размером с телёнка. Вытащить его со двора за последние лет сто не смогли, и Ведогор приспособил валун для заточки ножей.
С тёмного выхода из дома, боясь поскользнуться, спустилась Годислава, держа в охапку горшок с углями. Поставив его на разделочный пень, достала из-за пазухи кожаный чехол с ножами. Передавая его Ведогору, быстро вынула из кармана передника берестяную плоскую бутыль с крепким ягодным вином, и свояк в пять глотков влил её в себя, запрокинув голову.
К разделочному пню волокушу с оленёнком притащила Домослава. Из скотного двора послышались тревожные блеяние овец, козье мекание и рёв кабанчика.
– Чувствуют, светлые души. – Строгим взглядом Домослава заметила ничего не делающую, по её мнению, невестку. – Годя, хватит топтаться, разводи костёр.
– Ага, – согласила та, и сложила приготовленные дрова в шалашик, сухую бересту всунула в середину. Быстро высыпала на неё тлеющие угли. Огонь сразу же занялся.
К каменному валуну подошел Ведогор и, смахнув снег, стал точить ножи, выбивая искру.
В стороне стояла Любаша.
– Кадушки для кишок принеси! – Приказала Домослава Любаше, скребя пень для разделки. – Они под навесом, сразу за летним нужником!
– Бегу! – на ходу отвечала родственница.
– Вася, метнись в дом за тёплой водой, что в вёдрах у печи! – Продолжала указывать Домослава, и Василиса побежала к заднему крыльцу. За нею похромала мама, но Домослава крикнула свояченице в спину. – А ты, Годя, не ходи! Опять на ступенях навернёшься, итит твою ленивую.
И все говорили взбудораженными голосами, весёлыми от удачи. Ещё бы! Мясо в доме об эту пору! Небось, вся деревня прислушивается и завидует.
А зимняя ночь всё гуще темнела, и следовало торопиться.
– Больше дров бери! – Кричал Ведогор в сторону поленницы, где Годя накладывала на санки дрова. – Чтоб и видно было, и руки не помёрзли.
– А одного костра хватит? – решила вставить Годислава и своё слово в общее дело. – Может, второй и третий? А то морозец крепчает.
– Три, оно, конечно, лучше, – согласился свояк и повернулся к запыхавшейся соседке держащей сложенные одну в другую кадушки. – Любаша, помоги Годе. Домослава, хватит скрести пень, сотрёшь до земли.
* * *
